Опубликовано в журнале Звезда, номер 10, 2015
Эстетика — мать этики.
И. Бродский
Что такое эстетические эмоции? Чем отличаются они от обычных эмоций, таких как голод, любовь, ярость?.. Огромное число научных книг, статей (Google насчитывает 319 000 веб-сайтов), посвящены эстетическим эмоциям, однако найти в них удовлетворительное определение этим эмоциям, оказывается, непросто.
Иосиф Бродский в нобелевской лекции высказал свое поэтическое определение понятий «хорошо» и «плохо» — прежде всего как категорий эстетических, предваряющих категории «добра» и «зла».
Большинство авторов-ученых не приводят никаких определений эстетического, а если и определяют, то их определения весьма неубедительны: «эстетические эмоции… это чувства, испытываемые при эстетической деятельности». Такое определение подобно «институционной» теории искусства — искусство это то, что считается искусством, признанным музеями, университетами и критиками искусства. Эта «теория», опубликованная в 1974 г., принадлежит значительному теоретику и критику искусства, бывшему президенту Американского общества эстетики и искусства д-ру Дики. Несмотря на очевидные недостатки этой «институционной теории», она оказалась единственной принятой точкой зрения среди критиков и философов искусства, и на страницах американского журнала «Эстетика и критика искусства» и «Британского журнала искусства» не удалось найти более удовлетворительных определений.
Известный психолог в области музыкальных эмоций д-р Джаслин в обзоре музыкальных эмоций в 2013 г., посвятил отдельную секцию эстетическим эмоциям как фундаментальной части своей новой теории музыкальных эмоций, однако не дал никакого определения, что такое эстетическое.
Трудности современных теоретиков, пытающихся дать определение эстетическому, возможно, связаны с теорией Канта, опубликованной в 1790 г. в его знаменитой «Критике способности суждения». Кант отверг предшествующую теорию Баумгартена, опубликованную в 1750 г., определявшую эстетическое как связанное с особой способностью восприятия. (Современная наука подтвердила правильность интуиции Канта, что нет никакого особого эстетического восприятия.) Кант попытался дать определение эстетического как связанного со способностью к познанию и подошел поразительно близко к современному научному пониманию, что красота связана с какими-то наиболее важными человеческими интересами. В красоте есть какая-то «незаинтересованность»; Кант пытается объяснить, что эта «незаинтересованность» касается только обыденных интересов. Однако, писал Кант, «сегодня» он «не может сформулировать удовлетворительное, положительное определение вместо отрицательного — └не-заинтересованность“». И начиная с Шиллера по сегодняшний день во многих обсуждениях и дискуссиях повторяется тенденция характеризовать переживания эстетического и прекрасного как незаинтересованные: «красота — это незаинтересованное наслаждение».
В соответствии с идеями Канта и представлением Аристотеля, что красота это «единство в многообразии», в согласии с глубочайшими человеческими интуициями о красоте, основываясь на современном научном понимании нейронных механизмов эмоций и мышления, я хочу определить эстетическое и прекрасное.
Как понять работу мышления
Человеческий мозг содержит несколько квадриллионов (1015) нейронов, находящихся в постоянном взаимодействии. Для понимания этих взаимодействий создаются математические модели, которые позволяют выделять основные механизмы мышления и восприятия окружающего мира. Как относятся эти модели к нашим мыслям и чувствам? Часто люди считают, что их чувства не могут быть описаны математическими моделями. И вообще, в какой степени «наука» соответствует реальности?
Научные математические модели принимаются адекватными процессам, происходящим в реальном мире, если они предсказывают явления, которые в дальнейшем подтверждаются экспериментально, — так были приняты и механика Ньютона, и теория относительности Эйнштейна — и так создаются (принимаются) самые, на первый взгляд, невероятные научные идеи. Оказалось, что чувство красоты можно описать математическими моделями нейронных механизмов, и что эти модели проверяются экспериментально и не противоречат известным данным психологических наблюдений, и даже предсказывают неожидаемые явления.
