Продолжение. Перевод с польского Веры Виногоровой
Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2013
МЕМУАРЫ XX ВЕКА
Владислав АНДЕРС
БЕЗ ПОСЛЕДНЕЙ ГЛАВЫ
ПОЛЬСКая армия В ИТАЛИИ
Судьбу Польши решает Россия:
пассивность Великобритании и Соединенных Штатов
В связи со вступлением в начале 1944 года советских войск на территорию Польши, вопрос польско-советских отношений приобрел особую остроту.
В Польше существовала постепенно создаваемая после кампании 1939 го-да подпольная Армия Крайова, подчинявшаяся приказам Верховного Главнокомандующего в Лондоне. Армия Крайова, самая сильная подпольная организация этой войны, по-прежнему вела вооруженную борьбу с немцами на польских территориях, она связывала часть сил противника, а также уничтожала эшелоны со снабжением немецких частей, чем оказывала помощь также и России. Главной целью Армии Крайовой и подпольных гражданских властей было взятие власти в свои руки на польской территории в момент отступления немцев от имени польского эмиграционного правительства.
Так как попытки восстановления дипломатических отношений с советским правительством не удались, польское правительство в Лондоне во избежание столкновений с наступающими русскими по решению Совета министров от 18 февраля 1944 года выдало следующие инструкции своим представителям в стране:
«Польские власти и вооруженные силы в стране должны дать указания представителям администрации на местах, чтобы совместно с командирами местных подразделений или частей Армии Крайовой они обратились к командованию вступающих советских частей со следующим заявлением:
По распоряжению правительства Польской Речи Посполитой обращаюсь к Вам как представитель польской административной власти (как командир части, округа, региона Армии Крайовой) с предложением о совместной деятельности со вступающими на территорию Речи Посполитой вооруженными силами Советского Союза в военных операциях против общего врага.
Следует сообщить, что части Армии Крайовой, существующие или те, что будут созданы, являются частями Вооруженных Сил Речи Посполитой, подчиняющимися польскому правительству и приказам Верховного Главнокомандующего и Командующего Армии Крайовой.
В случае если представители польской администрации будут арестованы, власти в стране отдадут распоряжение, запрещающее выход из подполья административных властей и вооруженных формирований…»
Советские войска продвигались вглубь Польши, занимая по очереди: 19 марта — Кременец, 29 марта — Коломыю, 15 апреля — Тернополь, 6 июля — Ковель, с 8 по 20 июля — Барановичи, Новогрудок, Пинск, Гродно, Броды, Владимир Волынский, с 22 по 29 июля — Хелм, Люблин, Замосць, Белосток, Станиславов, Львов, Пшемысль, Брест.
К сожалению, из всех районов Польши, занимаемых советскими войсками, приходили известия об упразднении, роспуске и арестах польских органов руководства, как гражданских, так и военных, о разоружении частей Армии Крайовой и лишении ее возможности вести дальнейшую борьбу против немцев, о принудительном включении бойцов Армии Крайовой в части Берлинга или Красной Армии, о вывозе из страны мужчин в возрасте от 18 до 50 лет, о суровых репрессиях против поляков, не подчинившихся советским приказам.
Проводя свою политику, Советская Россия готовила послушное ей будущее руководство, которое должно было взять власть в Польше. Игра Советов становилась все более прозрачной. Стоит ее только напомнить.
В середине 1942 года, когда польские вооруженные силы в России еще ее не покинули, радиостанция им. Костюшко уже начала вести передачи на польском языке. Ограничение числа желающих вступить в польские вооруженные силы было необходимо России для создания польских частей под советским командованием. Едва лишь последние польские солдаты покинули СССР в ходе второй эвакуации, как беглый подполковник Берлинг начал формирование этих частей. С этой минуты Советская Россия ждала предлога для разрыва отношений с польским правительством в Лондоне. Для этой цели была использована ситуация с Катынью. В конце апреля 1943 года Россия разрывает дипломатические отношения с польским эмиграционным правительством в Лондоне и начинает открыто поддерживать Союз польских патриотов1, который 13 мая 1943 года публикует в издаваемой в Москве газете «Свободная Польша» свою декларацию. В этот же день «Красная Звезда» опубликовала подробную информацию о польской дивизии им. Костюшко, создание которой под командованием подполковника Берлинга было утверждено Верховным Советом 9 мая 1943 года. 8 июля 1943 года в Москве состоялся Конгресс Союза польских пат-риотов. В феврале 1944 года создается Национальный Совет, который 26 февраля назначает генерала Роля-Жимерского Главнокомандующим польскими частями в России. 13 марта Совет Народных Комиссаров присваивает подполковнику Берлингу звание генерала Красной Армии. С 21 июля 1944 года, с момента вступления частей советской армии на польские территории, которые Россия еще не намеревалась присоединять к Советскому Союзу, начинают действовать Польский Комитет национального освобождения2 и Государственный Национальный Совет.3 Польский Комитет национального освобождения, функционируя по указанию России как временное польское правительство, 22 июля издает Манифест, обращенный к польскому народу, провозглашает Люблин временной столицей Польши, а 16 июля заключает договор с советским правительством о способах взаимодействия польских властей с советским командованием.
Англосаксонские державы имели выбор: либо по-прежнему поддерживать польское эмиграционное правительство в Лондоне и противостоять России, либо признать польское правительство в Люблине и уступить России. Россия показала свою силу. Политическое руководство Великобритании и Соединенных Штатов встали на путь уступок России. Это было нетрудно, ведь во главе польского правительства в Лондоне уже не было генерала Сикорского.
Восстание в Варшаве
Уже в конце 1939 года, спустя несколько недель после сентябрьского поражения и захвата страны немцами и русскими, началось создание подпольной армии. В 1944 году она стала самой крупной в европейских странах подпольной армией, так как насчитывала по всей стране в организованных и располагавших определенным вооружением отрядах около 380 000 человек, из них около 40 000 находились в Варшаве, считая помогавших армии женщин. Командование Армии Крайовой подчинялось верховному командованию в Лондоне и действовало в тесном контакте с делегатами правительства и политиче-скими властями в стране.
Промежуточной целью действия армии было постоянное, в том числе во-оруженное, сопротивление оккупации, которая с середины 1941 года, после нападения Германии на Россию и отступления русских из восточной Польши, была исключительно немецкой. С 1941-го по 1944 год число диверсий и столк-новений Армии Крайовой с немцами постоянно росло. Главной целью Армии Крайовой, с нетерпением ожидавшей открытого выступления, было восстание против немцев в тот момент, когда оно сможет самым результативным образом способствовать поражению немцев и изгнанию их из страны.
Обстоятельства, действия, силы и цели Армии Крайовой были известны руководящим военным и политическим кругам Великобритании и США, которые выделяли средства для поддержки ее деятельности.
В середине 1944 года, после вступления на территорию Польши российских войск, изгонявших немцев, после поражения немцев в Италии, после наступления во Франции, вопрос о восстании в Польше назревал и требовал решения.
Политические условия были неблагоприятны, так как позиция России вызывала опасение по поводу того, что итогом усилий и жертв восстания против немцев будет не свобода Польши, а захват ее Россией.
А условия военные?
Когда генерал Соснковский сказал мне, основываясь на существующих договоренностях властей в Лондоне с властями в Польше, что предвидится возможность скорого вооруженного восстания в стране, я обдумывал этот вопрос в минуты, свободные от моих непосредственных обязанностей, и пришел к убеждению, что успех восстания зависит:
1) от состояния дел в немецкой армии;
2) от помощи, которую могли бы оказать польские части и союзники с запада;
3) и наконец, что нас больше всего беспокоило, от позиции, которую займет Советская Россия.
Немецкая армия отступала на всех фронтах, неся потери, но без признаков деморализации и ослабления. Отступление происходило организованно, сплоченными частями, яростно сопротивлявшимися огромному превосходству советских войск. Это не было отступлением, при котором можно было бы ожидать успеха восстания, проводимого только силами подпольного сопротивления, без помощи извне.
Помощь от польских частей и сил союзников могла быть оказана только с воздуха, ее возможность Верховный Главнокомандующий так оценил в своей телеграмме Командующему Армией Крайовой еще в октябре 1943 года:
«…Выполнение вышеизложенных условий позволит достичь готовности к самостоятельной поддержке восстания самое раннее в начале 1945 года. <…> Использование в более ранние сроки польской авиации, которая на остатках топлива смогла бы долететь до района боев в Польше, явилось бы только жестом отчаяния. Такое использование авиации равнялось бы полному ее уничтожению в одноразовой операции, причем без какого-либо влияния на ход событий…»
Учитывая удаленность баз и дальность полетов имевшихся самолетов, помощь с Запада не могла быть в это время действенной.
В то же время с советской стороны имелись, в общем, более выгодные условия и возможности для поддержки восстания. В конце июля 1944 года советские части заняли ряд населенных пунктов, расположенных на расстоянии нескольких английских миль от Варшавы, поэтому могли оказать помощь разными способами: наступлением на фронте, сбрасыванием вооружения и бое-припасов с самолетов или хотя бы поддержкой авиацией. Но, зная Россию, я понимал, что рассчитывать на ее помощь нельзя. Россия идет к выполнению собственных планов и на стремление Польши к независимости смотрит враждебно. Действия России на занятых территориях были еще одним подтверждением этому.
Генерал Соснковский поделился со мной своими опасениями относительно возможности всеобщего восстания в Польше. Он выслал 7 июля 1944 года Командующему Армией Крайовой генералу Бур-Коморовскому рекомендации постепенного начала не общего восстания, а так называемой «Бури», то есть усиленных диверсионных операций против немцев. В телеграмме, отправленной из-под Анконы генералу Бур-Коморовскому, он предостерегал против открытых действий, но в Лондоне начальник штаба генерал Копанский, пересылая 25 июля эту телеграмму, убрал высказывание против восстания.
Мы, конечно же, много говорили на эту тему, которая для нас, поляков, была основной. Я считал, что любая акция против немцев в существующих в стране условиях привела бы только к ненужному пролитию польской крови. Я очень решительно отстаивал эту точку зрения перед генералом Соснковским и просил его об издании как можно более ясных и категоричных приказов, запрещающих восстание в Польше. Генерал Соснковский, соглашаясь с моим мнением, выслал 28 июля 1944 года командующему Армией Крайовой телеграмму:
«Учитывая советскую политику насилия и свершившихся фактов, вооруженное восстание было бы актом, лишенным политического смысла, повлекшим за собой ненужные жертвы. Если в качестве цели восстания поставить захват части территории Речи Посполитой, то следует отдавать себе отчет, что в этом случае встанет необходимость обороны суверенитета Польши на захваченных территориях от всех, кто будет эту суверенность нарушать. Вы понимаете, что это означало бы в перспективе открытую войну с Россией, раз эксперимент выхода из подполья и сотрудничества закончился ничем вследствие злой воли Советов».
Неожиданно премьер Миколайчик оказывается по дороге в Москву. Президент Речи Посполитой призывает генерала Соснковского немедленно вернуться: напряжение в стране, а особенно в Варшаве, все больше нарастает. Поэтому в долгой ночной беседе, я снова представил генералу Соснковскому свою оценку состояния дел, считая, что необходимо в обязательном порядке отдать четкие приказы, запрещающие открытые вооруженные действия в стране. Генерал Соснковский, оценивая ситуацию подобным же образом, подтверждает свою телеграмму от предыдущего дня двумя следующими, но по-прежнему без четкого приказа:
«Командующему Армией Крайовой (от 29 июля 1944 года):
Борьба с немцами должна продолжаться в форме операции └Буря“. В имеющихся политических условиях я, безусловно, против общего восстания, исторический итог которого неизбежно должен был бы выразиться в смене одной оккупации на другую. Ваша оценка ситуации у немцев должна быть очень трезвой и реальной. Ошибка в этой оценке стоила бы очень дорого. Необходимо одновременно сосредоточить все силы — политические, моральные и физические — против аннексионных планов Москвы. Сообщение о поездке в Москву в ситуации, созданной советскими └свершившимися фактами“, больно задело души бойцов 2-го корпуса. Планов и целей этой поездки я не знаю и не понимаю. Не зная ее результатов, я не вижу ни для кого возможности даже обсуждения вопроса о восстании».
Начальнику штаба генералу Копанскому (30 июля 1944 года — выдержки):
«В соответствии с моей телеграммой от 27 июля, я отправляюсь в обратный путь 1 августа. Я сокращаю значительную часть плана инспектирования, дальнейшие переговоры с генералом Александером, у которого я должен был провести несколько дней, переговоры с генералом Де Голлем и т. д. Еще раз повторяю: в текущей политической ситуации я, безусловно, против всеобщего восстания, результатом которого неизбежно была бы смена одной оккупации на другую. Совет министров не должен рассматривать вопросов восстания, не зная хода и результатов переговоров в Москве. Я не получил от Вас донесения о содержании правительственных совещаний, в которых Вы, Господин Генерал, участвовали лично, в особенности о том, каковы планы и цель поездки в Москву».
Тем не менее в это время в Лондоне Советом министров 25 июля было принято решение, уполномочивающее правительственного делегата в стране в связи с темпом советского наступления принять любое решение, без предварительного согласования с правительством в Лондоне.
Премьер Миколайчик перед выездом в Москву 26 июля велел выслать правительственному делегату в стране телеграмму следующего содержания:
«На совещании правительства Речи Посполитой было согласованно принято решение, уполномочивающее Вас объявить восстание в выбранный Вами момент. Если будет возможность, уведомите нас перед этим».
Содержание депеши Миколайчика было принято к сведению Советом министров 28 июля.
Как видно из этих сообщений, в них терялось различие между понятием так называемой «Бури», особенно «Бури» в Варшаве, и восстанием. В результате этого президент Рачкевич изменил директивы Верховного Главнокомандующего. В телеграмме Верховного Главнокомандующего от 19 (25) июля командующему Армией Крайовой были убраны некоторые строки, а телеграмму от 28 июля не выслали вовсе. Телеграммой от 30 июля президент вторично призвал генерала Соснковского незамедлительно вернуться в Лондон, не без понятного недовольства его отсутствием в такую минуту:
«Политическая ситуация без возможности непосредственного согласования действий с Вами привела к принятию без Вас важных решений, касающихся страны. Быстро сменяющиеся события могут в каждую минуту вызвать необходимость новых решений, при принятии которых считаю необходимым Ваше присутствие. Поэтому прошу о возможном сокращении программы с целью скорейшего возвращения. Присоединяю наилучшие пожелания».
Генерал Соснковский отправился в обратный путь, но в Лондон он прибыл только 6 августа.
Первые бои в Варшаве разгорелись во второй половине дня 1 августа.
Считая, с военной точки зрения, что восстание в Варшаве в тех условиях, в которых оно началось, является безнадежным, я высказал свое мнение в телеграмме начальнику штаба Верховного Главнокомандующего в таких словах:
«Лично я считаю решение командующего Армией Крайовой несчастьем».
Я говорил о решении командующего Армией Крайовой, так как оно явилось приказом о начале восстания; я не оценивал роль других факторов, определяющих ситуацию, тем более что в то время не мог их вообще знать достоверно.
Теперь следовало сделать все, чтобы оказать помощь нашим соотечественникам, сражавшимся в Варшаве практически без оружия против прекрасно вооруженной немецкой армии.
Битва за реку Метауро
В это время положение на итальянском фронте было следующим: 8-я британская армия продвигалась вперед после преодоления 16-17 июля сопротивления неприятеля на юге Ареццо. Ее продвижение в направлении Флоренции по сложной, в развалинах, заминированной противником местности, а также в связи с его отчаянным сопротивлением, происходило не быстро.
Пятая американская армия 18 июля захватила порт Ливорно и форсировала реку Арно по всей длине своего фронта.
22 июля французский экспедиционный корпус, насчитывавший пять крупных подразделений, покинул участок фронта 5-й американской армии для подготовки к вторжению на юге Франции. В связи с этим участок фронта 8-й армии расширился.
Части союзных армий приближались к оборонительным позициям противника, к так называемой Готской линии, которая проходила через Пезаро — вдоль реки Фолья — Сассо Корвара — Баньо — Скарпериа — Пистоя. На западе она имела ответвление в южном направлении, проходила из района Баньо через Понтассьеве и далее вдоль реки Арно. Это была полоса обороны глубиной около 6 км, с укрепленными позициями пехоты и артиллерии, с противотанковыми заграждениями и минными полями. Укрепления возводила организация Тодта.
В соответствии с планом командования союзными силами предполагался удар двух корпусов 8-й армии по обеим сторонам Флоренции для захвата высот севернее города, а в задачу 5-й армии входил захват района Пистои. В дальнейшем планировалось наступление обеих армий в направлении Болоньи. Имитация наступления вдоль побережья на адриатическом участке фронта должна была обмануть неприятеля относительно направления главного удара.
Задача 2-го корпуса заключалась в том, чтобы активностью действий на адриатическом участке показать, что здесь наступают значительные силы и что именно здесь готовится прорыв Готской линии. Требовалось также обеспечить безопасность дороги № 76, идущей из порта Анкона через Ези — Фабриано — Фолья в тыл 8-й армии и используемой для ее снабжения.
Еще на заключительном этапе сражения за Анкону я распорядился создать в каждой дивизии отдельные части, включавшие разведывательный полк, батальон пехоты, полк легкой артиллерии, дивизион тяжелой артиллерии, танковую роту, саперов и связистов. Перед этими частями ставилась задача преследовать противника, находиться в контакте с его тылами и вести разведку. Они также обеспечивали бы безопасность корпуса, которому в тот момент требовалось время на реорганизацию, пополнение запасов вооружения и боеприпасов, принятие первого пополнения и налаживание снабжения через порт Анкона.
Эти части, организованные 20 июля, перешли реку Эзино, но наткнулись на сопротивление неприятеля, укрепившегося на горных хребтах перед рекой Миза. Спустя несколько дней противник отошел на северный берег этой реки, а затем в ночь с 3 на 4 августа отступил на горный хребет между реками Миза и Чезано, где занял прочную оборону. Этот период был наполнен активными разведывательными боями при поддержке дальнобойной и тяжелой артиллерии. Действующие части постепенно получали подкрепление, а к 26 июля обе дивизии вышли на участок фронта.
В наступлении на позиции линии обороны неприятеля на южном берегу реки Чезано силы корпуса распределялись следующим образом:
на правом фланге — приморском участке от Сенигаллии до Рончителли — действовала 3-я карпатская стрелковая дивизия;
в центре — 5-я кресовская пехотная дивизия основными силами наступала в направлении Кастель Колонна, Рипе, Бруньетто; 12-й подольский уланский полк действовал над рекой Непола;
левый фланг занимал итальянский корпус на линии Остра-Ветере — Барбара — Монтале;
далее на запад располагался отряд из Майеллы в пунктах Арчевия и Питиккьо, еще дальше на запад — усиленный полк карпатских улан на линии Морелло — Кантиано.
Это расширение участка фронта, занимаемого 2-м корпусом, до 65 км по прямой линии, позволило 8-й армии сгруппировать ударные силы в направлении на Флоренцию, но в то же время вынуждало командование корпуса при отсутствии резервов действовать более осторожно и на ограниченную дальность.
На приморском участке перед нами располагалась значительно усиленная 278-я немецкая пехотная дивизия, имевшая два дивизиона штурмовых орудий, большое число минометов и противотанковых орудий. Перед итальянским корпусом и партизанами из Майеллы позиции занимала 71-я пехотная дивизия. На западном фланге перед нами были части 5-й горной немецкой дивизии.
Для прорыва обороны противника я решил предпринять наступление на хребет Скапеццано — Монтерадо. Это позволяло сконцентрировать силы, поскольку обе дивизии наступали бы соприкасающимися флангами. Возможность использовать всю артиллерию и поддержка авиации обеспечивали нам перевес на этом участке.
Наступление началось утром 9 августа и после ожесточенных боев с упорно оборонявшимся противником увенчалось успехом. Контрнаступление неприятеля при поддержке штурмовых орудий было отбито совместными действиями нашей пехоты и танков. Операция была проведена в течение одного дня. Неприятель был отброшен за реку Чезано, где нами был захвачен небольшой плацдарм. Но отсутствие у нас резервов и отход неприятеля на запасные позиции, приготовленные на северном берегу реки, не позволили нам развивать дальнейшее наступление за рекой.
