Антологии, альманахи, журналы, книги 2011—2013 гг.
Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2014
Начнем издалека.
Альманах-ежегодник «Связь времен» выходит в Сан-Хосе (Калифорния) с 2009 г. Его редактор и издатель Раиса Резник. Передо мной выпуск четвертый.1 Название альманаха соответствует и его замыслу, и его структуре. Если судить по оглавлению, издание академическое. За наиболее обширным разделом «Поэзия» (включающим 65 имен) следуют еще семь: «Поэтическое наследие», «Литературоведение», «Литературные очерки и воспоминания», «Обзор культурной жизни русского зарубежья», «Интервью», «Библиография», «In Memoriam». Но выделение рубрик — скорее дань традиции «толстых» литературных журналов. Внутреннее же устройство альманаха подчинено поэтическим законам. Приходят в голову строки Льва Лосева:
1. Текст значит ткань. Расплести по нитке тряпицу текста.
Разложить по цветам, улавливая оттенки.
Затем объяснить, какой окрашена краской
каждая нитка. Затем — обсуждение ткачества ткани:
устройство веретена, ловкость старухиных пальцев.
Затем — дойти до овец. До погоды в день стрижки.
(Sic) Имя жены пастуха. (NB) Цвет ее глаз. <…>
4. Ткань это текст это жизнь. Если ты доктор — дотки.2
Если оставить за скобками лосевскую иронию, именно такая тканевая связь присутствует между представленными в альманахе текстами: стихами — воспоминаниями их авторов о встречах с поэтами ушедшей эпохи — стихами ушедших поэтов — их воспоминаниями о былом. Так, по принципу передачи энергии слова, построены микросюжеты этого альманаха: от Юрия Ива-ска и Игоря Чиннова — к Дмитрию Бобышеву и Александре Смит; от Льва Лосева и Вольфганга Казака — к Валентине Синкевич…
Мотив поддержания жизни через слово пронзительно звучит в стихотворении «Воскресенье» Раисы Резник, обращенном к Валентине Синкевич:
«Вы-жить!» — птичка пропела,
запрокинула зобик.
Смолкла оторопело,
ждет внимающих зову. <…>3
В эссе «К 75-летию со дня рождения Льва Лосева» Валентина Синкевич4 вспоминает эпизод, когда она обратилась к Лосеву с просьбой написать некролог на смерть немецкого слависта Вольфганга Казака. Лосев начал свой текст по-пастернаковски, обозначив точку скрещения судеб. Ребенком блокадного Ленинграда он смотрел на разбирающих завалы пленных немцев «со страхом и ненавистью». Каково же было его недоумение, когда вернувшийся с фронта отец «однажды утром <…> завернул в бумагу хлеб, вареную картошку, что-то еще из <…> нехитрого тогдашнего рациона» и велел отнести немцам: «Победители должны быть великодушны».5 Таким немцем, которого спас от голода советский офицер, был Казак: воспитанный в семье антифашистов, он был призван в армию в 1945 г. и не избежал плена.
Этот сюжет значим для всего альманаха. Перед нами издание, выходящее за рамки «эмигрантской литературы». И не только потому, что среди его авторов петербуржцы Татьяна Царькова, Николай Голь, москвичи Аркадий Штыпель и Мария Галина, екатеринбуржцы Юрий Казарин и Анатолий Фомин, сыктывкарец Андрей Попов.
Насколько тема противостояния, оппозиция «друг —
враг» значимы для литературы русского зарубежья сейчас? Этот вопрос звучит в
статье Марины Гарбер «На берегах Гудзона (О
современной русскоязычной поэзии Нью-Йорка)». Хотя в
альманахе приняли участие и старожилы (Сергей Голлербах,
Евгения Димер), и те, кто уехал из России в 1970-е
(Вадим Крейд, Лазарь Флейшман,
Игорь Михалевич-Каплан, Дмитрий Бобышев,
Роман Бар-Ор, Виталий Амурский, Елена Литинская, Ефим
Гампер, Рина Левинзон), большинство авторов переместилось в иные страны
в начале 1990-х — в 2000-е, к ним в полной мере уже не применимо само понятие
«эмигрант». «С исчезновением барьеров исчерпал себя
внешний и внутренний антагонизм, и поэт перестал быть своим среди чужих, чужим
среди своих».6 Автор подмечает смену аксиологии пространства «иного»
для поэтов этого поколения: их восприятие отличается как от взгляда «туриста»,
так и от «жителя гетто». Что он ждет от этого пересечения границ? —
«…постичь новый мир и через него увидеть себя со стороны и <…>
услышать новое звучание своего же голоса».7 Такой
ответ созвучен словам Вадима Крейда, составителя
нескольких антологий поэзии русской эмиграции первой и второй волны: «Богатство
эмпирического опыта в эмигрантских стихах связано
с тем, что они написаны людьми двух, а иногда и трех культур…»8 Однако, продолжив цитату, увидим кардинальную смену
полярности поэтического импульса: «Богатство душевного и художественного опыта
основывалось на пережитом, а самые острые переживания связаны с утратами, с
трагическим в жизни». Изменились психологические координаты: «poet of exile»,
«чужбина», «вынужденность», «невозвращенец», «билет в
один конец», «ностальгия» стали метками прошлого (по крайней мере
на данном этапе). Ушла та «двойная ностальгия», составлявшая лейтмотив поэзии
русского зарубежья, о которой писал Крейд.9 Но сохранилась потребность «держаться за пуповину»,
проверяя ее прочность:
<…> ты не будешь ни сниться, ни зваться.
