Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2014
MELANCHOLIA, I
Корибанты в исступленье пляшут,
На щитах отстукивают бит,
Черной желчи наливая чашу,
Хворь душевная под крыльями болит.
Засыпай на девичьих коленях,
Сургучом залитая луна,
Циркулем намеченные тени
Прибирает кладбища стена.
Замкнуты фигуры темных знаков:
Пес плешивый, кожаный вампир.
В осмысленье скорби одинаков,
Безнадежен отчужденный мир.
Шар, весы, пропорции созвездий,
Цифр зэка упрятаны в квадрат,
Избранность, тождественность возмездий
Кронос отмеряет наугад.
И бренчит цепочкою на брюхе,
Пригубляя времени настой,
В ядовитых корчах пляшут духи,
Смрадный чад френезии густой…
* * *
Есть просветленная усталость
в осеннем небе над рекой,
казалось бы, в душе смеркалось,
но вечный наступил покой.
Так бирюзой течет высоко,
переполняя близь и даль,
оттаявшее Божье око,
прозрачной мудрости печаль…
* * *
«Прислонись к стеклу», — приучал Кенжеев,
Двадцать лет назад был разбег легóк,
Ветерок узелком — лебединой шее,
Херувима крылышко — под локоток.
Что такое, скажи, приключилось с нами,
По непрочным швам расползлось, разошлось.
Устрашенная речь — в застекленной раме,
Укрощенные мысли — с мечтою врозь.
И куда забросило нас сновидение,
В нерв иглой нечаянно уколов?
Полустертых снов горловое пение,
Водяные знаки размытых слов.
* * *
Век високосный, жар подкожный.
Не шевелись и не дыши:
Искусственный и ненадежный
Хитиновый покров души.
Рудиментарные привычки
Оставь, мы все сошли с ума,
И те, кто к черту на кулички,
И те, что гаснут, словно спички,
В конторе с надписью «тюрьма».
Шалеет пьяная дорога,
Стареет школьная тетрадь.
Ты погоди еще немного!
А сколько, брат, «еще немного»?
Год-два? Иль три-четыре-пять?
Мы все учились понемногу,
Как провожать родных в дорогу,
Вздыхать и плакать по ночам,
И не мечтать о лучшей доле,
А замирать на валидоле,
Внемля бессовестным врачам.
Но вот уж на закате осень,
И самолет крылами просинь
Успел, вздыхая, распороть.
Ах, рачья кожица хрустяща!
Бесстрастна и неговоряща,
Тиха остынувшая плоть.
ГЛУПОЕ СЕРДЦЕ
Уймитесь, парения жизни!
Рассейтесь в слоистом тумане!
Изыди, дыхание мумий,
Сухого томления мóрочь!
В зерне, истлевающем в почве,
Незрима родильная сила,
Двусмысленность жизни и смерти,
Гниющие ревность и страх.
Замри муравьем в эпоксиде,
Тщеславное тленное тело,
Ты долго и жадно мечтало
О чем-то надуманно вечном.
Мне снится ребенок у бездны,
Песчаная буря абубу,
Границы израненной плоти,
Кричащая маска лица.
Мои опьяненные губы.
Под ветром холодные плечи.
* * *
Пружинят тени в мутном ресторане,
Скрипач, с лицом кузнечика, затих,
Но черной розы нет в твоем стакане,
Презрения — в пустых глазах твоих.
В тылу отчаянья, в смятенье роз и терний
Сминает свет остатки Мажино,
Все кончено, все умерло, поверь мне,
Раздвинуто, забыто, сожжено.
* * *
Подсекая дождевые плети,
Ветер гонит палую листву.
Крестоносец умер на рассвете:
Смерть от грез во сне и наяву.
Побредет на солнечном осляти
В радужной мечты Ерусалим.
Полыхают грозовые рати,
И костер походный стелет дым.
Там внахлест не дождь, а только манна,
Гроб Господень манит глубиной,
Там платок уронит донна Анна
Не в одно столетие длиной…