Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2014
* * *
Они рассуждали:
хитрый — о честности,
трусливый — о мужестве,
бездарный — о вдохновении.
А равнодушный так говорил о любви,
что аж заходилось сердце.
Они призывали:
благополучный — к терпению,
злой — к милосердию,
к щедрости — жадный.
Ну а бездельник так пел славу труду,
что прямо руки чесались.
Они упрекали:
лжецы — в недоверии,
любопытные — в сдержанности,
эгоист — в неготовности к жертве.
А безбожник, тот просто разил наповал
цитатами из Писания.
И вот, постарев,
поседев в безнадежной борьбе с энтропией,
устав от привычной сансары,
я вспомнила вдруг, что в учебнике —
обычном учебнике
военно—
полевой хирургии,
сказано четко:
«Спеши не к тому, кто кричит,
— к тому, кто молчит».
Картина
В Никольском храме древнего Изборска
Картина есть. Иконою назвать
Ее едва ли можно: змей огромный
Среди багряно-дымных языков
Бушующего пламени разлегся,
Свиваясь в кольца и разинув пасть.
По телу змея, словно по дороге,
Влачатся к пасти грешники: цари
В роскошных багряницах вперемешку
Со скрюченной и злобной нищетой,
Разбойники, купцы, прелюбодеи,
Транжиры, игроки и гордецы,
Лжецы, чревоугодники, блудницы,
Блестящие придворные, скупцы,
Жестокие воители в доспехах,
Архиереи в митрах… И у всех —
Отчаянье на лицах и покорность.
И каждый одинок и обречен
В потоке бесконечном, беспрерывном
И безнадежном. А со всех сторон
Несчастных окружает нечисть: бесы
С бичами и трезубцами. Они
Бодры, неумолимы, мускулисты.
Напоминают лагерный конвой —
Собак и автоматов не хватает
Для сходства абсолютнейшего. В той
Наивной аллегории все ясно
И канонично, в общем-то, вполне.
Когда бы не деталь: одна из грешниц
Споткнулась, обессилев. На нее
Бичом конвойный тут же замахнулся.
Локтем закрыла женщина лицо,
Пытаясь защититься от удара,
И скорчилась. Нет в этом ничего
Необычайного. Но вот мужчина,
Идущий рядом… Крепко обхватив
Одной рукой несчастную за плечи
И наготу ее прикрыв плащом,
Другой рукой он резко замахнулся
На беса. На охранника! Лицо
Его сурово, даже тени страха
На нем не отражается. Глаза
Глядят упорно, гневно прямо в харю
Бесовскую. И кажется, что тот
Слегка растерян от сопротивленья
Нежданного… Но что хотел сказать,
Что показать хотел безвестный мастер,
Нарушивший канон?
А может быть,
К Всевышнему воззвал он дерзновенно,
Моля приговоренным даровать
Надежду на спасенье?.. В самом деле —
Прошедший человеческим путем,
Сполна познавший все его тревоги,
Сомнения, тоску и смертный страх,
Неужто не спасет того, кто даже
За смертною чертою сохранил
Достоинство в себе и состраданье,
Остался человеком даже там,
Где человеком быть нельзя?
Неужто
Закон и справедливость больше, чем
Господне милосердие? — Не может
Такого быть…
Дерзай же, мастер! И
Моля о нас, вовек не отступайся!
Да отворят стучащемуся!..
* * *
Господи, взгляни на наши лица —
Ты сияешь славой в звездном стане,
Господи, мы — птицы, только птицы,
Жизни еле слышное дыханье.
Наша плоть под солнцем истончилась,
Выветрились слезы и улыбки,
Нашу тонкокостность, легкокрылость
Лишь в полете держит воздух зыбкий.
Господи, ну что еще мы можем?
Только петь. Не помня о законе,
Петь одну любовь… И все же, все же —
Не сжимай в кулак Своей ладони!