Публикация, вступительная заметка и примечания Михаила Михеева
Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2015
1 марта 1968. <…> 1 Бросил все и лежу на кровати и читаю. Собственно, это всегда в жизни у меня самые
счастливые минуты — когда читаю хорошую книгу в первый раз. Что с этим может сравниться? Ничто! 2
Александр Константинович Гладков (1912—1976) — драматург, сценарист, литературный критик, известный в свое время мемуарами о Мейерхольде и Пастернаке, которые ходили в рукописях, в сам- и тамиздате. И это помимо популярной комедии «Давным-давно» (1940—1941) и снятого по ней еще через два десятка лет не менее популярного фильма «Гусарская баллада». А потом, уже в середине 1970-х, незадолго до своей смерти, автор достигнет, наверное, самого пика своей известности. Показателем этого, как он сам иронически заметит, будет то, что его начнут даже путать с — гораздо более знаменитым — пролетарским писателем-однофамильцем Федором Гладковым3:
«2 нояб. 1974. <…> Вчера в Вечерке в хронике сообщается о премьере телефильма └Цемент“ по роману А. Гладкова. Когда-то делалась часто противоположная ошибка — мои пьесы приписывались Ф. Гладкову».
Он напишет потом в дневнике, в 1970-м, размышляя о жанре этой своей единственно знаменитой пьесы:
«12 фев. <…>. Как-то промелькнула мысль: └Давным-давно“ — это первый └мюзикл“. Пьесу называли └героич<еской> комедией“, └историческим водевилем“ и т. п. — слово └мюзикл“ еще не существовало и сам жанр этот не был известен. Но это именно то, что теперь называют └мюзиклом“ на Западе, и что медленно и туго идет к нам».
В 1948 году Гладков был арестован «за хранение антисоветской литературы» и отправлен в Каргопольлаг. Освобожден в 1954 году…
Из текстов обширного литературного наследия Александра Гладкова наибольшую часть составляет то, что при жизни автора известно было только близким друзьям, — дневники, которые он вел почти полвека. Эти свои тексты Гладков не то чтобы скрывал, но берег как зеницу ока, никому из чужих никогда не показывая. Он, конечно, не закапывал дневник в землю, как М. Пришвин. Даже в наиболее страшные годы все-таки попросту переправлял накопившиеся листы, тетрадки и блокнотики от греха подальше из центра Москвы, где жил на улице Грицевец (бывший ранее и теперь снова — Большой Знаменский переулок, неподалеку от Волхонки и Знаменки), к родителям на дачу, в Загорянку. Есть свидетельства того, что делал специальные выписки из дневника для своих друзей — например, для Льва Левицкого или Бориса Слуцкого.4 Ну а год дневника особый, 1937-й, как будто давал читать целиком своей приятельнице и соседке по квартире на Аэропорте Цецилии Кин (уже в 1970-е). И весь этот многотомный труд потом, в более спокойные годы, разбирал, сортировал, перерабатывал, печатал на машинке, сшивал, подбирая по датам и темам. В его архиве, хранящемся в РГАЛИ, все годы до 1960-х представлены в двух видах — в записных книжках, которые, конечно же, заполнены от руки, и уже в машинописном виде — вот это уже собственно дневники. Позднее стал печатать дневник сразу на машинке.
Гладков, хоть и откровенно считал себя, так и называя в дневнике, букой, одиночкой, отшельником, да чуть ли не мизантропом, но на самом деле был человек чрезвычайно общительный, душа компании, любивший комфорт, женскую заботу и по-театральному легко и открыто водивший знакомство с сотней людей вокруг. Но при этом был еще и большой скептик, особенно в вопросах, затрагивающих господствующее мнение, а главное — всегда умел сохранять чувство юмора. Отзывчивый собеседник, человек тонкий, остроумный, обидчивый и ранимый… При поверхностном знакомстве его можно было счесть несколько легкомысленным, порхающим с одного на другое, легко меняющим знакомства. Однако главное в нем, по-моему, — независимость и непредвзятость суждений.
Несмотря на явную симпатию и огромный человеческий интерес даже к таким своим современникам-звездам, светившим на тогдашнем небосклоне 1960-х, как Солженицын, Н. Я. Мандельштам, Эренбург, Шаламов, как бы наделенными каждый своей «сверхмощной гравитацией», в определенные моменты Гладков все-таки от каждого из них, своих собеседников и оппонентов, дистанцируется, фиксируя в дневнике нелицеприятно-критическое, трезвое, безусловно, интересное для потомков мнение о них и их текстах.
Так, например, еще до войны и во время нее Гладков сотрудничал с Александром Галичем, они вместе даже напишут пьесу, поставят ее — но тут их отношения непонятно почему испортятся5, и Гладков уже только с неизменной неприязнью будет писать в дневнике о своем бывшем товарище и партнере (вполне возможно, что с неприязнью незаслуженной: но кто же проникнет во все тонкости души и сможет понять причины этого расхождения?). Не будет поначалу принимать всерьез Гладков и своего более молодого современника — Иосифа Бродского…
И даже о нежно любимом им и высоко ценимом Пастернаке — о его прозаическом тексте, романе «Доктор Живаго» — он позволит себе написать такое, что безоглядные почитатели поэта сочтут это просто предательством памяти мастера, объяснив для себя такую измену Гладкова тем, что он должно быть писал дневник «для органов» (что, конечно, нелепо) (см., например, его запись от 8 апреля 1968 г.):
«Страх. Арест, тюрьма, лагерь — нанесли А. К. травму, остались в его воображении, снах, бессоннице. Эти страницы Дневника — послание наверх, заявление в Компетентные Органы: А. К. решительно открещивается от близких людей, попавших в опалу, и торопится (на случай нового ареста, обыска) зафиксировать отчетливо: нет у него решительно ничего общего ни с ничтожным бардом Галичем, ни с осужденным неудачным романом Пастернака».6
Это нелепо хотя бы потому, что на самом деле Гладков дал оценку роману Пастернака вовсе не в дневнике, а в воспоминаниях о нем, в издании, вышедшем первоначально за границей и распространявшемся по знакомым в самиздате.7
А вот его декларативное «размежевание» с Солженицыным, уже после высылки последнего за границу:
«6 марта 1974. <…> └Г<олос> А<мерики>“ вечером передал подробности высылки С. <…>
Неверно говорить, как это делает кое-кто на Западе, что движение диссидентов осиротело после высылки С. По-моему, насколько я слышал, у С. мало было контактов даже с единомышленниками, а всех ему сочувствовавших и нельзя назвать таковыми. Вот я, например. Я ему сочувствую за его мужество и за ту часть программы, которая связана с разоблачением преступлений прошлого. Но мне кажутся дикими его планы переустройства советского общества и его религиозность, и многое другое вплоть до стилистики Августа четырнадцатого».
И вместе с тем дневник — текст принципиально незавершенный, оставленный буквально на полпути, не доведенный до состояния литературного дневника, готового к печати. Скажем, свои любовные шашни, как он сам назовет этот жанр дневникового текста, важные прежде всего, конечно, себе самому (и никому больше), для чего-то, должно быть, нужные человеку — например, для фиксации тогдашних сиюминутных настроений, всплесков эмоций, чтобы можно было по ним восстановить общий контекст прошлого? — которые по-хорошему-то должны были быть (и наверняка будут) выкинуты из текста публикаторами, в дневнике Гладкова все же оставлены. По небрежности ли, или по неведению дня своей смерти? Возможно и то и другое. Но все тонкости взаимоотношений с людьми ума, искусства, живущими историей, политикой, литературой, должны быть полностью опубликованы, пусть с неотделимыми от них и ссорами, и обидами, и ошибками, и прочим, со всей «начинкой» и «подноготной» тогдашней жизненной конкретики.
В то же время его дневник фиксирует то, что скрыто от современников и что добывалось с помощью какой-то специальной техники заглядывания внутрь фактов (чтением между строк, разгадыванием слухов, но в основном — просто путем общения с нужными людьми, знатоками, экспертами в том или ином вопросе), и уже потому может представлять интерес для потомков. Например:
«20 сент. 1967. <…> Утреннее радио (америк.) сообщает, что Шостакович сломал ногу, упав в кювет, когда спасался на прогулке от машины. И еще одно автомобильное происшествие: Аджубей ехал пьяный на машине и сбил женщину с ребенком: женщина ранена, ребенок цел. Аджубей арестован.
Вот какую хронику уличных происшествий нам передают из-за рубежа».
Или такое:
«29 авг. 1974. <…> Московские корреспонденты по всем станциям сообщают, что вчера в Москве на Выставке Нар. Хозяйства был огромный пожар и сгорел павильон ФРГ на готовившейся к открытию выставке полимеров. Наши пресса и радио молчат».
То есть первым побуждением было занести в дневник те факты, что просто умалчиваются в официально-государственных средствах информации. Сейчас подобный поступок, наверное, может представлять интерес — для выявления тех тем, которые тогда вообще не имели шансов попасть в печать, и таких, что попадали уже в сильно деформированном относительно истины виде. Перед нами, конечно же, дневник не «обывателя», а «соревнователя» с официальной риторикой и пропагандой в доискании правды.
