Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 2014
* * *
Дали — с полями, столбами и рельсами,
И облака, самолетом прорезаны,
В воздухе легком парят.
Вот вся Россия: дворцы да кустарники.
С трапа спускаются тучные странники,
Стиснув фотоаппарат.
В волчью ли глушь, поглазеть на исконную,
Слепооконную, темноиконную —
Не заманить калачом.
Дверь да крыльцо, да скрипучая лесенка…
Впрочем, при чем тут рязанская лексика?
Да и калач ни при чем.
Все это чья-то чужая история.
Там, за проселком, пространство, которое
Мало о чем говорит.
Мрачные избы стоят неприкаянно.
— Что же хозяева?.. — Нету хозяина.
Там, возле церкви, зарыт.
В строчке — натянутость формул зазубренных…
Ночь. Очертания стройки в зазубринах,
Окна в домах зажжены.
Чувство свободы — в незнанье незнания.
…Нет у нас родины, нет нам названия.
Мы никому не нужны.
* * *
Это постоянное «хотя»…
Ночью, на дорогу выходя,
В темноте дрейфуешь, как в незнании.
И звезда с звездою говорит,
Но перевести ее санскрит
Объективно ты не в состоянии.
Вспомни Мандельштама: «Ни о чем
Говорить не нужно…». Изречен,
Фразы смысл теряет очертания.
Мысль плывет, пустеет голова.
И растут неточные слова,
Складываясь в словосочетания.
Мы живем. И все, что нам дано, —
Курс держать или пойти на дно.
Брызги звезд солено-горьких искрами,
И Земля, как многотонный плот,
В темноту бескрайнюю плывет,
Не предполагая твердой пристани.
(И слова не говорят об истине.)
* * *
Моста раскрытая клешня,
Бежит трамвайная лыжня,
Антенны над окном присоска
Сосет предутренний эфир.
И город устремляет в мир
Взгляд изумленного подростка.
И вывод скор, и плод неспел:
Кто не успел, тот не успел,
Топтание у перекрестка
Нам отыграется сполна.
Гуляет невская волна,
И сверху сыплется известка.
Врасти в субстрат, попасть в струю.
Я знаю, что не узнаю
Вчера знакомых лиц и улиц.
Я время бешено крою,
За все хватаюсь, как безумец,
Опаздываю, отстаю.
Лишь звук ночной, как окрик «стой!»,
Где город, как в мешок пустой,
Мгновенья складывает в даты.
Где звук внезапен, как испуг,
Где полночь замыкает круг
И обнуляет результаты.
* * *
Ты коснешься ограды, почувствовав лед,
Как железо холодное руку дерет,
Так, что пальцам становится жарко.
Это холодом дышит февраль. И мораль
В том, что рай — не надуманная пастораль,
А заснеженность мертвого парка.
Что нам делать в безмолвии этом, скажи.
В запредельно-холодной глуши — ни души,
Ни следа, равнодушно и гладко.
И так боязно — перешагнув через «не»,
Утонуть, раствориться в его белизне
Без остатка.
…Все следы в моей памяти заметены.
И опять на полгода мосты сведены.
Снег — как судорожно кем-то смятый
Белый лист. И от мест, где ты вроде бы был,
Только чувство утраты — за все, что купил
С бесконечно большой переплатой.
Пальцы ломит. И смотришь сквозь снежную пыль,
За ограду держась, за оградой.
* * *
…Так бей же по жилам,
Кидайся в края…
Э. Багрицкий
Взгляду холодно в чистом разуме.
Мы играем пустыми фразами,
Губы складывая в слова,
Без надрыва и исступления.
Слово требует преступления,
И без жертвы душа мертва.
Та, что кается, задыхается,
В безоглядную жизнь бросается,
Раскрывается, как надрез…
Как же пусто и неприкаянно.
Тяжелее печати Каина
Окончательный слова вес.
…Что-то, помнится, в этом трогало.
Вот и ходишь вокруг да около,
Отворачиваешься от
Взглядов с пристальностью прицела и
Самой жизни, склеенной в целое
Кровью, той, что она прольет.
* * *
Блок. Улица. Фонарь. Аптека.
Туман луны. Начало века.
Дома. Холодная вода.
Пространство. Ветер. Пустота.
Ты чувствуешь, что непричастен;
Все рассыпается на части,
Разматывается клубок:
Я, улица, аптека, Блок,
И до конца, от Сотворенья,
Лишь повторенья.