Опубликовано в журнале Звезда, номер 10, 2014
Начало знакомства России с Америкой можно отнести к появлению в стране периодической печати. Первые упоминания встречаются в петровских «Ведомостях». «Российские ведомости», позже «Санкт-Петербургские ведомости» (иностранный отдел газеты редактировал в 1750-х годах М. В. Ломоносов) помещали на своих страницах сведения исторического характера об Америке, давали описания отдельных провинций, информировали читателя о событиях, представлявших особый интерес, сообщали о научных открытиях. В журналах появляются переводы сочинений европейских путешественников, посвященных описанию земель Северной Америки, печатаются очерки о ее коренных жителях — индейцах. Однако устойчивый интерес к Америке возник в России в 70—80-е годы XVIII века. И связано это было с событиями Американской революции (1775—1783). Особенно большую роль в знакомстве русской публики с жизнью Нового Света сыграл Н. И. Новиков. Его деятельность как журналиста и издателя является по сути первой главой в истории русской американистики. Демократическая общественная позиция писателя определила тональность и содержание публикаций в издававшихся им «Московских ведомостях» (1779—1789) и «Прибавлениях к „Московским ведомостям“» (1783—1784). В них освещались американские нравы, общественные установления и образ правления в молодой заокеанской республике.
В отличие от официальных «Санкт-Петербургских ведомостей» «Московские новости» Новикова описывали борьбу американцев за независимость (1775—1783) с очевидным одобрением. Народ Америки и его предводители, совершившие революцию, писал он, «ведомы суть тем же духом и воспламенены теми же страстями»1, иначе говоря, духом вольности и стремлением к свободе. Понятно, что прямо восхвалять американскую революцию (это, по выражению Новикова, «самоважнейшее приключение» XVIII века) он не мог, но подбор материалов и их содержание говорили о его проамериканских симпатиях. Многие публикации представляют собой изложение писем из Филадельфии, Лондона и Парижа (часто со ссылкой на Франклина, бывшего в ту пору посланником во Франции).
Американский материал использовался Новиковым не только для того, чтобы приветствовать революционные изменения в Новом Свете. Он, например, знакомил читателя с учением квакеров, изложению взглядов которых посвящено несколько номеров «Прибавлений к „Московским ведомо-стям“» за 1784 год, а также статья в журнале «Покоящийся трудолюбец». Квакеры, писал Новиков, «чиновным и начальникам ни телодвижением ни титулованием почтения не свидетельствуют, ни в чем не клянутся и в обидах не просят».2 Издателя «Московских ведомостей» привлекало в их взглядах то же, что через несколько десятилетий станет принципом теории гражданского неповиновения Генри Торо — неучастие в государственном насилии.
Пример Америки, создавшей на территории бывших колоний Британии независимую республику, вдохновлял и Радищева. Автор «Путешествия из Петербурга в Москву» противопоставлял ее России, где свободное слово было под запретом. В главу «Торжок» он включил небольшой трактат «Краткое повествование о происхождении ценсуры», в котором приводил отрывки из конституций Пенсильвании, Дэлавера, Мэриленда и Виргинии, а также из Декларации независимости.3 Американские правительства, писал он, «приняли свободу печатания между первейшими законоположениями, вольность гражданскую утверждающими».4 Он цитирует статью конституции Виргинии, в которой свобода печати названа «наивеличайшей защитой свободы государственной». В этой же главе Радищев приводит — как «пример для последования» — малоизвестный эпизод из биографии Джона Дикинсона, публициста, одного из влиятельных политиков США, президента штата Пенсивальния в 1782—1785 годах. «Первейший градоначальник области нисшел в ристалище, издал в печать свое защищение, оправдался, опроверг доводы своих противников и их устыдил». Не власть, но общество, заключает Радищев, «дает сочинителю венец или употребит листы на обвертки».5 Американская тема открывала перед писателем большие возможности для проведения аналогий с российской действительностью. Обращаясь к ней, он мог высказывать крамольные мысли о социальном неблагополучии в собственной стране, где «ценсура сделана нянькою рассудка, остроумия, воображения, всего великого и изящного».