Как удалось создать математические модели мышления? В основе нашего мышления лежат инстинкты, унаследованные человеком от животных предков, и они относятся к наиболее древним механизмам. Нейронная модель инстинк-тов описывается сравнительно просто математической теорией инстинктов и эмоций Гроссберга—Левайна, опубликованной в 1987 г. В соответствии с этой теорией, механизмы инстинктов устроены как внутренние датчики, измеряющие основные параметры организма, необходимые для выживания, и реагируют, когда параметры выходят за пределы безопасности. Эта информация передается нейронными сигналами в те части мозга, которые принимают решения и вызывают соответствующие действия. Эти нейронные сигналы воспринимаются внутренне как эмоции или эмоциональные состояния, мотивирующие поведение. Например, в каждом организме есть датчики, измеряющие концентрацию сахара в крови. Если уровень сахара понижается ниже определенного уровня, то мы чувствуем голод.
Как мы находим пищу? Зрительные сигналы мгновенно сравниваются в нейронных структурах памяти с представлениями о еде. Вообще, восприятие основано на сравнении мыслительных представлений с реальными объектами. Мыслительные представления организованы в иерархию (приблизительно) — от элементарных восприятий к объектам, ситуациям и далее «вверх» к абстрактным представлениям (концепциям, идеям). Иерархия представлений возникла в эволюции для понимания абстрактных идей, которые нельзя увидеть непосредственно в элементарных восприятиях. Например, представление «кабинет профессора» объединяет представления нижнего уровня — объекты (кресло, стол, компьютер, книги, полки и т. п.) в единую концепцию «кабинет». Подобным образом концепции кабинетов, лекционных залов и т. д. объединяются в концепции «университета», «системы образования» и т. д.
Восприятие окружающего мира необходимо для выживания и удовлетворения телесных инстинктов. Поэтому потребность понимать и усваивать новые представления мышления, улучшать их, чтобы они точнее соответствовали окружающему миру, оказалась необходимой в эволюции и стала важным инстинк-том, который я назову инстинктом знания. Этот инстинкт работает подобно другим инстинктам, как датчик, измеряющий соответствие между представлениями и объектами. Удовлетворение или неудовлетворение инстинкта знания воспринимается эмоционально. В соответствии с идеей Канта о способности к познанию эти особые эмоции связаны с познанием, с улучшением представлений о мире, отличаются от «обычных» эмоций, связанных с телесными потребностями, и являются эстетическими эмоциями. Экспериментальные данные доказали, что такие эмоции существуют. В дальнейшем я покажу связь этих эмоций с красотой, которая порождает истину как «слияние разумного и чувственного».
При распознавании ежедневных объектов на нижних уровнях иерархии мышления эмоциональные нейронные сигналы могут не замечаться сознательно. Мы не испытываем эстетических наслаждений, когда узнаём повседневные предметы. Однако если мы не узнаем знакомых предметов или не узнаем привычной ситуации, то неузнавание может испугать: мы ощущаем страх, неприятные эстетические эмоции. Это стандартный прием фильмов ужасов. На более высоких уровнях иерархии мышления, при понимании абстрактах понятий, мы также испытываем положительные эстетические эмоции, при непонимании — отрицательные. Если эстетические эмоции при понимании ежедневных предметов обычно не замечаются сознательно, то эмоции понимания абстрактных концепций могут замечаться сознательно. Как всем известно, решив задачу или вопрос, на который были затрачены большие усилия, человек испытывает положительные эмоции. К этим приятным эмоциям помимо утилитарной радости от получения прибавки к зарплате (заинтересованных наслаждений) может присоединиться эстетическое наслаждение — от удовлетворения инстинкта знания. Это эстетическое наслаждение, как бы «незаинтересованное», человек испытывает, повторяю, если инстинкт знания удовлетворяется. На высших уровнях иерархии мышления эта эстетическая эмоция ощущается как красота. Что это означает?