Оттеснение за реку 278-й немецкой пехотной дивизии, которая понесла в сражении значительные потери в личном составе и вооружении, особенно штурмовых орудий, заставило неприятеля отойти и на участке перед позициями итальянского корпуса.
Сложность действий на центральном, горном, участке итальянского фронта вынудила командование фронта изменить план наступления на Готскую линию. Главный удар теперь планировалось нанести на адриатическом участке фронта, тем более что начавшееся в первых числах августа функционирование порта Анкона облегчало снабжение этого участка.
В соответствии с новым планом задача 2-го польского корпуса состояла в том, чтобы как можно быстрее оттеснить противника за реку Метауро, то есть непосредственно на подходы к Готской линии, и подготовить на линии реки Метауро исходный плацдарм для 1-го канадского и 5-го британского корпусов, которые должны были занять эти позиции.
В период с 13 по 17 августа итальянский корпус сменило созданное в экстренном порядке соединение разведывательных полков, в которое входили полк карпатских улан, лейб-гвардейский королевский кавалерийский полк (Household Cavalry Regiment) и 12-й полк подольских улан. Итальянский корпус был переброшен еще дальше на запад в Апеннины, где он сменил на позициях 15-й полк познанских улан.
Мы ожидали ожесточенного сопротивления неприятеля между реками Чезано и Метауро, полагая, что он создаст на этом участке глубокую оборону, используя горную местность. Я намеревался обойти противника и, прорвав оборону на фланге, бросить силы на захват его тылов и коммуникаций. В качестве места прорыва я выбрал находившиеся перед нашим правым флангом высоты на линии населенных пунктов Мондольфо — Сан-Костанцо — Иль-Вичинато. Захват этих высот позволил бы дальнейшим наступлением по господствовавшему над долиной реки Метауро хребту Сан-Костанцо — Монтемаджоре создать неприятелю угрозу окружения западнее места прорыва обороны.
Для наступления были созданы группы частей. Прорыв выполняла 3-я стрелковая карпатская дивизия, усиленная 6-й львовской бригадой пехоты, 1-м полком креховецких улан, 4-м танковым полком, двумя полками легкой артиллерии, противотанковыми самоходными орудиями и саперами. Их задачей был захват высот по линии Сан-Костанцо — Иль-Вичинато и затем наступление на север до реки Метауро. Использовать прорыв для обхода неприятеля вдоль хребта Сан-Костанцо — Черазо — Монтемаджоре ставилось задачей 2-й бронетанковой бригаде, состоящей из 6-го бронетанкового полка и 7-го британ-ского гусарского полка, усиленной батальоном пехоты, 15-м полком познан-ских улан, артиллерией и противотанковыми самоходными орудиями. 5-я дивизия и группа разведывательных полков получили задание связать неприятеля на лобовом направлении. Большая часть артиллерии поддерживала наступление 3-й дивизии.
День 18 августа, когда должно было начаться наступление, из-за сильных дождей был посвящен ликвидации дозоров неприятеля и разведке его дислокации. Я был сильно этим обеспокоен, так как перед рассветом внезапно начался страшный ливень, который в течение часа сделал невозможным передвижение танков. Пехота, занявшая ночью исходные позиции и сгруппировавшаяся для наступления, оказалась в трудной ситуации. На счастье, это ускользнуло от внимания немцев, иначе огнем артиллерии и минометов они могли бы нанести нам огромные потери.
Наступление началось 19 августа. Целый день шли тяжелые бои с участием пехоты и танков. Немецкое командование решило выиграть время для завершения строительства укреплений Готской линии уже не путем задержки передвижения наших сил, а путем затяжных боев. Немецкие части, поддерживаемые сильным огнем легкой и тяжелой артиллерии, противотанковыми орудиями, усиленные резервом и бронетехникой (танки «Пантера»), оборонялись отчаянно. Несмотря на это, вечером намеченные цели наступления в направлении прорыва обороны были достигнуты. Наблюдая за ходом битвы, я уже предварительно мог оценить, что дела принимают успешный оборот, и еще до полудня отдал командиру 2-й бронетанковой бригады приказ переправиться за реку Чезано, чтобы утром 20 августа начать обходной маневр в направлении на Монтемаджоре.
С 20 августа основные действия берет на себя 2-я бронетанковая бригада в составе четырех бронетанковых полков, поддерживаемых пехотой. Целый день шли напряженные бои за возвышенность и узел дорог Монте-Розарио. Неприятель организовал мощную противотанковую оборону, сосредоточив здесь большое число орудий типа «Хорнет», ввел в бой танки «Пантера», сконцентрировал сильный огонь своей артиллерии с другого берега Метауро. Монте-Розарио был взят вечером, а окончательное освобождение высоты от немцев шло до поздней ночи.
На следующий день, 21 августа, 2-я бронетанковая бригада продолжила ожесточенные бои с неприятелем, который упорно сопротивлялся на подступах к переправе через Метауро, чтобы дать возможность отступить 71-й пехотной дивизии. Это были прежде всего танковые сражения с бронетехникой и противотанковыми орудиями противника под огнем его тяжелой артиллерии. Экипажи польских и британских танков проявили инициативу, умение вести бой и истинную храбрость, преодолевая сопротивление укрепившегося на местности неприятеля. В этот день наша артиллерия с вынесенных вперед огневых точек успешно поддерживала действия 2-й бронетанковой бригады. Вечером послед-няя линия обороны переправы через Метауро была преодолена.
В это время 5-я дивизия и группировка разведывательных полков беспокоила неприятеля вылазками и атаками, переходя к преследованию, когда враг начинал уступать. На третий день боев части 5-й дивизии предприняли активное наступление, стремясь выйти на соединение со 2-й бронетанковой бригадой. Действия по освобождению территории длились всю ночь, и окончательно линия Метауро была преодолена до 8 часов утра 22 августа на участке от моря до Монтемаджоре, а перед полуднем — до Фоссомброне. В этот день польские части провели переформирование, которое должно было прикрыть подготовку и выход на исходные позиции для наступления на Готскую линию трех корпусов 8-й армии.
Битва за реку Метауро была самой тяжелой из тех, что 2-й корпус провел над Адриатикой. Противник, подготовившийся к обороне, располагал сильной поддержкой бронетанковой техники, противотанковых орудий и артиллерии. Несмотря на это, он был разбит благодаря тесному взаимодействию нашей пехоты, бронетанковых частей и артиллерии. Авиация из-за плохих погодных условий не смогла оказать существенной помощи. Потери неприятеля, как в людях, так и в технике, были весьма значительны. Немецкая 278-я пехотная дивизия после этого сражения была выведена с фронта. Во время боев захвачено или уничтожено девять орудий SP 75 мм, семь орудий SP 88 мм, четыре орудия SP 105 мм, двадцать два различных противотанковых орудия, три танка МК-III, три танка МК-V, огромное количество тяжелого и легкого пехотного вооружения.
Эти бои в Италии были не единственными, в которых польским солдатам было дано участвовать, ведь в это памятное время, в августе 1944 года, они сражались также в Варшаве и во Франции.
О помощи восстанию в Варшаве
1 августа 1944 года части Армии Крайовой численностью более 40 000 чел<овек> — в них входили как армейские
подразделения, так и вспомогательные службы, в составе которых были и женщины,
— начали восстание в Варшаве. Уже в первые дни восставшими была захвачена
большая часть столицы. Командующий Армией Крайовой начиная со 2 августа беспрестанно взывал о помощи борющейся
Варшаве. Он требовал немедленно начать сброс в указанных пунктах, как в самой столице,
так и в ее окрестностях, вооружение
и боеприпасы, настаивал на бомбардировках немецких позиций авиацией союзников,
переброске польской парашютной бригады в столицу, на признании за ними прав
комбатантов и высылке военной миссии союзников в Армию Крайову,
на запрете проводить аресты и разоружение частей Армии Крайовой
советской армией, и наконец — на советском наступлении
на Варшаву.
Президент Речи Посполитой, правительство, Верховный Главнокомандующий и военное командование предпринимали все возможные шаги с целью организовать помощь Варшаве. Президент обратился к Черчиллю, Папе Рим-скому и Президенту Рузвельту; Верховный Главнокомандующий — к маршалу Алану Бруку, а также к министру авиации США Синклеру.
6 августа командующий Армией Крайовой сообщает:
«Начинаем шестой день битвы за Варшаву. Немцы вводят в бой технику, которой у нас нет, танки, авиацию, артиллерию, огнеметы. В этом их преимущество, но мы сильнее духом. Большевистское наступление затихло три дня назад на восточных подступах к Варшаве; русские не реагируют на положение в городе. Подтверждаю, что Варшава в своей текущей борьбе не получает помощи от союзников так же, как ее не получала Польша в 1939 году. До настоящего времени баланс взаимоотношений нашего премьера с Великобританией складывается не в нашу пользу: мы оказали им помощь в 1940 году при отражении немецкой атаки на острова, в боях в Норвегии, в Африке, в Италии и на Западном фронте. Требуем, чтобы Вы заявили Великобритании об очевидности этого факта в обращении, оформленном в виде официального документа. Мы не просим об оказании нам материальной помощи, а требуем ее немедленного предоставления. Требуем также прекратить говорить по радио о том, чего у нас нет, поскольку это вредит нам».
Верховный Главнокомандующий переслал мне содержание этой депеши, настаивая одновременно, чтобы я действовал как можно энергичнее и обратился к генералу Вильсону, Верховному Командующему Средиземноморским театром военных действий, и Командующему воздушными силами в Италии маршалу Слессору. В служебном порядке в письмах от 9 и 11 августа 1944 года я представил суть проблемы своему непосредственному командующему генералу Лизу. 11 августа я получил ответ следующего содержания:
«Главнокомандующий итальянским фронтом обратился к Верховному Командующему союзных сил в связи с положением в Варшаве и завтра ожидает решения вопроса относительно использования авиации. Глубоко сочувствую Вам в связи с создавшимся положением и верю, что помощь скоро будет оказана».
14 августа генерал Лиз сообщает:
«Меня информировали, что все имеющиеся в распоряжении британские и польские силы авиации назначаются для снабжения польских повстанцев в Варшаве. Несколько самолетов достигло Варшавы 8 и 9 августа. В дальнейшем погода была неблагоприятной, но в настоящее время атмосферные условия более благоприятны для проведения операции».
13 августа я направил через американского офицера связи полковника Шиманского командующему американскими вооруженными силами генералу Деверсу два коротких рапорта о Варшавском восстании и борьбе Армии Крайовой в Польше.
Из Лондона пришло сообщение от генерала Соснковского, что маршал Алан Брук
не согласился на переброску польской парашютной бригады в связи с недостатком
транспортных самолетов, в то же время Комитет начальников штабов Великобритании
12 августа постановил: 1) выслать телеграмму генералу Вильсону и маршалу Слессору, подчеркнув значение помощи для Варшавы; 2)
министерству авиации увеличить численность польских и британских экипажей в
Италии, а маршала Слессора уведомить, что Верховный
Главнокомандующий Польши требует, чтобы польские летчики совершали полеты на
Варшаву, невзирая на риск; 3) Комитет начальников штабов Великобритании обратится
к американскому Комитету начальников штабов с предложением
о сотрудничестве в операциях с вылетами как с
итальянских, так и с британ-ских баз; 4) британская военная миссия в Москве
обратится с просьбой о скорейшей советской помощи Варшаве как путем снабжения
вооружением, так и поддержкой авиацией.
Американская 8-я авиационная армия приготовила отправку нескольких десятков бомбардировщиков «либерейтор» со снабжением для Варшавы. Самолеты должны были приземляться на американских базах на территории Совет-ской России. О предстоящей переброске авиации было заранее сообщено (для предупреждения действий противовоздушной обороны). Советская Россия три недели не давала ответа, после чего отказала. 16 августа полеты на Варшаву прекращаются в связи с очень высокими потерями. 18 августа премьер Черчилль отвечает президенту Речи Посполитой, что для помощи Варшаве будет сделано все, что в их силах, но технические возможности и географические условия приводят к большим потерям в авиации. Он упоминает также обращение Великобритании к России и Америке об оказании помощи Варшаве.
Сообщая мне эту информацию, генерал Соснковский приказал мне предпринять дальнейшие усилия, чтобы добиться помощи у командования союзными войсками на итальянском театре военных действий.
19 августа я повторно доложил генералу Лизу о состоянии дел в Варшаве, подчеркивая необходимость дальнейшей помощи и снабжения, а на следующий день генерал Александер сообщил командующему 8-й армией генералу Лизу:
«Господин Генерал может заверить генерала Андерса, что делается все возможное на самом высоком уровне. Не могу предоставить конкретной информации, но зная нашего гостя (премьера Черчилля), Господин Генерал сможет себе представить, как активно и энергично он занимается этим вопросом».
23 августа вместе с генералом Александером я встречал на аэродроме маршала Алана Брука. Дважды я разговаривал с ним, представив ему прежде всего ход боев в Варшаве. Подчеркивал огромное беспокойство, которое царило во всем корпусе по поводу судьбы Варшавы. Маршал обещал помочь.
Премьер Черчилль во 2-м польском корпусе
В то время когда 1-я польская бронетанковая дивизия, созданная в 1940 го-ду в Великобритании, приступила 7 августа 1944 года к боевым действиям в Нормандии и вела свои первые бои за Францию, а 2-й польский корпус после боев у рек Чезано и Метауро подходил к Готской оборонительной линии, генерал Лиз сообщил о предстоящем визите Черчилля в расположение польских войск в Италии. Штаб корпуса перемещался с места на место по мере продвижения фронта. 25 августа Черчилль прибыл в расположение штаба в районе Сенигалии, где застал только группу ликвидации, так как утром в связи с назначенным на следующий день наступлением на Готскую линию обороны противника штаб корпуса был переведен на командный пункт в район севернее Мондолфо. Черчилль, не желая мешать подготовке операции, велел сообщить, что прибудет для разговора завтра в 11:00.
Двадцать шестого августа в 10:55 Черчилль в сопровождении генерала Александера прибыл на командный пункт корпуса. Поручик Любомирский составил протокол нашей беседы.
«Черчилль: Господин Генерал, помните ли вы, что последний раз мы виделись и разговаривали в Каире (осень 1942-го)?
Андерс: Конечно, помню.
Черчилль: Вы были правы (Разговор касался препятствий со стороны Советской России.)».
После поздравлений, высказанных в адрес 2-го корпуса по случаю его блестящих побед, Черчилль спросил о настроении солдат.
Генерал Андерс ответил, что воинский дух отличный, что каждый солдат знает, что его главной задачей является уничтожение фашистов и борьба вплоть до окончательного достижения этой цели, но великой и постоянной его заботой является будущее Польши, а в настоящее время — то, что происходит в Варшаве.
Черчилль ответил, что понимает это и что совместно с Президентом Рузвельтом обращался к Сталину с просьбой о помощи сражающимся в Варшаве, но на первое обращение ответ не был получен, а на второе обращение получили отрицательный ответ.4
Сталин мотивировал отказ тем, что ответственность за восстание несет генерал Соснковский и что участвуют в нем люди Соснковского.5
«Черчилль: Мы не были готовы к действиям над Варшавой, но в настоящее время предпринимаем все, что возможно, чтобы помочь силами авиации.
Андерс: Большевики в течение трех лет постоянно призывали к восстанию. Продвигаясь вглубь Польши, они усилили свою пропаганду в этом направлении, недавно они заявляли, что они уже подступили к предместьям Варшавы. Но с момента начала восстания, то есть с 1 августа, совершенно замолчали и пальцем не пошевелили, чтобы оказать Армии Крайовой хоть малейшую помощь.
Черчилль: Я хорошо об этом знаю, даже американцы выразили готовность провести полеты из Англии на Варшаву (50 полетов) с посадкой на советской территории в Полтаве (shuttle service)».
Он добавил также, что русские находятся почти в 30 км от Варшавы и что оказание помощи не вызвало бы никаких проблем, в то время как англичане должны преодолеть порядка 780 миль с итальянских баз.
Он заметил, что полагает: его зимнее выступление могло вызвать наше неудовольствие.
«Андерс: По этому поводу мы имели и имеем к вам, Господин Премьер, претензии.
Черчилль: Великобритания,
заключая договор с Польшей, никогда не гарантировала Польше сохранения границ.
Она гарантировала и приняла на себя обязательства обеспечить Польше ее
существование как государства свободного, независимого, суверенного, сильного,
великого, чтобы его граждане могли жить счастливо, имея возможность развиваться
без каких-либо чужих влияний, угрожающих извне. Могу заверить вас, что мы своей
позиции не изменили. Польша не только будет существовать, но сможет занять
ведущее место
в Европе. Можете нам доверять — мы выполним свои обещания. Однако вы не должны
быть бескомпромиссны в вопросе ваших восточных границ. Вы получите земли на
западе намного лучшие, чем полесские болота. Одер
будет вашей границей на западе, а что касается морского побережья, то
существует множество лучших и более широких возможностей, чем любой └коридор“.6 Всех немцев, включая женщин и детей, выселите с территории,
которая отойдет к Польше. Есть люди, которые говорят, что эти подлежащие
выселению немцы не поме-стятся в существенно уменьшившейся Германии. А я
утверждаю, что немцев погибло уже почти шесть миллионов, а погибнет еще больше,
так что с этим не будет проблем.
Андерс: История нас учит, что после каждой войны происходят определенные изменения границ. Я понимаю, что можно передвинуть границу на 10 км на запад или на 15 на восток. Но вопрос границ окончательно может быть решен исключительно на мирной конференции, после полного завершения войны. Мы никогда не согласимся, чтобы еще во время войны большевики пытались забрать у нас столько территории, сколько им хочется. Мы никогда не согласимся на политику └свершившегося факта“.
Черчилль: Конечно, эти вопросы могут быть разрешены только на мирной конференции. (Обращаясь к генералу, касается его рукава.) Будете на конференции. Если Великобритания вступила в эту войну, защищая основы вашей независимости, то могу вас заверить, что никогда вас не оставит.
Андерс: Наш солдат ни на минуты не утратил веру
в Великобританию. Я понимаю, что, прежде всего, немцы должны быть разбиты, и я
выполню любое задание, ведущее к этой цели. Это может подтвердить генерал Александер, который прекрасно знает, что каждый его приказ
всегда был и всегда будет выполнен. Но мы не можем доверять России, так как
хорошо ее знаем и отдаем себе отчет, что все заявления Сталина о том, что он
хочет видеть Польшу свободной и сильной, фальшивы и неискренни. Они жаждут
захватить наши восточные земли, чтобы было легче нас уничтожить и проникнуть
вглубь Европы, которую хотят коммунизировать. Советы,
входя на территорию Польши, арестовывают и вывозят вглубь России, так же как и в
1939 году, наших женщин
и детей, разоружают солдат Армии Крайовой,
расстреливают офицеров и арестовывают нашу гражданскую администрацию, уничтожая
тех, кто с 1939 года боролся и неустанно борется против немцев. У нас в Варшаве
остались жены и дети, но мы предпочли бы, чтобы они погибли, чем оказались под
большевиками. Мы все предпочтем погибнуть в борьбе, чем жить на коленях.
Черчилль (очень взволнованный, со слезами на глазах): Вы должны доверять Великобритании, которая никогда вас не оставит — никогда. Знаю, немцы и русские уничтожают ваших лучших людей, особенно интеллигенцию. Я глубоко вам сочувствую. Но верьте, мы вас не оставим, и Польша будет счастливой.
Андерс: Россия двадцать лет готовилась к войне, в 1939 году у нее было 35 000 самолетов и 18 000 танков, и сразу после войны она вернется к той же самой политике, потому что вы не будете держать под ружьем 6 миллионов человек и 70 000 самолетов в воздухе.