Особое место в истории русско-американских культурных связей занимает Бенджамин Франклин, пожалуй, самый яркий представитель американского Просвещения. Его деятельность по распространению знаний, проповедь религиозных и гражданских свобод привлекли к нему симпатии демократически мыслящих людей России. Идеи Франклина были созвучны взглядам русских писателей: они увидели в нем единомышленника, человека, критиковавшего общественные институты с точки зрения «естественного права», мыслителя, нетерпимого к любым формам рабства. В конце XVIII века Франклин был уже хорошо известен в России как общественный деятель, публицист и ученый. Так, о нем как об изобретателе громоотвода «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали уже в 1752 году. Особенно много для популяризации идей великого американца сделал Новиков: он знакомил читателей с жизнью Франклина, печатал отрывки из его произведений. На страницах «Прибавлений к „Московским ведомостям“» за 1784 год (№ 65—69) появился перевод (без ссылки на автора) франклиновских «Заметок относительно дикарей Северной Америки» под заглавием «Всеобщее описание американских нравов». Примечательно, что перевод был напечатан в России в том же году, когда оригинал впервые увидел свет в Лондоне. В оценке Новикова, американский просветитель — ученый и борец за свободу: «Франклин в некоторых веках почитаем будет божеством. Электричество преображает всю физику; селения Англинские преображают всю политику. Франклин был главою при обеих сих важных переменах…».6
Имя Франклина упоминал Н. М. Карамзин в «Письмах русского путешественника». Будучи в Лейпциге, он слушал лекцию ректора тамошнего университета доктора Эрнста Платнера, в которой тот с большим почтением отзывался о Франклине-политике: «Видя оскорбляемые права человечества, с каким жаром берется он быть его ходатаем! С сей минуты перестает жить для себя и в общем благе забывает свое частное».7 Мысль, которую Карамзин приписал Платнеру, явно близка ему самому. В заметке о французском переводе франклиновской «Автобиографии» Карамзин говорил об авторе как о человеке, который «смирил гордость Британцев, даровал вольность почти всей Америке и великими открытиями обогатил науки».8
Творчеством американского просветителя интересовались и братья Тургеневы. Их привлекало во Франклине многое — идеи самообразования, глубинный демократизм, приверженность свободе. Первую его биографию в России написал Андрей Тургенев, опубликовавший ее в 1799 году вместе с переводом выдержек из «Автобиографии». Александр Иванович Тургенев, друг Карамзина и будущий наставник Пушкина, читал трактат Франклина «Путь к изобилию» в бытность свою студентом Геттингенского университета. Кстати сказать, книга Франклина, в которой он собрал афоризмы из издавашегося им в течение четверти века «Альманаха бедного Ричарда», была переведена на русский язык в Петербурге в 1784 году, еще при жизни автора. Это издание считается первым произведением американской литературы, опубликованным в России.
Франклина в России знали не только по его трудам. Личные контакты с ним установил Д. И. Фонвизин во время пребывания в Париже в 1778 году. Через пять лет, в 1783-м княгиня Екатерина Дашкова встретилась с Франклином, представлявшим тогда во Франции правительство Соединенных Штатов. Интересно ее свидетельство о том впечатлении, которое произвел на нее великий американец. Франклин, записала она в дневнике, «превосходный человек, который сочетал огромную эрудицию с простотой в манерах и внешности, вместе с естественностью, скромностью и большой снисходительностью к другим». Одна из самых выдающихся женщин в русской истории, президент Петербургской академии наук, Дашкова стала первой женщиной, членом Американского философского общества в Филадельфии. Кстати сказать, ее кандидатуру предложил именно Франклин и он же подписал диплом. Произошло это в апреле 1789 года, а в ноябре того же года Петербургская академия наук избрала Франклина своим почетным членом. Эти два события — символ взаимного интереса ученых двух стран.
В последние десятилетия XVIII века научные связи между Россией и США развивались довольно интенсивно. Американская академия наук и искусств, основанная в Бостоне в 1780 году, и Философское общество в Филадельфии поддерживали научные связи с Петербургской академией наук и Московским обществом испытателей природы. Ученые обменивались публикациями, коллекциями материалов.9 Интересно свидетельство вице-президента Американского философского общества Томаса Бонда. В 1782 году он говорил о желательности сотрудничества с учеными страны, которая содействует развитию науки и литературы: «Россия, которая еще несколько лет тому назад была почти неизвестна в Европе, поднялась к светлому величию, подобно утреннему солнцу. Она занялась поисками ученых во всем мире и предоставила все возможные поощрения различным отраслям литературы; есть что-то общее и похожее между Россией и Америкой в том, что касается созданных улучшений и неожиданного величия».10
Общение ученых касалось не только научных предметов. В 1783 году по случаю заключения мира между США и Британией в Париже российская Коллегия иностранных дел отправила Франклину официальное поздравление, подписанное академиком Эпинусом. В нем, в частности, отмечались заслуги Франклина как ученого и борца за свободу Америки. В начале этого же года Франц Эпинус в письме Франклину высоко оценил значение американской революции. Это — событие, писал он, «благотворное воздействие которого на весь род человеческий будет сказываться в грядущих веках».
В течение всех лет борьбы за независимость вести с «бунтующего континента» достигали России разными путями. Среди анонимных авторов, публиковавшихся в новиковских газетах, несомненно, был и «русский американец», Федор Васильевич Каржавин (1745—1812). Он одним из первых побывал в Новом Свете — в те годы, когда колонии Британии подняли бунт против метрополии. Писатель, переводчик, человек необыкновенной судьбы, он принял непосредственное участие в Американской революции. Каржавин находился в США довольно долго, с 1777-го по 1787 год (с перерывом в три с половиной года). Сразу после прибытия в Виргинию с острова Мартиника весной 1777 года он предложил свои услуги Континентальному конгрессу в качестве переводчика. Каржавин знал, к кому обратиться: свое письмо он адресовал Джону Хэнкоку, председателю Континентального конгресса, человеку, чья подпись первой стоит под Декларацией независимости США.
