Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2013
ВОЙНА И ВРЕМЯ
Юлия Кантор
«В высшей степени милитаризованная сила»
95 лет назад был издан декрет «О создании Рабоче-Крестьянской Красной Армии».
«Проблема власти была основной у Ленина и у всех следовавших за ним. Это отличало большевиков от всех других революционеров. И они создали полицейское государство, по способам управления очень похожее на старое русское государство. Но организовать власть, подчинить себе рабоче-крестьянские массы нельзя одной силой оружия, чистым насилием… Большевизм вошел в русскую жизнь, как в высшей степени милитаризованная сила»1, — писал Н. А. Бердяев.
Созданием квалифицированной армии новое руководство страны озаботилось лишь после того, как окончательно развалило остатки старой. Ведь 16 декабря 1917 года был опубликован декрет «Об уравнении всех военно-служащих в правах», провозглашавший окончательное устранение от власти офицеров и уничтожение самого офицерского корпуса как такового, а также декрет «О выборном начале и организации власти в армии». О впечатлении, произведенном этими декретами даже на тех офицеров, которые уже было смирились с новой властью, имеется множество закономерно негативных свидетельств. Среди них — оценка добровольно перешедшего к красным и участвовавшего в создании РККА царского генерала М. А. Бонч-Бруевича: «Человеку, одолевшему хотя бы азы военной науки, казалось ясным, что армия не может существовать без авторитетных командиров, пользующихся нужной властью и несменяемых снизу, <…> генералы и офицеры, да и сам я, несмотря на свой сознательный и добровольный переход на сторону большевиков, были совершенно подавлены. <…> Не проходило и дня без неизбежных эксцессов. Заслуженные кровью погоны, с которыми не хотели расстаться иные боевые офицеры, не раз являлись поводом для солдатских самосудов».
Стремление к разрушению прежнего строя неизбежно толкало большевиков к разложению старой армии. Армия стала ареной острой политиче-ской борьбы. Это поставило офицерство и в крайне тяжелое моральное и материальное положение, особенно в тылу. В дневниках одного из руководителей и теоретиков белого движения, барона А. П. Будберга, есть такие строки: «Положение офицеров, лишенных содержания, самое безвыходное, а для некоторых равносильное голодной смерти, так как все боятся давать офицерам какую-нибудь, даже самую черную работу; доносчики множатся всюду, как мухи в жаркий летний день, и всюду изыскивают гидру контрреволюции».
Председатель Совнаркома В. И. Ульянов-Ленин был вынужден констатировать: «Вопрос о строении Красной Армии был совершенно новый, он совершенно не ставился даже теоретически <…> Мы шли от опыта к опыту, <…> идя ощупью <…>, пробуя, каким путем при данной обстановке может быть решена задача».
К началу 1918 года у большевиков было лишь около двух тысяч офицеров, добровольно перешедших к ним на службу: в основном это были младшие офицеры — от прапорщика до штабс-капитана. Разумеется, такими силами было бессмысленно не только пытаться сохранить захваченную путем переворота власть, но и даже защитить столицу. И тогда в январе 1918 года большевики впервые обратились к военспецам. Пост главы Наркомвоена занял Л. Д. Троцкий, разделявший позицию Ленина о привлечении военспецов к строительству армии. Именно Троцким написано первое обращение к офицерам русской армии с призывом принять участие в защите независимости Родины2, а также постановление Высшего военного совета (ВВС) и Наркомвоена о широком привлечении в армию бывших офицеров и генералов под контролем военных комиссаров.
28 января 1918 года был издан декрет о создании Красной Армии, 30 января — «О социалистическом Рабоче-Крестьянском Красном Флоте», 8 апреля — «О волостных, уездных, губернских и окружных комиссариатах по военным делам».