В частных разговорах с глазу на глаз человек может говорить одно, а в печать отдавать уже совсем другое. Гладков ощутимо сталкивается с этим на примере Эренбурга, как, по-видимому, и многие другие собеседники этого писателя-дипломата, хотя к самому Эренбургу как человеку он относился очень тепло. Однако все время пытается объяснить себе этот феномен, найти этому раздвоению какое-то объяснение:
«2 июля 1964. <…> Прочитал тут в две ночи в гранках журнала последнюю часть └Люди, годы, жизнь“ Эренбурга. Общее впечатление — разочарование. В конце книга не поднимается, а как-то падает. Все сбивчиво и мелковато. <…> Вспоминаю рассказы И. Г. о годах, описанных в этой части мемуаров: он говорил о них ярче, острее, чем написал. Многое просто опущено. Возникает ощущение, что автор думает одно, а пишет другое».
Из-за этого чуть позже, всего через неделю, 11 июля, он даже назовет Эренбурга обидно и хлестко шамкающим слащавым старичком. Однако, с другой стороны, он и дальше будет при встречах вживую откровенно восхищаться им, например после вечера памяти О. Мандельштама — всего через год, 13 мая 1965-го, записывая свои впечатления так:
«Он говорит умно, сдержанно и точно на той крайней границе между цензурным и нецензурным, которую он чувствует как никто».
Но вот и в посмертных публикациях Эренбурга его откровенно будет огорчать явная «неискренность» автора, которому при жизни, в личном контакте, он привык верить безоговорочно:
«21 сент. 1973. <…> В последнем номере └Вопросов литературы“ напечатана подборка писем И. Г. Эренбурга, начиная от юношеских писем Брюсову. Сам И. Г. не считал себя любителем эпистолярного жанра и однажды сказал мне, что от него писем останется мало. Мне эти письма не слишком понравились, м<ожет> б<ыть> потому, что я сразу наткнулся на нежное письмо к Фадееву, а я не раз слышал уничтожающие отзывы о нем. Эта явная неискренность меня огорчила и остальное я читал в полглаза. Человечнее других письма к Цветаевой».
И все-таки замечательны непредвзятость Гладкова, готовность видеть человека каким-то стереоскопическим зрением, в полном величии и «со всем говном» одновременно:
«1 сент. 1974. <…> Сегодня в └Правде“ очередная порция стихов Евтушенко на международные темы. Все очень плохо. А в └Футболе-Хоккее“ в двух номерах его талантливая статья о проблемах футбола. Способный и живой малый, но и он вянет, когда выполняет партийное задание».
Иногда в дневник попадают какие-то совершенно неожиданные характеристики людей, вот как Твардовского:
«21 дек. 1971. <…> У Твардовского было бабье, какое-то непропеченное лицо, но иногда выразительное».
В мемуарах А. П. Мацкина Гладков кратко охарактеризован так:
«Борьбы с государственной идеологией он не вел и относился к ней более чем прохладно. <…> Он не раз говорил: └Я живу под их пятой, но в другом измерении: я сам по себе, они сами по себе“. Я называл такую политику нейтрализмом, хотя это неточно: Гладков упрямо шел против волны, сохраняя внутреннюю свободу и расплачиваясь за нее дорогой ценой».8
Варлам Шаламов, гладковский знакомый последних десятилетий, с 1961 года, — закоренелый лагерный волк-одиночка, человек крайностей, в своем саморазрушении уже под конец жизни, к сожалению, как некий космический объект, так сказать, уже «вышедший за пределы тяготения» наблюдаемой вселенной, — был, тем не менее, как собеседник Гладкову почти до конца интересен. И характерно совпадение Шаламова с Гладковым в требовании документальности текста, в воспроизведении реального в «мемуарном» тексте:
«Нужно и можно написать рассказ, неотличимый от документа, от мемуара.
А в более высоком, в более важном смысле любой рассказ всегда документ — документ об авторе…» (В. Шаламов. О прозе // Собрание сочинений. В 4 т. М., 1998. Т. 4).
Шаламов и Гладков близки в тяготении к тому, что называется сейчас модным словом «нон-фикшн», оба его попробовали и — оба в нем преуспели, но в несколько разных жанрах, так сказать, или в разных весовых категориях. Основные мемуарные тексты Гладкова — и о Пастернаке, и о Мейерхольде, так же как основные тексты «Колымских рассказов» Шаламова, — не печатались на родине при жизни, а распространялись рукописно, в самиздате. Но у Гладкова было величайшее и наверняка постоянно греющее душу признание читателей его рукописей, позже напечатанных за границей, а затем и на родине, хотя изданных и не полностью. У Шаламова ничего подобного не было: полного признания на родине не получилось, а признаний в самиздате и в тамиздате ему было явно недостаточно. Вернее, конечно, признание тоже было, и даже очень яркое, но он сам от него в известной мере отрекся. Ноша автора самиздатского (или правильнее, как тогда писали, «самоиздатного»?) оказалась для него слишком велика, глыба столь угловата, неподъемна, да к тому же его собственное отрицание всей предыдущей литературы, созданной «прогрессивным человечеством», как он выражался, столь радикально, что груз просто обрушился и автора погреб под собой… Поэтому и общение с ним Гладкова в последние десять лет (1967—1976) становится все реже.
Дневниковые записи Александра Гладкова за 1968 год хранятся в РГАЛИ (Ф. 2590. Оп. 1. Ед. хр. 108), листы не переплетены и не прошиты, но с двумя дырками от скоросшивателя; машинопись, от 1 января до 31 декабря почти без пропусков, заполнено около 215 стр. Значительная часть дневника А. К. Гладкова за 1968 г., в известной степени совпадающая с настоящей публикацией, опубликована С. В. Шумихиным в Сборнике памяти А. И. Добкина «In memoriam» (СПб.—Париж, 2000).
Публикатор дневника благодарит за помощь тех, кто принял участие в комментировании текста, — Владимира Михайловича Алпатова, Елену Александровну Амитину, Якова Аркадьевича Гордина, Дмитрия Исаевича Зубарева, Генриха Зиновьевича Иоффе, Жореса Александровича Медведева, Павла Марковича Нерлера, Дмитрия Нича, Константина Михайловича Поливанова, Людмилу Пружанскую, Александру Александровну Раскину, Наталию Дмитриевну Солженицыну, Сергея Александровича Соловьева, Габриэля Суперфина, Валентину Александровну Твардовскую, Романа Тименчика, Юрия Львовича Фрейдина, Елену Цезаревну Чуковскую, а также ныне уже покойных — Виктора Марковича Живова (1945—2013), Сергея Викторовича Шумихина (1953—2014) и за возможность публикации дочь Александра Константиновича, Татьяну Александровну Гладкову (1959—2014).
Авторская пунктуация в публикации дневника сохранена.
1 Ранее АКГ пишет, что поглощен чтением воспоминаний актрисы М. О. Кнебель. «Вся жизнь» (М., 1967). Их автор — Мария Осиповна (Иосифовна) Кнебель (1898—1985) — режиссер, педагог, доктор искусствоведения.
2 Вот основные ценности АКГ: 1) находясь там, где никто и ничто не «достанет», 2) почитать хорошую книгу, к тому же 3) книгу мемуаров.
3 Федор Васильевич Гладков (1883—1958), советский писатель, классик социалистического реализма; лауреат двух Сталинских премий (1950, 1951), автор романов «Цемент» (1925), «Энергия» (1933) и др.
4 РГАЛИ. Фонд Б. Слуцкого № 3101. Оп. 1. Ед. хр. 263. Л. 4—21. А. К. Гладков. Выдержки из дневника. Машинопись. 1934—1965. 18 л.
5 См.: Богомолов Н. А. К истории первой книги Александра Галича // Галич. Новые статьи и материалы. Научное издание. М., 2001. С. 228—229 и далее (совместно ими была написана в августе 1942 г. оперетта-водевиль «А все-таки она женщина», от постановки которой они вскоре все-таки к началу 1943 г. отказались).
6 Агранович Л. Д. По поводу дневниковых записей А. К. Гладкова // Галич. Новые статьи и материалы. Научное издание. М., 2001. С. 238.
7 См.: А. Гладков. Встречи с Пастернаком. М., 2002.
8 Мацкин А. П. По следам уходящего века. М., 1996. С. 121.
Михаил Михеев
1 янв. Встретили Новый год у Кузиных.1 Много выпил, но так как и много ел, то чувствовал себя в форме. Пить я еще умею. <…>
4 янв. С трудом и неохотно заставил себя думать о сценарии.2 Кое-что начинает видеться, но ждать вдохновенья уже некогда: надо писать… <…> К середине дня написал первые 2 страницы сценария. Но их должно быть 80. Конечно, начать — это большое дело. Если верно начато, дальше все пойдет легче. Больше не могу себе позволить уже никаких колебаний и творческих сомнений. Нравится, или не нравится — нужно идти вперед… <…> Всего за день написал 11 страниц. Это неплохо, но, правда, это все было давно продумано, хотя конечно кое-что я изменил. И все-таки неплохо, конечно я имею в виду количество.