Каржавин прибыл в Америку не с пустыми руками: он доставил повстанцам пушки и порох с острова Мартиника, о чем свидетельствует его дневник.11 Кстати сказать, Ю. Давыдов в повести о Каржавине высказал предположение о том, что корабль, на борту которого находились пушки для американских повстанцев, был снаряжен Бомарше.12 Свои приключения, а скорее злоключения, Каржавин описал в «Сказке, показующей вкратце, в какое время и в каких местах я находился». Этот интересный документ повествует о том, как он передвигался по территориям, где проходили столкновения английских войск с восставшими колонистами. Противоборствующие стороны принимали его за шпиона, поскольку он «имел на себе пакеты письменные как из Филадельфии в Бостон, так и из Бостона в Филадельфию», а двигался он не по «большой фурманной дороге, но по линии, разделяющей их от неприятеля, и сквозь Вашингтонову армию».13 Позже Каржавин напишет о себе в третьем лице: «Один из наших соотчичей, человек любопытный и знающий, пускается в 1776 году по Океану Атлантическому, и направляя свой путь на Юго-запад, выходит на берег Вест-Индии по тридцатипяти-дневном переходе, оттуда продолжает путь до матерой Америки, и возвращается в отечество свое, <…> объездивши как водою, так и сухим путем разные страны, лежащие вдоль восточного берега сего пространного материка. Сей Россиянин есть первой из нашего народа человек, который двенадцатилетнее жительство имел в тех отдаленных странах, и должен был видеть их примечательными глазами, в чем много способствовали ему нещастия его».14
Каржавину довелось побывать в Нью-Йорке, Филадельфии и Бостоне; несколько лет он жил в Уильямсбурге, столице Виргинии до 1779 года. Там он познакомился с политиками, которым суждено было сыграть важную роль в истории страны. Среди них были Джеймс Мэдисон, будущий четвертый президент США, в 1770-е годы участвоваший в составлении конституции Виргинии, а позже — и Конституции США; известный виргинский политик и юрист, делегат второго Континентального конгресса Джордж Уит (Wythe), профессор права местного колледжа и наставник Томаса Джефферсона, вместе с которым Уит составил ряд законов Виргинии. Менее известным представителем виргинского общества, с которым тесно общался Федор Каржавин, был Карло Беллини, близкий друг и единомышленник Джефферсона, профессор новых языков колледжа Уильяма и Мэри. Каржавин посвятил Беллини одну из своих научных книг; а в посвящении упомянул о «близкой связи», существовашей между «сторонниками истинной веры».15 Смысл этих загадочных слов становится яснее, если учесть, что в Уильямсбурге Каржавин был близок к кружку масонов, в который входили многие видные политические и общественные деятели Виргинии. Среди них был и Беллини. Предполагают, что именно Беллини предложил Томасу Джефферсону, бывшему в это время губернатором Виргинии, кандидатуру Каржавина для отправки в Россию со специальной дипломатической миссией.16 Много позже, в сентябре 1785 года, Каржавин писал отцу о том, что он «жил на коште виргинского правительства месяцев 6 в Вильямсбурге с намерением быть посланным к Российской государыне от американского Конгресса». Хотя назначение не состоялось, само намерение американских друзей Каржавина говорит о тесных связях писателя с виргинскими политиками. Не исключено, что он пользовался их доверием и как «сторонник истинной веры». Еще в начале 1760-х годов, когда Каржавин учился в Сорбонне, его посвятил в масоны князь Дмитрий А. Голицын, в доме которого он жил. Важно отметить, что российский дипломат и посол во Франции, Голицын был активным участником масонской ложи «Девять сестер»; через несколько лет эту ложу возглавит Франклин.
Каржавин находился в Америке в самые бурные годы ее истории. Учитывая его связи с кругами русских и американских масонов, можно предположить, что у него были возможности посылать сведения об Америке на родину. Скрывая имя под видом переводов с французского, он мог публиковать заметки об американских событиях в новиковских газетах. Так, Каржавин информировал российских читателей о генерале Вашингтоне, о республике, которая «вероятно, будет прибежищем свободы, изгнанной из Европы роскошью и развратом».17 Его перу, скорее всего, принадлежит «Краткое известие о провинции Виргинской», имевшее подзаголовок «Из письма некоего путешественника».18 Исследователи высказывают предположение о том, что Каржавин был как-то связан с Радищевым, и отмечают, что он был тем самым человеком, который упоминается в «Путешествии» как друг Радищева, хорошо знавший американские дела.19 Писатель-вольнодумец, близкий по взглядам Новикову и Баженову, он находил способ выражать свое отношение к республиканской Америке и делал это в самых неожиданных местах, в частности, в разговорниках и учебниках французского языка, в переводах и комментариях к ним.
