90 лет назад был открыт первый советский концлагерь
Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2013
В 1923 г. советское государство приступило к обкатке новой политэкономической модели своего развития: отныне идеологическим противникам (или тем, кого власть считала таковыми) следует не только находиться в строгой изоляции, но и укреплять его экономику. Потому «в тестовом режиме» был создан первый отечественный концлагерь — Соловецкий. Этот концлагерь — а именно так в партийных и чекистских документах до начала 1930-х назывались подобные учреждения — явился прообразом «архипелага ГУЛаг». В течение почти десяти лет Соловецкие лагеря были самыми крупными в СССР и играли роль «полигона», на котором отрабатывались методы каторжного содержания и способы использования принудительного труда большого количества заключенных. Соловки стали именем нарицательным, символом карательной системы: «В 20-е годы Соловков не таили, но даже уши прожужжали ими. Соловками открыто играли, Соловками открыто гордились (имели смелость гордиться!!)», — писал Александр Солженицын. 1 За полтора десятилетия существования Соловецкого лагеря его узниками были академик Дмитрий Лихачев и философ и ученый-иммунолог о. Павел Флоренский, драматург и театровед Лесь Курбас и философ-теолог Юлия Данзас, писатель Борис Ширяев и историк и краевед Николай Анциферов. Список известных имен огромен…
Собственно, идея «модернизации народного хозяйства» за счет рабского труда родилась у большевистского руководства еще раньше, едва только закончилась Гражданская война и были потоплены в крови Кронштадтское восстание и Антоновский крестьянский мятеж. И политическое руководство в лице Совета народных комиссаров, возглавляемого Владимиром Лениным, обратилось за разработкой практической стороны вопроса к ВЧК, которая немедленно поддержала идею.
Из «Записки уполномоченного по организации и устройству лагерей ВЧК Председателю ВЧК Ф. Э. Дзержинскому об устройстве Северных колоний ВЧК»:
«Совершенно секретно. 24 января 1922
Признать в принципе принудительную колонизацию малонаселенного и неэксплуатируемого северного края государственно важной и необходимой как с хозяйственно-экономической, так и административной точек зрения, почему углубить и расширить уже начатые в этой области работы по устройству рабочих поселков-колоний до максимума возможностей <…>. Признать необходимыми соответственное усилие всех ресурсов к достижению вышеуказанных целей, не ограничивая численного состава колоний <…>. Признать необходимым в ближайшее время, по мере возможности, начать колонизацию всего особо общественно-опасного элемента с территории Республики без ограничения срока, впредь до исправления…»2
В
мае 1923 г. заместитель председателя ГПУ Иосиф Уншлихт
обратился во ВЦИК с проектом об организации Соловецкого лагеря принудительных
работ. В новом лагере должны были содержаться «политические и уголовные
заключенные, приговоренные дополнительными судебными органами ГПУ, бывшей ВЧК,
Особым совещанием при Коллегии ГПУ». Вскоре на основании постановления СНК СССР
от 13 октября 1923 г. Северные лагеря ГПУ были трансформированы и
модернизированы — наступала пора «эффективного менеджмента»: на их базе
организовано Управление Соловецкого лагеря принудительных работ особого
назначения (СЛОН) ОГПУ. Лагерю было передано
в пользование все имущество Соловецкого монастыря (закрытого в 1920 г.). ВЦИК
принял решение о содержании под стражей «политических и уголовных преступников,
отбывающих наказание по внесудебным приговорам ГПУ». Соответственно, изначально
сюда направлялись люди, получившие сроки, даже по советским нормам, незаконно —
без формальной процедуры «правосудия». Характерно, что документы,
регламентирующие существование лагеря, писались «вдогонку» — Соловки с лета
1923 г. уже были густонаселенной зоной, а «Положение о Соловецких лагерях
особого назначения ОГПУ» появилось лишь в августе. Вот его первый,
основополагающий параграф: «Соловецкие лагеря принудительных работ особого
назначения организованы ОГПУ для изоляции особо вредных государственных
преступников, как уголовных, так и политических, деяния коих принесли или могут
принести существенный ущерб спокойствию и целостности Союза Советских
Социалистических Республик».3 Первые
сто узников были доставлены из Архангельска. Через месяц привезли еще
полтораста социалистов и анархистов. К сентябрю число лагерников уже
превышало три тысячи человек — 2714 мужчин и 335 женщин, из них более
300 «политических», 2550 «контрреволюционеров» («каэров»)
и уголовников
и 200 бывших чекистов.4 Прибывавшие на соловецкие
пристани суда с заключенными встречала издевательская агитка: «Здесь пройдя
через горн очистительный, / Через бодрый, сознательный труд, / Вы поймете, что
путь принудительный / Есть единственный правильный
путь».5
В последующие годы количество заключенных СЛОНа неуклонно росло. Постепенно отдельные лагеря, отделения, «командировки» и другие объекты лагеря заняли все острова Соловецкого архипелага, а с конца 1920-х гг. — и ряд пунктов на материке. В 1931 г. в состав СЛОНа входило 8 лагерных отделений, 6 из которых находились на материке, включая отдаленный Мурманск.