Черчилль: У нас с Россией договор на 20 лет. (После минутной паузы.) Может, он не продлится так долго. Но полагаю, что ситуация в России изменилась; что люди, находящиеся у власти, после окончания войны не сохранят ее в той же степени. Сегодняшние генералы и другое высшее командование, их жены и дети не позволят, чтобы они, вернувшись домой, не имели права голоса. Они, несомненно, придут к власти и займут полагающееся им место в правительстве и, конечно же, будут противниками существующего советского режима. Поэтому ваши опасения неоправданны, вы должны доверять Велико-британии и Соединенным Штатам, которые вас никогда не подведут. Уже прошло то время, когда Великобритания могла послать во Францию только три дивизии и в военном отношении была слабее Польши. И нужно понимать, что возможности Великобритании и Соединенных Штатов неограниченны. Сегодня у нас есть мощная армия, которой раньше не было, солдаты, которые прошли трехлетнюю выучку. Для решительного удара, который мы нанесли немцам при захвате Европы, мы использовали едва две трети наших сил, добиваясь успехов, которые далеко превышают вклад Советов. Сталин должен понимать, что Сталинград перестал быть самой значительной победой, и то, что случилось во Франции, стало достижением более высоким.7 Я достоверно знаю, что в результате этой войны две силы — Германия и Япония — перестанут существовать. Останется Россия. А Соединенные Штаты и Великобритания будут иметь огромное количество самолетов, орудий и танков. Мы хотим, чтобы Россия была сильной, но была бы в дружественных отношениях с нами и с вами. Мы также хотим сильной Франции, но и она должны быть дружественна нам (переходя к другой теме). О генерале Соснковском существует мнение, что он продолжает политику Бека.8 Миколайчик ведь хороший человек?
Андерс: Я не знаю его достаточно хорошо. Я считаю, что он мог разговаривать со Сталиным, но не имел права разговаривать с предателями, с так называемым Комитетом Патриотов в Москве. Ведь вы, Господин Премьер, на его месте не стали бы с ними разговаривать!
Черчилль (обращая внимание на фотографирующего их встречу поручика Яна Романовского): Когда Сталин увидит эти мои фотографии здесь у вас и именно в это время, он будет взбешен. Но я согласен, чтобы вы эти фотографии опубликовали. Пусть Сталин злится! Но прошу обязательно и мне прислать одну фотографию. Сталин не любит вас, говорит, что вы плохой человек».
Генерал Андерс, возвращаясь к проблеме «Люблинского комитета»9, замечает, что Сталин приготовил правительства для всех других стран, которые намерен сделать коммунистическими.
«Андерс: Я уверен, что у него уже подготовлен человек даже на ваше место.
Черчилль (смеется): Немцы тоже подготовили! Но и им это не удалось».
Черчилль еще раз говорит о выдающихся заслугах 2-го польского корпуса и храбрости польских солдат, о которых слышал столько похвал от генерала Александера и генерала Лиза.
«Черчилль: Я также выражаю восхищение сражающейся во Франции бронетанковой дивизией, которая так успешно воюет. Я и мой друг Рузвельт, который вновь выбран президентом, мы никогда не оставим Польшу. Доверяйте нам.
Андерс: Мы с самого начала войны, с 1939 года желаем, чтобы Великобритания была как можно более мощной державой.
Черчилль: После этой войны мы, возможно, уже не будем так сильны, но в любом случае станем более гибкими, чем другие. (Усаживаясь в автомобиль.) Расскажите своим солдатам о нашем разговоре — конечно же, не всё. Вы понимаете, что я определяю политику и не могу создавать себе дополнительных сложностей.
Андерс: Мы — солдаты и прекрасно отличаем политику от правды.
Черчилль (улыбаясь): О, я вижу, вы тоже хороший политик.
Андерс: Этому нас научили в России».
Я прекрасно понимал трудную ситуацию, в которой находился Черчилль, нанося визит в польский корпус в Италии. Приведенная беседа состоялась во время наших наиболее напряженных в этой войне, начиная с сентября 1939 года, военных действий. Так же как летчики и моряки, польские солдаты сражались сейчас в Варшаве, в Нормандии, в Италии. Ради чего этот солдат проливал свою кровь? Разве цель этой борьбы для нас, поляков, была такая же, как для политического руководства наших западных союзников? После договоренно-стей в Тегеране я должен был как минимум сомневаться в этом. Я неоднократно заявлял, за что мы сражаемся в этой войне. Полагаю, что моя позиция была известна Черчиллю. Поэтому я придавал особое значение словам Черчилля, когда он многократно и с нажимом подчеркивал, что Великобритания и Соединенные Штаты никогда не оставят Польшу и что поляки должны доверять своим союзникам.
Конечно же, я не мог принять позицию Черчилля по вопросу отсечения от Польши восточных земель, также как не мог считать правильным, что Великобритания, заключив в 1939 году договор с Польшей и приняв на себя союзнические обязательства, теперь готова спокойно согласиться на отделение половины территории Польши на востоке. Определенное беспокойство вызывал у меня вопрос Черчилля о моей оценке Миколайчика, особенно в противопо-ставлении его генералу Соснковскому. Я знал позицию Миколайчика перед его поездкой в Москву. О содержании переговоров в Москве сообщения не было. Было, однако, известно, что Миколайчик разговаривал там с представителями «Люблинского комитета». Свою оценку этого я постарался достаточно четко выразить Черчиллю. Кроме этого, я знал, что Миколайчик после возвращения из Москвы очень энергично старался получить помощь для Варшавы, в том числе обращаясь к Рузвельту и Черчиллю 17 августа, а 18 августа телеграфируя Сталину. Говорило ли сопоставление Миколайчика и генерала Соснковского, жесткая позиция которого относительно уступок в пользу России была известна, о том, что позиция Миколайчика могла быть иной?
27 августа приехал командующий 8-й армией генерал Лиз, который после приветствия заявил, что у него нет для обсуждения никаких вопросов оперативного характера и что он приехал поделиться впечатлениями о вчерашнем дне. Он сказал, что Черчилль был доволен разговором со мной и что посещение польского корпуса, который победоносно сражается на итальянском фронте, произвело на него благоприятное впечатление. Черчилль просил подтвердить еще раз, что судьба Польши особенно трогает его сердце, что он глубоко озабочен тем, что происходит в Варшаве, и что не только Британия, но и Америка принимают близко к сердцу эти события. От себя генерал Лиз добавил, что Черчилль сразу после его прилета в Италию и знакомства с общей ситуацией на фронте высказал пожелание как можно скорейшей встречи со мной.
Готская линия
Во время боев 2-го польского корпуса по захвату плацдарма на реке Метауро в тылах нашего участка фронта велась подготовка к наступательным действиям. 1-й канадский и 5-й британский корпусы выдвигались на линию фронта. Ремонтировали дороги. Через Анкону наладили снабжение для этих огромных воинских сил.
Командование 8-й армией приняло решение о прорыве Готской оборонительной линии на адриатическом участке ударом трех корпусов: 2-го польского корпуса — на приморском участке, 1-го канадского и 5-го британского корпусов — на западном фланге. 23 августа 1944 года начался выход войск на исходные позиции под прикрытием 2-го польского корпуса. Два дня спустя итальянский корпус перешел из-под командования 2-го польского корпуса на уча-сток фронта 5-го британского корпуса.
Задача 2-го польского корпуса в наступлении на Готскую линию была следующая: следовало преодолеть участок реки Фолья на отрезке от фланга 1-й ка-надской дивизии до моря, войти в соприкосновение с Готской линией, далее, обходя с запада укрепления Пезаро, занять высоты на северо-запад от этого города. Было известно, что 278-ю пехотную дивизию немцы вывели с этого участка, и теперь напротив 2-го корпуса находится его прежний противник по битве за Монте-Кассино — 1-я парашютная дивизия.
Я решил главный удар нанести на нашем левом фланге в тесном взаимодействии с 1-м канадским корпусом. Для форсирования реки Фолья я направил усиленную 5-ю кресовскую пехотную дивизию, а для прорыва Готской линии ввел 3-ю карпатскую стрелковую дивизию. Соединение кавалерийских полков10 должно было связать силы неприятеля на остальном участке фронта.
Наступление трех корпусов началось 23 августа в 23:00. Пятая дивизия в результате четырехдневных боев в условиях сложной местности захватила намеченные пункты и 29 августа вышла к реке Фолья. На правом фланге кавалерийские полки дошли до предместья Пезаро. В течение 30 августа 5-я дивизия, проведя разведку вдоль реки, обнаружила перед своим участком фронта укрепленные позиции неприятеля.
Из информации, полученной от пленных немецких генералов, следовало, что в сражениях за реку Метауро и в последующих боях между реками Метауро и Фолья польский корпус нанес немцам такой урон, что они уже не имели сил и времени, чтобы занять укрепления Готской линии.
В это время 1-й канадский корпус, отличные молодые бойцы которого, встречаясь со старыми польскими солдатами, не скрывали своего уважения к их заслугам, наступал быстро и организованно. Несмотря на сложный рельеф местности, он выбил неприятеля с позиций между реками Метауро и Фолья и вышел к укреплениям Готской линии. Командующий 1-м канадским корпусом тотчас использовал достигнутый успех. Пятая канадская бронетанковая дивизия продолжила дальнейшее наступление на север, 30 августа преодолела мощную оборону частей противника и заняла Марроне, а также возвышенность 204, расположенные глубоко в тылу неприятеля. На следующий день дивизия продолжила наступление в направлении на Томба-ди-Пезаро и Монте-Луро.
Немецкая 71-я пехотная дивизия, ослабленная предыдущими боями, не выдержала напора канадцев. Поспешно брошенная на помощь 26-я немецкая бронетанковая дивизия, введенная в район Томба-ди-Пезаро, не смогла сдержать продвижения канадских частей в их тылы. Лишь немецкая 1-я парашютная дивизия заняла укрепления перед фронтом 2-го корпуса.
Первого сентября 1-я бригада карпатских стрелков начала наступление на укрепления неприятеля. Используя неожиданно быстрый успех канадского корпуса, я направил один танковый батальон через проходы в минных полях, сделанные канадцами, на фланг и в тылы противника. Этот батальон прорвался глубоко в тыл позиций противника, силы которого мы связывали лобовыми атаками. Дальнейшие действия привели к полному успеху. Наши части занимают приморский район Каттолика, где выходят на соединение с частями 1-го канадского корпуса.
2 сентября закончилась битва за Готскую линию и одновременно почти трехмесячная кампания 2-го корпуса на побережье Адриатики. Потери корпуса во время этой кампании составили убитыми и ранеными: 288 офицеров и 4403 рядовых.
После успешного прорыва Готской линии генерал Барнс, командующий 1-м канадским корпусом, в ответ на мои поздравления по случаю блестящих побед написал:
«Господин Генерал, благодарю Вас за высокую оценку бойцов 1-го канад-ского корпуса. Мы гордимся тем, что нам довелось сражаться плечом к плечу со 2-м польским корпусом. Преследование врага от Ариелли до Метауро, во время которого были уничтожены две неприятельские дивизии, открыло дорогу к Готской линии и к лаврам, добытым корпусом ранее в Кассино, добавило новые. Мы выражаем удовлетворение, что взятие Монте-Луро, которое закрепило победу, пришлось на пятую годовщину преступного немецкого нападения на Польшу. Мы, 1-й канадский корпус, приветствуем наших товарищей по оружию из 2-го польского корпуса».
Когда 2-й польский корпус отходил с линии фронта в резерв, в район Анконы, генерал Лиз в телеграмме от 4 сентября написал:
«Сейчас, когда польский корпус отходит на отдых, я хотел бы сообщить Вам, Господин Генерал, в какой мере наш успех в настоящей операции был достигнут благодаря Вашему корпусу. Польский корпус был именно той ударной силой, которая обеспечила исходные позиции для нашего дальнейшего наступления.
Переформирование Вашего корпуса, который после побед на Монте-Кассино покинул ряды 8-й армии, было проведено организованно и быстро. После этого корпус в спешном порядке был переброшен на адриатический участок фронта, сразу после начала наступления 5-го корпуса на противника. Вы приняли участок фронта и начали настойчивое продвижение вперед, проведя первую достойную внимания операцию над рекой Кьенти.
Затем настали дни Ваших больших сражений и взятие Анконы. Это была операция, прекрасно продуманная и выполненная с мастерством, достойным восхищения. Результат этой операции был плодотворен — был захвачен ценный порт Анкона и взято более 3000 пленных.
После Анконы Ваш корпус без устали шел вперед до самой реки Метауро. В течение этого похода, в мужественной и решительной борьбе вы заняли очень важный для нас плацдарм на другом берегу реки Чезано. Но прежде всего польский корпус оказал 8-й армии важную услугу, овладев линией реки Метауро, откуда мы смогли начать наше главное наступление.
После этого сражения, самого трудного из тех, которые корпус провел на адриатическом участке фронта, Ваши успехи в первой фазе сражения тем более достойны внимания. Могу оценить, что благодаря Вашим действиям бригада Ваших старых врагов, немецкой парашютной дивизии, окончательно и навсе-гда выбыла из боев. Наконец, взятие в результате ожесточенных боев Пизаро было следующей операцией, увенчавшейся успехом.
Ваш корпус после стольких побед, как никакое другое соединение, заслужил период отдыха. Я рад, что есть возможность предоставить Вам эти три недели вдали от сражений.
Я надеюсь, что Господин Генерал передаст бойцам корпуса мою благодарность за их прекрасную службу и мои пожелания им использовать в полной мере отдых, который они честно заслужили».
Во время битвы за Готскую линию я переживал два противоречивых чувства — радости и печали. Я припомнил, как пять лет тому назад налетами немецких самолетов началась война в Польше. В те тяжелые дни сентября 1939 года нас непрерывно преследовала немецкая авиация, которая с первых минут войны нераздельно господствовала над территорией Польши. Сегодня на итальянской земле, когда мощная авиация сил союзников не встречала во время боев никакого сопротивления с немецкой стороны и ни один неприятельский самолет даже не отважился показаться в воздухе, я испытывал радость наступившего отмщения. Но радость победной борьбы заслоняла печаль при мысли, что сегодня, так же как и пять лет назад, Варшава сражается в одиночестве, сопротивляясь — без оружия, без боеприпасов и без продовольствия — прекрасно вооруженным немецким частям.
Варшава продолжает сражаться
Варшава боролась почти в одиночку.
29 августа я получил из Лондона первое донесение о помощи Варшаве. Результат на период с 1-го по 27 августа был таким: в общей сложности было выполнено 160 вылетов с потерей 27 экипажей и самолетов. Смогли осуществить сброс груза непосредственно в пределах Варшавы и в предместьях 71 раз, из них было подтверждено получение только 50 «посылок». Предоставляя мне эти данные, а также последние сообщения от командующего Армии Крайовой, генерал Соснковский просил предпринять дальнейшие усилия для получения помощи от британского командования в Италии.
В тот же самый день я выслал письмо генералу Лизу:
«Я вновь получил телеграмму из Варшавы, подтверждающую, что сбрасываемое количество оружия и боеприпасов является недостаточным. С нашей базы в Италии, откуда осуществляются вылеты, я только что получил сообщение о том, что с сегодняшнего дня полеты прекращаются в связи с большими потерями в период полнолуния. Наша авиационная база в Италии имеет 21 польский экипаж, готовый выполнить любое задание, но только две машины. До сих пор британские власти не доставили необходимое количество самолетов. На предыдущем этапе помощи Варшаве с итальянских баз Британия потеряла 15 экипажей, Польша — 7. Очень прошу Господина Генерала представить этот вопрос генералу Александеру и генералу Вильсону, а также маршалу Слессору, так как без всемерной помощи, о которой Варшава безустанно просит, там произойдет катастрофа. Это станет трагедией не только для сражающихся отрядов, но и для населения столицы. Сегодня наши бойцы каждым ударом сердца переживают за героическую борьбу наших братьев в Варшаве, которые гибнут тысячами».
30 августа британское Министерство иностранных дел, в ответ на запросы польского правительства, предпринятые по требованию из страны, обнародовало заявление, что британское правительство делает все, что в его силах, чтобы члены Объединенных наций рассматривались со стороны немцев в соответствии с правовыми нормами войны. До сведения британского правительства дошла информация, что в отношении отрядов Армии Крайовой применяются репрессии, не согласующиеся с военным правом. Правительство Великобритании предупреждает как тех, кто осуществляет зверства в отношении солдат польской Армии Крайовой, так и тех, кто отдает соответствующие приказы, что все они будут сурово наказаны. Отряды польской Армии Крайовой являются частью Польских Вооруженных Сил и имеют приказ действовать на основе общих правил ведения войны. Эти отряды находятся под соответствующим командованием и носят знаки различия, а также мундиры Польской Армии.
Аналогичное предупреждение направило правительство Соединенных Штатов.
31 августа в корпус прибыл британский военный министр Григг в сопровождении генерала Александера и заместителя начальника британского штаба генерала Уикса. Я доложил им о развитии операции на Готской линии. А также потребовал помощи для Варшавы.
1 сентября, в пятую годовщину начала польско-немецкой войны, Черчилль выступил с обращением к польскому народу, в котором содержался следующий знаменательный фрагмент:
«…как в стране, так и за рубежом, сначала под предводительством генерала Сикорского, а затем под руководством его достойного преемника господина Миколайчика, поляки, находясь в ряду Объединенных наций, сохранили волю к борьбе против немецких захватчиков своей страны…»
Второй раз на протяжении относительно короткого времени премьер Черчилль делал явный акцент на фамилии Миколайчика. Мы, поляки, не разделяли этого внимания, а сравнение Миколайчика с Сикорским вызывало у нас острый протест.
В этот же день Президент Речи Посполитой и Премьер Миколайчик выступили по радио.
Президент сказал:
«Пять лет прошло с того момента, как Польша встала на путь сопротивления немецкому нашествию, вступив в неравную борьбу с неприятелем. Третий раз по польской земле проходит пожар войны, неся разрушения. Второй раз Варшава оказалась в огне сражений; вступив в бой за победу, она стала символом тех моральных качеств, которые явились основой участия Польши в войне: любовь к свободе, вера в победу, готовность во имя этого к жертвам. С этой дороги мы не отступили ни разу в течение пяти лет…»
Из выступления премьера Миколайчика:
«Перед лицом героических борцов Варшавы неуместны пышные фразы, не время воздавать им честь. С людьми, стоящими перед лицом смерти, имеющими единственный выбор: выстоять и победить или погибнуть, нужно говорить прямо. Я знаю, что вы доверяете мне, также и сейчас — во время сражений; дока-зательством этому служит то, что в подпольном парламенте Польши, в Совете Национального Единства, вы согласились принять мое предложение по урегулированию политических отношений с Советским Союзом, выражая этим свидетельство своей политической зрелости. Заверяю вас, что польское правительство не пойдет на капитуляцию, не откажется от полной независимо-сти, свободы и суверенности. Беру на себя полную ответственность за политические и военные решения в стране вместе с вице-премьером, министрами, генералом Буром и Советом Национального Единства. На основе всех данных объективно утверждаю, что вы начали восстание в нужный момент. <…> Я публично обращаюсь к маршалу Сталину, президенту Рузвельту и премьеру Черчиллю как политическим и военным руководителям великих союзных держав с заявлением: Варшава ждет, ждет весь польский народ и общественное мнение всего мира…»
Верховный Главнокомандующий генерал Соснковский обратился к бойцам Армии Крайовой в приказе от 1 сентября:
«Минуло пять лет с того дня, когда Польша, выслушав посулы британского правительства и получив его гарантии, в одиночку встала на борьбу с немецкой мощью. Сентябрьская кампания дала союзникам восемь месяцев бесценного времени, а Великобритании позволила ликвидировать пробелы в подготовке к войне в такой степени, что битва в воздухе за Лондон и британские острова, ставшая поворотным пунктом, была выиграна. <…> Уже месяц бойцы Армии Крайовой вместе с жителями Варшавы без поддержки истекают кровью на уличных баррикадах в борьбе против значительно превосходящих сил противника. Одиночество Польши в сентябрьской кампании 1939 года и теперешнее одиночество борцов за Варшаву, это события в основе своей разные. Население Варшавы, предоставленное само себе и покинутое на фронте общей борьбы с немцами, — это трагичная и ужасная загадка, которую мы, поляки, понять не можем на фоне технической мощи союзных войск, на пороге шестого года войны. Не можем, потому что мы не утратили веры в то, что в мире господствуют законы морали. <…> Не можем, потому что мы не в состоянии поверить, что человеческое безразличие возросло до такой степени, что позволяет смотреть равнодушно на агонию столицы той страны, солдаты которой столько столиц заслонили своей грудью или освободили от врага силой своих рук. Невозможность оказать помощь Варшаве специалисты стремятся нам обосновать техническими причинами. Напрашивается вывод, что действует аргумент потерь и приобретений. Потеря 27 самолетов над Варшавой, понесенная в течение месяца, является ничтожной для авиации сил союзников, которые имеют в настоящее время несколько десятков тысяч самолетов разного типа. Если нужно посчитаться, то мы должны напомнить, что польские летчики в боях за Лондон потеряли 40 % экипажей. Вашего героического командира генерала Бура обвиняют в том, что он не предвидел внезапной задержки советского наступления у ворот Варшавы. <…> Полякам ставят в вину отсутствие координации их восстания с общими оперативными планами на востоке Европы. Но если будет необходимо, мы способны показать, сколько попыток такой координации закончилось ничем. Уже пять лет Армии Крайовой систематически вменяют в вину бездействие и лишь демонстрацию борьбы с немцами. Сегодня ее обвиняют в том, что она сражается слишком много и слишком хорошо…»
Приказ, отданный в состоянии горького разочарования отсутствием достаточной помощи Варшаве, за которую мы все переживали, содержал сильные и острые высказывания в адрес наших союзников. В разговорах с высшим командованием британских сил на итальянском фронте я почувствовал, что они задеты некоторыми выражениями приказа. Меня беспокоило отношение премьера Миколайчика к претензиям Советской России. Я видел нарастающий конфликт между правительством и Верховным Главнокомандующим. В связи с этим я решил сразу после битвы за Готскую линию вылететь в Лондон.