Как и другие писатели-просветители, Каржавин воспринимал существование рабства в Америке как порок, уродующий черты молодой республики. Скрыв свое авторство под псевдонимом Феофана Карякина, переводчика с французского, он писал об этом в анонимном трактате «Речь негра к своим мучителям». Устами осужденного на казнь чернокожего невольника он высказал опасную мысль о несовместимости рабства с христианской моралью. «Высочайшее существо, создав меня человеком, создало меня вольным. Оно даровало мне волю, дабы я ей следовал. Независимость была первый и драгоценнейший его дар. Каким образом лишился я оныя? Белые! вас о том вопрошаю».20 Публицистический тон памфлета напоминает звучание радищев-ских инвектив. Убежденные противники рабства были и среди знакомых Каржавина в Америке. Самый известный из них, пожалуй, — Джордж Уит. Но в 1780-е годы до отмены рабства было еще далеко: и в США, и в России оно будет законодательно отменено через несколько десятилетий — практически одновременно.
Каржавин кончил свои дни в должности переводчика Коллегии ино-странных дел. Он скоропостижно скончался — накануне дознания о хранении «недозволенных рукописей вольнодумного содержания». «Русский американец», как называл себя Каржавин, смог опубликовать под своим именем лишь малую часть написанного им об Америке. Но то, что ему удалось сказать — прямо или косвенно, — воспринимается как продолжение традиции, заложенной Н. И. Новиковым.
Среди американцев, открывших для себя Россию в конце XVIII века, были дипломаты и писатели, ученые и путешественники. Одним из тех, чья судьба, условно говоря, соединила две страны, был Джон Поль Джонс, друг Франклина и Лафайета, создатель военно-морского флота США и в то же время человек, оставивший яркий след в истории флота российского.
О подвигах Поля Джонса (или Павла Ионеса, как именовали его в российской прессе) «Московские ведомости» писали за несколько лет до того, как он ступил на русскую землю. Газета поместила описание морского сражения, произошедшего 23 сентября 1779 года. Героем сражения с англий-ской эскадрой был Джон Поль Джонс, потопивший и захвативший в плен 21 английский корабль. Кстати сказать, об этом эпизоде из жизни Поля Джонса позже напишут Джеймс Фенимор Купер в морском романе «Лоцман» (1823) и Герман Мелвилл — в «Израиле Поттере» (1855). Документальное описание этого удивительного боя можно найти в «Истории военно-морского флота США», составленной Купером в 1839 году.
Блестящие победы, одержанные Полем Джонсом под американским флагом, прославили его имя в Европе. Узнав о них, императрица Екатерина II пригласила его на русскую службу и назначила его руководить российским флотом в чине контр-адмирала. В 1788 году Джонс участвовал в Русско-турецкой войне, где встречался с Суворовым, который командовал сухопутными войсками под Очаковом. Парусная эскадра Джонса обеспечивала блокаду крепости с моря. После успешного завершения операции в Днепров-ском лимане, за которую Поль Джонс получил орден Св. Анны, он вернулся в Петербург. Интересно высказывание двух великих людей друг о друге. Суворов скупо, но выразительно записал: «Здесь вчера с Паулем Джонсом увиделись мы, как столетние знакомцы». Поль Джонс был более многословен, и слова его исполнены глубокого уважения, даже восхищения: «Это был один из немногих людей, встреченных мною, который всегда казался мне интереснее, чем вчера, и в котором завтра я рассчитывал, — и не напрасно, — открыть для себя новые, еще более восхитительные качества. Он не-описуемо храбр, безгранично великодушен, обладает сверхчеловеческой способностью проникать в суть вещей под маской грубоватости и чудачества. Я полагаю, что в его лице Россия имеет величайшего воина, какого ей когда-либо дано иметь. <…> Он не только первый генерал России, но и наделен всем, чтобы считаться первым и в Европе».21
Пребывание в России, хотя и довольно краткое, убедило Джонса в необходимости тесного союза США и России. Об этом он писал Томасу Джефферсону, а российскому вице-канцлеру И. А. Остерману представил план, в котором обосновал целесообразность заключения союза между двумя странами для обеспечения свободы мореплавания в Средиземном и Черном морях. Писал он и о возможности заселения Крыма американцами, а также о желательности набора русских моряков в американский флот. «Американцы, — писал он Остерману 31 января 1789 года, — отличные земледельцы, торговцы и воины. У них развито чувство собственного достоинства, они очень энергичны и обладают природным добрым нравом. Если предоставить им в пользование земли и оказать необходимое содействие, то я убежден, что можно было бы побудить многие их семьи переселиться в Крым».22 Хотя идеи Джонса и не нашли поддержки у Джефферсона, сам факт появления широкого плана российско-американского сотрудничества, предложенный талантливым флотоводцем, говорит о многом.