5 янв. <…> Перечел написанное вчера из сценария. Это не так хорошо: просто я обрадовался вчера, что дело сдвинулось.
К ночи написал 10 страниц (стандартных, т. е. моих 5).3 Все как-то вяловато кажется, но с экспозицией покончено.
6 янв. <…> Лева <Левицкий> пишет, что дело с напечатанием «Ракового корпуса» затормозилось, вероятно потому что автор не идет на какие-то поправки и сокращения, касающиеся темы сталинских репрессий. Его ждут в журнале, а он не едет, видимо не желая даже вступать в переговоры.
<…> Хвалебное письмо Зингермана и бранная рецензия на фильм…4 «Моча в норме», как любит говорить Надежда Яковлевна <Мандельштам> или — «Вальс └Жизнь артиста“», как некогда говорил я сам.
7 и 8 янв. <…> В частности, Гинзбург обвиняется в пересылке в Англию отчета о деле Синявского.5 <…>
9 янв. <…> Главное обвинение видимо связь с НТС, эмигрантской организацией в Западной Германии. <…>
10 янв. Начал уставать, но сделано, что ни говори, уже более двух третей всей работы. Концы я всегда пишу быстро. Это не так хорошо, как могло бы быть, но и не так плохо, как тоже «могло быть», учитывая то, что фактически начал писать 4 января, и потом один день пропустил. Т. е. два с лишним листа художественного сценария я написал за 5 дней. Быстрее я кажется никогда не работал. Теперь подошел к кульминации, но боюсь, что тут будет пшик. <…>
Вечером вымыл голову и принял ванну.
Умер писатель Кирилл Андреев.6
11 янв. <…> Начало пятого. Стучал, не отрываясь, и настучал почти семь страниц. Вплотную подошел к финалу. Еще 3—4 страницы и сценарий закончен. Придумал «монолог Пешкова» на тексте одного замечательного письма Горького к Е. П. Пешковой от мая 1896 года. Это может выйти прекрасно, если… если хорошо сделать режиссерски и хорошо сыграть. Но главное, это дает мне возможность текстом самого Горького защититься от упреков в противоречивости его, таким как он у меня написан.
<…> Будто бы более 30 «представителей сов. интеллигенции» потребовали гласного суда и полной информации в письмах к Косыгину и Подгорному. Пока названо 5 имен подписавших письмо: В. Аксенов, Белла Ахмадулина, проф. Пинский, художник Вайнберг и математик Шахнарович (кажется), проф. МГУ, лауреат Ленинской премии.7 (Из этих 5 я знаком с четырьмя…)
20 янв. <…> Здесь в доме все нервно и тяжело. Неурядицы с сыном <…> Эмма8 переносит и на наши отношения, и требуется много выдержки и такта, чтобы сохранять равновесие. Вечером — долгое объяснение на кухне. <…>
27 янв. <…> Меня поместили на афишу вечера памяти А. Платонова 31-го.9
Вечером едем с Левой к Н. Я. <Мандельштам>. Там Наталья Ивановна Столярова. Она была свидетельницей на недавнем процессе. Н. Я. заново пишет воспоминания об Ахматовой.
Уходим скорее, чем предполагали.
<…> Сюжет построен хорошо10, но все как-то слишком «построено» и рассчитано: весь роман несколько геометричен, стреляют все ружья: нет того избытка богатства таланта, которого так много в «В круге первом». <…>
29 янв. <…> По слухам печатанию «Ракового корпуса» воспротивились Федин и Шолохов. Будто бы Солженицын болен.
1 фев. <…> Во вчерашней «Лит<ературной> газете» рецензия Олега Михайлова на книгу стихов В. Шаламова. Она давно уже лежала в редакции и ее не печатали, так как Шаламова стали издавать за границей и хвалить там же. И если ее напечатали, стало быть, это что-то значит, какой-то тактический ход…
2 фев. <…> Получил в Лавке 1-й том Стивенсона, любимого моего писателя. <…>
4 фев. (Дискуссия в «Вопр<осах> лит<ерату>ры» о Катаеве. — М. М.) Статья Сарнова11 самая неверная. <…> Сарнов очень узко прочел Катаева и предубежденно: он верно строит критическую модель «Святого колодца» (но уже не понял «Травы забвения»), но выводы из нее делает неверные и поверхностные. Он буквалист и часто даже не понимает сложных тропов: просто не умеет их прочесть. И у него нет того хоботка, которым берут с цветка мед. Он прозаичен по самому складу своего мышления. Долгие упражнения в жанре пародии его испортили: ему как в старом анекдоте кажется, что у бабы только «сверху зап….овано»: а требование в наше время от художника (дважды повторенное в качестве главного вывода статьи) гармоничности души могло бы показаться наивностью, но это еще хуже. Если литературный кумир Сарнова Маршак <…>.
7 фев. <…> Не дозвонился до Л. Я. Гинзбург. <…>
8 фев. <…> Вечером принимал ванну и т. п.
Вчера вечером по просьбе Эммы прочитал пьесу Горького «Последние». Как она удивительно связывается с нашими днями. <…>
9 фев. <…> Условился с Л. Я. Гинзбург встретиться 14-го. Она уже читает корректуру Мандельштама.12 <…>
12 фев. Закончил, переписал и еще раз переклеил статью о повестях Катаева и критике Сарнова. Написал ее искренне, но не могу окончательно решить: стоит ли ее печатать. Сарнов мне не близкий друг, но перспектива испортить отношения с человеком, в общем балансе скорее симпатичным, мне не мила.13 Получилось приблизительно пол-листа, немного больше, чем просила Кацева.14 <…>
А вообще-то я сам себе малость надоел. Что-то хочется изменить — в себе или рядом с собой…
Довольно тепло.
15 фев. <…> Визы на книгу Мандельштама уже все получены, в последний момент вставили еще три стихотворения, Л. Я. читает корректуру и скоро она пойдет в производство.
16 фев. <…> Уже вышел 3-й том собрания Стивенсона. Перелистал и немного почитал. Какой это чудесный писатель. Впервые я его узнал в Озябликове15 летом 1923 года, м. б. в самое лучшее лето моей жизни.
22 фев. <…> Рассказы о новой группе неославянофильского направления: критики Палиевский, Кожинов, какие-то кинорежиссеры и поэты.16
24 фев. Пишу в снятой мной комнате на Аэропортовской (дом 16 кв. 135). Переехал вчера вечером. Комната светлая, удобная, с большим окном на Красноармейскую улицу, на 9-м этаже. <…>
В № 2 В<опросов> Л<итературы> очень интересны дневники Кафки — замечательный человеческий документ.17
26 фев. <…> Д. Самойлов считает, что сейчас общественное мнение растекается по пяти руслам: «русситы», т. е. националисты типа Солоухина18, либералы всех оттенков, «сталинисты» вроде Ф. Чуева19, нигилисты «крайние» — молодежь вроде А. Гинзбурга и Галанскова и добропорядочные ортодоксы. Это разумеется условно, но доля истины в этом есть.
Рассказ Самойлова о том, как недавно к нему пришел в Лен-де в номер И. Бродский и читал стихи, которые ему не понравились. Они были <…> совершенно неконтактны.
29 фев. <…> М. Алексеев, ставший лидером сталинистов вместо Кочетова, выдвинул кандидатуру Стаднюка.20 Его не утвердили. Тогда А-в выдвинул себя, а С-ка замом. <…>
1 марта. <…> Бросил все и лежу на кровати и читаю. Собственно, это всегда в жизни у меня самые счастливые минуты — когда читаю хорошую книгу в первый раз. Что с этим может сравниться? Ничто! 21
2 марта. <…> Журнал «Москва» отдают явным сталинистам.
6 марта. Вчера в ЦДЛ встретил Юру Домбровского22 с молодой женой. <…>
9 марта. <…> Сменил ленту — но новая оказалась слишком жирной. Придется все время чистить шрифт. Но старая была уж слишком избита…
10 марта. <…> После выступления Шолохова на съезде писателей23 почтовое отделение в Вешенской было завалено посылками в его адрес с томами его сочинений, которые отсылали ему. Дали указание, подобные посылки задерживать в Ростове, но и там образовались залежи. По особому секретному циркуляру, эти посылки стали вскрывать и книги передавать в библиотеки.
15 марта. <…> Читаю рукопись А. Марченко «Мои показания».24 Не очень нравится. Автор наивен, не слишком умен, преувеличивает «ужасы». Будто бы его снова арестовали. Но это еще нужно проверить.
17 марта. <…> Слух, что исключают из партии Карякина за выступление на вечере памяти Платонова в ЦДЛ. Будто бы в ССП была какая-то встреча писателей с цензорами. На том собрании прозаиков, откуда я ушел, оказывается, снова пламенно выступал Лева Копелев в своем обычном духе. Пожалуй, стоило послушать.