В это время в Лондоне 1 сентября состоялись переговоры Миколайчика с Черчиллем об организации массированной воздушной помощи Варшаве. Черчилль вызвал британских специалистов в области авиации, которые в принципе признали возможность такой операции, только маршал Харрис настаивал на ее согласовании с генералом Эйзенхауэром и министром авиации. 3 сентября Миколайчик получил от Черчилля отказ, который объяснялся техническими сложностями проведения операции. Единственную возможность, и то ограниченную, Черчилль видел в проведении операции из Италии. 5 сентября Верховный Главнокомандующий получил ответ от британского Комитета начальников штабов, что организация широкомасштабного вылета авиации на Варшаву разбивается о позицию Советов, которые отказывают в предоставлении баз для промежуточной посадки самолетов.
2 сентября у меня состоялся разговор в штаб-квартире корпуса с вице-премьером британского правительства Эттли. Ссылаясь на свою последнюю встречу с Черчиллем, я просил его об использовании всех возможных средств для помощи Варшаве.
4 сентября с авиационной базы вблизи Бриндизи в корпус для совещания прилетел генерал Людомил Райский, который в обширной записке представил проблемы оказания помощи Варшаве.
Генерал Райский несколько раз принимал участие в полетах на Варшаву. Картина героических усилий по оказанию помощи Варшаве, которую он обрисовал, выглядела следующим образом.
С 10-го по 18 августа к Варшаве и над Польшей летали три отдельные авиационные группы: польская эскадрилья, английский дивизион Бриндизи и специальный дивизион «либерейторов», присланный с Корсики в составе двадцати машин. За это время дивизион с Корсики выполнил три полета над Польшей, потеряв четырнадцать машин, и еще один экипаж пострадал при катастрофе на аэродроме. Английский дивизион потерял четыре машины и одну, разбившуюся на аэродроме. Польская эскадрилья потеряла три экипажа. С 18 августа из-за понесенных потерь англичане перестали летать, предоставляя машины польским экипажам.
С 28-го августа по 1 сентября выполнено три операции над Варшавой и предместьями: 28 августа полетели две машины, ни одна не вернулась; 29 августа полетели четыре машины, вернулась одна, но разбилась при посадке; 1 сентября полетели шесть машин, вернулись две, которые не достигли назначенных пунктов сброса груза. С учетом предыдущих полетов поляки потеряли двенадцать экипажей по семь человек, не считая катастроф при посадке по возвращении. Потери составляют 30 %, не считая тех экипажей, которые вернулись, не выполнив задание.
Присланные экипажи — еще молодые и необученные. В настоящее время имеется всего шестнадцать экипажей, из них только шесть старых, опытных. Для дальнейших действий можно использовать только десять экипажей. Условия полетов чрезвычайно сложные. Полет все время проводится на минимальной высоте. Едва ли половина самолетов доходит до цели и производит точный сброс груза. Улицы в Варшаве частично заняты немцами, частично — Армией Крайовой. Точность сбрасывания в этих условиях должна быть стопроцентная. Из-за сильной противовоздушной обороны это невыполнимо. Место сброса обозначают огнями. Самолет подлетает к этому месту, иногда несколько раз, и на малой скорости сбрасывает ящики с оружием и боеприпасами. Пробовали сбрасывать грузы на парашютах, открывающихся с задержкой. Результат был положительным в случае сбрасывания упаковок с оружием, ящики с боеприпасами разлетались в радиусе 10 км. Прием груза днем невозможен. Массированный вылет не даст результатов, так как возможность принять груз очень ограничена. Кроме того, есть опасность столкновения самолетов в воздухе, подходящих в большом числе для сбрасывания груза ночью. Экипажи возвращаются на самолетах, простреленных, как сито. Поэтому часто терпят аварию при посадке. Даже парашюты изрешечены, так что в случае катастрофы их не удается использовать.
Пунктами сброса вооружения за пределами Варшавы, названными Армией Крайовой, были Кампиноская пуща и Радом. К Радому полетели 4 машины, ни одна не вернулась. Из полетов к Кампиноской пуще, в которых дважды участвовал генерал Райский, вернулись обе машины.
Генерал Райский так описывает впечатления от этих полетов: зарево горящей Варшавы видно на расстоянии 140 миль. Начиная от Блони, полет идет буквально на высоте макушек деревьев с перескакиванием возвышенного рельефа местности. Варшава от Вежбно и до здания адмиралтейства представляет собой красный раскаленный шлак, который время от времени вспыхивает пламенем. На севере — большой район горящих зданий, клубы дыма покрывают большую часть города. Дальше снова выгоревший шлак. В рапортах экипажей, которые летали раньше, сообщается, что до 10 августа наблюдалось большое движение на запад, после 10 августа самые многочисленные колонны продвигались в восточном направлении. Сейчас на дорогах нет буквально ни одного транспортного средства.
Из Лондона постоянно приходят требования продолжать полеты экипажей. Все действия, предпринятые в результате этих требований, приводят к огромным потерям. Генерал Райский получил от генерала Соснковского приказ ходатайствовать перед командованием британских воздушных сил в Италии о продолжении полетов. Он разговаривал с маршалом Слессором, который порекомендовал ему представить генералу Андерсу результаты усилий по оказанию помощи Варшаве, связанные с этим огромные трудности и катастрофические потери. Маршал Слессор заявил, что при таких потерях он не разрешит полеты. Это единственный приказ, который он может издать. Генерал Райский подтвердил, что британцы соглашаются оказывать помощь Варшаве, но при таких огромных потерях считают, что это неоправданно.
Англичане не хотят допустить самоубийственного уничтожения польских экипажей. Генерал Райский не видит способов реальной помощи столице. Он получил от генерала Соснковского вызов в Лондон и в ближайшие дни туда вылетает.
5 сентября я получил из Лондона от Верховного Главнокомандующего телеграмму:
«Пересылаю Вам, Господин Генерал, текст донесения, полученного сегодня от генерала Бура: └Потеря Старого Города создала существенный прорыв в нашей системе обороны. Ожидаю активного наступления на остальные районы города с целью подавить наше сопротивление. Я принял решение вести оборону Варшавы до последней возможности. Имеем запасы продуктов до 7 сентября, хлеба — до 5 сентября, боеприпасы на исходе, на сколько их хватит — зависит от интенсивности боев. Боевой дух бойцов — хороший, люди страдают от недостатка питания, воды, помещений, одежды и плохого состояния здоровья. Настроение падает и зависит от надежды на скорое завершение боев или активизацию помощи. Возможность выстоять зависит не только от нашей стойкости, но и от вашей материальной помощи или от быстрого советского наступления на нашем участке. Командующий Армии Крайовой. 2 сентября 1944 года“.
Прошу со своей стороны оказать давление, — писал далее генерал Соснковский, — на генерала Вильсона и маршала Слессора для возобновления вылетов в более широком масштабе с итальянской базы с участием британских летчиков. Я лично обращался к генералу Вильсону, здесь действуем через министра Синклера. От командования бомбардировщиками британских ВВС (Bomber Kommand) мы требовали масштабных полетов британцев из Англии. Сегодня Черчилль ответил премьеру Миколайчику, что это невозможно. В связи с этим итальянская база — это единственная надежда».
Значит, Варшава не получит помощи.
Пятого сентября берлинское радио сообщило: представитель немецкого Министерства иностранных дел заявил, что те польские повстанцы, которые сдадутся в Варшаве, будут признаны военнопленными.
В Лондон: печальная картина состояния дел Польши
Корпус уходил на отдых в район Анконы. Я отдал необходимые в связи с этим распоряжения и начинал предпринимать шаги, чтобы обеспечить себе возможность вылететь в Лондон.
В период с 10-го по 17 сентября я разговаривал с генералом Вильсоном и генералом Бомон-Несбиттом в Казерте, с генералом Александером в Сиене, с генералами Марком Кларком и Лемнитцером в штабе 5-й американской армии, снова с генералом Александером в Сиене, наконец, с министром Макмилланом, политическим советником при британском командовании в Италии. В разговорах я поднимал вопросы дальнейшего использования корпуса на фронте, его переформирования и планов боевых действий в Италии. Одновременно я старался сориентироваться в политической ситуации.
17 сентября во второй половине дня я вылетел из Неаполя через Алжир и Касабланку в Лондон. В Англии приземлился в аэропорту Нью-Ки (New Key) в Корнуолле. В Лондон я приехал уже 19 сентября утром.
Потратив некоторое время на то, чтобы оглядеться в Лондоне и получить новую информацию, я смог сложить картину текущего состояния дел Польши после пяти лет войны, картину яркую, но при этом очень печальную.
Над всем господствовали противоречия, не
вмещающиеся в рамки здравого смысла. Немцы, которые начали войну 1 сентября
1939 года нападением на Польшу, после пяти лет войны, в сентябре 1944 года,
были сломлены и отступали под напором союзников не только на востоке, но уже и
на западе; как в Италии, так и во Франции и Бельгии. Польша, по мере
отступления немцев на востоке, попадала под власть России, которая в сентябре
1939 года, как союзник Германии, связанная с ней договором, напала на Польшу.
Польские войска участвовали в освобождении от немецкой оккупации Франции и
Бельгии, сражались на итальянском фронте, и в это же самое время Польша
попадала в неволю к России. Западные страны — Великобритания и Соединенные
Штаты — вопреки союзным обязательствам, вопреки заявлениям, гарантировавшим
Польше свободу, целостность и независимость, вопреки военным заслугам Польши,
начиная с битвы за Великобританию и заканчивая сражениями в Италии и на западе
Европы, отдавали Польшу под владычество России не невольно,
а после тайного соглашения в Тегеране.
После Тегерана целью британской политики, с которой американская политика в этом вопросе шла рука об руку, стало уже не выполнение союзнических обязательств по отношению к Польше, а только создание видимости согласия Польши на их нарушение. Такую политику скрыть невозможно. Нельзя укрыть ее главную линию, даже утаивая отдельные шаги. Было очевидно, что в июле 1944 года на премьера Миколайчика, не без помощи Белого дома, был оказан нажим со стороны Даунинг-стрит (Downing Street)11 и Форин-Оффис (Foreign Office)12, чтобы он поехал на переговоры в Москву, так как в нем увидели человека, который сможет обеспечить Великобритании и Соединенным Штатам желаемую видимость согласия Польши на ее собственную гибель.
Миколайчик, не ориентируясь в мировой политической игре и считая, что руководит польской политикой при британской и американской поддержке, в действительности приспосабливал польскую политику к текущим интересам британской и американской политики относительно России, когда те для удовлетворения ее требований отступили от своих обязательств в отношении Польши. Своим соучастием Миколайчик только прикрывал их резкий поворот с прямого пути.
Уже тогда это вызывало расхождения во мнениях и конфликты в польских руководящих политических кругах как в Лондоне, так и в стране. Я понял это, ознакомившись с принятыми в то время важнейшими польскими документами. Дополнительную информацию я получил из разговоров, состоявшихся с Президентом Рачкевичем, с членами правительства и с Верховным Главнокомандующим, а также с вице-премьером Великобритании Эттли, министром Иденом и британским послом при польском правительстве О’Мэлли.
По настоятельной просьбе Президента 22 сентября у меня состоялся обстоятельный разговор с Премьером Миколайчиком. В начале разговора я подчеркнул, что солдат действует на основе присяги, которая ясно определяет его обязанности. Как солдат я не могу вмешиваться в дела внутренней и внешней политики, но в тоже время я обязан содействовать тому, чтобы целостность и суверенитет Польши не были нарушены.
Я спросил, что должна означать непонятная для армии временная демаркационная линия между Россией и Польшей. Премьер объяснил, что это оговоренный с англичанами тактический шаг, цель которого — показать отсутствие у России доброй воли, так как заведомо известно, что она на это не согласится. Линия эта должна была проходить восточнее Вильно и Львова. Я считал, что такого рода предложения ни в коем случае не должны были исходить от польской стороны, так как в будущем они могут быть использованы против нас.
Другой упрек, который я высказал премьеру Миколайчику, касался его переговоров в Москве с представителями «Люблинского комитета». Я повторил то же, что говорил премьеру Черчиллю: он мог разговаривать со Сталиным, но ни в коем случае не должен был вести переговоры с предателями, в большинстве своем — советскими гражданами. Премьер Миколайчик объяснил, что Сталин и Молотов настаивали на принятии линии Керзона13 как основы будущей польско-советской границы. После длительного обмена мнениями Сталин, отступая от этого пункта, выдвинул предложение, чтобы этот вопрос обсудили между собой поляки — представители лондонского правительства и «Люблин-ского комитета». Премьер это предложение принял, считая необходимым выяснить, какой точки зрения — польской или советской — придерживаются по вопросу границ эти так называемые патриоты. В результате состоявшейся встречи он убедился, что заявления представителей «Люблинского комитета» являются явным эхом советских требований.
В конце беседы я спросил Премьера Миколайчика, что должна была означать его предполагавшаяся поездка в Варшаву с целью создания там правительства. Премьер оправдал это свое намерение необходимостью физического спасения народа, доказывая, что в то время, когда война входит в заключительную стадию, надо спасать в Польше все, что только можно спасти, и найти такое решение, которое позволило бы выстоять как можно дольше. Я ему ответил, что он может ехать в Варшаву, но только не как польский Премьер, потому что он может очень быстро оказаться в той же самой камере на Лубянке, в которой был и я, а известные советские методы могут его вынудить дать признание, что он всю жизнь был немецким агентом. Наш разговор показал, что у нас нет единства взглядов на польско-советские отношения.
В дальнейших беседах я убедился, что нажим со стороны британского правительства на Миколайчика с целью заставить его договориться со Сталиным не только подтолкнул Премьера к поездке в Москву в конце июля 1944 года, но продолжает сказываться и после возвращения. Была попытка в начале августа 1944-го помешать возвращению Миколайчика в Лондон — британские власти 10 августа предложили Президенту Радкевичу даже такой вариант: Миколайчик задерживается в Тегеране и там ждет следующего выезда в Москву. Такое предложение показалось неприемлемым не только президенту, но и премьеру Миколайчику, который не мог не вернуться после переговоров в Москве на свой пост во главе правительства, тем более — во время восстания в Варшаве. Но эта попытка показывает степень нажима, оказываемого Британией на польское правительство в пользу России; к сожалению, соответствующего нажима на Россию в пользу Польши не было.
Под влиянием оказываемого давления Миколайчик продолжал идти путем уступок, хотя переговоры в
Москве явно показали, что Москва не стремится к удовлетворяющим обе стороны
договоренностям с польским правительством, а лишь добивается уступок в вопросе
о границах, то есть согласия на отделение половины территории Польши. Остальной
же частью Польши она намерена управлять посредством созданного ей «Люблинского комитета». После возвращения из Москвы Миколайчик подготовил меморандум, в котором предусматривал
создание в стране правительства с участием коммунистов, заключение соглашений с
Россией с целью постоянного и тесного сотрудничества, а также решение вопроса о
польско-советской границе на сейме после его избрания. Совет
Национального Единства на запрос о его мнении 28 августа ответил, что
меморандум явился для них неожиданностью, тем более во время отчаянной борьбы
восставших в Варшаве против немцев («Так как меморандум, — заявило подпольное
руководство в Польше, — резко изменяет существовавшую до сих пор линию нашей
внешней политики, допуская с нашей стороны возможность согласия на изменение
восточной границы, установленной Рижским договором, допускает
вмешательство чуждых элементов в наши внутренние
и военные дела, вводя в жизнь Польши как равноправную коммунистическую группу
ППР14, проводника российской политики»).
Подпольное руководство требовало принятия поправок и, получив 30 августа из
Лондона известия не только от премьера Миколайчика,
но также и от противников его политики, потребовало еще более широких
изменений. Совет министров принял 29 августа меморандум только с поправками
подпольного правительства от 28 августа, прежде чем 30 августа им были получены
последующие. Меморандум был выслан в Москву 30 августа через правительство
Великобритании, а 11 сентября советское правительство ограничилось сообщением,
что переслало его для ознакомления комитету в Люблине. Это не возымело никакого
результата, и только четко обозначилась склонность Миколайчика
проводить польскую политику по «наклонной плоскости», что вызвало напряжение и
взаимное недоверие в польских политических кругах.
Разногласия эти были тем более несвоевременны, что начинался второй месяц восстания в Варшаве, при этом не было возможности получить достаточной помощи от союзников для истекающих кровью героических бойцов восстания в их неравной борьбе с немцами.
Хуже того, дополнительное напряжение внес конфликт с Верховным Главнокомандующим. С того момента как Черчилль в начале 1944 года выступил посредником в попытках установить польско-советские отношения, Москва выдвигала требование убрать генерала Соснковского с занимаемого поста. Польское правительство, конечно же, не могло пойти навстречу такому требованию извне, хотя отношения между Премьером и Правительством — с одной стороны и Соснковским — с другой были изначально напряженными.
Приказ генерала Соснковского по Армии Крайовой от 1 сентября 1944 года дал премьеру Миколайчику повод для решительного выступления против генерала с требованием его отстранения. Этот приказ хоть и выражал чувства всех поляков по поводу того, что Варшава осталась без помощи, тем не менее ослабил позицию генерала Соснковского, потому что:
1) упоминание в начале приказа о том, что пять лет назад Польша вступила в войну, «выслушав посулы британского правительства», шокировало не только британцев, но и поляков, которые знали, что Польша встала на вооруженную борьбу против немецкого нашествия не из-за британских обещаний, а по собственному решению;
2) представлялось несправедливым совершенное игнорирование в приказе усилий со стороны британской и американской авиации по оказанию помощи издалека, что было весьма трудновыполнимым на фоне отказа в какой-либо помощи со стороны русских; тем более что все понимали: именно польское верховное командование обязано было договориться о помощи заранее, а не просить ее уже после начала восстания.
Позицию генерала Соснковского ослабляло кроме того его отсутствие в Лондоне перед началом и в момент восстания, что остро задело Президента, а также запоздалое возвращение генерала из Италии.
Тем не менее вспышка острых разногласий с генералом Соснковским именно в то время, когда конфликт отвлекал внимание от восстания, стремление отстранить генерала, когда этого хотела Россия, использование британской прессы для выступлений против Соснковского вызывали в польских кругах ощущение подавленности.
Дважды, 9 и 11 сентября, Премьер Миколайчик требовал от Президента Речи Посполитой отстранения генерала Соснковского. В связи с этим вопросом 21 сентября британский посол при польском правительстве О’Мэлли и 22 сентября министр Иден посетили Президента. Совет министров 22 сентября единогласно постановил обратиться к Президенту с просьбой о смещении генерала Соснковского с поста Верховного Главнокомандующего.
Во время моего пребывания в Лондоне с 19-го по 25 сентября я вплотную столкнулся с этими вызывающими беспокойство событиями. Я уезжал под впечатлением от оказываемого Британией, при полной пассивности Америки, давления на польское правительство с целью склонить его принять требования России, а также с пониманием, что этот натиск, вследствие податливости премьера Миколайчика, вносит разброд в политическое руководство Польши.
По возвращении 29 сентября в Италию, во время моего пребывания в ставке командующего 8-й армией, генерал Лиз сообщил мне, что его переводят в Бирму командующим группы армий. Командование 8-й армией с 1 октября примет командующий 10-м корпусом генерал Мак-Крири.