Вскоре после возвращения в Петербург Полю Джонсу пришлось покинуть Россию. Благодаря своему необузданному нраву он стал жертвой влиятельного английского лобби. С помощью интриг недоброжелатели добились устранения героя морских сражений из российской политики.23 Он скончался в Париже, где жил последние три года. В начале XX века его останки были перевезены в Америку и — с адмиральскими почестями — захоронены в склепе собора Военно-Морской академии США в Аннаполисе. Российский этап его военной карьеры нашел достойное отражение в документах, представленных в часовне собора. Так, имя Джона Поля Джонса осталось в истории русско-американских отношений. Не забыто оно и в России. Несколько лет тому назад на Гороховой улице в Петербурге была установлена мемориальная доска на доме, где жил контр-адмирал. Надпись на русском и англий-ском языках гласит:
Джон Пол Джонс
контр-адмирал Российского флота / национальный герой
и основатель флота США
жил в этом доме в 1788—89
Через несколько лет после того, как герой американской Войны за независимость и контр-адмирал российского флота Джон Поль Джонс покинул Петербург, два недавних выпускника Морского кадетского корпуса в Петербурге, Иван Крузенштерн и Юрий Лисянский, открыли для себя Америку. Весной 1794 года они оказались у берегов Нового Света, где их пути разошлись. Крузенштерн и Лисянский плавали на английских и американских судах и имели возможность познакомиться со многими городами восточного побережья и с культурой молодой нации. Их пребывание в США продолжалось около двух лет. И тот и другой в разное время побывали в столице государства, Филадельфии, и оба встречались с президентом Джорджем Вашингтоном. Известно, что эта встреча произвела на Крузенштерна неизгладимое впечатление. Лисянский побывал в пятнадцати городах Америки, так что мог сравнить образ жизни в разных частях страны и оценить умонастроения южан и северян. Он особо отметил дух вольности, который ощутил в столице Массачусетса. Бостонцы, записал он в своем дневнике, «более привержены к вольности и своим поведением подают лучший пример оной, нежели все южные штаты».24 Отметим и его высокую оценку американской конституции, закрепившей республиканский строй правления и права штатов. «В Америке, — записал он в дневнике, — почти неприметна сила гражданской и воинской власти, но мне никаких бесчинств видеть там не привелось, которые бы при подобных обстоятельствах могли произойти в Европе, а сему причиной верно добрые законы и нравственность».25
Молодых офицеров российского флота, чьи имена станут широко извест-ны после их кругосветных плаваний, в Америке поразило многое. Главное — они нашли свидетельства того, что республиканский строй может быть «разумным и справедливым». Очевидно, Крузенштерн и Лисянский тоже оставили след в сознании американцев. Встреча Вашингтона с российскими моряками наверняка расширила его представление о России. Судя по восторженной записи в дневнике Лисянского, президент США принял его чрезвычайно тепло. «Вашингтон, — вспоминает Лисянский, — обласкал меня таким образом, что я по гроб жизни моей должен ему остаться благодарным. <…> Простота его жизни и благосклонность в обхождении таковы, что в одно мгновение поражают и удивляют чувства».26
Взаимное сближение двух стран осуществлялось разными путями, в частности, через культурных посредников, самыми эффективными из которых были, пожалуй, ученые и дипломаты. Страна, провозгласившая независимость в 1776 году, продолжала изнурительную войну с метрополией. Молодой американской республике было важно заручиться признанием России, авторитет которой в Европе был чрезвычайно высок. Екатерина II внимательно следила за американскими событиями и, несмотря на настоятельные просьбы британского посла Джеймса Гарриса оказать помощь Англии, соблюдала нейтралитет. Она отказалась послать отряд казаков в Америку в помощь британским войскам, хотя Георг III обещал ей за это остров Минорка.27 Представляет интерес и такой факт: во время личной аудиенции, данной Гаррису в 1779 году, Екатерина, по словам посла, указала ему «на возможность восстановить мир через <…> отречение от борьбы с колониями».28 Король Георг, как мы знаем, не внял совету российской императрицы.
Первые шаги по установлению дипломатических отношений с Россией были предприняты Соединенными Штатами в декабре 1780 года. Континентальный конгресс направил в столицу Российской империи своего посланника, известного бостонского юриста Фрэнсиса Дану. С ним приехал в качестве секретаря четырнадцатилетний Джон Куинси Адамс, представитель еще одного славного рода в истории США. То был его первый визит в Россию; второй раз Адамс приехал в Петербург в 1809 году уже в качестве посла.
Фрэнсис Дана, возможно, сделал ошибку, уведомив российскую сторону о своей дипломатической миссии слишком поздно, лишь в марте 1783 года. Когда он наконец был принят вице-канцлером И. А. Остерманом, тот сообщил ему о невозможности признания США Россией до подписания мирного договора, до заключения которого, кстати, оставалось не более полугода. В подготовке Версальского мира Россия сыграла весьма активную роль. В сентябре 1783 года русский посланник во Франции Иван Сергеевич Барятинский участвовал в качестве посредника (вместе с австрийским послом) в подписании предварительного мирного договора. Окончательный же договор — по настоянию английской короны — был подписан без посредничества России и Австрии. С американской стороны в том историче-ском событии участвовали Бенджамин Франклин, а также Джон Адамс, государственный секретарь США и будущий второй президент США. После подписания договора Франклин передал его текст русским дипломатам и переслал Екатерине II — через И. С. Барятинского — экземпляр американской конституции 1781 года (в переводе на французский, напечатанный во Франции в 1783 году). В том же 1783 году императрица распорядилась, что весьма примечательно, приобрести для нее два тома сочинений Франклина.