Только рельсов блеснет лезвиё.
Бесполезно отыскивать в святцах
онемевшее имя твое.
Ты дала мне такую свободу —
не доверишь перу, топору.
Я тебя никогда не забуду,
имя ношенное не подберу.
Ирина Машинская. Родина-Ода10
Объединяющим фактором в алманахе является не только трансконтинентальный охват авторов (США, Россия, Чехия, Израиль, Франция, Германия, Люксембург, Швеция, Бельгия, Великобритания), но и значимость для них культурной памяти. Поэтому раздел «Поэтическое наследие», в котором представлена поэзия Игоря Чиннова, Ольги Анстей, Татьяны Фесенко, Александра Неймирока, Алексея Прасолова, только условно можно назвать разделом: их тексты вплетены в ткань книги так, чтобы проявились узловые скрепы, связывающие поэтическое сегодня, ушедшую эпоху и тех, кто передал ее энергию в настоящее. Эти имена-скрепы: Блок, Цветаева, Ахматова, Георгий Иванов…
В структуре альманаха ощутима традиция «Нового журнала», старейшего периодического издания русской Америки, основанного в 1942 г. М. Цетлиным и М. Алдановым, — с постоянным разделом «Воспоминания и документы».11 В четвертом выпуске альманаха «Связь времен» опубликованы: запись (с магнитофонной пленки) искрометной импровизированной лекции Игоря Чиннова о Юрии Иваске, прочитанной им в Петербурге в 1991 г., воспоминания Дмитрия Бобышева об И. Чиннове, воспоминания Анатолия Нестерова об Алексее Прасолове, поминальное слово Тамары Гордиенко о Евгении Борисовиче Пастернаке. Есть и материалы со страниц «Нового журнала». Среди них воспоминания Татьяны Фесенко о ее встречах с Ольгой Анстей и Иваном Елагиным. Их автор, сама поэт и библиограф, вводит в свой рассказ о бытовых нюансах послевоенной жизни историю создания первого поэтического сборника Анстей «Дверь в стене», изданного в 1949 г. в Мюнхене. Жаль только, что воспоминания Т. Фесенко не дополнены комментарием Валентины Синкевич, разгадавшей, что в названии сборника содержится отсылка к рассказу Герберта Уэллса «The Door in the Wall».12
На вопрос Александры Смит (когда-то студийки литературного клуба «Дерзание» ленинградского Дворца пионеров, а сейчас профессора Эдинбургского университета): «Что бы вам хотелось увидеть в современных учебниках и антологиях о вас и вашем поколении?», Д. Бобышев вспоминает: «Демократический принцип хрестоматий, когда в первую очередь отбирались выразительные тексты, а не фигуры»13 и далее обозначает важный для себя подход — текст как психоанализ поколения.
Именно в таком ключе может быть прочитана вышедшая в 2013 г. антология АРС14, коллекционное издание (тираж 200 экземпляров). Инициатор проекта поэт Слава Лён в предисловии реконструирует историю публикации неподцензурных поэтов в русско-немецком альманахе «NRL»15, в подготовке которого он принимал деятельное участие. Здесь в рубрике «Малая антология Бронзового Века» были представлены новейшие направления русской поэзии.
Характерно, что почти одногодки Бобышев (род. в 1936) и Лён (род. в 1937) обращаются из дня сегодняшнего к эпохе конца 1970-х гг.
Бобышев, вспоминая свои первые контакты с кругом русской эмиграции Америки, приводит разговоры поэтов в кулуарах блоковской конференции в Вермонте:
«— Какая форма правления желательней всего для России? — патетиче-ски вопрошал Юрий Павлович [Иваск].
— Конечно же, просвещенная монархия, — веско отчеканивал Игорь Владимирович [Чиннов].
— Да, но ты этого монарха сначала поймай, а потом просвети! — горячился Эммочка [Наум Коржавин] в сгущающихся сумерках».16
Лён старается освежить в памяти литературных сверстников и ввести в обиход молодого поколения критиков понятие «бронзовый век», предложенное им во вступительной статье к альманаху «NRL» в качестве названия для нового этапа истории русской литературы.17 Лён понимает под этим «третий Ренессанс русской культуры» периода 1953—1989-х гг., связанный в первую очередь с творчеством нонконформистов. Именно сейчас у него возникает настоятельная необходимость напомнить о роли неофициальной культуры и сделанных ею художественных открытиях. Он и сегодня непримирим по отношению к соцреализму и к компромиссным вариантам («буферному искусству», выразителем которого стал, по его мнению, альманах «МетрЛполь»). Для Лёна оппозиция «неподцензурная поэзия — соцреализм — буферное искусство» не осталась в прошлом, и переходы границ равносильны для него предательству.