Красота и смысл
Представления мышления на каждом уровне иерархии, как обсуждалось, возникли в эволюции с определенной целью — объединить представления нижних уровней в более общие абстрактные представления; аналогично цель представлений на высших уровнях — объединить весь жизненный опыт. Такое единое представление всего жизненного опыта необходимо, чтобы концентрировать волю и усилия на самом важном, на самых осмысленных целях, чтобы добиваться наиболее важного. Единство жизненного опыта, когда его удается ощутить, воспринимается как смысл жизни. Существует ли такой смысл? Восприятие смысла жизни не так просто, как восприятие ежедневных предметов, и такое ощущение не испытывается каждый день. Чтобы лучше понять научное объяснение «высшего смысла», вернемся к механизмам мышления и познания.
Представления мышления (существующие в нейронных механизмах мозга) не такие четкие и ясные, как зрительные восприятия предметов. Взгляните на предмет перед вами, затем закройте глаза и вообразите этот предмет. Воображение оказывается не таким четким и ясным во всех деталях, как зрительное восприятие предмета. Нейронный механизм воображения известен — это проекция с помощью нейронных сигналов представлений из вашей памяти на зрительную кору головного мозга. Расплывчатость воображения свидетельствует о расплывчатости представлений. Это утверждение было доказано экспериментально д-ром Баром и его сотрудниками в Гарвардской лаборатории просвечивания мозга. Было также показано, что расплывчатые представления менее доступны сознанию, чем четкие зрительные восприятия. Из этого следуют неожиданные выводы для иерархии мышления. Абстрактные представления на высоких уровнях (иерархии мышления) не основаны на непосредственном четком восприятии, они основаны на многих уровнях расплывчатых представлений. Чем «выше» в иерархии, тем более расплывчаты и менее доступны сознанию представления мышления, концептуальное содержание которых смешано с их эмоциональным содержанием.
Это утверждение о расплывчатости и бессознательности высших представлений, казалось бы, противоречит возможности обсуждать смысл жизни, то есть сознательно и в деталях приводить аргументы «за» или «против» существования такого смысла. Но, оказывается, расплывчатость и бессознательность представлений не противоречит такой возможности по неожиданной причине. Способность к пониманию и способность к языку — это различные нейронные системы (например, способность к языку существует только в левом полушарии мозга, а способность к пониманию — в обоих полушариях). Эти способности тесно взаимодействуют, переплетены и все же различны. Хотя исключительно рассуждениями мы не можем различить мысль и язык в нашем сознании, научные модели и эксперименты позволяют отделить эти способности.
Если нейронные представления абстрактных концепций расплывчаты и малодоступны сознанию, то слова языка, обозначающие абстрактные понятия, четки и доступны сознанию. Например, слово «театр» доступно сознанию, это слово четкое, но соответствующее представление расплывчато; это видно из того, как разные люди воспринимают это понятие: для зрителя это одно, а для актера другое. Субъективное понимание слов основано на окружающем языке, в котором благодаря тысячелетнему развитию, понятия существуют в «готовом» виде, четком и ясном; а абстрактных представлений мышления подобным «готовым» образом в окружающем мире нет. Слово «театр» существует в готовом и ясном виде, но представление о театре расплывчато во всех его многообразных аспектах. Эти соотношения между четкостью понятий языка и расплывчатостью абстрактных представлений мышления подтверждены научными экспериментами. Например, когда произносится слово, обозначающее конкретный предмет, в мозгу «зажигаются» нейронные механизмы и в левом и в правом полушарии мозга, а при произношении слова, обозначающего абстрактное понятие, они «зажигаются» только в левом полушарии (там, где находятся нейронные механизмы языка).
Различие механизмов языка и мышления объясняет, почему столь непросто говорить о смысле жизни и эстетических эмоциях прекрасного. В течение тысяч лет мыслители обсуждали «высшие понятия», происхождение знаний, человеческое мышление, смысл существования… Идеи развивались, накапливались и благодаря языку аккумулированные знания становились потенциально доступными каждому. Поэтому практически каждый человек может рассуждать о смысле жизни, однако представления мышления, соответствующие этим словам, недоступны сознанию автоматически. Более того, как говорилось, наши субъективные представления не существует вне языка так же четко, как обыкновенные предметы. Представления мышления расплывчаты; привыкнув к современной четкости научных формулировок, трудно доверять расплывчатым субъективным представлениям о содержании высших представлений, — и многие сомневаются в существовании смысла жизни.