Читаю Марченко. О Владимирской тюрьме интереснее, чем вначале о лагерях. Прочитал уже две трети.
(Записывает услышанное по радио: о передвижении наших войск в Германии в сторону «Ч. Словакии». — М. М.). Это вряд ли вероятно: сейчас повторение 56-го года вряд ли возможно.
25 марта. Это сильнее и умнее, чем Марченко, с фактами и фамилиями.25
26 марта. Три дня назад умер Илья Сельвинский. Сегодня в ЦДЛ гражданская панихида. Я не был с ним знаком и, когда мог познакомиться, избегал этого. Последние годы то, что он делал, производило впечатление деградации и величавой глупости. Впрочем, не только «последние»: таково почти все, им написанное с начала 30-х годов. А в середине 20-х он многое обещал и блестяще начал осуществлять. <…> Воспоминания Сельвинского о Мейерхольде тоже неумны и бестактны: он никогда не знал своего места — и тогда, когда надувался как индюк (большей частью), и тогда, когда приниженно льстил и кадил духу времени. Из троицы имен, названных Багрицким («А в походной сумке спички и табак, Тихонов, Сельвинский, Пастернак»26), как это показало время, только один был поэтом истинным. Два других умерли раньше, чем прекратилось их физическое существование. И конечно, праведник умер первым, а самый сомнительный — еще живет. <…>
27 марта <…> Все гадают: куда пойдет дело у нас. Большинство думает, что впереди жесткая линия, вплоть до частичной реабилитации Сталина. <…>
Союз писателей сейчас как бы разделен на три группы: «охранители» — Кочетов, Алексеев и жур<нал> «Октябрь» и иже с ними27, Чаковский и «Лит. газета», а также почти все литературные чиновники, люди подобные А. Суркову, К. Федину; Твардовский и «Нов. мир» и очень пестрый и разноречивый «прогрессивный» лагерь.28 Это конечно только схема. Большинство писателей занимает позиции «между». Многое определяется возможностью печататься и вообще «кормиться». Следует добавить, что многие сторонники «Нов. мира» и его линии весьма прохладно относятся лично к Твардовскому и окружающим его лифшицианцам.29 Но эстетика здесь попирается политикой.
Ночью «Г<олос> А<мерики>» передает слух из Москвы об исключении из партии Карякина, Б. Биргера, Копелева и еще 3 человек.30 Во всяком случае, частично это правда.31
28 марта. <…> В час дня квартирная хозяйка Анна Борисовна, плача, сказала мне, что в магазине говорили, что погиб космонавт Гагарин.32 Характерна психология таких людей: она сразу заговорила о вредительстве… <…>
В газетах вчерашнее интервью Дубчека (на совещании в Дрездене «по поводу новых путей Чехословакии». — М. М.), но слово «тревога» переведено как «беспокойство».33 <…>
Некто озабоченный: — Вот какая х….на!..
Оптимист: — Ни х.., товарищи, ни х..!..
Знающие люди утверждают, что подобный жаргон принят на совещаниях на высшем уровне. <…>
30 марта. День моего рождения.
Я его никогда не праздную и мало кто его вспомнит. И мне от этого ни досадно, ни горько. Не люблю праздников.
<…> <после строки отточий> Вечер. Л. Свобода избран президентом Ч. Словакии огромным большинством голосов при 6 воздержавшихся.
Обедал один в ЦДЛ. Ел рыбные блюда. Потом купил в буфете коробку к-т и поехал к Над. Як. <…> Она написала листов 5 книги восп-й об Ахматовой, но пока болен Евг. Як., не может продолжать. Звала приехать и почитать у нее. Говорим о Ч. Словакии. Немного спорим. Она считает, что «большевизм это глубоко национальное явление» и он глубже в толще народа, чем ей казалось раньше. Это и так и не так.34 Говорим о феодализме, о «цехах», кот. стояли над личностью: этой «школы» не было в России. <…>
31 марта <…> Говорят, в театре на Таганке уволен актер Высоцкий неизвестно почему (прочитал или спел что-то не то).
1 апр. <…> Актер В-й выгнан за пьянство и срыв спектакля.35
4 апр. <…> В ЦДЛ два вечера, много пьяных: большие компании подонков, у кот. на улице праздник. <…> Снова пили коньяк. Два вечера подряд. <…>
На днях было какое-то партийное собрание, где в тон Михалкову выступали вчерашние либералы — А. Сурков и С. Щипачев. Кажется, они даже переплюнули его. Так же выступал и Тельпугов.36
6 апр. Твердо решил завтра уехать в Загорянку. Мне здесь не по себе — и жарко, и хозяева действуют на нервы, и не работается. <…> Заезжаю за Ц. И. <Кин>37 и едем с ней к Мацкину. Настроение везде одинаковое… М. говорит, что будто бы образована какая-то комиссия из представителей ЦК, КГБ, секретарьята ССП, прокуратуры и еще кого-то для исследования деят<ельнос>ти всех подписавших разные письма, а их больше тысячи. Ночью моюсь под душем и укладываю вещи.
7 апр. Утром сообщаю о своем отъезде хозяйке <…> и потом в Загорянку. День прекрасный. В саду лезут цветы. Первая травка. Но дом грязен и запущен. Начинаю потихоньку убираться. <…> Топлю немного печку и комнатная температура с 11 градусов поднимается до плюс 18. Жить можно. Так рано все эти годы я еще не приезжал в Загорянку. <…>
Лева и Володя Корнилов и конечно Сарнов каются, что подписали последнее письмо.38 Горе-либералы!
Итак, в первый раз в этом году я ночую на даче в ночь с 7 на 8 апреля. А обычно позже на месяц.
Идет подписка на собрание сочинений Хемингуэйя <так!> где в 3-м томе обещают дать «По ком звонит колокол». <…>
8 апр. <…> (Запись о дневниках Казакевича — «поразительно неинтерес-ных». — М. М.) Кто-то предложил такое объяснение: в начале 50-х гг. К<аза—кеви>ч ждал ареста и вел для будущего следствия маскировочный дневник. Он сохранился и из него-то и черпает вдова матерьялы для публикаций. Готовый сюжет для новеллы.39
11 апр. <…> Днем Бибиси сообщило, что «сов. рук-во резко реагирует на события в Ч. Словакии и объявляет борьбу против запад<ных> идей» — так сформулированы итоги пленума.
12 апр. <…> В Москве идет слух о готовящихся обысках с целью изъятия самоиздата. К вечеру снова похолодало.
О пленуме ничего толком не известно, кроме слухов о том, что обсуждение событий в Ч. Словакии имело место. <…>
13 апр. <…> На этой неделе в литер<атурном> приложении к газ<ете> «Таймс» напечатаны отрывки из «Ракового корпуса» С-на.
15 апр. Прочитал заявление генеральному прокурору СССР Руденко М. Якубовича, одного из обвиняемых на известном процессе «Союзного бюро РСДРП» (меньшевиков) в 1931 г. и единственного ныне живого участника процесса. Оказывается, уже этот процесс был организованной органами и прокуратурой липой. <…> Дольше всего сопротивлялись М. Якубович и А. М. Гинз—бург.40 Их избивали: били по лицу, голове, половым органам, топтали ногами. Измученные пытками, они оба пытались покончить жизнь самоубийством, вскрыли вены. Но их спасли и больше не били, но стали мучить лишением сна, и тогда Якубович решил подписывать все, что от него требовали. Следователи были: Д. З. Апресян, А. А. Наседкин и ст. следователь Д. М. Дмитриев и еще Радищев. <…> Перед судом Якубович был в смятении: как ему вести себя на суде — раскрыть все? Но он считал, что гос-во не должно нести ответственность за преступления аппарата органов и не хотел причинять <зла> советской власти. Его вызвал Крыленко, кот. хорошо был с ним знаком и даже жил у него в Смоленске, <перед самым началом процесса Крыленко сказал Якубовичу, что лично он считает его «ни в чем не виноватым», и заставил помогать себе в ходе процесса, даже…> если случится что-то непредвиденное. <…> Вот тогда уже началась эта страшная казуистика, а не во времена Вышинского. <…> Заявление помечено 5 мая 1967 года.
15 апр. (продолжение) Прочитал еще 2 рукописи М. Якубовича: письма о Сталине и Троцком. В общем — многое верно, но все же не все.41 <…>
17 апр. <…> Прочитал большое письмо Твардовского Федину о Солженицыне — 18 страниц на машинке. Умное, хорошее, благородное, сдержанное и даже дружелюбное, но внутренне твердое и даже жесткое. Замечательно написано о С-не. Г. Владимова42 вызывали на Лубянку и говорили с ним 4 часа о каких-то его знакомствах с американцами, но заодно и о прочем, браня С-на и Синявского.