С момента образования и до последнего дня деятельности СЛОН отличался особенно жестоким режимом. Истязания заключенных были обыденным делом.
В лагере существовала практика наказания тяжким и бессмысленным трудом. За мелкие провинности, а порой и просто для развлечения «надзора» арестантов жестоко избивали, заставляли пригорошнями переносить воду из одной проруби в другую («Черпать досуха!» — командовал при этом конвой), перекатывать с места на место многотонные валуны, зимой на морском берегу полураздетыми громко и до изнеможения «считать чаек» (до 2000 раз), выполнять другие не менее «полезные» трудовые задания.
Провинившихся зимой обливали на улице холодной водой, ставили голыми в «стойку» на снег, опускали в прорубь или в одном белье помещали в карцер — неотапливаемый «каменный мешок» или щелястый дощатый сарай. Летом раздетых узников привязывали на ночь к дереву — ставили «на комара», что в условиях Приполярья означает медленное умерщвление.
Карой за более серьезные проступки — нарушения лагерного режима, членовредительство-«саморубство», «самообморожение», попытку побега — было помещение во внутрилагерную тюрьму — «штрафизолятор». Мужская тюрьма находилась на соловецкой Секирной горе, женская — на Большом Заяцком острове. Режим «Секирки» был таков, что дольше двух-трех месяцев в ней не выдерживал никто.
«Церкви и тюрьмы сровняем с землей», — пели в советское время. Первую часть этого обещания большевики, увы, выполнили со всей беспощадностью. Со второй ситуация была обратная: проблема «перенаселенности» мест заключения по мере борьбы с «врагами народа» становилась все актуальнее — тюрем не хватало. Между тем содержание одного тюремного сидельца обходилось казне в среднем в 250 рублей в год (на Соловках — в 211 рублей) и становилось бременем для государственного бюджета. Зампред ОГПУ Генрих Ягода был оптимистичен в отношении экономических перспектив репрессивной государственной политики: «Совершенно очевидно, что политика советской вла-сти и строительство новых тюрем несовместимы. На новые тюрьмы никто денег не даст. Другое дело — постройка больших лагерей с рационально поставленным использованием труда в них <…>. Опыт Соловков показывает, как много можно сделать в этом направлении (дороги, осушение болот, добыча рыбы заключенными, устройство питомников)». 6 С созданием Соловков система принудительного труда стала базой «модернизации» советской экономики.
СЛОН стал одной из самых крупных народно-хозяйственных единиц. «Соловецкое население» в 1929—1930 гг. составляло 65 000 человек, его «прирост» достиг своего максимума в 1931 г. — 71 000 человек.7
«Труд искупает вину», — гласил лозунг Соловков. Имея в своем распоряжении многотысячную даровую «рабсилу», Соловецкие лагеря осуществляли масштабную и разнообразную хозяйственную деятельность: там заготавливали лес, строили дороги, ловили рыбу и морского зверя. На Соловецких островах функционировали кирпичный, механический, лесопильный и кожевенный заводы, электростанция предреволюционной постройки, собственная десятиверстная узкоколейная железная дорога с паровозо-вагонным парком. Рабский труд оставлял соловецким узникам мало шансов на выживание. Работы, особенно на лесозаготовках, почти всегда проводились по принципу заданий-«уроков» (огромных, намеренно трудновыполнимых), а рабочий «день» мог длиться от обычных 12 часов до суток и более. Праздничных и выходных дней арестантам не полагалось.