Представления мышления на высших уровнях иерархии, как говорилось, расплывчаты и плохо доступны сознанию, их содержание скрыто от нашего сознательного восприятия «вуалью» четкости языка. Поэтому экспериментальные наблюдения эстетических эмоций красоты не так просто осуществить, как «измерить» эмоции страха или голода. Эстетические эмоции красоты связаны с удовлетворением инстинкта знания на высших уровнях иерархии мышления, то есть с улучшением «высших» представлений, с изменением их содержания так, чтобы они лучше соответствовали нашему жизненному опыту.
Каждый видит смысл жизни по-разному: один — в создании хорошей семьи, другой — в накоплении денег. Поэтому, повторю, иногда кажется, что «настоящего» объективного смысла жизни нет. Нам более доступны рассуждения от противного: никто не согласится, что его жизнь так же бессмысленна, как камень, валяющийся около дороги, как лист, уносимый ветром. Я хочу показать, что, несмотря на индивидуальные различия в понимании, смысл жизни существует объективно — как содержание высших представлений в иерархии мышления, они у каждого свои, и часть их, доступная сознанию, тоже у каждого своя. Инстинкт знания заставляет нас изменять «высшие» представления, чтобы они лучше соответствовали всему жизненному опыту, и это улучшение мы ощущаем как эмоцию красоты. Красота — это редкая эмоция, потому что смысл жизни, повторю, нельзя увидеть как предметы ежедневного обихода. Многие из нас могут лишь надеяться на редкие случаи, возможно, подтверждающие, что смысл действительно существует, — в такие редкие моменты человек может ощутить эмоцию прекрасного. Но, несмотря на различие в понимании смысла и красоты, они объективно существуют как нейронные механизмы в мышлении каждого человека.
Разнообразие эстетических эмоций
Человек может ощущать разнообразные эмоции — не только те, для которых у нас есть определенные слова — «печаль», «страх», «радость» и т. п., но и неизъяснимые, для которых нет слов. Количество эмоциональных слов в английском языке известно — около ста пятидесяти слов, в русском, по-видимому, больше. Языки по количеству эмоциональных слов, вероятно, похожи. Экспериментально проверено, что из ста пятидесяти английских эмоциональных слов лишь несколько обозначают заметно различные эмоции. Достаточно ли слов в языке, чтобы охарактеризовать весь спектр эстетических эмоций?
Можно ли вообще обсуждать то, что невыразимо словами? Взаимонепонимание в ежедневной жизни — это обычное явление, тем не менее люди предполагают, что слова выражают реальность, которая за ними стоит. Возможность взаимопонимания — это результат тысяч лет культурного развития, в течение которого слова постепенно стали соответствовать определенной реальности. Значение слов, от которых зависит выживаемость, приобретает всеобщее понимание, однако слова, обозначающие реальность, не принципиальную для выживания, могут лишь приближенно соответствовать чувствам разных людей, например слово «ностальгия».
Насколько реальность, стоящая за словами, совпадает у разных людей, научно изучать стали только недавно. К примеру, стало известно, что слова, обозначающие цвета в различных языках, в действительности могут не совпадать. Проверить совпадение или несовпадение цвета можно, изобразив палитру оттенков цветов и при опросе людей, какой цвет зеленый в палитре; окажется, что ответы разных людей несколько не совпадают.
Гораздо труднее определять совпадение или несовпадение сложных музыкальных эмоций у различных людей. Даже у одного человека эмоциональное восприятие музыкальной фразы может зависеть от настроения. Восприятие музыкальных эмоций зависит от типа личности. Например, тип личности, который Юнг называл «концептуальный» — типичный ученый, — легко оперирует разнообразием концептуальных знаний. Концептуальные способности противоречат эмоциональным, например руководитель лаборатории, владея разнообразием концепций, может не замечать эмоционально-психологической несовместимости сотрудников. Не «выходя из себя» в научном споре, такой человек может легко поддаваться эмоциональным воздействиям, в частности музыкальные эмоции могут производить на него сильное воздействие.
