Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2013
ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Юрий Могутин
* * *
Конский топот созревших яблок,
Деревянные думы изб.
Глухари, наклевавшись ягод,
Осовело сползают вниз.
Этот рай вызревал подспудно,
Как в корчагах темных вино.
В эту ночь захмелеть нетрудно
И влюбиться немудрено.
Вызревают на лунном гриле
Немудрящий харч рыбаков,
Белоснежные перси лилий
И каштаны майских жуков.
Спит серийный убийца — коршун,
Спит его мелкокостный корм,
Спят Урюпинск, Пропойск и Корсунь,
И Гурзуф, проморгавший шторм.
Лишь луна над вселенским вечем —
Для прохвостов и недотеп —
Льет прохладный елей на плечи,
А на лоб почившим — иссоп…
* * *
Карло-Маркс, который живет на крыше,
Первомайский слушает фейер-бах!
Одержимый, во всем он видит и слышит
Формулу прибавочной стоимости, бунт в умах.
Впрочем, как сказано в Библии, «и это проходит»,
Карл превращается в Карлсона, в блеф — «Капитал».
Наступает время хитрых схем и методик.
Но «кто был никем», так никем и не стал.
Марксов закон оказался домиком из картона —
Что возводили — все обратилось в ничто.
В паре работник/владелец — один реципиент, другой — донор.
Я так и не понял, кто из них кто…
* * *
Приходит стужа, она всегда
Со всеми в тундре на «ты»:
Твердеют лужи, и кол-звезда
Мерцает из пустоты.
Чухна в кухлянках своих меховых.
Творения тварный цех.
Внутри Земли гудит маховик —
Идет жестокий отсев.
Здесь был народ, и ушел народ —
В пургу, в буран, в никуда.
Но вот настанет и твой черед
Уйти по его следам.
И ты свой сор за собой прибрал —
Кострища, обрывки строк,
Подмел, почистил Сибирь, Урал,
Хребтов слоеный пирог.
Зимой земля себе не равна.
Мы — вброд, но компас наш врет —
В снегу по пояс, и Ангел к нам
Крылами в снегах гребет.
* * *
Десант декабрьских стрекоз
В дубленку запечатал душу,
Уже нешуточный мороз
Трясет прохожего, как грушу.
За прыткой феней воробья
Следят прослушка и наружка:
Какое в нем таится «Я»?
В мозгах — утруска и усушка.
Цыганский табор облаков
Кочует («Сами мы нездешние»),
Стога, как мамонты веков,
Сосредоточенно неспешные.
Снег созидает мир с нуля
(Хотя его и не просили),
Укрылась саваном земля,
Метут поземки по России.
На запорошенном дворе
Колодезный певучий ворот
С утра выводит ноту «ре»,
Рыбак осваивает Сороть.
Зима, которой несть числа,
Поминки в лагерном конверте…
Снега пройдут, как жизнь прошла:
Банальный путь — от взлета к смерти.
* * *
Не ломись в тюрьму, не целуй замки,
Не просись к теням на постой.
Брешь в душе терновым кустом заткни,
Родниковой залей водой.
Я смотрел на смерть сквозь дыру в судьбе,
Мне лорнетом служил капут.
Я подсуден Вышнему лишь Судье.
Он-то знает — зачем я тут.
Если смерть — зачем? Для чего она,
Если некому выть по мне?
Для чего тогда эта жизнь дана,
Где и жил-то я не вполне?
Я до тайн Твоих не дорос, Господь:
Всюду вижу один обман.
Все, что нажил я, — горемыка-плоть,
Слепота да пустой карман.
Погляди вокруг — ни моей вины,
Ни моей родни, ни жены.
Долистать успеть этой жизни сны,
Ибо мне минуты тесны.
* * *
За небольшую жизнь — несколько недожён.
Всё они обсуждают хором и невпопад,
Как им не повезло, как я смешон, пижон!
А ведь казался приятным, на первый взгляд.
Все же я муж и впрямь для них — хоть куда.
Бреюсь три раза на день, но как назло
Вновь отрастает синяя борода.
Значит, опять какой-то не повезло…
* * *
Дитя сообщает собаке, что она — собака,
Дама дворнику, что он — алкаш.
Собака зевает и думает: «А-аднако!»
Малыш протягивает ей свой беляш.
Собака влюбленно смотрит на ребятенка,
А тот души не чает в блохастом псе.
У дворника, конечно, пыльная работенка,
Но у него в приятелях весь Туапсе.
В парке Приморском делают сладкие пончики,
Но дворник предпочитает к пиву хамсу, бутерброд.
Через неделю-другую лето курортное кончится,
Пса изловят собачники, дворник умрет…