Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2014
Варианты
1
За оградой псковская равнина,
почва не уходит из-под ног.
В вечность птицы канули с рябины,
под лопатой глина да песок.
Человек стоит по пояс в яме,
будто выбрал место для житья.
Шаркая распухшими ступнями,
ночь приходит из небытия.
Осень, как священник в позолоте,
трогает листву березняка.
Видоизменяются в полете
души и другие облака.
Над рекою эхо, за Изборском.
Певчим петь, свече во тьме гореть.
Дом не утеплить пчелиным воском,
домовину телом не согреть…
2
Пол холодный, стол и табуретка,
ствол сосновый пущен на доску,
смерть не смерить плотничьей рулеткой,
стынет водка, впавшая в тоску.
Молоток валяется и гвозди,
в дальний путь отправился клиент.
Ангел копошится на погосте,
шанцевый затуплен инструмент.
В рощах тьму и свет асимметрично
размещает скорбная луна.
Тризна совершается публично,
чаша выпивается до дна.
И уходят на автопилоте
свояки, подельники, сосед.
И простая осень в позолоте
видит всех, кого в помине нет.
…облако безмолвствует в полете,
покидая этот континент.
* * *
Окрестность нездорова, но жива.
Шевелится без лишнего усердья.
Летает не садовая листва —
душа моя, подельница бессмертья.
Бонтон, конечно, осенью болеть:
таблетки, липкий градусник, досада.
День укорочен временно на треть,
дождь выпадает, собственно, в осадок.
И мается, и клонится ко сну
простуды неотвязная услада.
Все туловище вытянув в длину,
Нева лежит, как местная наяда.
Весь этот бред мне нравится слегка.
С термометром хожу в аллеях сада,
пока глядят всю ночь на облака
античные скульптуры вертограда…