Противоположный тип личности, по Юнгу, — «эмоциональный» — типичный поэт – владеет огромным разнообразием эмоций, составляющих его сознание, и музыка не обязательно производит на него сильное впечатление. Музыку иногда называют «языком эмоций», но этот «язык» не всегда «захватывает» человека эмоционального типа — внутри него уже есть этот «язык», это его естественное состояние.
Есть люди, которые могут в каждой музыкальной фразе воспринимать разнообразные эмоции, часами слушать музыку Шопена и получать удовольствие, от того, что другим кажется скучным. Способности слышать и ощущать эмоции совершенно отличны от абсолютного слуха (способность точно различать высоту тона). Некоторые музыканты, обладающие абсолютным слухом, в гораздо меньшей степени «слышат» эмоции, звучащие в музыке, чем люди, у которых абсолютный слух может отсутствовать. Вполне возможно, что восприятие разнообразных эмоций в музыке различно у людей различных психологических типов. При этом человека эмоционального типа, который лучше владеет разно-образными эмоциями, могут в меньшей мере волновать эти же эмоции в музыке.
Соединение концептуальной и эмоциональной способностей в одном человеке встречается довольно редко.
«Почему музыка, будучи лишь звуками, напоминает состояния души?» — такой вопрос Аристотель поставил рядом с вопросами о существовании Бога и конечности мира. Дарвин открыл эволюцию природы и считал, что в живой природе все возможно объяснить результатом эволюции, но для музыкальных эмоций не видел объяснений и считал их «величайшей загадкой». Тайна музыки интересовала многих мыслителей, почему музыка воздействует на человека? Для какой эволюционной цели возникли музыкальные эмоции?
Как обсуждалось, инстинкт знания не только требует соответствия представлений и восприятий, но на каждом уровне иерархии мышления направляет мысль к разрешению противоречий. Каждое представление, каждый элемент знания противоречит в какой-то степени другим элементам знания. Эти противоречия, которые называются «когнитивными диссонансами», вызывают неприятные эмоции, которые человек быстро отбрасывает, что известно из жизни и экспериментов.
Еще древние греки знали, что противоречия мешают жить. Например, в басне Эзопа «Лиса и виноград» лиса испытывает когнитивный диссонанс: виноград рядом, но она не может его достать. Решая, что виноград зелен, лиса преодолевает этот диссонанс, отбрасывает эту неприятную эмоцию. Сотни экспериментов подтвердили, что человек не хочет испытывать внутри себя противоречия, хочет избавляться от неприятных эмоций, и это обычное человеческое поведение: «чего не могу получить, того мне и не надо». Если человек «отбрасывает» желание покупки нового автомобиля, когда нет денег, то этим «отбрасыванием» успокаивает себя самого, облегчает себе жизнь, однако если «отбрасываются» новые знания, противоречащие старым, то это опасно для накопления знаний и для развития культуры.
Человеческая культура, основанная на огромном количестве противоречивых знаний, не могла бы и возникнуть, если бы противоречия в мышлении все-гда преодолевались отбрасыванием знаний. Каждое слово несет какое-то новое знание и противоречит тому, что было уже известно, и знания отбрасывались бы еще до того, как их полезность могла выясниться. Из научных экспериментов известно, что это отбрасывание происходит с необычайной стремительностью, «со скоростью звука». И в обыденных разговорах часто можно заметить, что собеседник «не слышит» своего партнера, особенно если говорится что-то для него новое. Поэтому каждое слово, чтобы не быть отброшенным, должно каким-то способом привлечь внимание. Звук речи, интонация, тембр могут задержать наше внимание на слове, особенно сильно наше внимание реагирует на песни, причитания, плачи.