29 сентября до нас дошло первое сообщение о выступлении Черчилля в Палате общин 28 сентября следующего содержания:
«Территориальные изменения границ Польши неизбежны. Россия имеет право на нашу поддержку в этом вопросе. <…> Более того, я ожидаю, что советское правительство даст нам возможность действовать совместно с ним в разрешении польской проблемы и что мы не станем свидетелями печального зрелища двух конкурирующих правительств в Польше: одного, которое признавал бы Советский Союз, и второго, за которое выступали бы западные державы. Я полон надежды, что господин Миколайчик, достойный преемник генерала Сикорского, человек, явно желающий дружеского взаимопонимания с Россией, а также его коллеги смогут в ближайшем времени возобновить переговоры на высоком уровне в Москве, прерванные несколько месяцев назад. Я не без оснований тешу себя надеждой и даже убежден, что может быть достигнут позитивный результат и может быть создано объединенное польское правительство, заслуживающее доверия трех великих держав и обеспечивающее Польше условия для существования сильного, суверенного и независимого государства, что все три державы объявляли своей целью…
Зная Советскую Россию, я не разделял оптимизма Черчилля по поводу возможности договориться с ней относительно Польши. Знал, что не может быть и речи о суверенитете и государственной независимости в сфере советского влияния. Я понимал, что Черчилль, третий раз подчеркивая свое доверие премьеру Миколайчику, старается, с одной стороны, укрепить его позицию на переговорах в Москве, с другой — повысить его авторитет у поляков, чтобы с его помощью получить согласие Польши на удовлетворение советских требований.
30 сентября 1944 года Президент Речи Посполитой снял генерала Соснковского с поста Верховного Главнокомандующего. Генерал Соснковский в своем прощальном обращении к солдатам сказал:
«…Польский солдат! Проливая кровь и идя на жертвы, ты даешь в руки своему правительству все, что вооруженные силы могут дать для защиты интересов Речи Посполитой. Мы хорошо понимаем: не для того в сентябре 1939 года наш народ первым оказал сопротивление немцам, не для того фьорды Норвегии, пески Африки, горы Италии, поля Франции, равнины Бельгии и Голландии были свидетелями наших сражений, не для того Варшава борется среди руин и пожаров, чтобы в конце этой войны от Польши требовали пожертвовать своей землей, а также правами суверенитета, которыми она обладала, встав пять лет назад вместе с союзниками на отпор агрессии…»
2 октября я выслал телеграмму Президенту Речи Посполитой, в которой среди прочего писал:
«Докладываю: по возвращении в корпус я обнаружил, что отставка генерала Соснковского трактуется всеми бойцами как уступка в пользу Советов. Этому способствовали не только постоянные советские нападки, но и высказывания прессы, как британской, так и нашей. <…> Беспокоясь о духе и единстве корпуса, сообщаю, что солдаты не допускают даже мысли о возможности создания в Польше правительства под советской оккупацией; это означало бы участие в нем предателей страны и советских агентов. Все прекрасно помнят аналогичное состояние дел в Литве, Латвии и Эстонии, с вниманием следят за событиями, происходящими в настоящее время в Румынии, Болгарии и Югославии. Солдаты выражают глубокую веру в Господина Президента, в котором видят олицетворение достоинства Речи Посполитой и защитника суверенитета, независимости и целостности Польши. Они глубоко верят, что Господин Президент не допустит дальнейших уступок, ведущих к капитуляции. Солдаты глубоко верят в британскую и американскую дружбу, и в то же время не верят Советам, решительно отбрасывая возможность вмешательства агентов советского правительства, игра и истинные цели которого слишком хорошо известны».
В этот же самый день, 2 октября, Президент Речи Посполитой назначил Верховным Главнокомандующим генерала Бура-Коморовского, командующего Армией Крайовой, сражающейся в Варшаве. 3 октября пополудни было оглашено следующее сообщение генерала Бура-Коморовского:
«Варшава пала, исчерпав все жизненные силы и средства борьбы, на 63-й день героического выступления против неизмеримо превосходящих сил противника. 2 октября в 20:00 стрельба в Варшаве умолкла».
Отношение России к восстанию в Варшаве
Россия имела возможность и намеревалась взять Варшаву в начале августа 1944 года. У Красной Армии было примерно трехкратное превосходство по числу крупных соединений на советско-германском фронте в Польше. В послед-них числах июля советские войска занимают пункты, расположенные восточнее Варшавы: Седлице, Луков, Минск Мазовецкий, Раджимин, Воломин, Отвоцк (некоторые из них находятся на расстоянии нескольких десятков километров от Варшавы), доходят до Вислы и переправляются через нее южнее Варшавы.15
29 июля 1944 года московское радио передает на польском языке сообщение:
«Призыв к Варшаве. Боритесь с немцами! Варшава уже без сомнения слышит грохот орудий в битве, которая вскоре принесет ей освобождение. <…> Пробил час действий для Варшавы, которая никогда не сдавалась и никогда не прекращала борьбы. <…> Нельзя забывать, что лавина гитлеровского отступления может поглотить все, что не будет спасено вашими действиями, активной борьбой на улицах Варшавы, в домах, на фабриках, складах мы не только приближаем минуту окончательного освобождения, но и сохраняем народное достояние и жизнь наших братьев».
На следующий день советская радиостанция им. Костюшко передает на польском языке:
«Варшава содрогается от залпов орудий. Советские войска усиленно наступают и уже приближаются к Праге.16 Приближаются, чтобы принести вам свободу. Немцы, отступающие из Праги, будут стараться обороняться в Варшаве. <…> Жители Варшавы! К оружию! <…> Ударьте по немцам. <…> Пусть миллион жителей Варшавы станет миллионом солдат, которые прогонят немецких оккупантов и завоюют свободу».
Россия хотела, чтобы восстанием в Варшаве руководили коммунистические элементы, хотела использовать ненависть поляков к немецким оккупантам и создать видимость, что население столицы приветствует русских как освободителей и признает «Люблинский комитет» своей государственной властью.
1 августа в Варшаве вспыхнуло восстание против немцев. С первой минуты было ясно, что численность прокоммунистических элементов среди польского населения ничтожно мала и они не способны сыграть серьезной роли. Несмотря на пятилетний страшный террор, польский народ остался хозяином на своей земле. Армия Крайова взялась за оружие, чтобы бороться за свободную Польшу, а не для того, чтобы немецкая оккупация сменилась русской.
В течение первых дней восстания Армия Крайова, почти безоружная, занимает около двух третей столицы. Одновременное наступление советской армии с востока могло бы привести к быстрому освобождению Варшавы от немцев. Наступление немецких танковых частей в направлении на Седлице в начале августа могло задержать освобождение Варшавы, но не помешать ему.
Однако, когда Россия поняла, что восставшие борются за свободную Польшу, продвижение Советской армии на запад остановилось. Над Варшавой перестали появляться советские самолеты. С территорий под Варшавой, занятых советскими войсками, не поступает никакой помощи повстанцам. Самолеты с оружием и боеприпасами, взлетающие с западных баз, должны преодолевать около 1250 км в одну сторону. Россия не дает согласия на посадку этих самолетов на ее территории, рассчитывая, что без ее помощи восстание в скором времени будет подавлено немцами.
Немцы вводят в борьбу против повстанцев новые части и мощную технику: танки, артиллерию, авиацию. Они стремятся чудовищными методами задавить восстание. Несмотря на это, расчеты России на быстрое подавление восстания не оправдываются. Варшава без оружия и без помощи борется в течение многих недель. Героическая борьба Варшавы вызывает удивление всего мира; к сожалению, это не приводит к достаточно активным действиям в ее поддержку. Растет только возмущение позицией России, которая не только сама не помогает повстанцам, но еще и мешает Западу оказывать помощь.
После шести недель одинокой борьбы Варшавы, когда подавление восстания немцами становится очевидным, Россия решается оказать помощь. Оказать, но почему-то не самым результативным способом. Советские войска занимают 14 сентября Прагу; советская артиллерия и авиация начинают поддерживать повстанцев; советские самолеты сбрасывают оружие и продовольствие. Но советские войска не предпринимают решительного удара на Варшавском фронте. Количество проведенных советскими самолетами сбросов значительно меньше, чем это сделали самолеты с Запада, несмотря на очевидную диспропорцию в отдаленности авиационных баз. Советская помощь, запоздавшая и недостаточная, не оказывает воздействия на дальнейший ход событий в Варшаве.17Восстание подавлено.
Россия не хотела помочь повстанцам, с которыми вынуждена была бы вести переговоры как с хозяевами на своей земле. Уничтожение немцами во время подавления восстания польских независимых вооруженных сил отвечало целям ее политики. Она предпочитала несколькими месяцами позже занять Варшаву, превращенную в безлюдные развалины, и посадить в столице навязанное ею правительство.
Если август 1944 года был месяцем максимальных польских военных усилий и в сердцах солдат ожили надежды на быстрое возвращение домой, то октябрь того же года похоронил эти надежды. Варшава пала. Верховный Вождь генерал Бур-Коморовский разделил судьбу своих солдат и пошел вместе с ними в немецкий плен.
На фланге 8-й британской армии,
рядом с армией американской
Осенью 1944 года военная ситуация в Европе выглядела следующим образом.
Силы союзников на западе после высадки в Нормандии и в южной Франции в ходе наступления заняли Бельгию, Люксембург и почти всю Францию.
На востоке Россия заняла Финляндию18, Латвию и Литву, дошла до границы с Восточной Пруссией, а в Польше — до Вислы в ее среднем течении. Дальше, на южном направлении, после взятия Румынии Советская армия вступила в Югославию и Чехословакию.
Воздушные силы союзников систематически обращали в развалины немецкие города.
На
итальянском фронте 5-я американская армия, продвигаясь от Флоренции на Болонью,
с тяжелыми боями взяла 21 августа перевал на севере Апеннин, но дальнейшее ее
продвижение было остановлено немецкими частями.
8-я британская армия, действуя на адриатическом
побережье, после тяжелых боев в районе Римини в конце
сентября форсировала реку Рубикон.
В результате осенних дождей грунт размок и вода в реках поднялась, что значительно затрудняло передвижение в приморской зоне. Поэтому командование 8-й армии, чтобы разрядить ситуацию на приморском участке, решило направить 2-й корпус на западный фланг своего фронта для создания противнику угрозы окружения. Польский корпус продвигался по гористой и бездорожной местности, которая понижалась к северу, переходя в долину Ломбардии. Горные хребты с крутыми склонами разделены ущельями, в которых текут бурные потоки воды. Здесь нет многолюдных поселений. Сеть дорог весьма редкая. В основном это протоптанные мулами узкие тропки, которые или проходят по острому хребту, или вьются зигзагами по крутому склону горы. С востока соседом корпуса была 10-я индийская дивизия 5-го британского корпуса. Западнее начинались позиции 5-й американской армии. Против корпуса действовали 365-я и 305-я части немецкой гренадерской дивизии. Направление действий корпуса шло по оси Санта-София — Галеата — Форли. Задача заключалась прежде всего в освобождении дороги от Сан-Пьеро-ин-Баньо до Рокка-Сан-Кашано, что должно было облегчить связь между 8-й и 5-й армиями, а затем предстояло захватить высоты южнее Форли и создать угрозу возможности отступления противника, который действовал против 5-го корпуса в районе Чезены.
В полосе наступления имелась единственная дорога Биббьена — Галеата, которая здесь разветвлялась по двум направлениям: на Чивителла — Мельдола и на Страда — Предаппио — Фьюмана. Поскольку дорога на Фьюману идет под углом к направлению нашего наступления, ею нельзя было воспользоваться и наступление шло по бездорожью горного массива. Концентрирование сил корпуса, прикрываемое группированиями 1-й британской бронетанковой дивизии, началось 11 октября. Операцию должна была начать 5-я кресовская пехотная дивизия, а после, по мере расширения ее фронта, в действие вступала 3-я карпатская стрелковая дивизия.
5-ю дивизию усиливал 4-й бронетанковый полк и поддерживал огонь шести артиллерийских полков, в том числе трех британских полков тяжелой артиллерии. Задачей дивизии было захватить Монте-Гроссо, лежащий южнее, и Монте-Пьеро, расположенный севернее дороги Страда — Предаппио.
Наступление началось вечером 17 октября 1944
года. Немцы, которые не знали о прибытии польских частей, были застигнуты врасплох.
22 октября были заняты Монте-Гроссо и плацдарм на
реке Рабби возле Страды. До 26 октября 5-я дивизия
продвинулась далее намеченных целей, занимая возвышенности Мирабелло
и Коломбо. Сражаясь в тяжелых горных условиях, дивизия в течение девяти дней
продвинулась вперед на 20 км. Все снабжение осуществлялось по
одной-единственной разбитой дороге: сначала боеприпасы
и продовольствие перегружали на джипы, а потом на мулов, на которых их
развозили по подразделениям. Немцы, отступая под натиском корпуса, оставили
оборону на реке Савио и 24 октября отошли к Ронко.
«Мои искренние поздравления, — писал командующий 8-й армией генерал Мак-Крири в телеграмме от 26 октября, — командирам и бойцам по случаю занятия в столь сложных условиях хребта Монте-Мирабелло — Монте-Коломбо. Корпус показал решительность и стойкость при преодолении всех препятствий и продвижении вперед в очень плохих погодных условиях».
В дальнейшем, 27 октября, 5-я дивизия заняла Предаппио, город, в котором родился Муссолини, и удержала его, несмотря на многократные контратаки неприятеля.
Вышеупомянутые успехи поляков помогли 26-й бронетанковой бригаде практически без сопротивления занять узел Рокка-Сан-Кашано и открыли дорогу для наступления на Фаэнцу.
В качестве следующей задачи корпус получил приказ выполнить глубокий обход района Форли с юго-запада, чтобы, заняв высоты Каминате, облегчить выход южного фланга 5-го корпуса из района Мелдолы в нижнее течение реки Рабби. Дальнейшим наступлением по оси Рокка-Сан-Кашано — Монте-Треббьо — Санта-Лючия корпус должен был перерезать дорогу № 9 между Форли и Фаэнцей. Основной удар в направлении на Санта-Лючия наносила 3-я дивизия, поддерживаемая 2-й бронетанковой бригадой и всей артиллерией корпуса. 5-я дивизия должна была прикрыть восточный фланг 3-й дивизии, а также направить на Довадолу часть своих сил.
После взятия 1 ноября возвышенностей Каминате, 3-я дивизия концентрируется 5 ноября в районе южнее Монте-Кьода. 6 ноября начинается наступление, которое сначала развивалось неожиданно быстро. Несмотря на дальнейшие трудности, 8-го числа дивизия захватывает Монте-Треббьо и Гаттоне. Одновременно 12-й уланский полк достигает населенного пункта Довадола, где выходит на соединение с наступающими с другой стороны частями 5-й дивизии.
Для выхода к реке Монтоне 5-й дивизии требовалось занять ряд населенных пунктов. Ее части 8 ноября заняли Довадолу, а 12-го форсировали реку под Пьяве-Салютаре и Кастрокаро и дошли по ее западному берегу до Баньоло.
Эти наступательные действия 2-го корпуса выявили в то же время трудное положение 8-й армии. А именно, 25 октября 5-й британский и 1-й канадский корпуса безуспешно атаковали немецкие позиции над рекой Ронко. Затем 5-й британский корпус перешел реку под Форли, но встретил сильное сопротивление противника. Одновременно ливневые дожди просто уничтожили восстановленные с таким трудом дороги, и наступление увязло. Успехи 2-го корпуса создали угрозу для обороны неприятеля на восточном берегу Монтоне, оживляя инициативу 8-й армии. 7 ноября 5-й корпус вновь начинает наступление и два дня спустя занимает Форли.
В начале осенней операции перед фронтом 8-й армии находились девять немецких дивизий. В конце октября их осталось только семь. Остальные части немцы перебросили на западный участок фронта для обороны Болоньи, на которую со стороны Монте-Гранде наступала 5-я американская армия. С уменьшением числа дивизий на фронте изменяется и немецкая тактика. Они уже не удерживали оборону всеми силами, лишь старались задержать наше наступление, проводя при этом контратаки. Примерами этому могут служить внезапные удары немцев на занятый 5-й дивизией Предаппио, а также на плацдармы, захваченные 5-м корпусом на реке Ронко.
Сражение за Фаэнцу
В соответствии с планом захвата Фаэнцы, 5-й британский корпус должен был по-прежнему наступать вдоль дороги № 9, а 2-й польский корпус — вдоль оси Кастрокаро — Конверселле — Санта-Лючия. Противник, укрепившийся на высотах Баньоло — Кастеллачиo, занимал господствующее положение не только над направлением наступления 2-го корпуса, но и над дорогой № 9. Поэтому прежде всего было необходимо выбить его с этих высот.
На первом этапе наступления 5-я дивизия должна была занять хребет Баньоло, находясь в контакте с соседней 46-й британской дивизией, чтобы создать плацдарм для дальнейших действий. На следующем этапе планировались наступление 3-й дивизии по оси Монте-Фортино — Санта-Лючия и отход 5-й дивизии в резерв. Кроме дивизионной артиллерии наступление поддерживали четыре полка тяжелой артиллерии.
На рассвете 13 ноября 5-я дивизия начала наступление. На другой день она заняла Черрето, господствующую высоту хребта Баньоло, после чего освободила от неприятеля весь хребет. В ночь с 16-го на 17 ноября дивизия вместе с частями 3-й дивизии наносит удар по следующему объекту — Фортино — и занимает его после тяжелого шестичасового боя, но мощное контрнаступление противника, поддержанное танками, отбрасывает наши части назад.
С 18 ноября дальнейшие активные действия приняла на себя 3-я дивизия, которая в это время заняла районы Монте-Казоле и Сан-Савино и перешла на плацдарм, подготовленный для нее 5-й дивизией. Задачей дивизии было наступление на Фортино и Риччи для поддержки действий 5-го корпуса вдоль северной стороны шоссе № 9.
Наступление 3-й дивизии началось 21 ноября. Штурмуя каждый дом, подвалы развалин, отбивая контратаки, бойцы дивизии заняли Монте-Фортино и, продвигаясь дальше на север, ряд хребтов. 23 ноября дивизия заняла Бьяджо и расположенное далее взгорье Риччи. В последующие дни дивизия продвигалась, не встречая врага ни на севере, ни на западе, и вошла в соприкосновение с противником только в районе Бризигеллы.
Наступление 5-го британского корпуса первоначально встретило мощное сопротивление противника. Только после занятия 3-й дивизией Фортино и расположенных севернее горных хребтов британцам удалось отбросить врага за реку Ламона.
В конце ноября фронт 8-й британской армии значительно продвинулся вперед. На восточном фланге 1-й канадский корпус достиг Равенны и перешел реку Ламона западнее города. Пятый британский корпус также форсировал эту реку и вошел в предместья Фаэнцы. 13-й корпус, позиции которого находились западнее польского корпуса, занял южные склоны Монте-делла-Сьепе и далее на запад: через Касола-Вальсенио — Монте-Спадоне до Монте-Гранде, где уже начинался фронт 5-й американской армии.
Было очевидным, что ни угроза удара с юга, ни подход 5-го британского корпуса к предместьям Фаэнцы недостаточны для взятия этого города. Немецкая оборона была настолько мощной, что было необходимо совершить более глубокий обход с запада, чтобы 5-й корпус получил возможность продвигаться вперед.
Над
территорией будущего сражения господствовали две высоты: на участке 2-го
польского корпуса — Сан-Ринальдо, на участке соседней
46-й британ-ской дивизии — Пидеура. Прежде всего,
нужно было взять эти высоты. Наступление должна была начать 3-я дивизия в
направлении на Монтеккио — Сан-Ринальдо
— Сан-Джорджио — Казетте
(на север от Монте-Казацца). С юго-запада дивизию
прикрывал отряд из Майеллы, развивая наступление на Монте-Ронатана. Продвижение 3-й дивизии в значительной
степени зависело от успехов правого соседа — 46-й британской дивизии. Она
должна была взять высоту Пидеура, огонь, ведшийся
неприятелем с этой высоты, блокировал наступление 3-й дивизии. Дальнейшие
действия 5-го корпуса планировались
в направлении на Кастель-Болоньезе, а 2-го польского
корпуса — на Имолу.