19 апр. <…> С-н пустил по рукам запись собрания секретарьята ССП по поводу его письма и «Рак<ового> к<орпу>са» и мне дали прочесть это, а также переписку с секретарьятом. «Рак<овый> к<орпу>с» печатается в «Таймс» и скоро выйдет за границей, как и в «В круге первом». Солж. предупреждал, что так и произойдет, если у нас не опубликуют первыми — так и вышло. Навис новый скандал и он, видимо, хочет поставить всех в известность о своей позиции. Дурные слухи из Лен-да — за распространение «самоиздата» выгоняют со службы, исключают из партии, хлопочут о лишении ученых званий.
20 апр. <…> Завтра Пасха. Как много это значило в детстве.
28 апр. <…> У Машки, кот<орую> я вез в машине в Л-д, двое маленьких котят.
29 апр. <…> Предстоят 4 праздничных дня и через четыре дня еще 2 выходных (9 и 10 мая). Из 10 дней 6 выходных. Не люблю праздников и томлюсь и скучаю в подобные дни. Казалось бы, что мне — сиди за машинкой! Но мешает разливанное пьянство, глупые визиты, закрытые учреждения и книжные магазины.
3 мая. <…> Скучные дни, как всегда мне в праздники.
Работал над 7-й главой «Мейерхольда». Пишется несколько формально, но пишется. Потом перекомпаную, отделаю и может быть заблестит. Или не заблестит? <…> В «Лит<ературной> газете» ругают Аксенова43, но не слишком резко. Резко бранить сейчас нельзя: сразу же начнут переводить на все языки. <…>
Лидия Як-на остро говорила о молодых либералах, которые одновременно бунтуют против начальства и хотят, чтобы это нач-во давало им квартиры.
5 мая. <На Ленфильме> Уже скучаю по грязной и милой своей Загорянке, по неторопливым разговорам с Юрой <Трифоновым?>, по обедам в ЦДЛ, по одинокой свободе дня.
Лева <Левицкий> собирался к 10-у быть в Л-де, но мне не очень хочется его видеть. Он все же утомительно незрел и умственно несамостоятелен.
6 мая. <…> Решил не заходить к Киселеву <директор «Ленфильма»>. Третий мой сценарий идет на Ленфильме и он пальцем не ударил, чтобы помочь мне в главном — найти режиссера. И третий сц-й попадает в руки людей случайных, находящихся без дела и готовых взяться за что угодно. Он даже не мог найти время, чтобы прочитать последний сц-й. Я знаю, что мог бы создать себе атмосферу наибольшего благоприятствования, если бы вдобавок к тому, что он брал у меня не раз крупные суммы без отдачи, я еще регулярно поил бы его коньяком. Но мне это противно: я лучше буду бескорыстно пить коньяк
с Юрой <Трифоновым?> или с Андреем Петровичем <Старостиным>, хотя я к этому равнодушен.
7 мая. <…> После Англии, Зап<адного> Берлина и США начались студенч. беспорядки в Париже. Полиция. Раненые. Комментаторы тщетно пытаются понять, чего хотят студенты, но тут дело видимо не в логике и политике, а в чем-то ином и это-то и пугает. Словно какая-то инфернальная сила электризует молодежь.
16 мая. Приехал <из Л-да> очень рано и сразу на такси в Загорянку. В саду рай: цветут вишни, чуть зацветают яблони и сирень; в траве много разных цветов. Тепло.
18 мая. Вчера сидел на даче и чуть убрал комнаты и верхнюю террасу, где остались с осени гниющие яблоки.
Сегодня ездил ненадолго в город: купил водопровод. краны. <…> Да, еще выводил клопов, кот<орые> вдруг появились и не дали мне спать в ночь на 17-е.
В «Нов<ом> мире» резкие выводы расследовательской комиссии (Абалкин — известная сволочь). Твардовский был в запое с праздников: только вышел из «штопора». Цензура свирепствует. <…>
Как-то сразу насытился Москвой и не хочется ездить в город.
19 мая. Загорянская. Ночью неправдоподобно громко свистят, щелкают, чмокают и поют соловьи. Это так красиво, что кажется преувеличенным.
22 мая. <…> Вчера было закрытое партсобрание <ССП>, где Жаров, Мдивани, А. Васильев44, Поздняев и еще кто-то требовали суровых репрессий по отн<ошени>-ю к провинившимся. <Войновичу, Галичу — выговоры, Сарнову, Леве и большинству — «на вид».>
Встретил Н. И. Столярову, очень пессимистически смотрящую на ход событий: с ней тоже не заключают договоров.
По городу ходит рукопись акад. Сахарова. <…>
23 мая. Прохладный день. Ночью сулят заморозки. А сирень роскошествует. Поставил себе в комнату два букета. Соловьи заливаются и щелкают даже днем.
29 мая. <…> Вчера уже темнело, когда я услышал, что кто-то меня зовет с улицы. Оказалось, что это Вера. <…>
31 мая. Письмо от Эммы. Удивляется, что я не пишу и зовет приезжать. <…>
На улице Грицевец. Отдал 350 р. денег за лето, хотя у Т. еще есть на сберкнижке. <…>
Говорил по телефону с Над-й Як-ой.
3 июня. <…> В городе: у Левы, у Н. П. Смирнова45, у Ц. И. <Кин>, у Надежды Яковлевны. <…> Она мучается язвой, собирается в Верею, бранит на все корки Сашу Морозова, уже, видимо, изгнанного из дома. Он тоже что-то наговаривал лишнее о подписании писем, и его уволили из «Искусства».46
22 июня. <…> Сегодня у нас годовщина нашей близости с Эммой — 10 лет. Не шутка. <…>
5 июля. <…> С завыванием мяучит кошка Машка, одержимая половой психопатией. <…>
12 июля. Целый день моросил мелкий дождь. Сильный южный ветер.
В последней «Лит. газете» хвалят стихи Шаламова. Не может быть, чтобы Чаковский не знал, что рассказы о Колыме недавно печатал «Новый журнал», что они изданы в ФРГ по-немецки (а у нас не изданы), что Шаламов написал целую энциклопедию о Колыме в страшные ее годы, но, оказывается, это не имеет значения и его можно прославлять. Он не подписывал никаких писем. Да. Но его личное письмо к Шолохову стоит многого.47 Но скандала, связанного с его именем, не было. И о нем пишут. В этом же номере, не бог весть как резко, но все-таки бранят новый роман Бабаевского «Белый свет», который — по ту сторону добра и зла.48
15 июля. Смотрел арбузовскую пьесу в БДТ. Басалошвили49 местами интересен. <…>
А сейчас в 7 часов утра «Голос Америки» передал, что вчера в Москве умер писатель Константин Паустовский… <строка отточий>
12 часов дня. Наше радио не сообщает о смерти К. Г. и в сегодняшней «Правде» тоже ничего нет.50 <…>
19 июля. Сегодня пятница. Во вторник 16-го я в 9 вечера улетел в Москву на похороны Константина Георгиевича и сегодня в полшестого утра вернулся в Ленинград. <…> <На похоронах> «искусствоведы в штатском» — так их зовут в Москве.51 Они здесь на случай импровизированной демонстрации-скандала, которого, как и на похоронах И<льи> Г<ригорьевича>, опасается начальство. <…> Хотя К. Г. заступался за Синявского и Даниэля и подписывал разные письма-протесты, за что был в некоторой опале, видимо главари ССП решили присвоить его наследство и пришли на траурный митинг прославлять его. Говорили речи М. Алексеев и Сартаков и Кербабаев, назвавший его «Константином Павловичем». Вечная история! Поминальные речи говорят именно те, кого К. Г. терпеть не мог. Из друзей дали слово старому паяцу Шкловскому и он прокричал нечто высокопарное и псевдофилософическое. (После импровиз. выступления М. Юдиной митинг закрывают и все отправляются в Тарусу. — М. М.)
Я ехал в маленьком автобусе вместе с Л. Копелевым, Окуджавой, Коржавиным, Колей Панченко, Маргаритой Алигер, Л. Либединской, А. Тарковским и еще несколькими менее известными людьми. <…> Боря Слуцкий с женой, Оттены, Н. И. Столярова и еще многие знакомые лица. В момент, когда гроб опускали в землю, толпа оттеснила меня в сторону и я не стал лезть вперед. <…>
В доме К. Г. тоже род поминок и, кажется, Татьяна52 обижается на меня, что я уезжаю. <…>
Утром — Лавка писателей, улица Грицевец, Аэропортовская, — у Ц. И. Кин, потом ЦДЛ, где стригусь у Моисея Михайловича53 и обедаю. <…>
Сейчас, конечно, все разговоры — главным образом, о Беленкове.54 Он был по «ревиру»55 в Югославии, оттуда как-то уехал в Мюнхен и там получил туристскую визу в США. Сейчас он в Вашингтоне в госпитале. От него ждут разоблачений и одно заявление он уже сделал: о том, что он не может жить
в стране, где ненавидят и преследуют таланты, молодежь и нацменьшинства. <…>
<…> <В «Русских новостях»> статья Н. П. Смирнова о «Лолите» Набокова.