Так, миссия Даны осталась невыполненной, а вскоре Континентальный конгресс отозвал его на родину. Фрэнсис Дана покинул Петербург в сентябре 1783 года. И хотя первая дипломатическая миссия США окончилась неудачей, очередное знакомство американцев с Россией все же состоялось: влиятельный американский политик и будущий председатель Верховного суда США получил представление об этой богатой и своеобразной стране, с которой, как он понял, стоило налаживать торговые связи. Случилось так, что его сын, Фрэнсис Дана-младший, вел с Россией активную торговлю, а в 1810 году стал вице-консулом США в Архангельске.
Для молодого Джона Куинси Адамса его короткое пребывание в России тоже не прошло бесследно. В одном из писем домой в сентябре 1781 года он заметил: «Петербург — самый прекрасный город, который мне когда-либо приходилось видеть. Он далеко превосходит Париж как по ширине улиц, так и по изяществу частных зданий».29 Джон Куинси еще получит возможность продолжить знакомство со столь понравившимся ему городом, но это случится уже в другое царствование.
Первое десятилетие XIX века стало временем постепенного сближения двух стран. Император Александр I переписывался с американским президентом Томасом Джефферсоном, который еще в бытность свою виргинским губернатором проявлял к России большой интерес. Став президентом, он установил с Александром дружеские отношения, посылал ему книги, а в одном из писем даже назвал его «своим большим и добрым другом». Александр с большой доброжелательностью отнесся и к посланцу Конгресса, Джону Куинси Адамсу. В 1809 году опытный дипломат, политик и государственный деятель, профессор Гарвардского университета, Адамс — по представлению Джеймса Мэдисона — был назначен Конгрессом полномочным посланником США в столице Российской империи. Четыре с половиной года, проведенные им в Петербурге, были временем интенсивного культурного общения, несомненно обогатившего представления американцев о России и русских. К счастью, Адамс оставил об этом времени подробнейшие записи в своем дневнике.
Человек высокой культуры, носитель демократических ценностей, Адамс расширял и представления россиян о культуре своей страны. Он встречался с российскими дипломатами, министрами двора, государственными чиновниками, представителями высшего общества. В письме Джеймсу Монро он характеризовал влиятельного министра иностранных дел графа Н. П. Румянцева как «истинного друга Америки». Установил он и тесные связи с членами Петербургской академии наук, где неоднократно бывал. Известно, что Адамс посещал и музей Академии — Кунсткамеру. В его дневнике есть запись о том, что он просил Вильгельма Готтлиба Тилезиуса, профессора естественной истории и члена Академии наук, достать для него «все труды» (all the volumes) Академии: Адамс собирался послать их в библиотеку Гарвардского университета.
Джон Куинси Адамс называл Петербург «сокровищем Европы» не без оснований: дипломат видел, какие художественные богатства собраны в здешних музеях и личных коллекциях — в Эрмитаже, Екатерининском и Петергофском дворцах, в Ораниенбауме, во дворцах В. П. Кочубея, Н. П. Румянцева, А. С. Строганова.30 Тонкий ценитель прекрасного, Адамс оставил в дневнике восхищенные записи о том, что поразило его воображение в столице России. Впечатления Джона Куинси Адамса имели не только общекультурное значение, они стали «живой памятью», частью семейной истории Адамсов. В самом начале XX века беглый набросок города сделал внук Джона Куинси Адамса Генри, писатель, журналист, историк, автор «Воспитания Генри Адамса» и романа «Демократия». Впечатления, полученные во время путешествия по России, сформировали представление Генри Адамса о Петербурге как городе западном, в отличие от патриархальной Москвы. В письмах к родным и знакомым он отмечал изящество дворцов и парков Петергофа; побывал в знаменитом Павловском курзале. Картинная галерея в Эрмитаже, который он сравнил с Лувром, стоит того, писал он, «чтобы приехать сюда несмотря ни на что».31
Современники и историки отмечали, что у Александра I и Джона Куинси Адамса установились сердечные и дружеские отношения, что не было характерно для дипломатического обихода. Американский посланник и члены его семьи были частыми гостями в Зимнем дворце. О чрезвычайном расположении царя к Адамсу говорит и то, что он хотел стать крестным отцом дочери Адамса, родившейся в Петербурге. Неформальное общение с американским послом, прогулки и беседы с ним, вероятно, помогали императору лучше узнать Америку. Александр, по словам Адамса, считал американскую политическую систему «мудрой и справедливой».32 Признание, нужно сказать, удивительное в устах императора…
Джон Куинси Адамс покинул Петербург в 1814 году. Ему предстояло возглавить американскую делегацию на мирных переговорах с Англией, завершивших вторую англо-американскую войну. Учитывая долгую политическую карьеру Адамса (один президентский срок и многие годы работы в Конгрессе), можно сказать, что в американской политической элите был человек, хорошо знавший Россию и относившийся к ней с большой симпатией.