Вечером 3 декабря вновь началось наступление. К утру была занята возвышенность Монеккио, а после дня выжидания, в ночь с 4-го на 5 декабря — хребет Ринальдо. Дальнейшее продвижение польских частей я вынужден был при-остановить в связи с осложнившимся положением на других участках фронта.
От соседей поступали вызывающие беспокойство сведения. Немцы нанесли удар по 1-му канадскому корпусу, который 4 декабря занял Равенну и пытался форсировать Ламону возле Русси. На участке 5-го корпуса появились немецкие танки, как сообщалось, типа «Тигр». В районе Пидеуры шли упорные контратаки недавно введенной в боевые действия 90-й немецкой гренадерской бронетанковой дивизии.
Положение улучшилось после того, как 6 декабря 25-я индийская бригада взяла Пидеуру и смогла удержать ее, отбивая все контратаки противника. 11 декабря 10-я индийская дивизия сменила 46-ю британскую дивизию.
15 декабря второй этап этого наступления начинает 3-я дивизия. При мощной поддержке артиллерии части дивизии занимают Сан-Джорджио и штурмом берут Бьяно. До 16 декабря сопротивление противника в районе Реина было полностью подавлено. За главную цель наступления — хребет Коллина — Казетте — 3-я дивизия вела одно из самых своих тяжелых и кровопролитных сражений в Апеннинах. Несмотря на отчаянное сопротивление и контратаки противника весь хребет был занят к вечеру 16 декабря. Части из района Реина заняли 17-го Лимизано и Вилла-Сан-Джорджио.
Группа из Майеллы, которая прикрывала 3-ю дивизию с юго-востока, за-хватила Монте-Маура и оттеснила неприятеля на северо-запад.
10-я индийская дивизия заняла хребты Пергола и Варнелли на север от Пидеуры. Новозеландская дивизия перерезала шоссе № 9 западнее Фаэнцы и 16 декабря вошла в этот город. В конце декабря 8-я армия форсировала реку Сенио.
Бои, которые вел 2-й польский корпус в Эмилианских Апеннинах, были повседневным трудом солдата. Солдата, который, карабкаясь по горам или увязая в грязи, сражался, наступая и оттесняя противника, и без эффектных побед, тем не менее, добросовестно исполнил свой долг.
Потери корпуса в этих боях составили: 42 офицера и 627 рядовых убитыми; 182 офицера и 2630 рядовых ранеными.
Командующий 8-й армией генерал Мак-Крири 17 декабря писал:
«Мои поздравления Вам, Господин Генерал, и 3-й карпатской дивизии по случаю успешных действий в условиях сложной местности, которые позволили нанести неприятелю большие потери и отбросить его за линию реки Сенио. Преодоление горных хребтов во время этого наступления при практически полном отсутствии дорог было нелегкой задачей. Саперы и пехота достойны наивысшей похвалы. Действительно хорошая работа».
Да, дела на фронте шли хорошо, но в это же время дипломатические действия союзников в интересах Польши были менее успешными.
Миколайчик снова в Москве
В октябре и ноябре 1944 года до нас доходила информация, что в связи с американско-британско-российскими договоренностями в Тегеране давление на Польшу продолжается и проявляется со всей остротой.
Поляки, ведущие вооруженную борьбу с немцами, были одновременно в состоянии конфликта с Советской Россией, и у них были претензии, или даже больше чем претензии, к Великобритании и Соединенным Штатам по поводу отсутствия с их стороны поддержки Польши в отношении России. В результате этого нам приписывали особую склочность и скандальность. Но справедливо ли?
Польша была первой страной, на которую немцами было совершено нападение. В отличие от других стран, оккупированных Германией, Польша не пошла ни на какую форму сотрудничества с захватчиками, наоборот — создала самую сильную в этой войне подпольную армию. Польские Вооруженные силы за пределами страны боролись против немцев рядом с союзными войсками на всех фронтах. Но в результате этой войны Польша должна была потерять половину территории, а оставшейся части страны чужая держава собиралась навязать удобное ей правительство.
Такой итог войны мы считали катастрофой и поэтому мы старались приложить все усилия, чтобы наша страна избежала этой участи.
С 9-го по 18 октября премьер Черчилль и министр Иден были в Москве. 10 числа поступило сообщение, что представители польского правительства в Лондоне приглашены в Москву на совещание. В тот же день вылетели из Лондона, а 12 октября прибыли в Москву премьер Миколайчик, министр Ромер и председатель Национального совета Грабский, те самые, которые в конце июля — начале сентября были в Москве и вернулись ни с чем.
13 октября во второй половине дня состоялось двухчасовое совещание, в котором участвовали Сталин, Молотов, советский посол в Лондоне Гусев, Черчилль, Иден, британский посол в Москве Кларк Керр, Миколайчик, Ромер и Грабский, а также в качестве наблюдателя — посол Соединенных Штатов в Москве Гарриман.
Премьер Миколайчик напомнил о содержании меморандума польского правительства от 29 августа 1944 года. Как мы помним, в нем он проводил две главные мысли: 1) польское правительство не принимает линию Керзона за основу границы, но соглашается на временную демаркационную линию, проходящую восточнее Львова и Вильно и отделяющую на время войны зону польского администрирования от советской; 2) сразу после освобождения Варшавы эмиграционное правительство из Лондона прибывает в Польшу, где и будет создано новое правительство из представителей пяти партий, то есть из четырех, входящих в правительство, и коммунистов.
Но Сталин в первом же своем выступлении заявил:
«В польском меморандуме есть два важных недостатка, которые могут свести на нет возможность достижения договоренностей. Первый — это игнорирование Комитета Национального Освобождения. Как можно игнорировать этот факт и закрывать глаза на реальность? Второй недостаток заключается в том, что меморандум отрицает установление восточной границы Польши на основании линии Керзона. Если господа хотят нормальных отношений с советским правительством, то могут этого достичь не иначе, как только признав линию Керзона за основу границы».
С самого начала переговоров Сталин ни на йоту не отступил от этих двух советских требований: 1) признание линии Керзона в качестве восточной границы; 2) создание правительства в Польше на основе «Люблинского комитета».
Черчилль в конце этого дня заседаний пробовал так сформулировать решение проблемы границы: принятие границы Керзона де-факто восточной границей Польши с правом окончательного обсуждения этого вопроса на мирной конференции.
Сталин встал и заявил:
«Чтобы вопрос был полностью ясен и чтобы не было между нами никаких недомолвок, я со всей определенностью заявляю, что советское правительство не может принять формулировки Премьера Черчилля относительно линии Керзона (здесь Черчилль жестом выразил разочарование и бессилие). Я должен с нашей стороны внести поправку: следует принять линию Керзона как основу будущей советско-польской границы».
Таким образом, Россия требовала от Польши отказа от половины территории решительно и без учета в этом вопросе мнения будущей мирной конференции.
Под конец совещания Молотов затронул вопрос договоренностей в Тегеране.
«Молотов: Я хотел бы добавить несколько слов о том, что было предметом обсуждения проблем Польши в Тегеране. В эту минуту здесь присутствуют все участники того совещания за исключением Президента Рузвельта. Я хотел бы напомнить, о чем он говорил, и если я допущу какую-либо неточность, надеюсь, что присутствующие меня поправят. Насколько я помню, Президент Рузвельт сказал, что он полностью согласен с линией Керзона и считает ее справедливой границей Польши и Советского Союза, но считает, что в настоящее время не следовало бы это его мнение разглашать. На основании этого мы можем утверждать, что линия Керзона отвечает не только позиции советского правительства, но она является выражением общего взгляда всех трех союзных держав по этому вопросу. Мне хотелось это подчеркнуть, так как господин Миколайчик апеллировал к позиции всех трех держав.
Миколайчик: А мог бы я узнать, что было решено в Тегеране относительно западных границ Польши?
Молотов: Там было высказано мнение, что граница по линии Одера может считаться справедливой. Не помню, чтобы кто-нибудь высказывал какие-либо возражения.
Черчилль: Я тоже выразил согласие.
Иден: В Тегеране по этому поводу было сказано, что новая граница Польши на западе будет простираться в сторону Одера так далеко, как того захотят поляки. (Все подтверждают.)
Черчилль: В Восточной Пруссии территория, предназначенная для Польши, простирается от Кенигсберга на запад и юг. Могло бы при таких условиях новое объединенное правительство Польши признать восточную границу по линии Керзона де-факто, с условием окончательного обсуждения этого вопроса на мирной конференции? Подчеркиваю, что я еще не имел возможности обсудить эту мою позицию с советским правительством.
Миколайчик: Я не уполномочен делать такое заявление.
Черчилль: Гданьск со всей очевидностью значит для Польши не меньше, чем Львов.
Сталин: Среди нас, русских, есть мнение отдать Польше не только Гданьск, но и Щецин.
Черчилль: Согласен».
В выступлении Молотова поразительным было упоминание о позиции Президента Рузвельта в Тегеране в отношении линии Керзона, то есть подтверждение тому, что Соединенные Штаты, Великобритания и Россия уже приняли согласованное решение по этому вопросу. В связи с этим хочется спросить: чего стоят апелляции Польши к мнению других держав?
Поэтому министр Ромер 16 октября посетил посла Гарримана и вручил ему письмо Премьера Миколайчика следующего содержания:
«Из заявления г. Молотова во время встречи 13 октября
я с большим удивлением узнал, что во время конференции в Тегеране представители
трех великих держав окончательно пришли к соглашению о принятии линии Керзона
в качестве границы между Польшей и Советским Союзом. В связи с этим я хотел бы
напомнить, что во время бесед, которые я имел честь
вести с Господином Президентом в Вашингтоне в июне 1944 года, он сказал мне,
что только Маршал Сталин и Премьер Черчилль согласились на линию Керзона. Президент особенно подчеркнул, что политика
правительства Соединенных Штатов направлена против территориальных решений до
окончания войны. Президент сказал, что во время конференции в Тегеране он ясно
заявил, что конфликт польско-советский не должен решаться на основе так
называемой линии Керзона, и заверил меня, что в
нужное время поможет Польше получить Львов, Дрогобыч
и Тарнополь, а также Восточную Пруссию вместе с
Кенигсбергом и Силезию. С другой стороны, Президент выразил мнение, что Маршал
Сталин не согласится на возвращение Польше Вильно.
Я буду очень признателен Господину Послу за помощь в выяснении этих недоразумений в таких важных для Польши вопросах».
Посол Гарриман, который собирался через несколько дней вылететь в Вашингтон, подтвердил, что Молотов неточно представил позицию Президента, и согласился передать письмо и прояснить этот вопрос.
И в то же время все попытки достигнуть договоренности разбивались о советское упорство. Премьер Черчилль в течение 14-го и 15 октября весьма энергично, не гнушаясь угрозами, требовал от Премьера Миколайчика и сопровождающих его лиц уступок. За это время четыре раза была изменена британская формулировка договоренности, и 16 октября во второй половине дня Черчилль отправился на беседу со Сталиным.
Каков был результат?
Вечером этого же дня Черчилль сообщил, что Сталин требует очередных изменений в британской формулировке соглашения:
1) в выражении «В знак готовности к достижению соглашения польское правительство принимает линию Керзона как демаркационную линию между Польшей и СССР» вместо «демаркационную линию» — «основу границы»;
2) вместо формулировки «Постановляется, что польское правительство Национального Единства под руководством премьера Миколайчика будет незамедлительно создано на территориях, уже освобожденных Советской армией» — «Постановляется, что польское правительство Национального Единства, в соответствии с договоренностью, достигнутой между польским правительством в Лондоне и Комитетом Национального Освобождения в Люблине, будет незамедлительно создано на территориях, уже освобожденных Советской армией».
Одним словом, Сталин переделывал каждое британское предложение, возвращая все обратно к своим первоначальным формулировкам.
Оказалось, что после Тегерана Черчилль не смог заставить русских отступить хотя бы на шаг от их требований, поэтому он решил, что следует прервать эти переговоры, а Миколайчик, Ромер и Грабский должны вернуться в Лондон без каких-либо достигнутых результатов.
Председатель Грабский 15 октября в разговоре один на один с Молотовым просил Советы отдать Польше только Львов и нефтяное месторождение. Молотов отказал. Премьер Миколайчик, прощаясь 18 октября со Сталиным, также в разговоре один на один просил о том же самом. Сталин отказал.
В разговоре премьера Миколайчика с Берутом, главой комитета, водворенного в Польше Россией, 17 октября основное заявление Берута прозвучало так:
«Мы взяли на себя ответственность за демократизацию Польши, и поэтому мы должны иметь в правительстве большинство».
Когда в Лондоне говорили о создании правительства из представителей пяти партий, из которых одна была коммунистической, то понимали, что реальная позиция России выражается этим высказыванием Берута: у коммуни-стов должно быть большинство.
19 октября из Москвы улетели Черчилль и Иден, а на другой день — Миколайчик, Ромер и Грабский.
Вернувшись в Лондон, Миколайчик доложил о результатах переговоров в Москве 24 октября на заседании Совета министров, а 27-го — на закрытом собрании Национального совета, где в заключение своего выступления подвел итог:
«Мы имеем дело с жесткой реальностью. Без признания линии Керзона и уважения — скорее формального, чем действительного, — советского престижа в вопросе Комитета Национального Освобождения, мы не в состоянии урегулировать польско-советские отношения. Хуже всего, что по вопросу восточных границ мы имеем против себя совместный советско-британский фронт при пассивной, как всегда, позиции Соединенных Штатов. Мы должны определить свое отношение к этому. У меня не создалось впечатления, что Советы стремятся связать себя определенными обязательствами в договоренностях с Польшей; скорее этого требует от них Лондон, который стремится к урегулированию польско-советских отношений. Тем не менее могу сказать, что атмо-сфера во время нашего пребывания в Москве и реакция советской прессы были значительно более благожелательные, чем во время предыдущего визита.
Конечно, для нас не может быть безразличным следующее:
1) в случае согласия с линией Керзона мы получаем официальные обязательства и гарантии со стороны Великобритании и Советов признания за Польшей следующих территорий: Восточной Пруссии (за исключением Кенигсберга), Гданьска, Щецинского Приморья до Одера и дальше территорий на юг по Одеру, а также всей Силезии (позиция Соединенных Штатов в этом вопросе еще требует уточнения);
2) в случае достижения согласия и создания нового правительства это правительство приняло бы административное руководство страной, а советское правительство, со своей стороны, подписало бы обязательство не вмешиваться во внутренние дела Польши;
3) в этом случае были бы достигнуты условия для подписания договора о дружбе и взаимопомощи, а также соглашений, касающихся возвращения имущества, освобождения арестованных и т. д.;
4) возникла бы возможность пересмотреть и продлить польско-британский договор о взаимной помощи от 25 августа 1939 года на период действия советско-британского договора от 26 мая 1942 года, заключенного на двадцать лет.
Это вопросы важные, особенно если бы они были разрешены до освобождения остальной территории Польши и начала широких репрессий в случае неудачных действий Комитета, угрожающих новым кровопролитием и осложнениями, последствий которых невозможно предусмотреть.
Господа, я представил вам существующее положение дел.
Заявляю, что я не принял на себя никакого обязательства, отдавая себе отчет как в ответственности, так и в необходимости принятия совместных решений, от которых зависит будущее нашей страны и ее независимость.
Господа, прошу вас обдумать ситуацию со всей ответственностью, и своим мнением, своим советом указать дорогу, которую следует выбрать в этот решающий и исторический для Польши момент».
Совет министров начал обсуждение результатов переговоров в Москве 30 октября. В связи с появившимися сомнениями обратились к британскому правительству с рядом вопросов. Эти вопросы обсуждались британским Советом министров 31 октября; из полученного 2 ноября ответа следовало:
1) согласие Польши на восточную границу по линии Керзона должно быть немедленным и окончательным; относительно западных границ поддержка британского правительства будет оказана только при рассмотрении этого вопроса на мирной конференции; 2) британское правительство склонно гарантировать независимость польского государства только совместно с советским правительством.
Вечером того же дня Черчилль в разговоре с Миколайчиком, Ромером и Рачинским потребовал в весьма острой форме от польского правительства немедленного ответа. На другой день, 3 ноября 1944 года, Совет министров, рассматривая представленный премьером и согласованный с министром Ромером проект, единогласно принял следующее постановление:
«Первым обязательным условием, выдвинутым польскому правительству на конференции в Москве, от принятия которого ставится в зависимость возможность достижения польско-советского соглашения, является требование немедленного признания так называемой линии Керзона как основы польско-советской границы.
Приняв во внимание, что, вопреки основополагающей сути и формально-правовой стороне вопроса, польское правительство должно было бы, не имея права дождаться конца войны и мирной конференции, принять немедленно и безоговорочно новую границу на востоке;
что в то же время окончательное установление и утверждение границ Польши на западе и севере должны наступить только в рамках мирного договора;
что независимость, суверенитет и территориальная целостность в новых границах не могут в настоящий момент полностью и надолго гарантироваться основными союзными державами;
что правительство Соединенных Штатов не имело до сих пор возможности выработать свою позицию по этим вопросам, польское правительство, признавая насущную необходимость достижения польско-советского соглашения, горячо этого желая и не отказываясь от необходимых для этого усилий, не видит возможности дать согласие на условия, выдвинутые на конференции в Москве, и обращается с просьбой вновь рассмотреть в ближайшем будущем всю совокупность вопросов с участием трех главных союзных государств и польского правительства».
Об этом постановлении сразу же вечером 3 ноября было сообщено Foreign Office, а после разговора 6 ноября Миколайчика, Ромера и Рачинского с Иденом, который только что вернулся с Ближнего Востока, было решено ждать, что скажет Рузвельт, занятый в это время выборами.
Премьер Миколайчик еще 26 октября обратился к Президенту Рузвельту, представив ему те проблемы, в которые упирались переговоры в Москве. Он выразил надежду, что Президент обсудит эти проблемы со Сталиным, особенно вопрос о Львове и нефтяном месторождении.
22 ноября посол Гарриман по пути из Вашингтона в Москву вручил Миколайчику письмо Президента Рузвельта:
«Я постоянно размышлял над проблемами, которые стоят перед Вами в Вашем стремлении найти наилучшие пути урегулирования польско-советских отношений, а особенно над теми вопросами, которые Вы сформулировали в своем письме от 26 октября. Я поручил послу Гарриману, который передаст Вам это письмо, обсудить с Вами вопрос о Львове.
Я предпочел бы отложить выработку американской позиции до общего по-слевоенного урегулирования в Европе, но я понимаю Ваше желание срочно получить информацию о позиции Соединенных Штатов. Поэтому ниже я излагаю в самой общей форме основы позиции нашего правительства — в надежде, что они окажут помощь в Вашем трудном задании.
1. Правительство Соединенных Штатов недвусмысленно высказывается за создание сильного, свободного, независимого польского государства и за неограниченное право польского народа создать в соответствии с собственной волей внутренний строй в стране.
2. Что касается будущих границ Польши, то, если будет достигнуто соглашение польского, британского и советского правительств о границах, включая вопрос о возмещении Польше ущерба со стороны Германии, американское правительство не будет выдвигать возражения. Что касается вопроса гарантии правительством Соединенных Штатов каких-либо конкретных границ, я не сомневаюсь, что Вы понимаете, что наше правительство в соответствии с традиционной политикой не может дать гарантии каких-либо конкретных границ. Как Вам известно, правительство Соединенных Штатов прилагает усилия к созданию организации безопасности во всем мире, посредством которой Соединенные Штаты и другие государства-участники возьмут на себя ответственность за всеобщую безопасность, которая, конечно же, будет подразумевать стабильность установленных границ.
3. Если польское правительство и народ захотят в связи с установлением новых границ польского государства переселить национальные меньшинства на территорию Польши, а также с ее территории за границу, правительство Соединенных Штатов не будет возражать и поможет по мере возможности осуществить такое переселение.
4. Правительство Соединенных Штатов готово при условии предоставления законодательных полномочий помочь послевоенному восстановлению экономики польского государства в максимально возможных масштабах».
Относительно обращения Рузвельта к Сталину касательно Львова и нефтяного месторождения посол Гарриман сказал, что нельзя питать иллюзий, что такое обращение будет результативным, добавив, что в Вашингтоне выражалось сомнение, стоит ли подрывать авторитет Президента, рискуя получить отказ на это обращение. 23 ноября, в ходе второй встречи, Премьер Миколайчик сообщил послу Гарриману, что по согласованию с членами правительства он не будет просить об обращении Президента Рузвельта к Сталину в отношении Львова и нефтяного месторождения, так как члены правительства считают, что такое обращение, результативность которого сам посол считает сомнительным, являлось как бы отречением от остальных восточных территорий Польши, в особенности от Вильно. Гарриман повторил, что обращение Президента Рузвельта не имело бы шансов на успех.
