Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2013
Росписи
Красное, ржавое, выцветшее, льняное…
Чувствуешь, поворачивается колесо?
Вечер — огромный зверь — обедает мною.
Ужас конца становится невесом.
С прялок, с домов с нарисованными часами,
С досок икон неуклюже спрыгивают впотьмах
Львы лупоглазые с вытянутыми носами,
С куцыми чёлками, с розами на хвостах.
На позвонке кита, выброшенного приливом,
Старом, огромном, словно дуб вековой,
Иконописец по кости вывел святых и диво,
Чудо морское с кудрявою головой.
Рядом с Ионой смотрит глазом цветочным
На корабли, в страхе жмущиеся к скале.
Восстановить по косточке позвоночной
Образ чудовищ, не виданных на земле,
И приручить, увить резными кустами
Южного зверя на северной полосе…
Вечный покой, кто может его представить?
Кто видел льва в наших широтах? А всё же малюют все.
ЗакличкИ
1
Под руки с сестрами или поодиночке
Ходим поглубже в лес, повыше за
облака:
«Дай, Голосёна, голосу! Хоть бы строчкой
Дай докричаться до дальнего далека!
Дай, Голосёна, слова вместо обновы,
Слога на всю дорогу, слуха дай, светлый дух!»
И Голосёна выносит птенчика чуть живого:
Щебет, косточки, пух…
«На же, корми его бабочками дневными,
Будет те голос, девка, как станет он на крыло».
С сестрами кличем, охрипши, родное имя:
«Маша! Ау, ау!» В какую глушь завело…
2
А потом она в дом Кузнеца пришла:
«Хочу у тебя учиться.
Вот тебе тёплый комок, в зародыше два крыла.
Выкуй мне птицу.
Пусть будут перья её тонкие, как ножи,
Сердце точное, как радар».
Птенец огляделся — чует, ему не жить:
Меха, наковальня, жар.
И пока горел синий огонь, проедая дыры в снегу,
Пока металл истончался в нить,
Птенец онемел и оглох: ни гугу-гугу,
Ни фьюить-фьюить.
Если б не вера девушки в Кузнеца,
Ей бы не выдержать этой ломки.
Пробовать новый голос выйдет она с крыльца,
Неуклюжий, негромкий.
И распрямляет птица, закованная в металл,
Крылья широкие, лёгкие, словно чудо.
Сможешь ли долететь, куда никто не летал?
Сможешь ли унести меня далеко отсюда?