Одновременно с Адамсом в Россию прибыл — в качестве его секретаря — молодой Александр Эверетт. Недавний выпускник Гарварда, а в будущем известный писатель, дипломат и издатель, Эверетт был настолько впечатлен увиденным, что и через десять лет в одной из своих книг, посвященной обзору политической жизни в Европе, писал о Петербурге с неподдельным восхищением. Он отмечал «утонченность и благородство» аристократии, высокую образованность и тонкий вкус владельцев петербургских особняков, удивлялся великолепию дворцов и парков, богатству книжных и рукописных собраний. Все это, писал он, наводит на мысль о восточных сказках; ничего похожего нет и не было ни в одной стране мира.33 Интересно, что подобная оценка в книге Эверетта соседствует с рассуждениями о России как могущественной державе, чьего растущего влияния Европе следует опасаться. Очевидно, именно в этой связи он высказал мысль о необходимости создания Европейского союза (a universal European commonwealth), основанного на рациональных и либеральных принципах. Знакомство Александра Эверетта с Россией в 1809—1811 годах во многом способствовало его становлению как дипломата и политика. Он испытал сильное воздействие ее культуры, да и самой личности императора Александра, в ту пору еще горячего сторонника либеральных реформ.
Оценивая русско-американские культурные связи в конце XVIII — начале XIX века, можно сказать, что русские проявляли гораздо больший интерес к заокеанской республике, чем американцы — к России. Это объясняется, в частности, особой важностью демократических преобразований в США, их мощным воздействием на образованную часть российского общества. Проникая в Россию, идеи американского Просвещения формировали положительный образ молодой, динамично развивающейся нации. Если еще в середине XVIII века Америка воспринималась как экзотический материк, то в 1780—1790-е годы — это уже страна свободы и в значительной степени образец для подражания. Освоение же русской культуры в Америке шло гораздо медленнее. И это понятно. В течение долгого времени Россия воспринималась американцами как далекая от цивилизации страна, своеобразная восточная деспотия. Такое представление все еще существовало даже в начале 1830-х годов, что было связано с репрессивной политикой царского правительства по отношению к Польше. Но даже те — немногие — американцы, которым довелось побывать в России и познакомиться с образом жизни и бытом ее народа, с сожалением отмечали огромный контраст между утонченной культурой ее образованных слоев в Москве и Санкт-Петербурге и жизнью простого народа. Об этом писал в дневнике Джон Куинси Адамс во время дипломатической службы в Петербурге, отмечал это и Александр Эверетт в книге 1822 года.
Развитие дипломатических, научных, торговых связей в конце XVIII — начале XIX века способствовало тому, что постепенно стал расти интерес американцев к России. Одно из свидетельств — «Письма американского фермера» (1782) Сент-Джон де Кревкера. Автор «Писем», французский офицер, поселившийся в Америке в 1765 году и проживший там 15 лет, опубликовал серию очерков, в которых описывал природу и быт колоний, впечатления о жизни на ферме в Пенсильвании. В одном из очерков, имеющих форму писем, он высказал удивительное суждение — устами некоего русского путешественника. В разговоре с американским ботаником и естествоиспытатем Джоном Бартрамом этот путешественник, Иван Алексеевич, заметил: «Русские в чем-то похожи на вас. Мы тоже молодая нация, молодая в отношении знаний, искусства и разного рода усовершенствований. Кто знает, какими революциями чреваты Россия и Америка? Мы, возможно, гораздо ближе друг к другу, чем иной раз представляется».34 Эти слова помогают взглянуть непредубежденным взглядом на нашего далекого соседа.
О возможности более широких связей между Америкой и Россией в области искусства и торговли писал американский поэт Джоэл Барлоу в поэме «Видение Колумба» (1787). Интересно, что экземпляр своей книги с дарственной надписью Барлоу подарил русскому послу в Англии С. Р. Воронцову. Через четверть века Барлоу стал очевидцем отступления наполеонов-ской армии из России. В стихотворении «Совет ворону в России» (1812) он писал о массовом народном сопротивлении, которое встретили здесь французы. Случилось так, что это стихотворение стало последним его произведением: американский поэт скончался в небольшой деревеньке возле Кракова, через которую проходила армия Наполеона.
События войны 1812 года значительно изменили представление американцев о России, вызвали к ней обостренный интерес. По словам посланника в США А. Я. Дашкова, новости о победе русских произвели на них «невероятное впечатление». «Они как будто ото сна пробудились и не могут довольно надивиться твердости и могуществу Российской империи», — сообщал он в январе 1813 года министру иностранных дел Н. П. Румянцеву. 23 марта в Бостоне был устроен настоящий праздник по случаю побед русского оружия. В числе приглашенных был и консул Алексей Евстафьев; присутстовал на торжествах и недавно вернувшийся из России Александр Эверетт. Все эти свидетельства дружеских чувств по отношению к России — важная глава истории русско-американских связей.