Миколайчик сообщил Гарриману, что, ввиду того, что польские партии, за исключением Крестьянской «Стронництво Людове»19, к которой он сам принадлежит, высказались против каких-либо территориальных уступок, он не видит для себя возможности далее оставаться главой правительства.
Когда министр Ромер во время визита к послу Гарриману 24 ноября спросил, какую же позицию занял Президент Рузвельт в Тегеране в отношении так называемой линии Керзона, такую ли, о которой говорил Молотов на совещании 13 октября в Москве, посол Гарриман дал следующие объяснения:
«Перед самым выездом из Москвы Премьер Черчилль по согласованию с ним затронул этот вопрос лично в разговоре со Сталиным. Он заявил ему, что, несмотря на утверждения Молотова, нет впечатления, что Президент Рузвельт занял определенную позицию относительно линии Керзона в ходе переговоров в Тегеране, что он молча слушал дискуссию Черчилля со Сталиным на эту тему. Маршал Сталин с этим мнением согласился. Поэтому Президент Рузвельт вправе полагать, что он не выразил согласия на польскую границу по линии Керзона и не хочет связывать себя каким-либо обязательством на эту тему до окончания войны, разве что дело дойдет до соглашения между заинтересованными сторонами. Поэтому инцидент, вызванный высказыванием Молотова, можно считать исчерпанным, и больше не следует к нему возвращаться. Лично он, Гарриман, относит это на счет особого способа понимания советских государственных мужей, которые — он сам не раз в этом убеждался — склонны молчание, особенно если их это устраивает, трактовать как согласие, в то время как в Америке молчание не имеет такого значения, наоборот, является способом вежливо воздержаться от ответа».
24 ноября Миколайчик, не созывая Совета министров, подал Президенту Речи Посполитой прошение об отставке. Учитывая, что постановление Совета министров от 3 ноября по представлению Миколайчика было принято единогласно и то, с чем прибыл посол Гарриман, не несло ничего нового, поступок Миколайчика вызывал недоумение и беспокойство, вызвал раскол в согласованной до этого времени позиции правительства. Это было предзнаменование проведения им вместе со «Стронництвом Людовым» самостоятельной политики.
Правительства Великобритании и Соединенных Штатов не нашли у польского правительства поддержки своим договоренностям в Тегеране, они смогли только добиться согласия Миколайчика, чем вызвали разлад в национальном единстве, существовавшем до того времени.
29 ноября было создано правительство под руководством Томаша Арцишевского. В этом правительстве участвовали представители ППС20, «Стронництва Народовего»21 и «Стронництва Працы»22. «Стронництво Людове» во главе с Миколайчиком отказалось участвовать в правительстве, заявив, что будет поддерживать новое правительство в вопросах защиты интересов Польши.
Британское правительство заняло по отношению к новому польскому правительству недоброжелательную позицию, а премьер Черчилль заявил в Палате общин 15 декабря 1944 года следующее:
«Польское правительство практически полностью оказалось переиначено способом, которому по ряду причин я не могу аплодировать. Миколайчик и его сторонники остаются в глазах правительства Его Королевского Величества единственным светом, который светит Польше в ближайшем будущем».
Кроме главного направления политики, осуществляемой законным правительством Польши, возникло боковое направление политики Миколайчика, поддерживаемой британским правительством с согласия правительства Соединенных Штатов. Оно давало возможность этим державам сойти с правовой почвы в отношении Польши и ее законных государственных властей с целью выполнить за счет Польши достигнутые в Тегеране договоренности с Россией. Для этого им нужно было возвращение Миколайчика.
В Ялте
В начале 1945 года, когда в сердцах солдат пробудилась надежда на создание единой польской армии и объединение всех польских частей под единым командованием, в Ялте, в Крыму, прошло совещание большой тройки. Переговоры, проходившие в абсолютной секретности, длились с 4 по 11 февраля 1945 года. Это была следующая после Тегерана встреча президента Рузвельта, премьера Черчилля и маршала Сталина.
Мне в память глубоко запал день 12 февраля 1945 года. Я был во Флоренции, вызванный накануне генералом Марком Кларком на совещание командующих корпусов в связи с приездом начальника штаба американских вооруженных сил генерала Маршалла, возвращающегося с конференции в Ялте. Утром у меня был разговор с командующим 8-й армии генералом Мак-Крири о чисто оперативных вопросах, связанных с переводом корпуса на новый участок фронта. Потом состоялся парадный марш всех больших подразделений 5-й и 8-й армий перед генералом Маршаллом. В параде принимали участие и части 2-го корпуса. После обеда у генерала Марка Кларка генерал Маршалл представил военное положение на всех фронтах и сообщил некоторые подробности решений только военного характера, принятых на конференциях в Ялте и на Мальте, откуда он, собственно, возвращался. Генерал Маршалл сообщил, что удалось обеспечить дальнейшее военное сотрудничество союзных сил против немцев. Он дал понять, что для этого пришлось преодолеть большие трудности. В конце он добавил:
«Идем дальше с Советской Россией против немцев, а что потом будет, один Бог знает».
Разговаривая с генералом Маршаллом после совещания, я спросил его, за-трагивался ли в Ялте польский вопрос. Он дал уклончивый ответ, что на конференции занимался исключительно военными вопросами и, насколько может судить, результаты переговоров будут вскоре опубликованы. Несмотря на сердечность генерала Маршалла, у меня возникли нехорошие предчувствия, усиливавшиеся от поздравлений американских генералов, сделанных из лучших побуждений, по поводу «освобождения» Польши советскими войсками.
Продвижение советских войск в Польше внезапно прервалось в начале августа 1944 года, то есть во время начала восстания в Варшаве. За время восстания и после его поражения вплоть до конца 1944 года не произошло никаких изменений в линии советско-германского фронта на территории Польши. Новое советское наступление началось 13 января 1945 года. Без особого сопротивления со стороны немцев советские войска занимают: 15 января — Кельце, 17-го — Варшаву и Ченстохову, 19-го — Краков и Лодзь, 23-го — Быдгощ, 24-го — Калиш, 28-го — Катовице и Крулевску Хуту. До конца января 1945-го почти вся Польша в границах 1939 года оказалась под оккупацией Красной Армии.
Одновременно с захватом страны советскими войсками Россия начала навязывать Польше свою политическую власть. Переброшенный Россией летом 1944 года в Люблин Комитет Национального Освобождения в конце декабря 1944 года преобразуется во Временное правительство, которое 5 января 1945 года было признано Советской Россией как законное польское правительство. Это правительство 18 января переезжает из Люблина в Варшаву.
Судьбу Польши решила Советская Россия. Польский народ, переходя сразу из-под немецкой оккупации под оккупацию советскую, не мог этому противостоять. Может быть, Великобритания и Соединенные Штаты, наши западные союзники, не имели возможности противодействовать России, но Польша надеялась, что, по крайней мере, они не признают системы, созданной Россией на польских землях.
Вечером 12 февраля 1945 года одновременно в Лондоне, Вашингтоне и в Москве было оглашено коммюнике, подписанное Президентом Рузвельтом, Премьером Черчиллем и Маршалом Сталиным, о результатах восьмидневного совещания в Ялте.
После общих фраз о
постановлениях, касающихся военных действий и оккупации Германии, а также о
репарациях, после сообщения о намерениях созыва 25 апреля 1945 года в
Сан-Франциско конференции Объединенных наций
с целью создания постоянной организации, следовала Декларация об освобожденной
Европе, которая на основах Атлантической хартии обещала народам свободу, а
после этого заявления следовал особый раздел о Польше:
«Мы собрались на Крымскую конференцию с решением обсудить наши разногласия по польскому вопросу. Мы обсудили все аспекты проблемы. Мы вновь подтвердили наше общее желание создать сильную, свободную, независимую и демократическую Польшу. В результате наших переговоров мы согласовали условия, на которых может быть сформировано новое временное польское правительство национального единства так, чтобы оно получило признание со стороны трех главных держав».
Достигнуто следующее соглашение:
«В Польше создалось новое положение в результате ее полного освобождения Красной Армией. Это требует создания нового Временного правительства на более широкой основе, чем это было возможно до недавнего освобождения западной части Польши. Действующее ныне в Польше Временное правительство должно быть поэтому реорганизовано на более широкой демократической базе с участием демократических деятелей как самой Польши, так и из-за границы. Это новое правительство должно в дальнейшем называться Временным Правительством Национального Единства Польши.
Комиссия, в состав которой вошли В. М. Молотов, г-н В. А. Гарриман и сэр Арчибальд К. Керр, уполномочивается провести консультации в Москве, в первую очередь с членами действующего Временного правительства, а также с другими польскими демократическими лидерами как в стране, так и за рубежом, с целью реорганизации действующего правительство на указанных выше основах.
Польское Временное Правительство Национального Единства должно принять обязательство провести как можно скорее свободные и неограниченные выборы путем тайного голосования на основе всеобщего избирательного права. Все антифашистские и демократические партии должны иметь право принимать участие в этих выборах и выставлять своих кандидатов.
После того как Временное Правительство Национального Единства Польши будет соответствующим образом сформировано, правительство СССР, которое в настоящее время поддерживает дипломатические отношения с действующим Временным правительством Польши, а также Правительства Соединенного Королевства и Соединенных Штатов установят дипломатические отношения с новым польским Временным Правительством Национального Единства и страны обменяются послами, доклады которых будут осведомлять соответствующие правительства о положении в Польше.
Главы трех Правительств считают, что восточная граница Польши должна соответствовать линии Керзона с отклонениями от нее в некоторых районах от пяти до восьми километров в пользу Польши. Они признают, что Польша должна получить существенное приращение территории на севере и на западе, и считают, что по вопросу о размере этих приращений в надлежащее время должно быть запрошено мнение нового Польского Правительства Национального Единства и что окончательное определение западной границы Польши будет отложено до мирной конференции».
Обнародование этого соглашения Черчилля — Рузвельта — Сталина вызвало потрясение и в Польше, и среди поляков за границей.
Польша, первой вставшая на борьбу против немцев, после пяти с лишним лет сопротивления в стране и участия ее войск, авиации и флота в зарубежных военных действиях, узнает:
1) что восточная половина государства с Львовом и Вильно, земли, которые более 600 лет были связаны с Польшей, на которых вообще не было и нет русских, будут захвачены Россией;
2) что польское государственное право ликвидировано, легитимное польское правительство, которое в течение всей войны сотрудничало с союзниками, долж-но быть отстранено, а правительство, насажденное Россией, должно стать костяком нового правительства, создаваемого Москвой.
Наутро, 13 февраля, польское правительство в Лондоне огласило протест против этого, пятого, осуществляемого союзниками раздела Польши.
Обнародование результатов Ялтинской конференции вызвало среди поляков подавленность, которую усугубляло острое несоответствие этих решений прежним заявлениям политических руководителей союзных держав.
Президент Рузвельт и Премьер Черчилль подписали 14 августа 1941 года декларацию, называемую Атлантической хартией. Вот выдержки:
«Президент Соединенных Штатов Америки Рузвельт и премьер-министр Черчилль, представляющий Правительство Его Величества в Соединенном Королевстве, после совместного обсуждения сочли целесообразным обнародовать некоторые общие принципы национальной политики их стран — принципы, на которых они основывают свои надежды на лучшее будущее для мира. <…>
2) Они не согласятся ни на какие территориальные изменения, не находящиеся в соответствии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов.
3) Они уважают право всех народов избирать себе форму правления, при которой те хотят жить. <…>»
1 января 1942 года представители 26 наций подписали в Вашингтоне общую Декларацию Объединенных Наций, в которой, между прочим, утверждалось:
«Общая Декларация Соединенных Штатов Америки, Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Союза Советских Социалистических Республик. <…>
Правительства, подписавшие настоящую Декларацию, присоединились к общей программе целей и принципов, воплощенной в общей Декларации президента Соединенных Штатов Америки и премьер-министра Великобритании от 14 августа 1941 года, известной под названием Атлантической хартии».23
В то время, когда были обнародованы эти декларации, о них много говорили. Польша была одной из стран, которые возлагали на них большие надежды. Теперь, после конференции в Ялте, когда война приближалась к концу, оказалось, что многие придавали этим декларациям большее значение, чем те, кто их подписывал.
Я знаю советские методы. Я знаю, что Россия пообещает все и возьмет любые обязательства, чтобы потом не выполнить ничего, если это будет ей выгодно. К такого рода действиям России мы привыкли и этого от нее ожидали. Неожиданным ударом для поляков была подобная позиция, занятая политическим руководством англо-американских держав.
Когда прошли первые минуты ошеломления, наступила бурная реакция всего войска. Только чувство дисциплины и доверие к командирам удержало солдат от неуправляемых порывов. Каждый солдат 2-го корпуса с самого начала отдавал себе отчет, что в этой войне дорога к независимой Польше будет долгой и тернистой. Но он верил, что в результате своих боевых действий, трудов и ран он вернется на Родину, к семье, кусочку земли или к другой работе. Сегодня каждый понял, что с окончанием войны эти его надежды не исполнятся. Понял, что за его солдатский труд и раны ждут его или дальнейшее мытарство по чужим странам, или возвращение в Польшу под чужое господство. Отчаяние, тоска, ощущение несправедливости придавили 2-й корпус. Положение было тяжелым. Солдат ждал объяснений.
13 февраля я высылаю депешу Президенту Речи Посполитой:
«В связи с трагичным сообщением об итогах
последней конференции └тройки“ докладываю, что 2-й корпус не может признать
одностороннего решения, отдающего Польшу и польский народ в качестве добычи
большевикам. <…>
Я обратился к союзным властям с просьбой о выводе 2-го корпуса из района боевых
действий. Совесть мне не позволяет требовать от солдат жертвовать своей кровью
в такой момент».
Одновременно командующему 8-й армией я написал:
«Мы переживаем самые тяжелые минуты в нашей жизни. Последние решения конференции трех держав, отдающие фактически нашу отчизну и наш народ большевикам в качестве добычи, выбивает нам оружие из рук. <…> На нашем боевом пути, который мы считали боевой дорогой домой, мы оставили тысячи могил наших товарищей по оружию. Поэтому последние решения конференции трех держав солдат 2-го корпуса воспринял как наивысшую несправедливость, как действия, идущие вразрез с его понятием солдатской чести. <…> Солдат спрашивает меня, какова дальнейшая цель его борьбы. Сегодня я не знаю, что ответить на этот вопрос. Стало очевидным, мы все оказались в положении, из которого я не вижу выхода. <…> Вижу необходимость немедленного отвода частей 2-го корпуса из района боевых действий: 1) ввиду изложенного выше настроения солдат; 2) ввиду того, что ни я, ни нижестоящие командиры не можем сегодня найти достойных причин для того, чтобы требовать от солдат 2-го польского корпуса новых жертв…»
Я не мог принять успокаивающего аргумента, который привел в своем письме от 13 февраля наш приятель генерал Бомон-Несбитт:
«Некоторые решения, сформулированные в Ялте, могут оказаться катастрофическими для многих поляков, но совершенно очевидно, что они были приняты Рузвельтом и Черчиллем после тщательного рассмотрения. Есть факты, с которыми следует считаться и с которыми нужно смириться. Их конечный результат будет в значительной степени зависеть от позиции, которую изначально займут те, кого это касается больше всего…»
Маршал Александер, находящийся в это время, 14 февраля, в Греции сообщил, что сразу по возвращении он хочет побеседовать со мной.
Сначала я получаю из Лондона через начальника штаба генерала Копанского телеграмму от Президента Речи Посполитой, призывающую сохранять спокойствие и воздержаться от каких-либо действий, а 15 февраля — срочный вызов.
В полевой ставке командующего 8-й армией состоялся мой первый разговор с генералом Мак-Крири относительно Ялты, вызванный моим требованием вывести польские части из района боевых действий.
Свою позицию командующий 8-й армией сформулировал так: с оперативной точки зрения нельзя вывести 2-й корпус, так как нет частей, которыми его можно было бы заменить. Нужно смириться с фактом, что Советская Россия должна до полной победы над Германией иметь большую армию, снабжение которой идет через территорию Польши. Следует учитывать, что любое ком-промиссное решение при содействии послов Великобритании и Соединенных Штатов будет лучшим, чем мертвая точка, в которую все может упереться. Он также считает, что никакое решение в отношении корпуса не может быть принято без согласия маршала Александера. Он еще раз подчеркнул, что выход 5-й дивизии с участка, который она сейчас занимает, мог бы иметь непредсказуемые последствия для всей 8-й армии, и поэтому он призывает части 2-го корпуса во имя исполнения солдатского долга оставаться на месте.
Я ответил генералу Мак-Крири, что у меня нет намерений спровоцировать ухудшение ситуации для 8-й армии внезапным уходом польских частей, но в связи с решениями, принятыми без участия Польши в Ялте, я не могу ответить солдатам на вопрос, за что они сражаются и проливают кровь.
В ставке 15-й группы армий 16 февраля я разговаривал с генералом Марком Кларком, который с большой проницательностью отнесся к нашим проблемам. Он сразу самым сердечным образом подчеркнул, что отдает себе отчет, в какое неизмеримо тяжелое положение поставили 2-й корпус результаты конференции в Ялте. Однако он считает, что участие польских войск в борьбе с фаши-стами является необходимым условием успешного решения проблем, и, если бы в эти решающие минуты они отказались от участия в борьбе, это негативно отразилось бы на дальнейшей судьбе Польши.
«Я
знаю, — сказал генерал Марк Кларк, — какое огромное доверие испытывает польский
солдат к своему командующему, и знаю, что каждый ваш приказ принимается без
колебаний. В этих условиях в ваших руках, Господин Генерал, находится ключ для
разрешения создавшейся ситуации, которая представляется для Польши такой
беспросветной. Я не знаю подробностей решений, принятых в
Крыму, кроме тех, что сообщил генерал Маршалл, но считаю, что Президент
Рузвельт, несомненно, принял во внимание четыре миллиона поляков, проживающих в
Соединенных Штатах, и, если он вместе с Премьером Черчиллем подписал это катастрофическое
соглашение, он должен был получить какие-то гарантии, не известные нам,
касающиеся условий, которые будут созданы
в будущей Польше».
Он считает, что конференция в Ялте проводилась в условиях, невыгодных для западных держав. Их силы рассредоточены по всему миру, в то время как свыше 100 советских дивизий стоят у ворот Берлина. В Ялте Сталин имел на руках все козыри.
«Америка, — сказал он, — всегда отдавала себе отчет в коммунистической опасности, и могу вас заверить, эту опасность надо будет уничтожать. И так как я вижу, что польские солдаты последнюю искру надежды возлагают на Президента Рузвельта, прошу вас, Господин Генерал уведомить их, что я обращусь к нему за помощью. Со своей стороны обещаю, что содержание нашего сегодняшнего разговора я передам Президенту Рузвельту».
Из Флоренции я вылетел самолетом в Неаполь, чтобы встретиться с маршалом Александером, который вернулся из Греции. 17 февраля в Казерте маршал Александер беседовал со мной в присутствии генерала Бомон-Несбитта. Привожу фрагменты.
Генерал Андерс утверждает, что результаты конференции в Ялте являются для Польши катастрофическими и что он не знает, что сказать солдатам и как поддержать их боевой дух.