Рассекреченные документы свидетельствуют о человеконенавистнической природе большевистской пенитенциарной системы. Уже первая комиссия по обследованию лагерей, работавшая на Соловках в сентябре 1923 г. под руководством начальника Юридического отдела ГПУ Владимира Фельдмана, установила факты «систематических избиений» и «расстрелов под видом побега», создания администрацией лагеря «провокационных дел» о мнимых заговорах узников, широкого применения пыток, склонения заключенных женщин к сожительству и т. д. В своем отчете комиссия писала о созданной «системе всяческого ущемления заключенных, издевательств над ними при их полном бесправии», об «атмосфере полного произвола, в которой все разлагалось». Комиссия уехала, на короткое время ситуация смягчилась. Но уже к началу 1924 г. все вернулось на круги своя.
Из доклада зам. начальника административно-организационного управления ОГПУ Алексея Шанина заместителю председателя ОГПУ:
«12 мая 1930 г.
Способы терроризирования заключенных применяются следующие: избиение палками, прикладами, шомполами, плеткой и т. п., зимой постановка за-ключенных в так называемые └на камни“ в одном белье в положении └смирно“ на срок до 3—4 часов, заключение в так называемые └кибитки“, т<о> е<сть> карцера, представляющие из себя холодны<е> небольшие дощатые пристройки, в которых заключенные в зимнее время в одном белье выдерживались по несколько часов. Есть случаи смерти от замерзания, посадка на так называемые └жердочки“, т<о> е<сть> узкие скамьи, на которые заключенных усаживали на корточки и, абсолютно запрещая шевелиться и разговаривать, выдерживали в таком положении с раннего утра до позднего вечера, изнасилование женщин и принуждение к сожительству заключенных женщин».8
Доклад был заслушан. Ситуация не изменилась. «Власть советская — власть соловецкая» — так лагерный фольклор рифмовал действительность.
Альбом из 148 фотографий, рассказывающих о Соловецком лагере особого назначения, выпущен в свет петербургским Музеем С. М. Кирова и Соловецким государственным историко-архитектурным и природным музеем-заповедником. Снимки 1923—1929 гг. представляют «парадную» сторону жизни гигант-ского лагеря, поскольку основой издания стал альбом, подготовленный ОГПУ в качестве «позитивного агитпропа» и подаренный Сергею Кирову в качестве отчета о проделанной работе. На первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б), которого советская мифология традиционно изображала как гумани-ста, подаренный фотоальбом произвел сильное впечатление. Приветствуя ОГПУ, он подчеркивал: «Карать, не только карать, <…> а карать по-настоящему, чтобы на том свете был заметен прирост населения благодаря деятельности нашего ГПУ».9 И был услышан. Соловки стали опытной площадкой для обкатки большевистского террора. Соловки — далее везде.
В альбоме помимо уникальных фотографий и документов, регламентирующих деятельность лагерей, содержатся также лагерный фольклор, статьи и стихи из журнала «Соловецкие острова». Вот одно из них, безымянное, с блоковскими аллюзиями:
По вечерам над соловчанами
Весенний воздух мглист и сыр
И правит окриками пьяными
Суровый ротный командир.
И каждый вечер омрачающим
Туманом полон небосклон,
И я опять неубывающим
Остатком срока оглушен.
И каждый вечер в час назначенный,
Иль это только снится мне,
Девичий стан, бушлатом схваченный,
В казенном движется окне.
И, медленно пройдя меж ротами,
Без надзирателя, одна,
Томима общими работами
Она садится у окна,
Сибирь и минусы склоненные
В моем качаются мозгу,
И сроки длинные бездонные,
Цветут на синем берегу.10
У них еще хватало силы воли так горько и интеллектуально шутить в той ужасающей повседневности… При культурно-воспитательной части была создана фотолаборатория. В ней работали заключенные. Снимки, сделанные ими, и вошли в альбом, подаренный Кирову. При КВЧ был создан и театр. «В условиях концлагеря театр является могучим проводником воспитательного воздействия на заключенных. <…> Труд без искусства — варварство. Через горы и моря сурового севера шла сюда великая культура и пришла… пришла толпою пестрою, что под конвоем ведут»11 — это цитата из рекомендации по обустройству театра.