К моменту подписания Брестского мира Красная Армия состояла из разрозненных отрядов и частей, которыми управляли различные «советы», чрезвычайные «штабы», комитеты и избранные красноармейцами командиры. Единого органа управления и формирования Красной Армии, руководства ее боевыми действиями, обороной страны не существовало. Большевистская коллегия Наркомвоена, в составе которой еще не было военных специали-стов, с ролью такого органа не справилась. Первоочередной проблемой стала организация централизованного военного управления. 4 марта 1918 года постановлением Совнаркома за подписью Ленина был учрежден Высший военный совет (ВВС) с подчинением ему всех центральных органов военного ведомства. Упразднялась должность Главковерха (Верховного главнокомандующего), распускался Комитет революционной обороны, расформировались Всероссийская коллегия по организации и управлению РККА, Революционный полевой суд при Ставке. В отличие от Наркомвоена ВВС составлялся не только из видных военных работников партии, но в большинстве своем из военных специалистов. ВВС поручалось руководство строительством армии и флота на основе военной науки и руководство их боевой деятельностью. В Высший военный совет вошли 86 бывших царских офицеров: 10 генералов, 26 штаб-офицеров, 22 капитана и 30 младших офицеров.3
А. И. Деникин утверждал: «Позволю себе не согласиться с мнением, что большевизм явился решительной причиной развала армии: он нашел лишь благодатную почву в систематически разлагаемом и разлагающемся организме».4 Кроме политических обстоятельств, способствовавших разложению царского офицерства, были обстоятельства внутрисословные, порожденные Первой мировой: «наиболее распространенный тип довоенного офицера — потомственный военный (во многих случаях и потомственный дворянин), носящий погоны с десятилетнего возраста — пришедший в училище из кадетского корпуса и воспитанный в духе безграничной преданности престолу и отечеству, — практически исчез».5
Хотя в первые месяцы после октябрьского переворота систематического привлечения офицеров большевиками не велось, многие из них сами предлагали свои услуги. Для настроения этой части офицерства характерна такая, например, телеграмма капитана Ф. Л. Григорьева: «В случае потребно-сти в офицерах Генерального штаба для будущей постоянной армии, предназначенной для борьбы с внешним врагом, прошу о зачислении меня на какую-либо должность Генерального штаба».6 Обычно подчеркивалось, что имеется в виду именно борьба против внешнего врага, а не борьба с врагами большевиков внутри страны. Это вынужденное лицемерие — следствие внутреннего компромисса, на который шло офицерство, не желавшее оставаться сторонними наблюдателями происходившего. Записавшись в армию, невозможно было бы выбирать — каким приказам подчиняться, каким — нет. И это являлось для офицеров, разумеется, правилом непреложным. Записываясь в Генеральный штаб или на какие-то другие армейские должности, они автоматически шли на службу новому режиму.
Главную роль в привлечении офицеров на службу большевикам играла группа генералов во главе с М. Д. Бонч-Бруевичем. Как писал сам Бонч-Бруевич, «завеса» — охрана внешних границ — «являлась в то время едва ли не единственной организацией, приемлемой для многих генералов и офицеров царской армии, избегавших участия в Гражданской войне, но охотно идущих в └завесу“, работа в которой была как бы продолжением старой военной службы».7
Таким образом, большевики использовали принцип подмены: они призывали офицерство как бы на борьбу с внешним врагом — интервентами Антанты. Это должно было «усыпить бдительность» тех, кто вовсе не хотел видеть Отечество «социалистическим», но желал защитить его независимость.
Больше
половины офицеров, добровольно пошедших на службу новой власти, попали в
Красную Армию именно в 1918 году. В этот период в РККА вступило и значительное
количество генералов и офицеров-генштабистов, при этом многие из них были
настроены по отношению к большевикам в лучшем случае нейтрально, а часто и
прямо негативно. Количество генералов и штаб-офицеров, служивших в Красной
Армии, — 775 генералов и 1726 штаб-офицеров (980 полковников и 746
подполковников)8, то есть всего 2500 человек. Так, генерал А. А.