20 июля. Середина лета. <…> Атмосфера нервная, полная каких-то ожиданий. Год неспокойного солнца. <…>
В Москве в Вечерке за 19 июля нашел маленькое объявление о смерти на 83-м году жизни Алексея Елисеевича Крученых.56 «Лит. газета» не нашла нужным это сообщить. Я читаю ежедневно 5—6, а иногда и больше газет и нигде этого не было. Трудно сказать, сколько процентов шарлатанства было в его сочинениях, — может быть, 99 %. Но к нему же иногда недурно относились такие люди, как Маяковский и Пастернак. Я знал его хорошо, и до моего ареста он часто доставлял мне редкие книги: стихи Цветаевой и пр.; драл он за них здорово, но я не торговался. <…> А физически он был всегда неприятен, словно грязен: потные руки. Он еще торговал автографами и выпрашивал их у всех чуть известных литераторов. И у меня тоже. Это «для тела». А для «души» — он читал детективные, исторические, бульварные и всякие приключенческие романы. <…> Мир его праху! Это была по-своему яркая и занятная фигура.
Слушал по Бибиси не опубликованный у нас ответ чехов на варшавское заявление. В нем все корректно и спокойно и убедительно и вероятно правдиво, но одна фраза бьет под ложечку противников. Это слова о том, что дальнейшее развитие Ч. Словакии не должно знать методов «полицейско-бюрократического государства». Вот в чем суть. <…>
Полный текст в «бумажной» версии журнала
1Семья биолога Бориса Сергеевича Кузина (1903—1975), в 1930-е гг. бывшего одним из близких друзей О. Мандельштама (см.: Кузин Б. С. Воспоминания. Произведения. Переписка. Мандельштам Н. Я. 192 письма к Б. С. Кузину. СПб., 1999).
2 АКГ должен был написать сценарий для фильма о «творческой юности Максима Горького» (фильм получил название «Невероятный Иегудиил Хламида», вышел на экран в 1969 г.).
3 АКГ писал мелким, трудно разбираемым почерком, поэтому даже дневники и письма предпочитал перепечатывать на машинке.
4 Эльга Михайловна Лындина (род. в 1933 г.) — кинодраматург, киновед.
5 Так называемый «процесс четырех»: «С 8 по 12 января 1968 г. в Мосгорсуде состоялся процесс над Юрием Галансковым, Александром Гинзбургом, Алексеем Добровольским и Верой Лашковой. Всех четверых арестовали почти за год до этого; всем четверым было предъявлено обвинение в └антисоветской агитации и пропаганде“ (Галанскова, сверх того, обвинили еще и в незаконных валютных операциях). Центральным пунктом обвинения, выдвинутого против Гинзбурга, было составление им т. н. └Белой книги“ — документального сборника материалов о деле А. Синявского и Ю. Даниэля; Галанскову ставили в вину, главным образом, составление им машинописного общественно-политического и литературно-философского альманаха └Феникс-66“; Добровольскому — авторство одного из текстов, помещенных в └Фениксе-66“; Лашковой — техническую помощь в перепечатке обоих сборников. Кроме того, подсудимым инкриминировалась └преступная связь“ с эмигрантской антисоветской организацией └Народно-трудовой союз“. Во время суда, когда была развернута широкая кампания в советской прессе, в публикациях особо акцентировалась именно эта часть обвинения. Юрий Галансков был приговорен к 7 годам лагеря, Александр Гинзбург — к 5 годам, Алексей Добровольский, активно сотрудничавший со следствием и обвинением, — к 2 годам. Вера Лашкова получила 1 год лишения свободы и была освобождена из-под стражи через несколько дней после суда» (http://www.memo.ru/history/DISS/books/DELO_4-x/index.htm).
6 Кирилл Константинович Андреев (1906—1968) — автор книг «Три жизни Жюля Верна», «Искатели приключений» и «На пороге новой эры».
7 Относительно последних с обычной неопределенностью при воспроизведении у АКГ имен: Вайнберг или Вейсберг? Шафаревич или Шиханович? Скорее первый, Игорь Ростиславович Шафаревич (род. в 1923 г.), член-корреспондент Российской академии наук, лауреат Ленинской премии (1958). Юрий Александрович Шиханович (1933—2011) ни профессором, ни лауреатом не был, но оба они подписали письмо в защиту Александра Есенина-Вольпина, насильственно помещенного в психиатрическую больницу (март 1968 г.). Возможно, у АКГ произошла контаминация этих двух фамилий, фигурировавших в тогдашних «сводках».
8 Эмма Анатольевна Попова (1928—2001) — актриса театра и кино; с 1962 г. играла в БДТ, гражданская жена АКГ.
9 АКГ на этом вечере не был. Вот его описание в дневнике Льва Левицкого: «1 февраля. Вчера вечером в Доме литераторов. Вечер, посвященный Андрею Платонову. Семидесятилетие со дня рождения (на самом деле 70 лет будет еще только через полтора года — в сентябре 1969 г., а в январе 1968 г. исполнялось 17 лет со дня смерти. — М. М.). Вступительное слово делал Карякин. <…> Другие выступления были недурны. Во всех них звучал протест. Против унизительного положения, в котором находится литература. <…> Каждое выступление встречалось шквалом аплодисментов. И это — свидетельство настроения, каким охвачена большая часть нашей интеллигенции» (Левицкий Л. А. Утешение цирюльника. Дневник. 1963—1977. СПб., 2005. С. 113—114).
10 Речь идет о романе Рыбакова, видимо, о «Детях Арбата». Анатолий Наумович Рыбаков (1911—1998) — писатель, прозаик.
11 Бенедикт Михайлович Сарнов (1927—2014) — литературовед, литературный критик.
12 «Стихотворения» О. Мандельштама в Большой серии «Библиотеки поэта». Л. Я. Гинзбург работала над предисловием к книге, но потом это предисловие зарубили, издание отложили, и том вышел только в 1973 г. с предисловием А. Л. Дымшица.
13 Какая статья АКГ тут имеется в виду, не установлено, но см. в дневнике Левицкого: «Гладков написал статью против Сарнова. Я уговаривал его не печатать ее. Катаев не нуждается в защите». И: «Ожесточенный спор с ним, следовало ли ему писать статью против С. Впрочем, не совсем так. Следовало ли писать так, как он написал — резко, раздраженно, оскорбительно» (Левицкий Л. А. Утешение цирюльника. Дневник. Записи от 23 февраля и 3 марта 1968 г.). В результате отношения двух друзей, то есть АКГ и Левицкого, еще и из-за этой статьи чуть было не прервались.
14 Евгения Александровна Кацева (1920—2005) — переводчик, критик и популяризатор германоязычной словесности, с 1949 по 1953 г. — редактор отдела критики журнала «Новый мир», затем — сотрудник журналов «Вопросы литературы» и «Знамя».
15 Очевидно, место отдыха семьи Гладковых, село в Вачском районе Нижегородской области России.
16 Петр Васильевич Палиевский (род. в 1932 г.) — критик, литературовед.
Вадим Валерианович Кожинов (1930—2001) — критик, литературовед, публицист.
В 1968—1969 гг. в составе Всесоюзного общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИК) на базе секции по комплексному изучению русской истории и культуры действовал «Русский клуб» — объединение националистически настроенной русской интеллигенции. Еще ранее, в 1962 г., был создан клуб любителей памятников истории и культуры «Родина» (инициаторы — художник И. С. Глазунов и архитектор-реставратор П. Д. Барановский, при поддержке художников П. Корина и А. Коробова, академиков Н. Воронина и Б. Рыбакова, писателя Л. Ле-онова, архитектора П. Ревякина; председатель — А. Садов), просуществовал до августа 1968 г. (был закрыт советскими властями во время событий в Чехословакии). Его эстафету подхватили другие националистические организации, и прежде всего «Русский клуб». С 1963 г. центром «русского духовного возрождения и сопротивления» становится журнал «Молодая гвардия». «В марте 1981 г. Андропов направляет в Политбюро записку, в которой отмечает создание среди интеллигенции движения └русистов“. └Под лозунгом защиты русских национальных традиций, — доносил глава КГБ, — они, по существу, занимаются активной антисоветской деятельностью“» (http://www.hrono.ru/sobyt/1900sob/1981rusisty.html). «При мощной поддержке партийного руководства под контролем движения националистов оказались издания: └Молодая гвардия“, └Наш современник“, └Москва“, └Советская Россия“, └Литературная Россия“, └Роман-газета“, издательства: └Молодая гвардия“, └Современник“, └Советская Россия“, Воениздат. Идейной трибуной Русской партии стал журнал └Молодая гвардия“ — орган ЦК ВЛКСМ. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. П. Павлов — один из лидеров движения националистов — явил себя ярым противником └Нового мира“» (Твардовская В. А. Г. Дементьев против «Молодой гвардии» (Эпизод из идейной борьбы 60-х годов) // Вопросы литературы. 2005. № 1).
17 Из дневников Франца Кафки. Пер. Е. Кацевой // Вопросы литературы. 1968. № 2. С. 131—168.