Антология «АРС» включает стихи тридцати авторов, расположенные по четырем рубрикам: «Квалитизм», «Концепт», «Верлибр», «Традиционный (классический) стих». Главный интерес в антологии представляют сами тексты, многие из которых, без сомнения, составляют общий фонд культурной памяти целого поколения. Это и «Литературное» В. Сосноры («Сверчок — не пел. Свеча-сердечко…»), и «Набрав воды для умывания…» В. Уфлянда, и «Свобода есть…» Вс. Некрасова, и «Геростраты» С. Стратановского. Уточним, однако, что эти тексты не были опубликованы на страницах зальцбург-ского альманаха 1978 г., и в целом антология «АРС» не повторяет его состав.18
Взяв за основу пассионарную теорию этногенеза Л. Гумилева, Слава Лён применяет ее для характеристики периодов расцвета русской литературы. При всей оригинальности такого метода, в предложенной схеме присутствуют некоторые натяжки. Так, из нее следует, что с 1922 по 1953 г. русская литература находилась в абсолютной стагнации, что выводит из поля зрения творчество Платонова, Булгакова, Пастернака, обэриутов. Возникают и вопросы к принципу отнесения тех или иных авторов к указанным рубрикам. Например, непонятно, почему М. Ерёмин числится в верлибристах, если 90 % его ранних стихов написаны белым ямбом. И. Бродский включен в раздел «Традиционный (классический) стих», несмотря на то что сам поэт заявлял о своем концептуальном переходе к дольнику, комментируя сборник «Часть речи». Понимая под «квалитизмом» супрематизм в поэзии, абстрактное творчество («Нуль-языка как материала. Нуль-метра как формы. Нуль содержательного значения и смысла. <…> Высвобождение языка из-под спуда логики и грамматики — наша первая цель»19), составитель приводит в числе образцов этого направления стихи В. Уфлянда (известные еще по самиздатовскому журналу «Синтаксис» (1959—1960) и перепечатке в журнале «Грани» (1965, № 58)), к которым эти теоретические положения вряд ли приложимы.
Заметим, что отнесение поэтов к одной из четырех рубрик не связано и с историей альманаха «NRL». Хотя Лён и пишет, что «открывался альманах <…> стихами: поэтов-квалитистов: Сосноры, Лёна, Хвостенко—Волохонского; поэтов-концептуалистов: Сапгира, Холина, Некрасова; поэтов-традиционалистов: Горбаневской и Бродского…»20, нужно учитывать, что в альманахе рубрик не было и публикация стихов не сопровождалась какой-либо характеристикой или самохарактеристикой автора.
Однако некоторые нестыковки художественной теории и практики, «опережающий» характер манифеста находятся как раз в русле авангардной поэтики, которой остался верен составитель. Поэтому сами определения «квалитист», «концептуалист», «верлибрист», «традиционалист», относящиеся, строго говоря, к разным рядам (первые два характеризуют поэтические направления, два последних — форму стиха), нужно рассматривать у Лёна в русле авангардной эстетики, а не научной парадигмы.
Опубликованный во вступительной статье Лёна «Манифест квалитизма» представит для исследователей авангарда несомненный интерес. Его текст начинается строкой стихотворения Кручёных «Дыр бул щыл», затем следуют названия почитаемых квалитистами текстов: «Поэма конца» Василиска Гнедова, пьеса Александра Введенского «Потец», поэма Н. Клюева «Погорельщина», завершают манифест отсылки к В. Хлебникову и акмеистам:
«<…> 6. Следует прорваться к ПРАЯЗЫКУ ветхого Адама. Какой первым — со вдохновением и смыслом — дарил ВЕЩАМ — ИМЕНА.
7. Через слово — к сущности. От сущности — к Богу!»21
Даже если «Манифест квалитизма» был написан Лёном не в 1959 г. (как указано автором), а чуть позже, он является доказательством жизненности в 1950—1970-е гг. наиболее радикальных идей русского литературного авангарда 1910—1930-х и, что особенно важно, действенности прямой передачи знаний (молодые авангардисты еще застали В. Гнедова, А. Кручёных).
Оригинальное оформление антологии, выполненное Валерием Мишиным, напоминающее узкие, вытянутые деревянные таблички с буддийскими сутрами, невольно заставляет взглянуть на материалы эпохи самиздата как на «литературный памятник».
Среди изданий петербургских соратников С. Лёна хотелось бы упомянуть антологию «Перекрестное опыление»22, оформленную в едином с антологией «АРС» стиле. Поэты разных направлений и поколений, от Виктора Сосноры до Полины Андрукович, представлены в ней одним стихотворением. Особенность этой антологии в том, что в роли комментаторов текстов выступают тоже поэты. Высказывание поэта о тексте поэта-современника — это всегда особый жанр и особая ситуация. Ее «сложно-сочиненность» заключается в разных аспектах. Прежде всего в том, что это прочтение не отстраненное и не снисходительное. В отличие от филолога-комментатора, поэт всегда будет пристрастен, он вводит текст в важный для него самого контекст.
Характерны в этом смысле слова Сергея Стратановского о стихотворении Елены Пудовкиной: «Я не могу комментировать или анализировать стихо-творение Лены └Не жизнь идет, но длится черновик“, помещенное в антологии. Я слишком его люблю, чтобы подходить к нему со скальпелем. Скажу только, что оно мне нравится потому, что выразило мое собственное душевное состояние в те давние уже семидесятые годы. Мне тоже тогда казалось что я живу └начерно“, что настоящая жизнь не началась, и может быть, и не начнется».23
Слово поэта о поэте может быть и убийственно точным, и дружеским, и ироничным, но прежде оно выходит за рамки традиционного литературоведческого анализа. Отметим, к примеру, герметический по своим принципам комментарий А. Скидана к стихотворению Аркадия Драгомощенко, в котором анализ одного текста нацелен на исследование поэтики Драгомощенко в целом. В ряде случаев комментарий не относится непосредственно к тексту, а говорит о художественных установках самого «читателя» или содержит рассказ мемуарного характера.
Камнем преткновения при обсуждении историко-литературной ценно-сти антологий является вопрос об отборе авторов и текстов, о самой возможности создания такой антологии, которая дала бы читателям представление о литературном (поэтическом) каноне той или иной эпохи.