Строки воспоминаний заключенных, включенные в альбом. «Лупили без зазрения совести. Наказывали жутко… Конвоир, десятник, ротный, даже уборщик барака распоряжались заключенными, будто скотиной. Как только не измывались. Зимой раздетого до нитки ставили на пень, пока он, обмороженный, не сваливался в снег. Летом держали на пне, пока тучи комаров, облепивши голое тело, не высасывали несколько стаканов крови».
«Мы валим толстые деревья, обрубаем сучья, сносим их в кучи… Мы не умеем ни пилить, ни носить тяжести. Мы задыхаемся… Скоро замерзшая одежда оттаивает и снова становится мокрой от снега и пота, от нас валит пар. Наша одежда до нитки мокра. <…> Начальник долго подсчитывает нас, одежда снова становится железной, она жжет немеющее тело. <…> Мы валимся на нары и спим, не замечая ни мокрого, липнущего к телу белья, ни дурманящего смрада от скученных в бараке 200 человек, ни укусов клопов и вшей. В 4 часа начинается повторение вчерашнего».12
История Соловецкого концлагеря знает несколько массовых расстрелов за неповиновение или по обвинению в заговорах. В декабре 1923 г. охраной было убито 6 «политиков», в октябре 1929 г. казнено, по разным данным, от 300 до 600 «каэров»13 и т. д.
Периодически в лагере проводились «плановые» аресты и расстрелы: чтобы держать заключенных в страхе и освобождать место для новых партий «врагов народа». Расстреливали мнимых «повстанцев» и просто строптивых заключенных, расстреливали часто по ложным доносам и выдуманным обвинениям. У убитых и умерших перед тем, как свалить их в общую могилу, «по лагерной традиции молотком выбивали зубы с золотыми коронками». Зимой тела закапывали в снег, и они становились кормом для диких зверей, летом трупы сваливали в огромные ямы около соловецкого «кремля» или в лесу — без каких-либо обозначений. Часто смертники перед казнью сами рыли себе могилы. Расстрелянных «списывали» как умерших от болезней. Академик Дмитрий Лихачев, в студенческие годы ставший узником Соловков, вспоминал свою «расстрельную ночь»: «Выйдя во двор, я <…> пошел на дровяной двор и запихнулся между поленницами. <…> Что я натерпелся там, слыша выстрелы расстрелов и глядя на звезды неба (больше ничего я не видел всю ночь)! С этой страшной ночи во мне произошел переворот. <…> Переворот совершился в течение ближайших суток и укреплялся все больше. Ночь — была только толчком. Я понял следующее: каждый день — подарок Бога. Мне нужно жить насущным днем, быть довольным тем, что я живу еще лишний день. И быть благодарным за каждый день. Поэтому не надо бояться ничего на свете. И еще — так как расстрел и в этот раз производился для острастки, то, как я потом узнал: было расстреляно какое-то ровное число: не то триста, не то четыреста человек, вместе с последовавшим вскоре. Ясно, что вместо меня был └взят“ кто-то другой. И жить надо мне за двоих. Чтобы перед тем, которого взяли за меня, не было стыдно!»14
В апреле 1931 г. на низшие административные должности и в качестве стрелков военизированной охраны стали привлекать бытовиков и бывших советских и партийных работников. «Мы скорее доверим винтовку малограмотному заключенному, выходцу из рабочего класса, осужденному за бытовое преступление, чем заключенному с высшим образованием, дворянину»,15 — наставлял в 1930 г. своих подчиненных начальник Соловецкого отделения УСЛОНа Дмитрий Успенский. Так «социально близкие» уголовники последовательно превращались в опору лагерного порядка и внутреннего устройства ИТЛ. Начальство СЛОНа озаботилось высокой смертностью заключенных — не из-за гуманизма, конечно, а из-за опасности снижения производительности труда. Эффективность использования рабского труда и без того была низкой и требовала прибытия все новой дармовой силы для «социалистического строительства».