18 Согласно исследованию Николая Митрохина, «у радикалов наблюдался уклон к полному отрицанию заслуг советской власти <…> в пользу православно-монархических взглядов (Глазунов, Солоухин, группа Кожинова—Палиевского)» (Митрохин Н. «Русская партия» // НЛО. 2001. № 48. С. 261).
19 Феликс Иванович Чуев (1941—1999) — поэт, писатель, публицист; оставил записи о своих встречах и беседах в 1980-х гг. — с Молотовым (Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991), Кагановичем (Так говорил Каганович. Исповедь сталинского апостола. М., 1992).
20 Иван Фотиевич Стаднюк (1920—1994) — прозаик, сценарист, драматург и военный журналист; был заместителем главного редактора журнала «Огонек» в 1965—1972 гг. Шла борьба за место главного редактора журнала «Москва».
21 См. прим. 1 к вступительной статье.
22 Юрий Осипович Домбровский (1909—1978) — прозаик, поэт, литературный критик; четырежды арестовывался (1933, 1936, 1939, 1949). Его жена Клара Фазулаевна Турумова-Домбровская — филолог.
23 На IV съезде писателей СССР 27 мая 1967 г. Шолохов выступил с речью, усугубленной заявлением в секретариат Союза писателей 8 сентября 1967 г., в котором, в частности, следующим образом отзывался о Солженицыне: «…злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 37-го года и последующих лет, принесет огромную опасность всем читателям и молодым особенно. Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он, по существу, открытый и злобный антисоветский человек».
24 Анатолий Тихонович Марченко (1938—1986) — писатель, диссидент, политзаключенный. Умер после выхода из голодовки в тюрьме.
25 Валентин Яковлевич Мороз (укр. Валентин Якович Мороз; род. в 1936 г.) — украинский историк, один из наиболее радикальных представителей украинского национального движения, бывший политзаключенный, политический диссидент, автор более 30 книг; арестован в сентябре 1965 г., осужден по статье 62 Уголовного кодекса УССР (антисоветская агитация и пропаганда) на 4 года лагерей. Наказание отбывал в исправительной колонии ЖХ-385-17-А в Мордовии, тогда в самиздате вышел его «Репортаж из заповедника имени Берия» (Самиздат века. Сборник. М., 1997).
26 Багрицкий Э. Разговор с комсомольцем Н. Дементьевым // Багрицкий Э. В. Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта. Малая серия. СПб., 2000.
27 Не ясно, то ли запятая, то ли двоеточие, то ли точка с запятой, — смазано.
28 АКГ фиксирует деление писателей на три группы: 1) «охранители» — Кочетов, Алексеев с журналом «Октябрь» и иже с ними, 2) Чаковский и «Литературная газета», а также почти все литературные чиновники, люди, подобные А. Суркову и К. Федину, и наконец 3) «Твардовский, «Новый мир» и очень пестрый и разноречивый «прогрессивный» лагерь. (Получается, что Шаламов через 4 года, в 1972-м, пойдет вместе с «чиновниками», то есть людьми из второй группы, против «ПЧ», как он будет называть «прогрессивное человечество», то есть людей из «либеральной» группы, к которой, конечно, ближе всего АКГ.) К первой, «охранительской», группе, согласно исследованию Николая Митрохина, «относили практически всех литераторов сталинского времени, придерживавшихся антилиберальных взглядов (Шолохова, Софронова, Соболева, Кочетова и других)», группировавшихся вокруг журналов «Октябрь», «Огонек» и «Молодая гвардия» (Митро-хин Н. «Русская партия» // НЛО. 2001. № 48. С. 252).
29 Имеется в виду Михаил Александрович Лифшиц (1905—1983) — советский марксист, эстетик, друг Твардовского, много способствовавший изданию «Одного дня Ивана Денисовича», защитник Солженицына, который все же охарактеризовал его как «ископаемого марксиста». Будучи принципиальным противником «модернизма», в 1968 г. Лифшиц издал книгу «Кризис безобразия», которая вызвала к нему двойственное отношение среди писателей и не принята была молодыми художниками- нонконформистами.
30 Юрий Федорович Карякин (1930—2011) — литературовед, писатель, публицист и общественный деятель; автор многих работ о творчестве Ф. М. Достоевского. За антисталинское выступление на вечере памяти Андрея Платонова был в 1968 г. исключен из КПСС заочно, в его отсутствие, Московским горкомом партии.
Борис Георгиевич Биргер (1923—2001) — художник, участник войны. Примыкал к «неофициальному искусству», продолжая традиции символизма. Дважды (в 1962 и 1968 гг.) исключался из Союза художников за резкую критику официальной культурной политики. Исключен из КПСС.
Лев Зиновьевич Копелев (1912—1997) — критик, литературовед (германист), диссидент и правозащитник. В 1941 г. пошел на фронт добровольцем; был арестован за резко критические отзывы о насилии над германским гражданским населением. Приговорен к 10 годам заключения за пропаганду «буржуазного гуманизма» и за «сочувствие к противнику». Освобожден в 1954 г., реабилитирован в 1956-м, восстановлен в КПСС. С 1966 г. активно участвовал в правозащитном движении. В 1968 г. исключен из КПСС и Союза писателей, уволен с работы за подписание протестных писем против преследования диссидентов, а также за критику советского вторжения в Чехословакию. В 1980 г. во время научной поездки в Германию был лишен советского гражданства.
«…и еще 3 человек» — по-видимому, двух: Свирского и Непомнящего.
31 См. в дневнике Левицкого, который связывает изменения во внутренней политике с событиями в Чехословакии после смещения Новотного: «После речи Гомулки, опубликованной в └Правде“, репрессии пошли у нас полным ходом. <…> Свирский произнес речь на партсобрании <ССП>. Говорил о цензуре. <…> За это ему дали строгий выговор. <…> Жаждут исключить его. <…> История Свирского не единична. Собираются исключить из партии Карякина, Рощина, Непомнящего, Копелева, не выходивших за рамки легальных действий. <…> Начальство в ужасе от Чехословакии. <…> Что касается нас, подписавших письмо, то спущена команда избегать появления наших фамилий в печати» (Левицкий Л. А. Утешение цирюльника. Дневник. С. 123—124).
32 Юрий Алексеевич Гагарин (1934—1968) — летчик-космонавт; 12 апреля 1961 г. стал первым человеком в мировой истории, совершившим полет в космическое пространство. Погиб в авиационной катастрофе вблизи деревни Новоселово Киржачского района Владимирской области, выполняя учебный полет на самолете МиГ-15УТИ под руководством опытного инструктора
В. С. Серегина. Причины и обстоятельства авиакатастрофы остаются не вполне выясненными и на сегодняшний день.
33 Совещание представителей компартий шести социалистических стран в Дрездене 23 марта началось с того, что руководителям КПЧ было заявлено: братским компартиям непонятна концепция их деятельности. Пражская делегация подверглась критике за то, что «печать, радио и телевидение вышли из подчинения». После совещания в Дрездене чехословацкое руководство было приглашено в Москву для объяснений.
34 Может быть, в этой оценке АКГ совпадал с Шаламовым. Н. Я. Мандельштам в то время уже не звала того в гости, он демонстративно прекратил с ней общение.
35 См. в дневнике В. Золотухина: «07. 02. 1968. Запил Высоцкий — это трагедия. Надо видеть, во что превратился этот подтянутый и почти всегда бодрый артист. Не идет в больницу, очевидно, напуган: первый раз он лежал в буйном отделении и насмотрелся. А пока он сам не захочет, его не положат»; «22. 03. 1968. Уже висит приказ об увольнении Высоцкого по 47-й статье» (Золотухин В. Секрет Высоцкого. М., 2010).
36 Виктор Петрович Тельпугов (1917—1999) — писатель, автор советской военной прозы.
37 Цецилия Исааковна Кин (1905—1992), или в дневнике просто Ц. И., — литературный критик, литературовед, публицист, специалист по культуре Италии. Вдова погибшего писателя Виктора Кина. Соседка АКГ по дому на Красноармейской улице, его близкий друг в последние годы жизни: как он сам говорил, у него был с ней «роман отношений».