В истории литературы XX века есть антологии, которые имеют эпохальное значение и становятся образцами для последующих поколений составителей. Для неофициальных поэтов 1970-х гг. такой образцовой книгой стала «Антология русской лирики от символизма до наших дней», составленная Евгением Шамуриным и Иваном Ежовым.24 На нее ориентируются Слава Лён и поэт Тамара Буковская, редактор антологий «Перекрестное опыление» и «АКТ».25 Этот же сборник в качестве образца называл и К. Кузьминский в предисловии к своей многотомной «Антологии новейшей русской поэзии у Голубой лагуны» (1980—1986). И это притом что эти антологии несопоставимы по своим задачам: Лён включил в сборник только авторов «хрестоматийных» («…в нашем обсуждении проблем русской культуры бронзового века важны именно └сливки“: высшие, мирового уровня ее достижения, непреходящее значение которых признано в России и за рубежом»26), в то время как Кузьминский представил широчайшую панораму групп, кружков, индивидуальных направлений, составлявших карту неподцензурной поэзии к концу 1970-х гг., отметив не только состоявшиеся (насколько об этом можно было судить по рукописям и самиздатовским сборникам), но и только «проклюнувшиеся» явления. Те, говоря словами Шамурина и Ежова, «литературная физиономия которых окончательно еще не определилась, но уже несет в себе некоторые своеобразные черты».27 Казалось бы, каждый составитель взял у Шамурина и Ежова свое: Лён — принцип отбора (в антологию должны войти только «виднейш<ие> представител<и> поэтических течений»28), Кузьминский — принцип классификации и необходимость биографического и библиографического комментария. Но было в антологии Шамурина и Ежова то, что оказалось важным для всех: в первых же словах составителей звучала уверенность в значительности поэтических явлений современной им эпохи. В такой же роли проводников по своей эпохе новых поэтов и значимых поэтических течений хотели видеть себя составители антологий «У Голубой лагуны», «АРС» и «АКТ». В первую очередь они уверенны в высоком предназначении своего пути — суть схемы «от золотого века — к серебряному — к бронзовому», предложенной Славой Лёном.
Что касается антологий русской поэзии XX в., адресованных англоязычному читателю и выпущенных американскими составителями, то столь же значимой для своего времени была антология «Russian poetry: Modern period», подготовленная Джоном Глэдом и Дэниелом Вейссбортом.29 Она посвящена русской поэзии после 1917 г. В раздел «Поэзия до Второй мировой войны» вошли переводы стихов: А. Блока, В. Маяковского, В. Хлебникова, Н. Клюева, С. Есенина, Н. Гумилева, О. Мандельштама, А. Ахматовой, М. Петровых, М. Волошина, Б. Пастернака, Н. Заболоцкого, Д. Хармса, А. Введенского, И. Уткина, И. Эренбурга, Н. Тихонова. Нельзя не отдать должное осведомленности составителей о «новой волне» русской поэзии. Здесь состоялась одна из первых тамиздатовских публикаций поэтов «филологической школы» (М. Ерёмина и В. Уфлянда), были даны и тексты лианозовцев (И. Холина, Вс. Некрасова, Г. Сапгира). Эта антология была одной из немногих, объединивших под одной обложкой поэтов российской метрополии и зарубежья. Причем поэзия эмиграции включала значительный круг имен: М. Цветаева, А. Штейгер, Б. Поплавский, Дон Аминадо, В. Ходасевич, Д. Кнут, Вяч. Иванов, А. Вертинский, Н. Берберова, Н. Моршен, Г. Иванов, Ю. Одарченко, Ю. Иваск, И. Чиннов, И. Елагин, Б. Нарциссов, И. Бродский, М. Гробман, А. Амальрик, Н. Горбаневская, Ю. Иофе, Н. Коржавин, А. Галич, Э. Лимонов, Л. Мак.
Однако именно масштабность (в книгу были включены стихи более семидесяти поэтов), а также выбранный структурный водораздел — Вторая мировая война, вынуждавший составителей не всегда оправданно соотносить творчество автора с тем или иным историческим периодом, стали причиной «непонимания» идеи составителей американскими коллегами. Звучала критика и со стороны переводчиков. Так, Джим Кейтс, в дальнейшем сам ставший редактором и составителем антологии русской поэзии30, среди прочего указывал на ошибки в переводе фамилий (Сапгир — Сабгир, Холин — Хомин), что, заметим, скорее всего, не было ошибкой перевода, а повторяло ошибку, допущенную журналом «Грани» при перепечатке самиздатовской публикации или было связано с устной трансляцией текста (перенесенного с магнитофонной записи).