Свечин позднее писал: «До марта 1918 года я был враждебно настроен к
Октябрьской революции. Наступление немцев заставило меня остановить свой выбор
на советской стороне. В марте 1918 года я участвовал в совещании в Смольном,
затем поступил на советскую службу — сначала начальником штаба Западной Завесы,
а через два дня — руководителем Смоленского района (Смоленск, Орша, Витебск),
где начал формировать три дивизии». Ему вторил полковник Генштаба К. И. Бесядовский, так изложивший свои мысли при принятии
решения: «Надо сказать, что поступление в Высший Военный Совет на службу └к
большевикам“ было сделано не без трудных внутренних переживаний: большинство
офицеров, которые тогда на службу призваны не были
и не считали возможным служить, отворачивались от нас — добровольцев. Я же
считаю, что в создавшейся обстановке, когда немцы хозяйничали в наших пределах,
нельзя оставаться посторонним зрителем, и потому стал на работу».9 Бонч-Бруевич
излагал и похожие мысли одного из первых царских генералов — добровольцев РККА,
генерал-лейтенанта Д. Д. Парского: «Михаил
Дмитриевич, — начал он, едва оказавшись на пороге, — я мучительно и долго
размышлял о том, вправе или не вправе сидеть сложа
руки, когда немцы угрожают Питеру. Вы знаете, я далек от социализма, который
проповедуют ваши большевики. Но я готов честно работать не только с ними, но с
кем угодно, хоть с чертом и дьяволом, лишь бы спасти Россию от немецкого
закабаления…»10
При этом бЛльшая часть офицеров считала, что их задача — создание армии для обороны от внешнего врага, и зачастую под теми или иными предлогами отказывалась служить в действующей армии на внутренних фронтах. Так, например, генерал Снесарев, перед отъездом из Москвы в Царицын, 19 мая 1918 года направил в Высший военный совет письмо, в котором для отражения германского вторжения предложил создать, безразлично на какой политической платформе, но под руководством генштабистов, особую регулярную армию для защиты от внешнего врага, которая бы не участвовала в Гражданской войне.11
Генерал-лейтенант
Генштаба Е. А. Искрицкий, добровольно вступивший в
РККА в 1918 году и создавший осенью того же года 7-ю армию, поняв, что
использоваться она будет против внутреннего противника, предпочел уйти на
преподавательскую работу: «Октябрьскую революцию я встретил не сочувственно,
так как я ее не понимал и считал ее не отвечающей интересам русского народа.
<…> Вместе с тем для меня было очевидно, что процесс большевизации
России будет неотвратимым и что мы, представители старого режима, будем страдающей
стороной, со всеми вытекающими из этого последствиями <…>. Когда я
поступил работать в Красную Армию, еще не был ликвидирован германский фронт, и
поэтому считал возможным продолжать борьбу с немцами далее в рядах Красной
Армии. Только после того, когда война приняла гражданский характер и на участке
мной сформированной армии моими противниками с белой стороны оказались люди, с
которыми я рос, воспитывался и служил при старом режиме <…>, я понял,
что не могу, как командующий, быть водителем Красных войск, и предпочел уйти со
строевой работы на чисто академиче-скую — науку».12 О том же говорили и однофамилец известного генерала
полковник старой армии Н. В. Свечин: «В начале Советской власти я не разделял
ни симпатий к ней, ни уверенности в прочности ее существования. Гражданская
война, хотя я в ней и принимал участие, была мне не по душе. Я охотнее воевал
тогда, когда война приняла характер внешней войны (Кавказский фронт).
Я воевал за целостность и сохранение России, хотя бы она и называлась РСФСР», —
и генерал-майор Н. П. Сапожников, отказавшийся от назначения на Северный фронт:
«Гражданской войне, как войне брато-убийственной, вызывавшей разруху, я не
сочувствовал и с нетерпением ждал ее конца. Поэтому фронтовую службу до начала белопольской войны я нес без внутреннего удовлетворения
(был случай, когда я просил не назначать меня на Северный фронт, где белыми
командовал Миллер, к которому я относился
с уважением в бытность его моим начальником)».13 Очень
четко настроения и метания кадрового офицерства того времени выразил С. Г. Лукирский: «Накануне революции февральской 1917 года в
среде офицеров Генерального штаба старой армии определенно сложилось
недовольство мо-нархи— ческим
строем: крайняя неудачливость войны; экономический развал страны; внутренние волнения;
призыв на высшие посты в государственном аппарате лиц, явно несостоятельных, не
заслуживающих общественного доверия; наконец, крайне возмутительное подпадание
царя под влияние проходимца (Григ<ория>
Распутина) и разрастание интриг при дворе и в высших государственных сферах.