До возникновения языка у людей, как и у животных, звук голоса был эмоциональным. У животных голосовые связки управляются неконтролируемыми нейронными сигналами, идущими из эмоционального центра мозга, который возник сотни миллионов лет назад, и действующими автоматически. Животное может произнести звук, только если испытывает при этом соответствующие эмоции, выражающие потребность, поэтому у животных звук голоса всегда эмоционален. Эмоциональность голоса животного, как правило, отражает иерархию подчинения, и «разговор» невозможен. Если большая обезьяна сядет рядом с маленькой и что-то «скажет», та немедленно убежит.
У человека для возникновения языка перестроилось нейронное управление голосовыми связками: наряду с издревле существовавшими эмоциональными центрами около миллиона лет назад возникли новые центры в коре головного мозга, управляемые сознательно. Автоматическая эмоциональность голоса уменьшилась (за исключением особо эмоциональных ситуаций). И во всех современных языках ослабла эмоциональность просодии (интонации, ритма, мелодики речи) — в сравнении с голосом животного. Однако эмоциональная окраска языка полностью не исчезла, и, как обсуждалось, эта эмоциональность осталась, чтобы обращать внимание на новый элемент знания в слове, чтобы оно не было отброшено вследствие когнитивного диссонанса. Просодия несет остаточную эмоциональность языка, необходимую для преодоления повсе-дневных когнитивных диссонансов. Во время разговоров в мышлении возникает множество противоречий, для разрешения которых в человеческой речи в течение культурной эволюции накопилось многообразие эмоций. За тысячи лет многие из этих эмоций, став привычными, не выходят на поверхность сознания. В повседневном разговоре когнитивные диссонансы обычно незаметны.
Но многие жизненные противоречия превосходят возможности их преодоления обычной просодией, например мысли о смерти, обмане, измене, разводе, и человек отталкивается от таких знаний. Поэтому люди забывают многое и не воспринимают идеи, казалось бы, содержащиеся в языке «в готовом» виде. Идеалы дружбы и любви могут противоречить реальным отношениям, и даже знания о таких противоречиях часто отбрасываются. Для преодоления таких когнитивных диссонансов и восприятия неприятных знаний возникли песни, преодолевающие противоречия сильной эмоцией, соединенной с семантическим содержанием.
Песни возникли из естественной эмоциональности голоса, из эмоционального звука речи. При возникновении языка, как уже говорилось, эмоциональность была неотделимой частью голоса. Ученые, изучающие возникновение языка, считают, что первоначально язык и песня были нераздельны. Со временем язык становился более семантическим, накапливал больше смысла, эмоциональность языка уменьшалась и превратилась в едва заметную современную просодию. Но при увеличении семантического содержания языка усиливались когнитивные диссонансы. Для их преодоления в звуке голоса необходимы были сильные эмоции. Поэтому голос разделился на две различные способности: малоэмоциональный, но семантически наполненный язык, и малосемантическая, но ярко эмоциональная песня, постепенно давшая основу музыке.
То, что музыка помогает преодолевать когнитивные диссонансы, было продемонстрировано в психологических экспериментах. В одном эксперименте, поставленном в Японии, экспериментатор принесла четырехлетнему ребенку несколько популярных в то время игрушек и в процессе игры выяснила, какая игрушка наиболее важна для ребенка. Затем сказала, что ей надо ненадолго отлучиться, и попросила не играть без нее с самой важной для ребенка игрушкой. Несколько минут она наблюдала через односторонне прозрачное окно — ребенок действительно не играл с этой игрушкой. Вернувшись, она продолжила игру, и оказалось, что бывшая самой важной игрушка передвинулась на последнее место по важности. Этот эксперимент повторил басню Эзопа, в XX веке он был повторен сотни раз в различных вариантах и подтверждал теорию когнитивного диссонанса: «чего не могу получить, то мне и не надо». Через какое-то время экспериментатор повторила этот эксперимент с одним изменением: когда она отлучалась, она включала музыку. С музыкой переоценка игрушки не происходила. Ребенок не играл с этой игрушкой, однако и не отбрасывал предыдущего знания, какая игрушка самая важная. То есть музыка помогала преодолеть когнитивный диссонанс. (Весь этот эксперимент был проведен с 36 детьми и повторен два раза.) В другом эксперименте, в Канаде, школьники во время экзамена записывали сложность вопроса, время обдумывания и стресс (от когнитивного диссонанса при выборе правильного ответа). Выяснилось, что более сложным вопросам, вызывавшим больший стресс, уделялось меньше времени: как и все люди, школьники избегали когнитивного диссонанса; разумеется, оценки страдали. Для другой группы во время такого же экзамена включалась музыка; в результате более сложным и неприятным вопросам уделялось больше времени и отметки улучшались. И в этом эксперименте музыка помогала преодолеть когнитивный диссонанс.