Джим Кейтс в своем обзоре изданных американскими славистами антологий русской поэзии высказывает сомнение в том, что при подготовке антологий когда-нибудь удастся преодолеть тенденции личного выбора или политической подоплеки.31 Аналогичное суждение за пятнадцать лет до этого прозвучало и у другого американского слависта, Джеральда Смита, составившего свою антологию в 1993 г.32, как раз в эпоху перемен, когда понятия «советская поэзия» и «поэзия неподцензурная» потеряли свою актуальность. «Сейчас особенно трудно выбрать тексты, которые обладают непреходящей ценностью», — признавался он в предисловии. Дж. Смит адресовал антологию своим англоязычным студентам, стараясь познакомить их с новыми тенденциями в русской поэзии за последние двадцать лет, и подчеркивал, что ее состав отражает его личный выбор. Основу его подборки составили тексты, написанные в конце 1970-х — 1980-е гг. Среди двадцати трех авторов: Евгений Рейн, Дмитрий Бобышев, Наталья Горбаневская, Александр Кушнер, Лев Лосев, Иосиф Бродский, Дмитрий Пригов, Юрий Кублановский, Алексей Цветков, Елена Шварц, Иван Жданов, Ольга Седакова, Бахыт Кенжеев, Александр Еременко, Алексей Парщиков. Заметим, что Кейтс в одной из своих ранних статей выделяет именно эту антологию, противопоставляя принцип ее составления антологии Глэда и Вейссборта. Определяющими тут являются несколько факторов. Прежде всего спецификация периода (что характерно в целом для подхода американских славистов), «точечность» обзора и выработка переводчиком-составителем системы самоограничений. Например, Смит в антологию включил только стихотворения небольшие по размеру, заявил о предпочтении им «строгой формы», сделал выбор в пользу меньшего числа имен, но более представительной по объему подборки. Немаловажный фактор — единый стиль перевода. Поскольку перевод всех текстов выполнен Смитом, это позволило избежать разноголосицы в передаче стихов одного автора. Смит старался сохранить в переводе порядок слов оригинала и смысловые акценты в строке, не изменять части речи. И главное, это был его личный выбор и на его субъективности он настаивал: да, он знает поэзию Н. Коржавина, Г. Сапгира, Г. Айги, Вс. Некрасова, В. Сосноры, Вл. Уфлянда, В. Кривулина, но не включает их в антологию… Разница была и в подаче материала: для Глэда и Вейссборта автор был не менее важен, чем текст, они сопровождали публикацию стихов биографическим комментарием, отмечали некоторые черты поэтики. В антологии Смита героем был не автор, а текст. В конце книги приводился рекомендованный список исследовательской литературы, а переводимый текст сопровождался ссылкой на место публикации оригинала. Так что вполне научное издание…
Вечный вопрос антологий, изданных в Америке, — политическая составляющая. Антология Глэда и Вейссборта открывается двумя эпиграфами (данными в переводе на английский): пушкинским «И в мой жестокий век восславил я свободу» и строками из стихотворения Натальи Горбаневской «И к сладости дождя примешивая слезы…» (1965): «…а свет луны в далекое изгнанье / неправедные сплавили суды», — подчеркивая тем самым тему вольности как общий исток русской лирики.
Возвращаясь
к альманаху «Связь времен», приведу один эпизод, который может служить своего
рода историческим комментарием к «встрече» этих цитат на одной странице. Вспоминая о блоковской конференции 1980
г.,
Д. Бобышев признается, что для своего первого
публичного выступления среди деятелей эмиграции он выбрал стихотворение Блока
из цикла «На поле Куликовом», выстраивая связь между дерзостным «На свете
счастья нет, но есть покой и воля…» Пушкина, загадочным
«И вечный бой! Покой нам только снится…» Блока, его же Пушкинской речью 1921
года и стихотворением Н. Горбаневской «Есть музыка, а больше ни черта…» (Сборник «Ангел деревянный» (1967)), которое принимало на себя всю
тяжесть предначертанности судьбы их поэтического
поколения. Напомню две последние строфы:
Но краткому забвению конец,
смолкает человеческий птенец,
и снова в пустоту, в метель, во мглу,
всё босиком по битому стеклу.
Звезда с небес и сладостный сонет —
тебя уже ничто не обморочит,
и ты проговоришь «Покойной ночи»,
а молча прокричишь «Покоя нет».
Столь же краеугольным для поэтов эмиграции и неофициальных поэтов метрополии был вопрос взаимосвязи идеи вольности и творческой свободы.
С. Лён утверждает: «Мы, поэты-нонконформисты, принадлежим к прославленному еще в Золотом веке цеху ВОЛЬНОЙ РУССКОЙ ПОЭЗИИ. В своем, Бронзовом, веке мы были абсолютно свободны: от идеологии, от гонораров, от заказчика, от цензора, от издателя, книгопродавца, от рынка (которого не было), от критика и литературоведа, от посещения Кремля».33
В том же ключе звучали слова В. Крейда в предисловии к антологии, подготовленной к 60-летию «Нового Журнала»: «Все, что было создано наиболее ценного русскими людьми в условиях свободы (курсив мой. — Ю. В.), так или иначе находило отражение на страницах русского нью-йоркского журнала».34 (Хотя, читая эти строки, на словах «в условиях свободы» спотыкаешься, пытаясь совместить понятия свободы и чужбины.)
Перечитывая антологии разных лет, понимаешь, что при обращении к теме вольности авторам все сложнее становится избежать общих мест. Тем неожиданнее было обнаружить в альманахе «Связь времен» статью «Поклон с Сенатской. (Последнее стихотворение Блока)», в которой эта тема звучит без ложной риторики и при этом ей возвращается филологический ракурс. Это — статья-шарада, азартное исследование текста, который, казалось бы, хорошо всем известен. Автор статьи поэт Николай Голь рассматривает историю написания Блоком стихотворения «Пушкинскому дому»35, поворачивая эту тему парадоксальным образом. Он выстраивает свою триаду Моцарт (Пушкин) — Блок — Пушкин. Речь идет о том, что произведения, написанные на заказ, могут, тем не менее, выражать поэтическое (шире — художественное) кредо, в том числе идею политической свободы.