«Андерс: Можно сказать, что в результате конференции Польша оказалась проданной большевикам, отданной полностью в их власть. Для корпуса создалось безвыходное положение. В соответствии с конституцией польские солдаты приняли присягу Президенту и его Правительству. Президент в Лондоне — это тот самый Президент, которого в момент его приезда в Лондон лично приветствовал король Георг VI. Правительство — это правительство законное, и оно продолжает существовать, несмотря на происшедшие изменения состава. Это Правительство, с которым другие страны, в первую очередь Великобритания, заключили договоры. Это Правительство, которое признает весь мир, кроме России, и та порвала дипломатические отношения с ним только в 1943 году. Сейчас в силу решений, принятых на конференции, на которой Польша не была представлена и ее мнение не было выслушано, это правительство аннулировано. <…> В соответствии с правом даже на судебном заседании подсудимый должен присутствовать и ему назначают защитника, но Польша, о судьбе которой шла речь, не была представлена в Ялте. <…> Когда я обращался к своим солдатам, основным выдвигаемым мною мотивом была мысль, что мы боремся за Польшу. Поэтому сейчас они спрашивают, за что собственно боремся? Мы боремся с немцами, с нашими смертельными врагами, но, побеждая их, одновременно помогаем России установить господство над Центральной Европой и усиливаем ее позицию. Мы, поляки, не можем принять таких односторонних решений. Новое правительство будет создано на основе люблинского правительства, установленного Россией. <…> С точки зрения российского правительства, а значит и люблинского, поляки в Италии, Франции, Великобритании и в Армии Крайовой — это фашисты. Солдаты 2-го польского корпуса никогда не смогут вернуться в Польшу, имеющую такое правительство. <…> Все время немецкая пропаганда предвещала, что Польша будет продана России. Я успешно боролся с этой пропагандой, доказывая, что это неправда. Теперь, похоже, что это правда. Что в связи с этим я должен сказать солдатам?»
Маршал Александер сказал, что хоть он был в Ялте, но не участвовал в политических обсуждениях и поэтому сожалеет, что не располагает информацией на эту тему. Тем не менее он знает, что одним из основных аргументов был факт, что Россия оккупирует почти всю Польшу. Он также знает, что американские и британские послы тесно сотрудничают между собой, чтобы подготовить план, который бы обеспечил удовлетворительное решение проблемы временного правительства.
Маршал настойчиво рекомендовал генералу Андерсу ждать дальнейшего развития событий. Для сравнения он приводил критическую ситуацию Велико-британии и Франции в 1940 году. Война не была закончена тогда, не закончена она и сейчас, и многое еще может измениться до ее конца.
Маршал сообщил, что пригласил на вечер господина Макмиллана, чтобы генерал Андерс мог обсудить с ним политические проблемы.
«Андерс: То, чего жаждут все поляки, это иметь уверенность, что Польша получит помощь в своем стремлении к настоящей свободе и независимости».
Маршал Александер подчеркнул, что Британия хочет и готова помочь в строительстве свободной и независимой Польши.
Генерал Андерс сказал, что верит в это, но Премьер Черчилль подписал соглашение в Ялте. Андерс считает, что пройдет несколько месяцев или несколько лет и Россия перестанет выполнять условия договора.
Маршал Александер просил набраться терпения и еще раз подчеркнул, что до конца войны многие вопросы могут быть пересмотрены.
Генерал Андерс сообщил, что он отдал приказ сохранять полное спокойствие, и уверен, что солдаты выполнят этот приказ. Сначала он просил, чтобы части корпуса были выведены из района боевых действий, но, когда узнал, что в резерве нет частей, которые могли бы заменить корпус на позициях, то согласился продолжать действия на фронте. Дальше он сравнил действия России с поведением шантажиста, которого никогда не удастся удовлетворить.
Маршал Александер вновь призывал набраться терпения и просил, чтобы генерал Андерс не требовал никаких изменений. Маршал признал, что сейчас невозможно требовать от польского корпуса активных действий, и заверил, что от него будет требоваться только удерживание занимаемого участка фронта.
Генерал Андерс обещал, что не предпримет никаких действий до возвращения из Лондона, и просил о новой встрече с маршалом после своего возвращения.
Разговор с Черчиллем
21 февраля 1945 года пополудни министр Кадоган проводил меня в кабинет Премьера Черчилля. Адъютант, а также мой постоянный переводчик, поручик Любомирский, остался в приемной. Разговор, во время которого присутствовал министр Кадоган, мы вели по-французски. Воспроизвожу его по записи, сделанной сразу после окончания беседы.
«Черчилль: Вы недовольны результатами Ялтинской конференции.
Андерс: Это слишком мягко сказано: недоволен. Я считаю, что случилось великое несчастье. Польский народ не заслужил такого решения вопроса, и мы, сражавшиеся здесь, не могли этого ожидать. (Я представил польскую точку зрения, используя аргументы, подобные тем, которые приводил в разговоре с маршалом Александером.) Польша первой пролила кровь в этой войне и понесла огромные потери. Она была с самого начала союзником Великобритании в самый тяжелый для нее период. В других странах польские солдаты приложили максимум возможных усилий и в воздухе, и на море, и на суше. В Польше мы организовали наиболее широкое подпольное движение сопротивления немцам. Солдат боролся за Польшу, за свободу своего народа. Что сегодня мы, командиры, должны сказать своим солдатам? Советская Россия, которая до 1941 года была в тесном союзе с немцами, забирает у нас сейчас половину нашей территории, а в оставшейся части Польши хочет установить свое правительство. Мы знаем на опыте, к чему это приведет.
Черчилль (очень резко): Вы сами в этом виноваты. Я давно призывал вас урегулировать вопрос границ с Советской Россией и отдать ей земли восточнее линии Керзона. Если бы вы меня послушали, сейчас вся ситуация выглядела бы иначе. Мы никогда не гарантировали восточных границ Польши. Сегодня мы располагаем достаточной армией и в вашей помощи не нуждаемся. Можете забрать свои дивизии. Мы обойдемся без них.
Андерс: В течение последних нескольких лет вы, Господин Премьер, такого не говорили. Мы по-прежнему готовы сражаться, но за Польшу свободную и независимую. Россия не имеет никакого права на нашу территорию, которую никогда не оспаривала. Она нарушила все договоры, и эти земли загребла в свое время на основе договора с Гитлером. На этих землях нет русских. Кроме поляков там только украинцы и белорусы. Их никто не спрашивал, кому они хотят принадлежать. Вы хорошо понимаете, что выборы, проведенные в 1939 году под угрозой советских штыков, были сплошным фарсом».
Черчилль широко обосновывает необходимость именно такого решения польского вопроса. Многократно подчеркивает, что Великобритания никогда не гарантировала восточных границ Польши. Заявляет, что вопрос границ окончательно решит мирная конференция. Он возвращается к разговору, который состоялся 26 августа в Италии, и говорит о компенсации для Польши территориями по Одеру и Нисе.
Генерал Андерс выступает против создания нового правительства в Польше на базе «Люблинского комитета», который состоит из граждан России и нескольких предателей, идущих на поводу у Москвы, с добавкой для видимости нескольких польских деятелей, пребывающих за границей.
«Кадоган (вмешиваясь): Видимо, вы бы предпочли, чтобы Россия сама создала для Польши правительство на основе «Люблинского комитета».
Андерс: Конечно. Потому что это ничего бы не изменило. Но, по крайней мере, весь мир знал бы, что это не польское правительство. Общественное мнение, как в Польше, так и во всем мире, не было бы введено в заблуждение».
Черчилль в заключение заявляет, что Великобритания признает только правительство, состоящее из представителей всех политических направлений. Временное правительство обязано только провести выборы.
«Черчилль: В ближайшие дни я буду выступать по польскому вопросу в парламенте. Прошу вас тщательно ознакомиться с тем, что я скажу. Потом мы вновь поговорим».
Военные дела 22 февраля я обсудил с маршалом Аланом Бруком. Возвращаясь к меморандуму о будущем Польских Вооруженных сил, представленному в предыдущий мой визит в Лондон, я спросил, какие будут решения по этому вопросу. Маршал Алан Брук, отозвавшись положительно об идее объединения всех польских сухопутных войск под одним руководством, поставил решение этого вопроса в зависимость от моего предстоящего разговора с Премьером Черчиллем.
Состоялись также две долгих беседы о советско-польских отношениях в свете ялтинских решений с Криппсом. Криппс, демонстрируя понимание моих проблем, старался подробнее выяснить польскую позицию по этому вопросу, но, в общем, его аргументы были подобны аргументам Премьера Черчилля.
Разговор с Миколайчиком
Наибольшие опасения Президента Речи Посполитой и польского правительства вызывали действия бывшего премьера Миколайчика. Хоть во время создания правительства под руководством Арцишевского он сделал заявление о том, что он и «Стронництво Людове», не входя в состав правительства, будут поддерживать его деятельность по защите интересов Польши, было видно, что Миколайчик стремится создать самостоятельное политическое направление и что бывшего премьера смогут использовать при формировании незаконного правительства в Польше. Я считал, что участие Миколайчика в этом правительстве не окажет особого влияния на развитие событий в Польше, но в то же время облегчит России возможность создания фальшивой видимости сотрудничества с Польшей.
24 февраля 1945 года по поручению Президента я навестил Миколайчика на его частной квартире. Состоялся следующий разговор:
«Андерс:
Я приехал, чтобы поговорить с вами и убедить отказаться от намерения выехать в
Польшу. Хочу сказать вам, что вы совершаете не только великую ошибку, но и
наносите великий ущерб польскому делу. Я хорошо понимаю трудное положение, в
котором вы находитесь. Я знаю, что вы были под давлением наших союзников, а в
особенности Черчилля. Отдаю себе также отчет в имеющихся сложностях взаимоотношений
Великобритании и Соединенных Штатов с Советской Россией. По моему мнению, ваше
возвращение
в Польшу и ваше участие в правительстве ничего не изменят. У вас слишком
известное имя, и вы не должны соглашаться на новый раздел Польши. Наше и последующие поколения будут вас за это проклинать.
Общественное мнение всего мира при этом будет введено в заблуждение советской
пропагандой, что все, что делается, делается по воле поляков. Вы подведете и
общественность страны, которая, конечно же, рассчитывает на вас как на
представителя Польши за границей и убеждена, что вы имеете поддержку и помощь
союзников.
Вы понимаете, что этой помощи союзники оказать не могут. В соответствии с уже выработанным планом будет проведена советизация страны. На ход внутренних дел Польши вы не будете иметь никакого влияния, наоборот, вас постепенно ликвидируют. Решения Ялты являются убийством польского народа. И к этому убийству мы, поляки, в том числе и вы, не должны прикладывать рук.
Миколайчик: Вы ошибаетесь, Генерал, я глубоко убежден, что смогу помочь сохранить Польше независимость. Мне обещали помощь Президент Рузвельт и Премьер Черчилль. Я считаю, что Советская Россия должна с этим считаться. За земли на востоке мы получим старопольские земли вплоть до Одера. Полагаю, что Сталину выгодно, чтобы Польша была сильной, о чем он сам не раз говорил. Я глубоко уверен, что выборы покажут, насколько широкую поддержку я имею в Польше. После их проведения будет создано демократическое правительство.
Андерс: Я говорил вам, что не верю обещаниям Соединенных Штатов и Великобритании, особенно после последних решений в Ялте. Отдавая Львов и Вильно, мы теряем польские земли, за которые мы пролили столько крови. Мы окажемся полностью отрезанными от Румынии и Венгрии. Окажемся отданными Советской России на милость и немилость. Вы же не знаете России. Вы не знаете ни их языка, ни склада ума. Всегда выберут Берута как своего старого и проверенного агента, а вас — никогда. Еще в 1941 году Сталин не раз говорил, что хочет видеть Польшу сильной и независимой. Разве может быть Польша сильной без Львова и нефтяного месторождения? Как она может быть сильной, если Россия отбирает у нас Вильно, обосновываясь в Литве и, как говорят, в Восточной Пруссии? А что касается независимости, то вы же имели дело с людьми из └Люблинского комитета“ и хорошо понимаете, что они не заботятся о пользе Польши, а готовы только выполнять приказы Москвы.
Миколайчик: Я не могу согласиться с вами, потому что с Советской Россией мы должны быть в мире. Россия долгие годы будет править в Восточной Европе. У России много своих трудностей, и поэтому ей будет необходимо иметь дружественные отношения с польским народом. Эту дружбу можем дать России только мы, а не Берут с комитетом. После выборов Россия убедится, кто имеет настоящее влияние в Польше.
Андерс: И относительно выборов вы ошибаетесь. У меня нет ни малейшего сомнения, что вас поддержали бы люди не только вашей партии, но и все порядочные поляки, хотя бы для того, чтобы показать свое истинное отношение к Советской России. Именно поэтому я убежден, что выборы будут также сфальсифицированы, как это было сделано на восточных землях в 1939 году. Вы только подведете людей в стране. Вы не забывайте, что коммунизм хочет завладеть миром. Поэтому коммунисты никогда не допустят малейшей самостоятельности Польши. Я опасаюсь, что через три месяца после фальшивых выборов вы можете оказаться в тюрьме, а может, даже в моей бывшей камере на Лубянке как враг народа и шпион. Хуже того: я уверен, что там вы сами в этом признаетесь».
Наступило молчание. Я видел, что мои слова не возымели успеха. Я встал и добавил:
«Я очень сожалею, что не смог вас переубедить, но это все, что я хотел вам сказать».
Это была моя последняя встреча с бывшим премьером Миколайчиком перед последовавшим его выездом в Польшу через Москву.
Перевод Веры Виногоровой
Окончание следует
1 Zwiazek Patriotow Polskich ( польск. ) — политическая организация, созданная 1 марта 1943 года на территории СССР польскими общественными и политическими деятелями и представителями творческой интеллигенции. В мае 1943 года по инициативе Союза польских патриотов началось формирование 1-й польской пехотной дивизии им. Т. Костюшко (а впо-следствии — и иных польских воинских частей и подразделений). ( Примеч. перев. )
2 Польский Комитет национального освобождения (ПКНО), временный (21 июля — 31 декабря 1944 года) орган исполнительной власти Польши на освобожденной от немцев территории, первым документом которого был провозглашенный в г. Хелме Июльский манифест 1944 года, содержавший программу строительства «народно-демократической Польши». ( Примеч. перев. )
3 Kрайова Рада Народова (Krajowa Rada Narodowa, 1 января 1944 года — 4 февраля 1947 го-да) — политическая организация, созданная во время Второй мировой войны в качестве представительного органа польских национально-патриотических и антифашистских сил, с перспективой преобразования в польский парламент. (Примеч. перев.)
4 Из послания Премьера И. В. Сталина Премьер-министру Великобритании г-ну У. Черчиллю. 16 августа 1944 г. Секретно и лично.
«После беседы с г. Миколайчиком я распорядился, чтобы командование Красной Армии интенсивно сбрасывало вооружение в район Варшавы. Был также сброшен парашютист-связной, который, как докладывает командование, не добился цели, так как был убит немцами.
В дальнейшем, ознакомившись ближе с варшавским делом, я убедился, что варшавская акция представляет безрассудную ужасную авантюру, стоящую населению больших жертв. Этого не было бы, если бы советское командование было информировано до начала варшавской акции и если бы поляки поддерживали с последним контакт.
При создавшемся положении советское командование пришло к выводу, что оно должно отмежеваться от варшавской авантюры, так как оно не может нести ни прямой, ни косвенной ответственности за варшавскую акцию. <…>» (Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентом США и Премьер-министром Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. М., 1957. Т. 1. С. 295—296. Переписка доступна на сайте http://vlastitel.com.ru/stalin/perepiska/index.html). (Примеч. перев.)
5 Из послания Премьера И. В. Сталина Премьер-министру Великобритании У. Черчиллю и Президенту США Ф. Рузвельту 22 августа 1944 г. Секретно и лично. «Ваше и г-на Рузвельта послание относительно Варшавы я получил. Хочу высказать свои соображения. Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет всем известна. Эти люди использовали доверчивость варшавян, бросив многих почти безоружных людей под немецкие пушки, танки и авиацию. Создалось положение, когда каждый новый день используется не поляками для дела освобождения Варшавы, а гитлеровцами, бесчеловечно истребляющими жителей Варшавы. С военной точки зрения создавшееся положение, привлекающее усиленное внимание немцев к Варшаве, также весьма невыгодно как для Красной Армии, так и для поляков. Между тем советские войска, встретившиеся в последнее время с новыми значительными попытками немцев перейти в контратаки, делают все возможное, чтобы сломить эти контратаки гитлеровцев и перейти на новое широкое наступление под Варшавой. Не может быть сомнения, что Красная Армия не пожалеет усилий, чтобы разбить немцев под Варшавой и освободить Варшаву для поляков. Это будет лучшая и действительная помощь полякам-антинацистам» (Там же. Т. 1. С. 296—297). (Примеч. перев.)
6 Польский, или Данцигский коридор — полоса польской территории, отделявшей Восточную Пруссию от основной Германии и дававшей Польше после Первой мировой войны, по Версальскому мирному договору, выход к морю. (Примеч. перев.)
7 С этим утверждением Черчилля, которым он хотел успокоить Андерса, трудно согласиться. Американский военный историк Чарльз Б. Макдональд писал: «Немецкие дивизии во Франции уже давно являлись источником пополнений для пожиравшего людские ресурсы русского фронта. <…> Дивизии, дислоцировавшиеся на территориях оккупированных стран и предназначавшиеся для переброски во Францию, при первых же признаках начала вторжения стали вместо этого отправляться на восток. Так случилось с целым эсэсовским танковым корпусом, с двумя эсэсовскими дивизиями во Франции, со всеми штурмовыми орудиями четырех пехотных дивизий» (Чарльз Б. Макдональд. Тяжелое испытание. Американские вооруженные силы на Европейском театре во время второй мировой войны. М. 1979. С. 229).Немцы во Франции были в состоянии оказать яростное сопротивление силам союзников, но немецкие ресурсы на западе были несравнимы с теми, которые необходимы были немецкому командованию, чтобы пытаться противостоять наступавшей Красной Армии. В момент открытия Второго фронта на Восточном фронте Гитлер располагал 235 дивизиями, а на Западном — 65-ю. При этом, разумеется, высадка союзников в Нормандии имела огромное стратегическое значение. Не говоря уже о той колоссальной помощи, которую с лета 1941 года Англия и Америка оказывали СССР вооружением, продовольствием и материалами — сталью, порохом и т. д. (Примеч. ред.)
8 Юзеф Бек (Jozef Beck) — польский государственный деятель, в 1932—1939 годах — министр иностранных дел. Пытался добиться союза с гитлеровской Германией. (Примеч. перев.)
9 Польский комитет национального освобождения. Действовал в Люблине и стал известен под именем «Люблинского комитета». См. примеч. 2 на с. 115. (Примеч. перев.)
10 «Кавалерийские полки» — чисто условное традиционное название пехотных частей, носивших имена своих предшественников. (Примеч. ред.)
11 На Даунинг-стрит в доме № 10 с середины XVIII века находится резиденция и рабочий кабинет премьер-министра Великобритании. (Примеч. перев.)
12 Министерство иностранных дел Великобритании. (Примеч. перев.)
13 Предложенная в 1920 году британским министром иностранных дел лордом Керзоном линия перемирия между Польшей и Советской Россией проходила через Гродно — Брест-Литовск — восточнее Перемышля и до Карпат. Она была принята за основу границы в 1945 году. (Примеч. перев.)
14 Польская рабочая партия, ППР (Polska Partia Robotnicza, PPR) — коммунистическая партия, существовавшая в 1942—1948 годах. (Примеч. перевод.)
15 Документы, характеризующие состояние дел на этом участке фронта, доступны на сайте http://militera.lib.ru/docs/da/terra_poland/03.html. (Примеч. перев.)
16 Один из восточных районов Варшавы, расположенный на правом берегу Вислы. (Примеч. перевод.)
17 Архивные документы, содержащие переписку руководства трех держав об организации помощи восставшим в Варшаве, распоряжения об организации этой помощи, донесения о состоянии дел в Варшаве помещены на сайте http://militera.lib.ru/docs/da/terra_poland/03.html. (Примеч. перев.)
18 Финляндия не была оккупирована Советским Союзом. 9 июня 1944 года Красная Армия начала наступление на финском фронте, и, после неудачи в оборонительных боях, 5 сентября 1944 года Финляндия перешла на сторону антигитлеровской коалиции. С 15 сентября Финляндия находилась в состоянии войны с Германией. (Примеч. перевод.)
19 Stronnictwo Ludowe — Народная (Крестьянская) партия. (Примеч. перев.)
20 ППС (PPS — Polska Partia Socjalistyczna) — Польская социалистическая партия. (Примеч. перев.) 21 Stronnictwo (Zrywu) Narodowego — Партия Национального восстания. (Примеч. перев.)22 Stronnictwo Pracy — Партия Труда. (Примеч. перев.)
23 Андерс приводит отрывки фраз из текста Декларации Объединенных Наций, г. Вашингтон, 1 января 1942 года. Атлантическая хартия — один из основных программных документов антигитлеровской коалиции, принята 14 августа 1941 года. (Примеч. перев.)