Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2014
СТАРЫЕ КАДРЫ
Старая-старая церковь,
Рядышком мальчик. Весна.
Ворон как тутошний цербер.
Грушевый сад. Тишина.
Да облака, как номады,
В Винницу, Киев идут…
Старые-старые кадры:
Груши и вишни цветут.
Справа полуденной лентой
Тянется, дышит река,
Ставшая местной легендой…
Камешки у бережка.
Вдоль, золотыми мирами,
Видишь: подсолнечникЕ?.
Мальчик не бредит стихами,
Что ты? Какие стихи?
Лишь лопухи шевелятся,
В Киев спешат облака.
Старые люди толпятся
Церковки подле… Войска
В виде ребят из стройбата,
Что за портвейном спешат,
Будет бутылка на брата
Куплена. Выпита. Факт.
Да облака над такими
И над другими идут
(Глупыми и молодыми).
…Груши и вишни цветут.
Жизнь не играет словами,
Слушает песню жука!
Старая церковь… Руками
Мальчик поймал облака.
* * *
В дождь Париж расцветает,
Точно серая роза…
Максимилиан Волошин
По Волошину: серая роза
Расцветает… Спускаюсь в метро,
Там дымится ничья папироса,
Грязновато и как-то мертво.
Впрочем, только минуту-другую,
Вот ворвалась орда китайчат,
Словно реку прорвало какую,
По-китайски китайцы шумят.
Только два перегона к музею,
Называется «Оранжери».
…Выхожу, чтоб пройти сквозь аллею
Исторического Тюильри.
Расцветает, как серая роза…
Дождь стучится по крыше кафе.
На листву точно сыпнула оспа —
Это осень. Апаш подшофе
Улыбается Пьером Ришаром?
Бельмондо — из какого кино?
Это все поразительно даром
(Будет вечер — шарахну перно).
Вижу встречу, влюбленных объятья.
Я в хорошем Париже, один…
Но — меня, словно старшие братья,
Скоро встретят Гоген и Сутин.
ВАРШАВА. ЗЕЛеНЫЕ СВЯТКИ
Белов наливает, и Штокман советует, но —
Прихватит, что делать?.. Зеленые святки. Аптеки
В Варшаве закрыты. Бухалово разрешено.
И по Маршалковской хмельные идут человеки.
Давай под Шопена, которым кафе заросло,
Как стойкий костел католическим людом сегодня.
Под пепельным небом, в котором полно НЛО,
Не выпить «Соплицы» — абсурд, ерундистика, збродня!
Кто высказал это? — Ружевич, Галчинский, Тувим? —
Константы писал про зеленое пиво со смаком…
Я тоже (при чем тут?), я тоже бывал молодым
И кинуть под жабры умел под краснеющим стягом.
И красный трамвай проплывает в ту сторону, где
На свет появился «трамвайная вишенка» Осип.
И пахнет аиром в костельных пределах везде,
И тянется рифмочка, вовсе дурацкая: «просып».
И вправду все праздник, и праздник, и праздник — и что? —
Никак не очнутся от праздника местные люди…
И видимый ангел, что свил на костеле гнездо
Живет без просыпу и ведает больше о чуде,
Чем эти поэты, что выпили снова, зато
Им так хорошо в симпатичном кафе Фридерика
Читать и молчать под гудочки вечерних авто.
В молчанье таком, может статься, замыслится книга.
* * *
Ну конечно, смогу пережить одиночество с крымским портвейном,
Пробираясь на лучик стиха, ну конечно, путем нелинейным
Между бытом и вечностью, и — то ли родиной, то ли душою,
Это — искренний бред, это — свет старой лампы в обнимку с игрою
Этой жизни, в которой теперь ничего, ничего не исправить…
Одиночество — это стихи, у которых дорожками память,
Как на черном виниле: играй то ли свинг, то ли детское что-то,
Чтобы к ангелам нежной любви прикоснулась щемящая нота…
Многоточие… Старый винил, Джими Хендрикс гитарного рая,
До которого сколько глотков? Это знает бесшумная стая
Понимающих Божий язык, понимающих воздух нетленок,
А в бокале — опять алкоголь, у которого темный оттенок…
Помню: в детских ручонках держал волшебство золотого Подолья —
Первых строчек, холодной листвы, папиросного мокрого горя…
И еще: синеватый рассвет, ту, которой нашептывал счастье
Прямо в губы хорошие и — покупал магазинные сласти.
Одиночество. Крымский портвейн. Пять медалей на брюхе бутылки.
Проживаю недолгую ночь по глотку. Ощущаю в затылке
Типа легкую боль… Говорю: одиночество — это до смерти…
Потому-то текут за окном стайки ангелов, прячутся — черти.
КЕМЕР: Десять ЛЕТ СПУСТЯ
О. М.
…а жизнь была с изюминкой порой, ты помнишь, наползающее море
В ленивейшем Кемере, золотой закат, что возникал как поневоле? —
В корыте Средиземном отмокал, таком корыте, что краХ не видно.
Слабел в воде соломенный пожар, все было самоцветным перемыто.
Бутылочное? Синее? Любой подходит колер Божьему творенью.
Скользил по гальке лучик озорной, и заходили лучики в кофейню,
Где турки балаболили о том, что в наши котелки впихнешь едва ли,
Где толстый клоун торговал лицом и кофе по-турецки подавали.
Когда-то здесь «Веселый Роджер» был чистейшей прозой: бриги да фелюги,
Здесь верховодил кровожадный мир: кипела жизнь кровавая на юге!
Еще Фазелис, древний город, где эпоха Рима: агора и бани
Да храмы, да развалины везде, ворота Адриана будто грани
Меж нынешним и давешним. Еще — храм Зевса, ну куда без старикана?
И акведуки виделись общо с другими артефактами… Тирана
Какого тут умели обожать? Пускали пыль в глаза, мечтали скинуть?
Духовный центр империи! Что знать о ней мы можем? Можем только минуть,
Исчезнуть вслед за нею… Впрочем, там, в Фазелисе, Кемере возле моря
Не думалось об этом. К берегам ласкались волны, сущее глаголя,
И были мы раскованы тогда, смотрели беззаботностью и — жили…
Под желтым полумесяцем дуда нам пела Istanbul, когда бродили
По улице, где голубя из рук не выпускает Ататюрк унылый,
Концепции его, совсем не вдруг, теперь выходят от ислама вилы.
Припоминай, бывала жизнь порой совсем неслабой: кубовое море
В туретчине, в Кемере… Золотой закат там возникал, как поневоле…
* * *
Конец апреля. Желторотый
Цветок открыл себя.
Все колоритнее восходы
И ветер, теребя
Деревья, сызнова густые,
Что обещает им? —
Как мне какие-то большие
Везенья херувим
В позавчерашнем сновиденье…
Все сновиденья врут?
Апреля лучшие виденья
В таком строю текут.
Смеялся ангел, двигал правду?
Не раскумекать мне.
Все зеленее жизнь. Ландшафту
Все веселей. Весне
Все больше правильной работы:
Светило-солнце-Ра
Все теплит жизнь. Круговороты
Житухи! Детвора
Играет в игры, о которых
Не знаю ничего.
Такой состарившийся олух,
Но — знаю волшебство
Стихотворения. Апрелю
Я выдыхаю стих.
И гладкий вяз воспрял по делу,
И певчий дрозд возник,
Как парадиза вдохновенье?
Как перспектива на
Живинку-драйв? Любовь-влеченье?
Господний свет. Весна.
Весна. Достаточно метафор.
В кашпо расцвел цветок.
Неброским колером потрафил:
Голубизной привлек.