Есть в статье Н. Голя и еще одна тема, значимая для его поколения ленинградских неофициальных поэтов, — прочтение Пушкина и Блока через декабристский текст. Для него и пушкинская «тайная свобода», и «тайная свобода» в анализируемом стихотворении Блока означают свободу политическую.36 Такое прочтение сложилось не без влияния культа Пушкина и декабристов, царивших в литературном клубе «Дерзание» ленинградского Дворца пионеров, в котором в школьные годы занимались многие поэты 1970-х гг. Вот строфа из поэмы «Присяга у виселиц», написанной Н. Голем в возрасте пятнадцати лет:
Я мертв. Но я с земли встаю.
Сто раз умру — и все же встану,
у этих виселиц туманных
вновь присягая декабрю.37
Касательно столь провокационной темы, как свобода творчества в жизни русского литературного сегодня, вспоминается один сюжет. В 2011 г. попав в Штаты по исследовательской программе, я вознамерилась тут же познакомиться с поэтами русской диаспоры и сделать записи авторского чтения. Однако меня поджидало непредвиденное. При первых же встречах с исследователями и поэтами штата Массачусетс я вдруг ощутила себя бездельницей, прожигающей жизнь в библиотеках за вольным чтением; меня подводили к мысли, что поэзия, искусство слова — это роскошь, почти что блажь. А уж сидеть за чашечкой кофе и разговорами на свободную тему более пятнадцати минут — полное неприличие! Пожалуй, в этом парадокс сегодняшнего времени. Еще тогда, в 1978 г., Глэд, сопоставляя интерес к поэзии в России и на Западе, приводил в качестве примера незавидного положения западного поэта — Томаса Элиота, боявшегося потерять место банковского служащего. Это воспринималось, да и сейчас воспринимается как дешевая пропаганда. Тем не менее русскоязычных поэтов, живущих в Америке только литературным трудом, можно пересчитать по пальцам. Ситуация пушкинских времен, вольности дворянства, возможности не служить, поразмыслить за книжкой в деревенской тиши, в нынешней Америке плохо представима. Если в Ленинграде в 1960—1980-е гг. литература «вынашивалась», лежа на топчане во время дежурства в котельной, и предпочтение отдавалось времени мысли и «вживанию в экзистенцию» (да и сейчас ситуация немногим изменилась), то вопрос экзистенциальной свободы для русской диаспоры ушел на десятый план. Творчество введено в другую парадигму. Тем ощутимее присутствие тех, кто генерирует мощный энергетический импульс, образуя межконтинентальные языковые пространства, преодолевая энтропию социального, бытового и прочих планов. Приветствую вас, поэты Нью-Йорка, Бостона, Айовы, Вашингтона, Калифорнии! Ваши голоса слышны в Петербурге!
В Калифорнии сложилась особая ситуация, здесь под воздействием секвой и океана дали всходы перенесенные из России традиции союза точных наук и искусства. В Силиконовой долине, в окрестностях Стэнфордского университета, возникла особая читательская среда из целой плеяды русских художников и «работников хай-тека». Это интеллектуалы, которые не довольствуются ролью пассивного читателя. Здесь есть свои домашние философ-ские семинары и литературные салоны, участники которых способны оценить глубину прозрения в любой сфере человеческого опыта. В 2000-е гг. в этом кругу стали издаваться свои журналы: «Terra Nova» (проект Алексея Федосеева), «Апраксин блюз» (главный редактор — поэт, автор книги «Калифорнийские псалмы»38 Татьяна Апраксина), посвященные не только литературе, но и музыке, философии, политике, биологии.
Из поэтов-издателей с другого берега мне бы хотелось назвать Ирину Машинскую (Нью-Йорк).39 Она главный редактор двух литературных журналов: русскоязычного «Стороны света» и англоязычного «Cardinal Points».40 Оба проекта были задуманы и созданы ею совместно с Олегом Вулфом, писателем и поэтом, погибшим в 2011 г. Журнал «Стороны света» начал выходить с 2004 г., в нем есть рубрики постоянные («Поэзия», «Проза», «Записки, эссе», «Переводы») и периодические («Живопись. Искусство фотографии», «Фоторепортажи», «Беседы», «Переписка», «Библиография», «In Memoriam» и др.). К настоящему времени состоялось четырнадцать выпусков. По замыслу создателей, в выборе материала и его расположении каждый номер «должен строиться как метастихотворение, как фуга», с таким количеством голосов, чтобы их удавалось услышать, чтобы они перекликались; не должно быть «механического» соединения случайных текстов. Были и тематические выпуски: № 2 и 12 — петербургские, № 6 — сибирский, № 9 — посвященный памяти переводчика Александра Сумеркина. Приведу только один пример. Среди публикаций петербургского выпуска (№ 2), редактором-составителем которого выступил поэт В. Гандельсман, читатель найдет: стихотворения Вяч. Лейкина, Татьяны Вольтской, очерк Льва Лосева о М. Красильникове, рассказы Леонида Межибовского, комментарий Анатолия Заславского к своим картинам, запись беседы с режиссером Борисом Понизовским. В № 14 журнала полностью опубликовано прозаическое произведение О. Вулфа — кляссер «Бессарабские марки».
Журнал «Cardinal Points» адресован англоязычной аудитории. Помимо переводов поэзии и прозы здесь содержится раздел «Искусство перевода», уникальность которого в том, что по просьбе составителей переводчики, как известные, так и начинающие, делятся своим опытом встречи с текстом русской литературы, рассказывают свою историю погружения в текст. В третьем номере «Cardinal Points» за 2012 г. мое внимание привлек перевод рассказа Варлама Шаламова «Воскрешение лиственницы», выполненный Сарой Янг (Sarah J. Young). Для нее перевод — это способ изучения текста, всматривание в каждую его фразу, каждое слово. Ощутив особый характер ритмизации в «Колымских рассказах», она заметила, что слово расходится по тексту волнами, резонирует, напоминая шаманский заговор. Это дало ей ключ к переводу.