Из доклада комиссии Коллегии ОГПУ о положении заключенных в Соловках:
«Совершено секретно. Май 1930
В значительной степени как следствие жестокого режима и сурового быта заключенных приходится рассматривать чрезвычайно высокую заболеваемость и смертность последних. За два квартала 1929/30 г. переболело в стационарах 25 552 человека, т<о> е<сть> 44,6 % населения. Амбулаторных посещений за этот же период было 425 426, или 74,38 % по отношению к населению. Умерло за те же полгода 3583 человека, т<о> е<сть> 6,8 % населения, или 14 % стационарных больных. <…> К этой статистике нужно прибавить <…> данные об изнашиваемости заключенных: за 10 месяцев 1929/30 г. отсеяно как непригодных к работе 25 % полноценной рабочей силы».16
Из доклада заместителя начальника санчасти 3-го отделения УСЛОН Алексея Никитина председателю Особой комиссии по обследованию Соловецких лагерей о состоянии врачебно-санитарного дела в лагерях:
«Совершенно секретно. 22 апреля 1930
Ввиду необходимости выполнения полностью и часто в ударном порядке хозяйственных заданий иногда оставались без достаточного внимания не только трудовая сторона жизни заключенных, но также целый ряд санитарно-гигиенических требований. <…> Все это создавало условия, чрезвычайно благоприятные для быстрой изнашиваемости человеческого рабочего материала и для развития ряда болезней».17
Чудовищность этого канцелярита — «изнашиваемость заключенных», «неполноценная рабочая сила», «человеческий рабочий материал» — весьма внятно характеризует отношение власти к собственному народу.
Сталинскому «эффективному менеджменту» требовались все новые ресурсы. Вождь был откровенен: «Мы плохо делаем, мы нарушаем работу лагерей. Освобождение этим людям, конечно, нужно, но с точки зрения государственного хозяйства это плохо. <…> Будут освобождаться лучшие люди, а оставаться худшие. Нельзя ли дело повернуть по-другому, чтобы люди эти оставались на работе — награды давать, ордена, может быть? А то мы их освободим, вернутся они к себе, снюхаются опять с уголовниками и пойдут по старой дорожке. В лагере атмосфера другая, там трудно испортиться. <…> Поручим Нарком-внуделу придумать другие средства, которые заставили бы людей остаться на месте. <…> Это, как у нас говорилось, — добровольно-принудительный заем, так и здесь — добровольно-принудительное оставление».18 Наркомвнудел, разумеется, придумал…
Статистика численности заключенных на Соловках:
1923 г. — 3049 человек, 1925 г. — 7727 человек, 1927 г. — 14 810 человек, 1930
г. — 53 123 человека, 1931 г. — 71 880 человек.19 Затем началось
строительство Беломорканала,
и основные контингенты соловецких заключенных
переводятся туда. В 1937 г. лагерь был реорганизован в Соловецкую
тюрьму особого назначения. Сокращенно СТОН. Тюрьма прекратила свое
существование в 1939 г.: данному региону более не нужна была «рабсила» в таких
количествах. Территория Соловков была передана
Северному флоту.
«Первые по времени возникновения, основоположники общей всем лагерям исправительно-трудовой системы, Соловецкие лагеря и в настоящее время продолжают пока оставаться самым крупным лагерем как по численности заключенных, так и по значительности хозяйственных достижений и опыта, — докладывал Коллегии ОГПУ в апреле 1930 г. многолетний начальник СЛОНа Федор Эйхманс. — Организация всех последующих лагерей производилась не только с учетом соловецкого опыта, но и частично с использованием как кадровых сотрудников Управления Соловецких лагерей, так и технического и инженерного персонала из заключенных».20 Политэкономический эксперимент был признан удачным. Соловки, и далее везде в Стране Советов — власть cоловецкая.
Смерть
Сталина и даже судьбоносный ХХ съезд партии не «рассекретили» до конца Соловецкую — гулаговскую трагедию. Правда о ГУЛаге
по-прежнему была достоянием самиздата и тамиздата. О
ней говорили вполголоса. Понадобилось крушение всей советской системы, чтобы
«Колымские рассказы» Шаламова и «Архипелаг ГУЛаг» Солженицына вошли в программу
общеобразовательных школ, на Соловках появился музей ГУЛага (нынче пребывающий
в непростом положении, ибо находится на территории возрожденного мона-стыря и
де-факто зависит от него). Понадобилась энергия ученых, литераторов,
общественных деятелей, журналистов, просто неравнодушных людей, имеющих
мужество помнить, — чтобы наконец началось
рассекречивание документов об эпохе Большого террора, издание книг Памяти.