Поэтому февральская революция была встречена сочувственно в основной массе
всего офицерства вообще. Однако вскоре наступило разочарование и в новой власти
в лице временного правительства: волнения в стране даже обострились;
ряд мероприятий правительства в сторону армии (в том числе подрывающие
простых офицеров) быстро ее развалили; личность А. Керенского не возбуждала
доверия и порождала антипатию. <…> Наступившая октябрьская революция
внесла некоторую неожиданность и резко поставила перед нами вопрос, что делать:
броситься в политическую авантюру, не имевшую под собой почвы, или удержать
армию от развала, как орудие целостности страны. Принято было решение идти
временно с большевиками. Момент был очень острый, опасный: решение должно было
быть безотлагательным, и мы остановились на решении: армию сохранить
во что бы то ни стало. Поэтому крупнейшая часть офицерства перешла к
сотрудничеству с большевиками, хотя и не уясняла еще в полной мере программу
коммунистической партии и ее идеологию. Патриотизм
являлся одним из крупных побуждений к продолжению работы на своих местах и при
этой новой власти. Уход другой части офицерства на враждебную большевикам
сторону естественно поставил оставшихся с большевиками в неприязненные с белогвардейцами
отношения, еще и потому, что порождал среди большевиков недоверие и к оставшимся с ними, а при победе белых грозил местью
белогвардейцев. Кроме того, победа белогвардейцев несла с собою вторжение
иноземцев, деление России на части и угрожала закабалением нашей страны
иностранцами. На стороне белогвардейцев не видели и базы, обеспечивающей им
симпатии народных масс. Поэтому нашей группой офицерства это выступление
белогвардейцев осуждалось с большим раздражением. В противовес замыслу
белогвардейцев и беспочвенному их начинанию зарождалась мысль о том, что при
наличии добровольческой армии, крепко сплоченной и руководимой старым
офицерством, возможно, будет скорейшее и вернейшее спасение страны от внешнего
врага. В связи с такой мыслью, мною <…> была составлена в январе 1918
года <…> докладная записка с изложением основ создания <новой
добровольной> армии <…>. Этот проект был одним из первых моментов,
который отражал нашу идеологию и проведение которого
могло закрепить руководство армией на путях возрождения России за старым
офицерством».14
За немобилизационный период формирования Красной Армии (с января по май 1918 года) в нее вступило 8000 бывших офицеров (к середине июня — около 9000).15 Высшие командные должности в войсках также главным образом занимали офицеры. В период существования «завесы» — в первой половине 1918 года — все командные и штабные должности ее участков и отрядов (и развернутых позже на их основе дивизий) были заняты исключительно офицерами.16
22 апреля ВЦИК принял декрет «Об обязательном обучении военному искусству», согласно которому было введено всеобщее военное обучение. Одновременно большевики, осознавшие бесперспективность института выборности командиров, отменили предписывавший его декрет. И наконец 8 мая по приказу Народного комиссара по военным и морским делам Льва Троцкого был создан центральный военно-административный орган — Всероссийский главный штаб, на который возлагались организационные во-просы военного строительства: мобилизация, формирование, устройство, обучение войск, разработка уставов, наставлений, руководство органами местного военного управления. Он принял на себя функции Всероссийской коллегии по организации и управлению Красной Армии (с созданием Все-рос— главштаба она была расформирована), а также военных органов старой армии — Главного управления Генерального штаба, Главного штаба, Главного управления военно-учебных заведений и Управления по ремонтированию армии. Во главе Всеросглавштаба стоял Совет в составе начальника штаба и двух политических комиссаров. Совет объединял деятельность всех управлений Всеросглавштаба, непосредственно подчинялся Наркомвоену, а с сентября 1918 года — Реввоенсовету Республики.
Главнокомандующий вооруженными силами А. Ф. Мясников в июне 1918 года представил Ленину и Свердлову докладную записку, в которой состояние дел характеризовалось как катастрофическое: армии еще нет, ее необходимо срочно создавать.17
Вопрос об использовании военспецов из царской армии дискутировался партийной верхушкой большевиков крайне жестко. С одной стороны, большевистские идеологи небезосновательно полагали: как бы критично ни относилось царское офицерство к окончательно разлагавшемуся в начале XX века самодержавию, но, веками воспитывавшееся в монархическом духе, вряд ли оно добровольно и искренне станет служить режиму плебса, пришедшему к власти путем переворота. С другой стороны, было не менее очевидным, что создать боеспособную армию на голом энтузиазме наэлектризованной агитаторами толпы невозможно. Тем более что этот энтузиазм стремительно спадал.