Наш «лендлорд» Джордж как-то принес из лексингтонской библиотеки книгу путевых заметок о России, написанную женой его друга, студенткой английского отделения Гарварда. Узнать мое мнение, — хорошо ли написана, достоверны ли реалии. Автор, Эндри Ли, вместе со своим мужем, молодым специалистом по русской истории, приехала в Москву в 1978 г. по обмену. В течение десяти месяцев она вела дневник своего пребывания в Советском Союзе, и по возвращении в Америку увидела свет ее книга «Russian Journal».41 Сюжеты ее историй достойны карандаша Бидструпа (метро, троллейбус, рынок, очередь за квасом, баня, «золотая молодежь», стукач, хиппи, Пасха, плавучий ресторан «Кронверк» в Ленинграде). Для американских читателей она выделяет курсивом слова-приметы советской жизни, своего рода стигмы «иного», вводя это «иное» словом «babushki»: babushki, в полуофициальных позах сидящие за вязаньем и штопаньем в темных углах студенческого общежития МГУ; babushki, отмеряющие на морозе порцию мороженого в вафельные стаканчики; babushki, продающие на рынке красные гладиолусы; babushki с рюкзаками за спиной на ступенях троллейбуса. Ценительница русской литературы «от Анны Карениной до Бабы-яги» (так характеризует себя автор на первой странице) вдруг испугалась, она увидела в лицах жительниц столицы живые черты хозяйки дома на курьих ножках, объясняла увиденное в Москве архаичностью нашего мира. Вот они с мужем на рынке. Колоритная очередь за квасом. Сфотографировать хочется. Их предупреждали: возможны проблемы. Повод найден — запечатлеть собачку у мальчика, стоящего в очереди. Но мальчик фотографировать не разрешил: щенка нельзя — может рано умереть. Именно этот эпизод смущал Джорджа своим неправдоподобием. Получалось что-то африканское.
Есть тексты, к которым мы то и дело возвращаемся, понимая заключенную в них мощь, но их потаенный язык не дает нам войти в текст сразу. Юнг признавался, что никак не мог одолеть «Улисса» Джойса, текст романа напоминал ему разрубленного пополам червя, у которого грозила вырасти то новая голова, то новый хвост, настолько все в нем текуче и подвижно.
Интересно, что тот персонаж, который в своем антропологическом аспекте так притягивал Эндри Ли и в то же время пугал ее своей неизведанной архаикой (заметим, что она получила за эту книгу премию Клуба журнали-сток Нью-Йорка за выдающееся достижение в области журналистики42), возник в научном и художественном творчестве русской нонконформистки 1970-х гг., а ныне писателя русского зарубежья Наталии Малаховской.
Среди новинок 2012 г. хотелось бы отметить ее книгу «Апология на краю: прикладная мифология».43 Это третья книга автора, посвященная… Бабе-яге.44 Наталия Малаховская родилась в Ленинграде в 1947 г. В конце 1970-х гг. она была одной из организаторов и издателей журналов «Женщина и Россия» и «Мария» и в 1980 г. была вынуждена покинуть страну. Баба-яга, персонаж русской волшебной сказки, привлекла Малаховскую с точки зрения истории мифологии. Противоречивые описания Бабы-яги, которые мы встречаем в сказках, автор объясняет тем, что русская Яга унаследовала черты древней Богини, единой в трех лицах: воительницы, дарительницы и похитительницы.
В книге «Возвращение к Бабе-Яге» Н. Малаховская выступила как неомифолог; герметичный мифологический текст был выбран в качестве порождающей модели для автобиографического романа, посвященного событиям конца 1970-х гг. По Малаховской, мы все, современницы автора, в той или иной мере являемся воплощением архитипических черт: богини смерти («похитительницы»), богини плодородия и любви («дарительницы»), богини-девы («воительницы»).
«Апология на краю» — книга-полилог. Сказка, прочитанная вслух в кругу посетителей философского кафе, по возрасту близких к тем, кто в оные времена должен был пройти обряд инициации или уже миновал этот период; какие волны способна она привести в движение в их бессознательном? Для Малаховской сюжеты русской волшебной сказки являются своего рода «текстами-стимулами», которые способны оживить в современниках знания о себе самом. Что есть яйцо, игла, утка и другие памятные образы русской волшебной сказки? Остается вспомнить слова Юнга о том, что если присутствует символиче-ское, «значит, что человек обожествляет свою скрытую, недосягаемую природу, и <…> пытается поймать в сети слов тайну, которая ускользает от него».45
Что еще важно для автора — это процесс коллективного прочтения, объ-единения читателей в тексте. «И тогда уж наверняка научишься распознавать <…>. Ты начнешь отзываться каждой клеткой своего еще не запечатанного тела, живого произведения, в каждом ответвлении которого живет живая душа, всем тем, кто шуршит и чирикает снаружи».46
1 Связь времен. Альманах-ежегодник. Вып. 4. Сан-Хосе, 2012.
2 Лосев Л. Стихи. СПб., 2012. С. 97—98.
3 Связь времен. С. 239.
4 Валентина Синкевич — поэт, литературный критик, редактор антологии «Берега: Стихи поэтов второй эмиграции» (Филадельфия, 1992), альманаха-ежегодника «Встречи» (Филадельфия, 1983—2007), составитель (совм. с Д. Бобышевым и В. Крейдом) «Словаря поэтов Русского Зарубежья» (СПб.: РХГИ, 1999).
