Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 2014
* * *
Снова строчки приходят… Не стоит писать ни о чем,
если жизнь упорхнет из любого силка птицелова,
не подхватишь, сказав пару фраз, не накроешь сачком,
не удержишь в садке полноценного меткого слова,
ускользнет, утечет ручейком из ладоней твоих,
золотистым отливом, речным ароматом волнуя.
О, как пылки когда-то мы были! Как холоден стих
по сравненью с касанием рук и теплом поцелуя!
* * *
Мы живем с тобой в пустой квартире —
минимум комфорта: стол, кровать;
серенький скворечник смастерили,
чтобы легче было умирать.
Нежным солнцем северным согреты,
вскормлены чувствительной средой…
И не то что просвистели это,
просто все давным-давно не то.
Дармоеды, эмигранты, птицы
(для таких несносны холода),
мы хотим обратно возвратиться,
но, беда, забыли вот — куда.
* * *
Осиротел навек пригород бедный мой,
переменился так… Или же я не та?
Здесь, оставляя мне только любовь и боль,
ржавчина октября выела все цвета.
Зябко. Осенний свет тает, как парафин.
В парке по вечерам вижу порой отца:
куртка мелькнет вдали — в роще рябых осин,
и полетят к земле плоские их сердца.
Он-то умел смотреть сквозь пустоту и мрак.
Помню, что мы всегда спорили горячо.
Кажется, если вдруг резко ускорить шаг —
можно его догнать, можно обнять еще.
НОВОСТРОЙКА
Согласись, в новостройке легко позабыть о прошлом?
Свежей краской пропахли и дом и листва за домом.
Можно вновь подобреть, поглупеть, стать для всех хорошим,
выходить на балкон с сигареткой по пояс голым,
Будто бы и тебя здесь слепили по ходу дела
из остатков раствора, из кашицы придорожной
с добавлением нежности, патоки, чистотела
и вдохнули надежду, с которой теперь возможно,
череду обескровленных замерших лет минуя,
быть довольным вполне, потому что ты есть на свете, —
как бы дали еще один шанс или жизнь иную,
и сопутствует ей юго-западный теплый ветер.
* * *
Не обманывают только сны…
Г. Иванов
Там сердце падало, а за спиной
в затылок горячо дышали: «Ася…»
Подумать не успела — что со мной? —
ведь здравый смысл туда не допускался.
Нырнув в объятья, как в зеленый пруд,
мы плавно шли на дно глубокой лени.
Лишь сны правдивы… Хоть они не лгут!
Как сладок плен запретных сновидений!
* * *
Люблю я зиму, но не эту — ту,
сулящую глазам и сердцу отдых:
голландских подмастерьев желторотых
пейзажей роскошь, быта нищету
на временем обветренных полотнах.
Здесь мягок свет и мир не так жесток…
Танцуя от уютной жаркой печки,
невдалеке от Бога человечки
оравой дружной вышли на каток,
вода для них заледенела в речке.
Здесь, заметая крыши, башни, снег
застыл в обворожительном полете,
задорный смех завис на звонкой ноте,
и конькобежец, замедляя бег,
за рамки ускользая, стал бесплотен.
ИДИОТ
Закрой, прошу, роман, какие нынче книжки!
Двумерный дуализм — для психики урон.
Героя Львом назвав, фамилию дать Мышкин —
ведь даже не смешно — по мне, так это слишком
дешевая игра, плохой оксюморон.
Насильно вовлечен в сплошные передряги,
он все же остальных пытается понять,
идет навстречу им, исполненный отваги,
душевного тепла, пьянящей слезной влаги,
но каждый новый шаг — лишь гибели печать.
Тут хочешь или нет, а станешь идиотом,
тем паче что одно безумие окрест.
Контекст, как вену вскрыв, слинять бы черным ходом,
уплыть бы по реке с весенним теплоходом.
Но автор — это Бог, и Он дарует крест.
* * *
Если, как герой Марселя Пруста,
под осенним солнцем догорая,
в прошлое уйти, всмотревшись грустно
в густо отцветающие чувства,
в поисках потерянного рая,
то найдешь единственное место —
где ты счастлив был, о том не зная,
где так много было не известно, —
там в саду у старого сарая
ящик для игрушек открывая.
* * *
В тот сумрачный лес, где гуляет насупленный Фрейд,
сбежавший от смерти с пронырливой прытью паучьей,
во тьму подсознанья, где кажется истиной бред,
и я проскользну по тропинке в завалах дремучих,
пройду, продираясь сквозь иглы сосновые, сучья,
и, тайных надежд собирая духмяный букет,
с самою собой повстречаюсь в обличии лучшем —
божественном, но оставляющем выжженный след.