В период Гражданской войны большинство кадровых офицеров поддержало белых: «60 тыс. — у Деникина, 30 тыс. — у Колчака, более 10 тыс. — в других белогвардейских армиях».18 К красным добровольно шли в основном офицеры в чине от прапорщика до капитана (8 тыс.), к белым — представители всей армейской вертикали — от поручиков до генералов.
Советской власти нужны были штыки, этим штыкам — командиры, и во время острейшего кризиса 1918 года Ленин вынужденно принял решение об использовании «буржуазных военных» для нужд защиты революции: «Если ставить вопрос в том смысле, чтобы мы только руками чистых коммунистов, а не с помощью буржуазных специалистов построили коммунизм, то это — мысль ребяческая. <…> Без наследия капиталистической культуры нам социализма не построить. Не из чего строить коммунизм, кроме как из того, что нам оставил капитализм».19 С лета 1918 года большевикам, несмотря на крайнюю антипатию к бывшим офицерам, пришлось перейти к их мобилизации в массовом порядке. Условия для этого были самые благоприятные, ибо в крупных городах, находившихся под контролем красных, появилось множество офицеров, вернувшихся к своим семьям. Принятие на учет военспецов последовало по приказу наркома по военным и морским делам Л. Д. Троцкого (№ 324 от 7 мая 1918 года). В Москве, по сообщению «Известий ВЦИК», на 15 июня 1918 года было зарегистрировано около 30 000 офицеров (в том числе 2500 кадровых), 2/3 которых принадлежали к артиллерии и другим специальным войскам.20
Осень 1918 года — для РКП(б) самый, пожалуй, трудный период за всю Гражданскую войну. Красная Армия контролировала не более 1/15 территории бывшей Российской империи. Остановились заводы, недовольство охва-тывало рабочих, убеждавшихся, что громкие увлекающие обещания большевиков обернулись экономической разрухой и политическим диктатом. Крестьянство, недовольное продразверсткой, переставало поддерживать большевиков. Представители различных партий — от эсеров до анархистов — призывали к решительной борьбе против большевистского режима. Для подавления оппозиции большевики создали систему военизированных репрессивно-террористиче-ских органов. Кроме ВЧК появились Войска вооруженной охраны Республики (ВОХР), Части особого назначения (ЧОН), продармия. Но у Советов не было боеспособной армии, без которой в условиях затяжной Граждан-ской войны невозможно было удержать власть.
Большевики культивировали антагонизм между царскими офицерами и одетой в шинели пролетарской массой. В 1918 году он дошел до открытой ненависти и превратился в своего рода бумеранг. «Между солдатом и офицером всегда лежит широкая пропасть. Солдат — мужик, крестьянин или рабочий, черная кость, мозолистая рука. Офицер — барин, чаще всего дворянин, голубая кровь, белоручка. Солдат может бояться офицера, он может уважать его. <…> И все-таки они будут вечно чужие. <…> Они вышли из разных классов»21, — гласила одна из их многочисленных пропагандистских листовок. Принудительно мобилизовав в свои ряды царских офицеров, Красная Армия усилила ею же инспирированную конфронтацию.
Офицеры, пришедшие на службу большевикам, оказались в тяжелейшей морально-нравственной ситуации: их жизнь или относительное благополучие были куплены ценой перманентного конфликта, как внутреннего, так и внешнего. Люди их круга, недавние сослуживцы, считали их ренегатами, а мобилизовавшие военспецов им не доверяли. Офицерам не то что не давали возможности «ассимилироваться», органично врасти в новую армейскую среду — напротив, создавали условия для сегрегации.