5 Связь времен. С. 76.
6 Там же. С. 26.
7 Там же. С. 22—23.
8 Крейд В. О духовном опыте русской эмиграции // «Вернуться в Россию — стихами…» 200 поэтов эмиграции: Антология / Сост., предисл., коммент. и биогр. сведения В. Крейда. М., 1995. С. 17. В 2013 г. увидела свет книга: Русские поэты Америки. Первая волна эмиграции. Антология. В 2 т. / Сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейда. Charles Schlacks, Publisher. В нее вошли стихи 61 поэта, даны их биографии.
9 Там же. С. 16.
10 Связь времен. С. 35.
11 История возникновения этого раздела рассказана В. Крейдом в книге, посвященной 60-летию журнала: Русский Нью-Йорк. Антология «Нового Журнала» / Вступ. статьи В. Крейда и А. Н. Николюкина. Сост., коммент. А. Н. Николюкина. М., 2002.
12 Синкевич В. Мои встречи: Русская литература Америки. Владивосток, 2010. С. 86.
13 Смит А. А когда придет время. (Беседа литературоведа с поэтом Дмитрием Бобышевым) // Связь времен. С. 94.
14 Академия русского стиха: Антология. В 2 т. / Автор идеи, сост. Слава Лён. СПб., 2013.
15 Neue Russische Literatur. Almanach. Salzburg, 1978. Редакторы: Владислав Лён, Georg Mayer, Rosemarie Ziegler. Альманах издавался Институтом славистики Зальцбургского университета.
16 Бобышев Д. Последний мамонт. (Встречи и разговоры с Игорем Чинновым) // Связь времен. С. 97.
17 Лён В. Бронзовый век русской поэзии // Neue Russische Literatur.
18 Основной раздел «NRL» открывала «Малая антология Бронзового века», в нее вошли по одному стихотворению Г. Айги, В. Алейникова, И. Бродского, А. Величанского, Н. Горбаневской, Б. Куприянова, В. Лёна, О. Охапкина, Г. Сапгира и В. Сосноры.
19 Лён С. АРС // Академия русского стиха. Т. 1. С. 29.
20 Там же. С. 5.
21 Там же.
22 Перекрестное опыление: Антология одного стихотворения / Автор идеи и ред. Т. Буковская, сост. В. Мишин. Кн. 1. СПб., 2011.
23 Перекрестное опыление. С. 115.
24 Ежов И. С., Шамурин Е. И. Русская поэзия XX в. Антология русской лирики от символизма до наших дней. М., 1925.
25 Актуальная поэзия на Пушкинской-10: Антология / Сост. Т. Буковская. Киев, 2009.
26 Лён С. АРС. С. 5.
27 От составителей // Ежов И. С., Шамурин Е. И. Русская поэзия XX в. С. 7.
28 Там же.
29 Russian poetry. Modern period/ Iowa City, 1978.
30 In the Grip of Strange Thoughts: Russian Poetry in a New Age. Ed. by J. Kates. Zemphyr press, 1999. Это двуязычная антология, в нее вошли стихи 32 поэтов, в том числе: Г. Айги, В. Сосноры, А. Кушнера, Е. Игнатовой, М. Ерёмина, С. Стратановского, Е. Шварц, В. Кривулина, Д. А. Пригова, С. Кековой, А. Драгомощенко, М. Айзенберга. В 2013 г. Дж. Кейтс стал лауреатом премии Cliff Becker Book Prize in Translation за перевод стихов М. Ерёмина.
31 Kates J. Choices of voices. Как в США знакомились с русскими поэтами, 1917—2007 // Мосты. 2008. №1 (17). С. 71.
32 Contemporary Russian Poetry. A Bilingual Anthology Selected, with an Introduction, translation and Notes by Gerald S. Smith. Indiana University Press, 1993.
33 Лён С. АРС. С. 13.
34 Крейд В. Слово о «Новом Журнале» // Русский Нью—Йорк. С. 7.
35 Связь времен. С. 223—231.
36 Там же. С. 230.
37 Время и Слово. Литературная студия Дворца пионеров. СПб.: Реноме, 2006. С. 192.
38 Апраксина Т. Калифорнийские псалмы. California Psalms / Translated by J. Manteith. Astoria, Oregon, 2013. Билингва.
39 Ирина Машинская — автор восьми поэтических книг, последняя из которых — «Офелия и мастерок» (New York, 2013).
40 Ознакомиться с журналами можно на сайте: http://www.stosvet.net.
41 Lee A. Russian Journal. N. Y., 1981.
42 The Front Page Award for Distinguished Journalism by the Newswomen.s Club of New York.
43 Малаховская А. Н. Апология на краю: прикладная мифология. СПб., 2012. Первая часть этой книги была написана автором в 1986 г. и опубликована под названием «Апология Бабы-Яги» в журнале «Преображение» (1994, № 2).
44 Первая и вторая: Малаховская А. Н. Возвращение к Бабе-Яге. СПб., 2004. (1 изд. — СПб., 1993); Она же. Наследие Бабы-Яги: религиозные представления, отраженные в волшебной сказке, и их следы в русской литературе. XIX—XX вв. СПб., 2006.
45 Юнг К.-Г. Монолог «Улисса» // Юнг К.-Г., Нойманн Э. Психоанализ и искусство. М., 1996. С. 70.
46 Малаховская А. Н. Апология на краю. С. 389.