38 Скорее это только личная оценка АКГ. Ср. с записью от 30 апреля 1968 г. в дневнике Левицкого, который присутствовал на встрече в Союзе писателей с судьей на «процессе четырех». Там нет сожаления, что автор подписал письмо, наоборот, он солидаризуется с осужденными: «В субботу я получил извещение из Союза. Пригласили на встречу с судьей на процессе Галанскова—Гинзбурга. Фамилия судьи — Миронов. Приглашение именное. Его получили все, подписавшие последнее письмо. <…> За что судили четверку? За преступную связь с НТС — эмигрантской организацией, демагогически называющей себя Народно-Трудовым Союзом. <…> Все они, говорил Миронов, не имеют никакого отношения к литературе. Не имеют способностей. Все они лоботрясы, спекулирующие на том, что в нашей стране якобы нет свободы. Занимались тем, что что-то кропали и переправляли за рубеж, клевеща на наш строй. Из литературы им инкриминировались две вещи: └Белая книга“ и └Феникс-66“. └Белая книга“ — личное дело Гинзбурга. Никто его за это не судил. Но там помещены махровые антисоветские материалы — листовка, подписанная └Сопротивление“, и └Письмо старому товарищу“. Вели себя подсудимые на суде плохо. Галансков выделывал бог знает что — допускал нецензурные выражения. Гинзбург требовал рассказать о составе суда, биографию каждого заседателя, прокурора, судьи. <…> Пять дней плотно заседали с полдесятого до полвосьмого, с небольшими перерывами на обед. <…> Кто-то попросил привести хоть один конкретный факт связи подсудимых с НТС. Судья таких фактов привести не сумел. <…> Все присутствовавшие — и подписавшие письмо, и те, кто не имели к этому никакого отношения, — были разочарованы до крайности. Доказательств вины подсудимых, ясных, точных, весомых, никто не получил» (Левицкий Л. А. Утешение цирюльника. Дневник. С. 130—135).
39 По поводу того, что дневники Казакевича крайне неинтересны. Сюжет вообще довольно устойчивый. Сходным образом оценивались, например, и дневники А. Афиногенова.
40 Михаил Петрович Якубович (1891—1980?) — политический деятель. Один из осужденных в 1931 г. по сфабрикованному делу «Союзного бюро ЦК РСДРП(м)». В ходе процесса подвергался пыткам и издевательствам. Узник лагерей (1930—1953), а в 1950—1955 гг. в ссылке. После окончания ссылки остался в доме инвалидов в Караганде на положении ссыльного. Персональный пенсионер (с 1966 г.).
Абрам Моисеевич Гинзбург (1878—1937?) — политический деятель, экономист, публицист. «Мучили так, что Якубович и его подельник Абрам Гинзбург в отчаянии вскрыли себе вены. После поправки их уже не пытали и не били, только была двухнедельная бессонница. <…> На процессе Якубович не только покорно повторял всю серую жвачку лжи, выше которой не поднялась фантазия ни Сталина, ни его подмастерий, ни измученных подсудимых. Но и сыграл он свою вдохновенную роль, обещанную Крыленке. Так называемая Заграничная Делегация меньшевиков (по сути — вся верхушка их ЦК) напечатала в «Vorwärts» свое отмежевание от подсудимых. Они писали, что это — позорнейшая судебная комедия, построенная на показаниях провокаторов
и несчастных обвиняемых, вынужденных к тому террором» (Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Екатеринбург, 2006).
41 В самиздате циркулировали письма М. П. Якубовича по вопросу о реабилитации по делу «Союзного бюро РСДРП(м)», воспоминания, историко-литературные и философские исследования. В 1968 г. у него производились обыски с целью изъятия рукописей и писем. Мемуары Якубовича были использованы А. И. Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ» и Роем Медведевым в своей истории сталинизма «К суду истории. О Сталине и сталинизме» (М., 2012).
42 Георгий Николаевич Владимов (наст. фам. Волосевич; 1931—2003) — писатель. Публикация его повести «Верный Руслан», первый вариант которой, ходивший в самиздате до 1989 г., написан еще в 1963—1965 гг., а второй — в 1974 г., состоялась в 1975 г. в Германии, в журнале «Грани». После исключения из Союза писателей СССР в 1977 г. будет публиковаться за рубежом, в изданиях НТС («Посев», «Грани»). Руководитель московской секции организации «Международная амнистия». Вынужден был эмигрировать в 1983 г.
43 Василий Павлович Аксенов (1932—2009) — писатель. В 1937 г., когда мальчику не было еще и пяти лет, оба родителя (сначала мать, а вскоре и отец) были арестованы и осуждены на 10 лет тюрьмы и лагерей. С 1960 г. Василий Аксенов — профессиональный литератор. В марте 1963 г. на встрече с интеллигенцией в Кремле Никита Хрущев подверг его (вместе с Андреем Вознесенским) острой критике. В 1978 г. он совместно с Андреем Битовым, Виктором Ерофеевым, Фазилем Искандером, Евгением Поповым, Беллой Ахмадулиной станет одним из создателей бесцензурного альманаха «Метрополь». Выехав по приглашению в США, в 1981 г. лишен советского гражданства, которое возвратят в 1990 г.
44 Аркадий Николаевич Васильев (1907—1972) — писатель, сценарист; член редколлегии журнала «Москва»; выступал общественным обвинителем на процессе Синявского и Даниэля.
45 Николай Павлович Смирнов (1898—1978) — прозаик, критик; в 1934 г. отправлен в лагеря на 5 лет, реабилитирован в 1959 г. Занимался творчеством Бунина, печатался в парижской, правда просоветской, газете «Русские новости», издававшейся с 1945 по 1970 г., и, видимо, первый из советских писателей печатно отозвался в этой газете на набоковскую «Лолиту».
46 Александр Анатольевич Морозов (1938—2008) — мандельшамовед; подготовил к изданию «Разговор о Данте» (1967), пытался уладить конфликт, возникший между Н. Я. Мандельштам и Н. И. Харджиевым, составлявшим том Мандельштама для «Библиотеки поэта».
47 Что имеется в виду, непонятно. Возможно, распространявшееся как анонимное «Письмо старому другу», а может быть, «Открытое письмо Михаилу Шолохову» в составленном Галансковым машинописном альманахе «Феникс-66».
48 Александр Борисович Чаковский (1913—1994) — писатель, журналист; главный редактор «Литературной газеты» с 1962 по 1988 г. Через три с половиной года после этой записи, в феврале 1972 г., именно в его «Литературной газете» будет напечатано пресловутое письмо Шаламова с отречением от «проблематики» «Колымских рассказов». Возможно ли, что инициатива «приобщения» или «приручения» Шаламова, окончившаяся этим письмом, уже тогда шла от Чаковского? У Шаламова на эту тему — в письмах Гродзенскому и Сиротинской: инициатива исходила именно от недоброжелателей Твардовского и литераторов, группирующихся вокруг журнала «Юность». Очевидно, что так далеко его завело это «качание маятника».
49 Неправильное написание многих фамилий, которые АКГ воспроизводит со слуха (они нечасто или вообще не появляются в то время в печати). Правильно: Басилашвили.
50 См. в дневнике Левицкого: «Я включил приемник и стал слушать передачу Би-Би-Си. И вдруг меня как будто сбили с ног — по радио сказали, что вчера в Москве скончался известный советский писатель Константин Паустовский» (Левицкий Л. А. Утешение цирюльника. Дневник. Запись от 16 июля 1968 г.).
51 Происхождение этого наименования объясняет Игорь Голомшток в своих мемуарах: так стали называть первоначально откомандированных на Международный фестиваль молодежи и студентов (он сам работал тогда с иностранцами в выставочных помещениях московского Парка культуры и отдыха, предварительно получив инструктаж от директора Института истории и теории искусства АХ СССР Ф. Калошина; а через год ситуация повторилась на выставке современного польского искусства в Манеже) (Голомшток И. Воспоминания старого пессимиста // Знамя. 2011. № 2. С. 162—163).
52 Татьяна Алексеевна Евтеева-Арбузова (1903—1978), или Таня, Таня Арбузова, — третья жена К. Г. Паустовского, была актрисой в Театре им. Мейерхольда. Они встретились, когда Татьяна была женой Алексея Арбузова (ей посвящена арбузовская пьеса «Таня»). Вышла замуж за К. Г. Паустовского в 1950 г.
53 См. о нем запись от 28 ноября.
54 Аркадий Викторович Белинков (1921—1970) — прозаик, литературовед. Был арестован в январе 1944 г. и после 22-месячного следствия приговорен к смертной казни, замененной благодаря ходатайству А. Н. Толстого и В. Б. Шкловского 8 годами лагеря, где ему было поручено руководить драматическим кружком. Здесь был снова осужден, на этот раз еще на 25 лет. Осенью 1956 г. освободился по амнистии, некоторое время преподавал в Литинституте, занимался литературоведением. Публикация глав из книги «Юрий Олеша» в журнале «Байкал» в 1968 г. привела к переформированию редколлегии журнала. В 1968 г. воспользовался пребыванием в Венгрии, для того чтобы вместе с женой уехать оттуда через Югославию на Запад. Поселится в США и будет преподавать там в нескольких университетах. АКГ всюду пишет его фамилию через «е» — «Беленков».
Ср. дневник Левицкого: «Утром разбудил меня телефонный звонок. Это был Гладков. Он сообщил, что накануне западные радиостанции передали, что Белинков с женой Натальей бежал в Соединенные Штаты» (Левицкий Л. А. Утешение цирюльника. Дневник. Запись от 16 июля 1968 г.).
55 «Ревир» — термин, очевидно, заимствованный из лагерного словаря (ср. в немецком: Revir — воен. «санчасть»). Отсюда «по └ревиру“» — «для лечения» (например, в стихотворении Владимира Ионова: «…Ревира лагерного сруб, / А по ревиру четкий лозунг / Вещает: └Лучший доктор — труд“»).