В советской историографии (за немногими исключениями) роль бывших царских офицеров в РККА принято было всячески принижать, чтобы не возникло противоречия утверждениям о «ведущей роли партии», «красных командирах — выходцах их народа» и тому подобным идеологическим постулатам. Эта коммунистическая «стерилизация» военно-политической истории тем более абсурдна, что предполагает цензурирование даже Ленина, признававшего необходимость привлечения офицерства: «Если бы мы не взяли их на службу и не заставили служить нам, мы не могли бы создать армию <…>. И только при помощи их Красная Армия смогла одержать те победы, которые она одержала <…>. Без них Красной Армии не было бы <…>. Когда без них пробовали создать Красную Армию, то получалась партизанщина, разброд, получалось то, что мы имели 10—12 миллионов штыков, но ни одной дивизии, ни одной годной к войне дивизии не было, и мы неспособны были миллионами штыков бороться с ничтожной регулярной армией белых»22, — был вынужден признать Ленин.
Подавляющее большинство призванных честно служило Советской власти, что было с горечью замечено в оппозиционной большевикам среде, лидеры которой понимали: пока у красных есть боеспособная армия, надежда вернуть Россию на круги своя эфемерна. Лидер кадетов П. Н. Милюков констатировал: «Вступив по той или другой причине в Красную Армию, военные специалисты, связанные привычной обстановкой строгой военной дисциплины, в большинстве служили Советской власти верно и лишь в редких случаях пользовались своей властью над солдатами для подготовки контр-революционных выступлений».23 Всего к концу 1918 года в РККА было призвано более 22 000 бывших офицеров и генералов.24 К 1920 году среди команд-ного состава РККА бывшие офицеры составляли 92,3 % командующих фронтами, 100 % начальников штабов фронтов, 91,3 % командующих армиями, 97,4 % начальников штабов армий, 88,9 % начальников дивизий и 97 % начальников штабов дивизий.25
«Они <…> занимали посты исключительной важности <…>, работая не за страх, а за совесть, своими оперативными распоряжениями вызвали тяжелое положение армий Деникина, Колчака <…>, создали военно-административный аппарат, возродили академию Генерального штаба, правильную организацию пехоты, артиллерии и ту своеобразную систему ведения боев большими конными массами, которая вошла в историю под именем операций конницы Буденного <…>. Чтобы не повторять всем известных деталей — достаточно сопоставить нынешнюю Красную Армию, нынешний стройный военный аппарат с тем хаосом и разбродом, какие памятны нам в первые месяцы большевизма. Вся дуга от перехода от батальона оборванцев к стройным войсковым единицам достигнута исключительно трудами военспецов <…>. Русская армия и Россия погибли от руки взлелеянных ими людей. Больше, чем немцы, больше, чем международные предатели, должны ответить перед потомством люди, пошедшие против счастья, против чести их мундира, против бывших своих товарищей. И их умелую и предательскую руку чувствовали в критическую минуту и Колчак, и Деникин, и Врангель. Они прикрывались именами никому не известных комиссаров и политиков. Это не спасет их ни от нашего презрения, ни от суда истории»26, — горько констатировал поверженный своими собратьями Деникин. Не случайно именно во время Гражданской родилась умная шутка: РККА — как редиска, с наружи красная, а внутри белая. Войну выиграли царские офицеры… у царских офицеров.
Военные специалисты были поставлены под жесткий контроль Полит-управления РВС, комиссаров, особых отделов. Ленин признавался: «Бывшие офицеры в Красной Армии окружены такой обстановкой, таким громадным напором коммунистов, что большинство из них не в состоянии вырваться из этой сети коммунистической организации и пропаганды, которой мы их окружаем».27
Несмотря на то что V Всероссийский Съезд Советов РСФСР признал необходимость использовать опыт и знания военных специалистов старой армии на тех постах, «какие им укажет Советская власть», новая власть старалась нивелировать институт военспецов: «Они (большевики) относились к бывшим офицерам не лучше, чем тогда, когда те еще не были └бывшими“, и никогда им не доверяли — даже тем, кто первым и добровольно пошел к ним на службу».28 Военспецы по мировосприятию и воспитанию оставались глубоко чуждыми рождавшейся в ходе социального эксперимента новой социальной системе. Поэтому, несмотря на их опыт и заслуги перед молодой Республикой Советов, доля военспецов в командных кадрах РККА неуклонно сокращалась: 75 % в 1918-м, 53 % в 1919-м, 42 % в 1920-м и 34 % в 1921-м.29
На смену приходили офицеры нового строя — командиры из рабочих и крестьян, так как считалось, что «Красная Армия — это армия пролетарской диктатуры рабоче-крестьянского государства, которая призвана в ожесточенной кровавой борьбе отстаивать освобождение трудящегося от оков мирового капитализма».30