Появились фильмы — документальные и художественные, открывались выставки. В
официальном календаре государственных памятных дат возникло 30 октября — День
памяти жертв репрессий. Соловецкие камни заняли скорбное место на площадях
обеих российских столиц — Лубянской в Москве и
Троицкой в Петербурге. Сюда приносят цветы, здесь ставят поминальные свечи.
Но памятники вождю мирового пролетариата, равно как и названия улиц, носящих его партийный псевдоним, повсюду «украшают» городские и сель-ские ландшафты. А в Якутске, и совсем недавно, поставили новый памятник Сталину. «У многих людей мы прекратили их физическое существование, на многих мы нагнали такой величайший, подобающий революции страх, что они и сейчас ходят с согбенными головами», — констатировал Киров в 1932 г.21 Восемьдесят лет прошло, а актуальность этого заявления, увы, не меркнет.
1 Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. М., 1989. Т. 2. С. 40.
2 Цит. по: Соловецкие лагеря особого назначения ОГПУ: Документы ЦА ФСБ России и ГАОПДФ Архангельской области. http://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1000692.
3 Цит. по: Соловецкие лагеря особого назначения. Фотолетопись. СПб., 2004. С. 9.
4 Сошина А. А. Материалы к истории лагеря и тюрьмы на Соловках [1923—1933 гг.]: основные события, статистика заключенных, организационная структура. http://solovki-monastyr.ru/abbey/soviet-period/slon/385.
5 Соловецкие лагеря особого назначения. Фотолетопись. С. 14.
6 Цит. по: Рождение ГУЛАГа: дискуссии в верхних эшелонах власти. Постановления Политбюро ЦК ВКП(б). 1929–1930 гг. / Публ. С. А. Красильникова // Исторический архив. 1997. № 4. С. 145.
7 Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. 1923—1960. Справочник. М., 1998. С. 317.
8 Из материалов доклада зам. начальника Административно-организационного управления ОГПУ А. М. Шанина заместителю председателя ОГПУ Г. Г. Ягоде о произволе и издевательствах над заключенными в Соловецких лагерях. Цит. по: Соловецкие лагеря особого назначения ОГПУ: Документы ЦА ФСБ России и ГАОПДФ Архангельской области. http://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1000720.
9 Соловецкие лагеря особого назначения. Фотолетопись. С. 22.
10 Соловецкие острова.1930. № 5. С. 18.
11 Соловецкие лагеря особого назначения. Фотолетопись. С. 36.
12 Соловецкие острова. 1927—1929. С. 25.
13 Соловецкие лагеря особого назначения ОГПУ: Документы ЦА ФСБ России и ГАОПДФ Архангельской области. Вступ. ст. Павлова Д. http://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-intro/1000545.
14 Лихачев Д. Мелочи жизни. Цит. по: miloserdie.ru/index.php?ss=20&s=23&id=4237.
15 Соловецкие лагера особого назначения ОГПУ: Документы ЦА ФСБ России и ГАОПДФ Архангельской области.
16 Из доклада комиссии А. М. Шанина Коллегии ОГПУ о положении заключенных в Соловках. Цит. по: Соловецкие лагеря особого назначения ОГПУ: Документы ЦА ФСБ России и ГАОПДФ Архангельской области. http://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1000703.
17 Из доклада заместителя начальника санчасти 3-го отделения УСЛОН А. Никитина председателю Особой комиссии по обследованию Соловецких лагерей о состоянии врачебно-санитарного дела в лагерях. Цит. по: Соловецкие лагеря особого назначения ОГПУ: Документы ЦА ФСБ России и ГАОПДФ Архангельской области. http://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1000701.
18 Выступление И. В. Сталина на заседании Президиума Верховного Совета СССР 25 августа 1938 г. Цит. по: http://www.diletant.ru/articles/11236770.
19 Соловецкие лагеря особого назначения. Фотолетопись. С. 8.
20 Соловецкие лагеря особого назначения ОГПУ: Документы ЦА ФСБ России и ГАОПДФ Архангельской области. Цит. по: http://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-intro/1000545.
21 Соловецкие лагеря особого назначения. Фотолетопись. С. 22.