Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2014
Пусть
я умру, но пусть умру любя.
А. Пушкин
1
Наитий ирреальных
паутина
порой прочней арканно-бытных пут.
Вновь сердца неуемная
скотина
взломать
готова реберный хомут.
Вновь памяти незагнанная кляча
копытом сбитым будит
старый след,
что был да сплыл — в
чаду запальных скачек —
за миражами дуроломных лет.
Не разорвать былого
паутину,
как не вернуть на ветку
палый лист.
В румянце девственном
горбатая рябина,
не охнув, дарит мне
тугую кисть.
И — как когда-то в обмеревшем доме —
пунцово-целомудренный
овал
покорной грозди — в
бережной ладони —
я, не стыдясь прохожих,
целовал…
2
Чайник твой. Ранний чай
зябко пью.
Я тебя ни за что не
виню.
Свитер твой. По
ненастью гоню.
Я тебя ни за что не
виню.
Избегаю
дорожку твою.
Я тебя ни за что не
виню.
Сор обиды спалю на
корню.
Я тебя ни за что не
виню.
Пасть заткну одичалому
дню.
Я тебя ни за что не
виню.
Вновь на грабли на те ж наступлю.
Я тебя ни за что не
виню.
И забудусь в твою
простыню.
Я тебя ни за что не
виню.
3
Урод иль выродок, но я — приговорен.
Стряхни меня, стряхни,
как жуткий сон,
и душу — что там
голову! — сломя,
любимая, спасайся от
меня.
И — не прощай. Тому прощенья
нет,
кто явлен в мир — как
проклятый поэт —
и обречен (не мучайся
понять) —
хотя бы как юродивый —
не лгать.
Кому тюрьма была — что
дом родной,
я сирота при матери —
живой,
что не простил Иудин
грех отца, —
со мной ли ждать
веселого конца?!.
Любили — как умели и
могли.
И, как умели, рушили и
жгли.
Любили ли? Но как там
ни итожь,
любовь без лжи для женщины есть ложь.
Кому-то дарят в эти дни
цветы,
а я тебе — сожженные
мосты.
Грядет апрель,
рождающий — губя.
Любимая, я не люблю
тебя…
4
И остается: молча
докурить
и все, что будет без
тебя, приемля,
забыть науку — с небом
путать землю.
Довольно лгать —
точнее, говорить.
Мятежную провидческую
прыть
забью я в глотке кляпною затяжкой.
И космос спальни станет
каталажкой,
где только — о побеге —
говорить.
И я не спячу: кровью слов — сорить,
надежд дурацких вспарывая вены.
Устал кадить я слепоте
надменной.
Устал с глухонемыми
говорить.
И остается: горько
докурить
и, захлебнувшись тютчевскою строчкой,
туда — неизреченной
кануть точкой,
где ничего не надо
говорить.