Подготовка и накопление кадров красных командиров (краскомов) первоначально осуществлялись с помощью многочисленной сети командных курсов. В 1918-м сеть этих курсов, краткая учеба на которых перемежалась с выездами на фронт, выпустила около 1700 командиров, в 1919-м — около 12 000, а в 1920-м — около 20 000.31
Однако многочисленные трудности обучения командного состава, связанные с краткосрочностью курсов и условиями ведения боевых действий, приводили к тому, что выпускники не получали должных военных знаний и на качественном уровне своей подготовки мало чем отличались от рядовых красноармейцев. Только по завершении Гражданской войны появилась возможность осуществления планомерного обучения красного командного состава. Переход Красной Армии на мирное положение дал возможность приступить к подведению итогов опыта Первой мировой и Гражданской войн, в результате которых изменились теоретические взгляды на боевое применение пехоты, кавалерии, а также технических и вспомогательных родов войск. В организационном отношении это вылилось в создании механизированной роты, в увеличении технических огневых средств в войсках и в новых порядках взаимодействия пехоты с техническими родами войск. Части Красной Армии стали получать красных командиров, окончивших полные трехгодичные курсы пехотной, кавалерийской и командных школ и четырех-годичные курсы артиллерийской и военно-инженерной школ. Принятый в военную школу рабочий или крестьянин, зачастую малограмотный, за 3—4 года пребывания проходил целый ряд дисциплин. Весь первый год обучения был посвящен почти исключительно общеобразовательной подготовке, так как без глубоких знаний грамматики и арифметики было совершенно немыслимо изучение и усвоение многочисленных специальных военных предметов. Следует отметить, что одной из главных задач обучения краскомов стояла необходимость ликвидации в Красной Армии двуначалия и полного сосредоточения в руках командира функций боевой и политической подготовки рядового состава. В связи с этим большое внимание уделялось политической подготовке курсантов с расчетом на то, что после выпуска красные командиры действительно могли быть политическими воспитателями вверенных им красноармейцев и со временем выполнять обязанности единоначальника.
Те, кто желал поступить в военные школы, должны были сдать вступительные экзамены, правда, весьма примитивного уровня. «По русскому языку — умение читать, писать, излагать устно и письменно прочитанное. По арифметике — умение производить все действия над целыми числами любой величины. Дополнительные беседы. Кроме испытаний по русскому языку и арифметике с целью выяснения общего развития поступающего в ВУЗ проводятся беседы самого элементарного характера на темы по математической и физической географии (страны света, форма Земли, суточное и годовое вращение Земли и пр.). Этим выясняется не запас фактического материала и знаний, а главным образом общий уровень развития, что дает возможность преподавателю ближе узнать поступающего и более умело подойти к нему в будущих занятиях в школе. Для поступления в артиллерий-ские и военно-инженерные школы требуются знания в объеме примерно трех классов школы Наркомпроса 1-й ступени, а именно:
По русскому языку — кроме вышеуказанного для пехотных ВУЗов еще знание грамматики (этимологии). По арифметике — знание простых и десятичных дробей и элементарное знакомство с метрической системой мер и весов. По географии — общую географию, знание карты СССР, государственное деление, важнейшие государства земли и наши соседи. По естествознанию — вода, воздух, каменный уголь и торф, металлы и руды, горные породы, почва, гранит, песок и глина. Принимаются в ВУЗы лица в возрасте от 17 до 28 лет, притом лишь вполне здоровые».32 Разумеется, и в становлении советского военного образования царские офицеры, получившее высшее и среднее специальное образование до революции, как и преподаватели дореволюционных военных учебных заведений, сыграли важную роль — своих преподавателей такого уровня у новой власти еще не было.
Несмотря на значение, которое имели для большевистской власти бывшие офицеры, невозможно обнаружить с ее стороны какое-либо чувство благодарности к используемым военспецам, фактически спасшим ее. В этом нетрудно убедиться, читая большевистскую прессу тех лет. Например, петроградская «Северная Коммуна» в издевательской передовице предупреждала: «Мы говорим генералам и офицерам, пришедшим к нам на службу: └Гарантировать вам, что вас не расстреляют по ошибке красноармейцы, мы не можем. Но гарантировать вам, что мы вас расстреляем, если вы начнете изменять, можем. И даже обещаем“». Таким образом офицеры, мобилизованные тираническим государством для его строительства и становления, низводились до положения рабов-заложников.