Примерно
в это же время первый посланник США в России Джон Куинси
Адамс отметил: «С Россией у нас не было иных отношений, кроме отношений дружбы
и взаимной выгоды».35 Во временнЛй перспективе слова эти кажутся пророческими. Как
свидетельствует история, после возникновения Соединенных Штатов Америки
отношения двух стран в течение почти полутора веков основывались на взаимном интересе,
уважении, сотрудничестве. В самом деле, XIX век стал свидетелем широких
культурных, научных
и литературных связей между Россией и США. Начало им было положено уже в
середине века восемнадцатого, а бурные годы Американской революции дали им
мощный толчок к развитию.
1 Московские ведомости. 1783. № 70. С. 557.
2 Покоящийся трудолюбец. 1785. Ч. III. С. 124.
3 Радищев знакомился с этими документами по сборнику 1778 года (на французском языке). Об этом см.: Старцев А. И. Радищев в годы «Путешествия». М., 1960. С. 116.
4 Радищев А. Н. Избранные сочинения. М., 1952. С. 160.
5 Там же. С. 151.
6 Московские ведомости. 1783. № 70. С. 557.
7 Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Повести. М., 1980. С. 106.
8 Московский журнал. 1791. Ч. IV. Кн. 3. С. 355.
9 Так, Московское общество испытателей природы получило в дар от первого посланника США в России коллекцию минералов.
10 Цит. по: История США. Т. 1. М., 1983. С. 612.
11 Архив Ф. В. Каржавина в Российской Национальной Библиотеке. Ф. 1000, оп. III, № 483., л. 100.
12 Ю. Давыдов. Смуглая Бетси, или Приключения волонтера / Ю. Давыдов. Соч. в 3-х тт. Т. 3. М., 1996. С. 101.
13 Цит. по: Николюкин А. Н. Литературные связи России и США. Становление литературных контактов. М., 1981. С. 388—389.
14 Каржавин Ф. В. Французские, российские и немецкие разговоры. СПб., 1803. С. 64 (то же: СПб., 1815. С. 86).
15 Karjavine Ph. Description du Pou vu au microscope. A Carouge. 1789. Книга в действительности была напечатана не в Каруже (Франция), а в Санкт-Петербурге (Полон-ская И. М. Издательская деятельность Ф. К. Каржавина // Проблемы рукописной и печатной книги (1788—1793). М., 1976.
16 Dvoichenko-Markova E. A. A Russian Traveller to Eighteenth-Century America // Proceedings of American Philosophic Society. 1953. Vol. 97. № 4. P. 353.
17 Прибавления к «Московским ведомостям». 1784. № 47. С. 372.
18 Там же. № 76—77.
19 Шторм Георгий. Потаенный Радищев. Вторая жизнь «Путешествия из Петербурга в Москву». М., 1974. С. 263.
20 Новые ежемесячные чтения. 1792. Ч. 71. С. 47.
21 Buell A. C. Paul Jones, Founder of the American Navy. New York, 1906. Vol. II P. 211. Цитата приведена в книге Ю. Л. Коршунова (Коршунов Ю. Л. Когда океан соединяет. Из истории дружественных отношений флотов России и США. СПб., 1996. С. 22).
22 Россия и США: становление отношений. 1765—1815. М., 1980. С. 178.
23 Об этом эпизоде из жизни Джона Поля Джонса см.: Коршунов Ю. Л. Поль Джонс — адмирал российского флота. Указ. соч. С. 15—26.
24 Россия и США — становление отношений. 1765—1815. М., 1980. С. 201.
25 Там же. С. 202.
26 РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 135. Л. 60. Цит. по: Коршунов Ю. Л. Указ. соч. С. 33.
27 E. Dvoichenko-Markov. Op. cit. P. 350.
28 Русский архив, 1874. (1779). Кн. 2. № 7. С. 168.
29 Цит. по: Россия и США: Становление отношений. С. 90.
30 Подробнее об этом: Плешков В. Н. Петербург в жизни и карьере Джона Квинси Адамса / Санкт-Петербург — Соединенные Штаты Америки: 200 лет российско-американских дипломатических отношений. СПб., 2009. С. 36—45.
31 Adams, Henry. The Letters of Henry Adams. Vol. 5. Cambridge, Mass. 1988. P. 279.
32 John Quincy Adams in Russia. Comprising Portions of the Diary of J. Q. Adams from 1809 to 1814 /Ed. by Charles Francis Adams. New York: Praeger publishers, 1970. P. 53.
33 «…all this strikes very powerfully upon the imagination and rather seems to realize the brilliant fables of eastern romance than to resemble the actual condition of any society that ever existed» (Europe; or A General Survey of the Present Situation of the Principal Powers, with Conjectures on Their Future Prospects, by a Citizen of the United States. London: Longman, Hurst, Ress, Orme, & Brown, 1822. P. 408).
34 Crevecoeur, St. John de. Letters from an American Farmer. Garden City, New York: Dolphin Books, 1956. P. 189.
35 Цит. по: Россия и США. С. 594.