Гипотеза, что музыка помогает преодолеть когнитивные диссонансы, доказана экспериментально. Однако научные измерения разнообразных эмоций лишь начинаются. Так, было продемонстрировано, что различные типы личности предпочитают различные жанры музыки. Известно, что типы личности связаны с различными когнитивными диссонансами. Но пока эти эксперименты ограничены несколькими жанрами и несколькими типами личности; еще далеко до экспериментальных измерений сотен и тысяч музыкальных эмоций.
Возможно ли в будущем научно измерять эмоции?
Можно ли измерять эмоции? И для чего? Возможно ли в недалеком будущем получить данные, позволяющие измерять эстетические эмоции, продемонстрировать их разнообразие, связь с познанием и со смыслом жизни? Можно ли измерить сложность человеческой души?
На первый взгляд, измерение эмоций звучит как бессмыслица, но это оказалось возможным, поскольку эмоции вызывают физиологические реакции — на этом построены детекторы лжи. Наиболее распространенный метод измерения силы эмоций — это измерение электропроводности кожного покрова. Существующие методы, однако, не могут измерять разнообразие оттенков чувств. Описание собственных эмоций ограничено их субъективным восприятием и возможностями языка. Слов в языке недостаточно для описания разнообразных эмоций. Существуют практически бесконечные оттенки эмоций когнитивных диссонансов, для преодоления которых существует такое же разнообразие музыкальных эмоций. Каждое противоречие в мышлении может восприниматься эмоционально, даже если противоречия эти незаметны, неосознанны.
Как обсуждалось, различные типы личности могут по-разному преодолевать внутренние противоречия и воспринимать музыкальные эмоции. Личность концептуального типа может владеть сознательно лишь несколькими эмоциями, разнообразные музыкальные эмоции необходимы такому человеку и могут сильно на него действовать. В сознании человека эмоционального типа — огромное разнообразие эмоций, и музыка может на него так сильно не действовать, как на концептуальную личность.
Не только из-за ограничения языка, но и из-за различий между типами личности сознательное понимание всего спектра эмоций ограничено. Поэтому создание объективных научных способов измерения разнообразных эмоций, которое могло бы улучшить понимание эмоциональной жизни, встречается с разными проблемами, и богатство эмоциональной жизни еще плохо изучено в науке.
Новые возможности, возникающие в экспериментальной психологии, связанные с современной технологией «просвечивания мозга», измеряющей физиологические процессы в нейронных сетях, позволяют видеть процессы мышления, происходящие в трехмерном пространстве мозга. Если в языке не хватает слов для описания разнообразия эмоций, может быть, в будущем удастся создать математические методы для описания этого разнообразия и таким образом узнать, сколько существует разнообразных эмоций. Такое математическое описание может быть подобно теории относительности, благодаря которой многие ученые сегодня хорошо представляют четырехмерное пространство—время, тогда как только трехмерное пространство доступно нашему непосредственному восприятию. Может быть, в будущем будут поставлены научные эксперименты, демонстрирующие, что красота — это эмоция, связанная с улучшением высших представлений, с удовлетворением инстинкта знания на высших уровнях иерархии мышления. И человек испытывает чувство прекрасного, когда приближается к пониманию смысла жизни.