Характерно в этом отношении по-большевистски циничное предупреждение председателя Петросовета Григория Зиновьева о том, что Советская власть берет бывших офицеров на роль «денщиков» и выбросит их как «выжатый лимон» после использования. Зиновьев не солгал. Уже с 1920-х годов военспецов стали вычищать из армии — поначалу относительно мягко: увольняя с работы. Потом — отправляя в ссылки и лагеря, затем — расстреливая. А в начале 1930-х годов сотни военспецов стали жертвами инициированного партийным руководством и организованного НКВД истребления бывших царских офицеров, вошедшего в историографию как дело «Весна». Уцелевших репрессировали в 1937-м — во время мрачно знаменитого «Дела военных». Созданному и окрепшему во многом благодаря царским офицерам тоталитарному государству они были больше не нужны.
1 Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 99.
2 Рабочая и Крестьянская Красная Армия и Флот. 1918, 27 марта.
3 Волков С. В. Трагедия русского офицерства. М., 2002. С. 325.
4 Красная летопись. 1926. № 6. С. 12.
5 Волков С. В. Указ. соч. С. 11.
6 Спирин Л. М. В. И. Ленин и создание командных кадров // Военно-исторический журнал. 1965. № 4. С. 11—12.
7 Волков С. В. Указ. соч. С. 312.
8 Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов. 1917—1920 гг. М., 1988. С. 178.
9 Мухлисов Р. Н. Командиры Красной Армии. Командный состав Р.-К. К. А. в межвоенный период // http://samlib. ru/m/muhlisow_rasul_nurlanowich/komandiryrkka. shtml
10 Дьяков Ю. Л., Бушуева Т. С. Фашистский меч ковался в СССР: Красная Армия и Рейхсвер. Тайное сотрудничество. 1922—1933. М., 1993. С. 58.
11 Смирнов А. Большие маневры. // Родина. 2000. № 4. С. 89.
12 Мухлисов Р. Н. Указ. соч.
13 Кавтарадзе А. Г. Указ. соч. С. 26.
14 Мухлисов Р. Н. Указ. соч.
15 Волков С. В. Указ. соч. С. 314.
16 Волков С. В. Указ. соч. С. 326.
17 Старцев В. И. Первые месяцы большевистской власти: от войны политической к войне гражданской // Драма российской истории: большевики и революция. Новый хронограф. М., 2002. С. 259.
18 История Гражданской войны в СССР. М., 1957. Т. 3. С. 226.
19 Ленин В. И. Полное собрание сочинений (ПСС). Т. 38. С. 142.
20 Волков С. В. Указ. соч. С. 314.
21 Государственный музей политической истории России (ГМПИР). Ф. 6. Л. 204.
22 Ленин В. И. ПСС. Т. 40. С. 199, 218; Т. 39. С. 406.
23 Медведев Е. И. Гражданская война в Среднем Поволжье (1918—1919 гг.). Саратов, 1974. С. 143.
24 Гражданская война 1918—1921 гг. М., 1928. Т. 1. С. 93.
25 Волков С. В. Указ. соч. С. 326.
26 Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам. М., 1958. http://militera. lib. ru/memo/russian/bonch-bruevich_md/index. html
27 Ленин В. И. ПСС. Т. 39. С. 314.
28 Волков С. В. Указ. соч. С. 254.
29 Особенности подготовки, прохождения службы и материальное положение красных командиров в начале 20-х годов ХХ века // Дороничев В. А. http://www. rkka. ru/analys/doronicev/redcomm. htm
30 Лебедев Д. Офицерский корпус в политической истории России. Документы и материалы 1920—1925 гг. // Серия: Армия и политика. Т. 3. Калуга, 2003. С. 569.
31 Большая советская энциклопедия. Т. 47. М., 1940. С. 780—781.
32 Ульман Ж. Подготовка красного командного состава // Красная рота. 1923. № 28. С. 48.