Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2012
МНЕНИЯ
Елена Травина
Комарово. “Вишневый сад-3”
В каждую эпоху есть переломные годы, когда старое вынуждено почти одномоментно уйти под натиском нового. ХХ век начался, когда владельцы дворянских усадеб продали свои “вишневые сады” с молотка и на их месте “Лопахины” под стук топоров стали планировать дачные поселки. Вот уже сто лет читатели и зрители сопереживают судьбам чеховских героев, которые прощаются со своим старым домом, где выросло несколько поколений.
Но, строго говоря, Карельский перешеек не видел драмы (по Чехову — комедии) под названием “Вишневый сад”. Дальше Сестрорецка и Белоострова не было старинных частных владений, и дома в начале века начали строить, вырубая не сады, а лес. Как грибы после теплого летнего дождичка, по северному берегу Финского залива стали появляться затейливые дачи с башенками и верандами, крылечками и террасами. В полной красе объявил себя “городу и миру” северный модерн, стиль, наиболее полно отражавший новую индивидуальность человека начала ХХ века. Человека, верящего в неизбежность прогресса и в настоящую, красивую жизнь, которая вот-вот настанет.
На дачах с чадами и домочадцами поселились купцы и архитекторы, банкиры и фабриканты, чиновники различных ведомств, музыканты и врачи, владельцы лавок и чайных — все имущие слои петербургского общества. Там они отдыхали и строили планы на будущее, не подозревая о том, что в скором времени им (не на сцене, а в жизни) придется сыграть роль в ремейке пьесы под названием “Вишневый сад-2”. Только в 1917 году к ним пришел не милейший Ермолай Алексеевич Лопахин, а “человек с ружьем”, разыскивающий “контру”.
Кто успел, убежал за дальнюю границу или остался здесь, на своей даче,
в ближней финляндской “загранице”, кто не успел — погиб от голода, холода или пули в новом Петрограде. Кто-то затих, как мышь, в дальней комнатке своей “уплотненной” теперь квартиры. Дачники исчезли как класс. Дачи за ненадобностью стали медленно разрушаться. По перешейку прошла граница.
Потом была “зимняя война” 1939 года, потом Вторая мировая…
В конце 1940-х несколько десятков дач в поселке Келломяки, переживших войну, приняли под свою крышу летние детские сады и пионерлагеря, базы отдыха и дома творчества. К концу XX века детский и “творческий” отдых окончательно оказался нерентабелен. Участки один за другим неисповедимыми путями стали переходить в частные руки, а деревянные дачи начала ХХ века явно диссонировали с представлениями о “крутизне” своих новых владельцев (некоторые дачи попроще не могли бы рассматриваться даже на роль гаража). На месте домов с башенками появились бетонные коробки, способные выдержать авианалет, с камерами слежения по периметру кирпичных заборов-стен.
И сейчас пришел черед нового ремейка.
Почтенную публику приглашают на просмотр современного варианта бессмертной пьесы — “Вишневый сад-3”.
В этом новом прочтении Келломяки/Комарово стало “Улицей разбитых фонарей”, где престижные, а значит “золотые”, участки продаются и перепродаются весьма странным образом. Где старинные красивые и крепкие еще дачи внезапно превращаются, согласно историко-художественным экспертизам, в аварийные, не представляющие художественной ценности и подлежащие сносу. А еще дачи горят либо ветшают и гниют от попадающего внутрь снега и дождя.
Но до сих пор то тут, то там выстроятся в линеечку старые ели, блеснет пруд, а еле заметная дорожка, выложенная мелкими камешками, проведет от крыльца к некогда могучему, из гранитных блоков, леднику, к давно засыпанному колодцу или заболоченному пруду.
И вот уже кажется, что где-то совсем близко звенят детские голоса, откликаясь на густой мужской бас. А maman зовет всех пить чай.
Лопахин: Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь. Музыка, играй!
“Удобный” мир
Мир первого десятилетия ХХ века — это мир стиля модерн, провозгласившего одним из своих девизов удобство. Говоря о северном модерне, мы представляем фасады домов в Петербурге или в Хельсинки, облицованные камнем, с совами или троллями над дверными порталами, с башенками и шпилями, с асимметричными эркерами и балконами, с ломаными крышами. Можно долго ходить вдоль фасадов, рассматривая нигде не повторяющиеся линии и сюжеты. Но это внешнее. Еще важнее внутреннее послание.
Эти дома строились для “нового человека” только наступившего ХХ века. Его дед был еще крепостным где-нибудь в Орловской губернии или сидел
в местечке под Витебском, не смея пересечь черту оседлости. Внук же вполне мог закончить Технологический институт, стать инженером-строителем, хорошо зарабатывать и переехать из города Достоевского с жуткими “комнатами-гробами” в один из новомодных домов, например в Перцов дом на Лиговке, где были квартиры для жильцов разного достатка, но непременно с ванными комнатами и телефонами.1 В таком доме были предусмотрены читальный зал, кинотеатр и магазины. Безо всего этого уже не мог обойтись “цивилизованный человек”. Он должен был жить в достойных условиях, пользоваться благами науки и техники, читать и размышлять над прочитанным. Как истинный сын своего прогрессивного века, он не приспосабливался к среде, но по мере сил пытался приспособить окружающую среду к себе.
Так выбирали квартиры, так строили дачи.
Если раньше человек въезжал в придуманный архитектором загородный дом, постепенно “притираясь” к его объемам и планировке, то теперь архитектор “надевал” на заказчика дачу, как многослойную одежду, окружая его комнатами, коридорами, лестницами, каминами, ватерклозетами, верандами и мансардами. Раньше говорили: “построить костюм”. Но можно и наоборот: дачу “шили на заказ”, учитывая все особенности фигуры, то есть требования будущего владельца. Число детей и интересы главы семьи, увлечения хозяйки дома и круг гостей. Дом простирался далеко за свои формальные границы. К “дому” относились беседка в саду, сам сад с прудом, берега которого были выложены камнем, хозяйственные постройки, ледник, сложенный из обтесанных валунов и засыпанный землей, непременный колодец с четырехскатной крышей, украшенной резьбой, которая повторяла резьбу в отделке дачи. В таком доме было удобно жить и, сидя по вечерам в лонгшезе на террасе, под пищанье комаров, верить в безграничность прогресса.
И досадным недоразумением, глупым отступлением от прогрессивного пути цивилизации казалась Мировая война. Настроение российских элит выразила статья в журнале “Столица и усадьба”, для них и предназначенного: “То, что происходит сейчас в Европе, захватило почти весь мир; этот болезненный период организма мира, это временное помешательство даст после войны благодетельный результат. Хочется в это верить. Выздоровление — самая приятная часть жизни. И большинству из нас, несомненно, суждено пережить один из лучших периодов истории, который наступит после войны, этой острой болезни. После войны жизнь будет еще интереснее, чем была до войны”.2 Статья была подписана псевдонимом Эпикур. До революции оставалось целых три года…
Лопахин: До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он только чай пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным…
Идеальная дачная местность
Келломяки переводится как “колокольная гора”. Значение “колокольной” затерялось за сто прошедших лет.3 А “гора” видна и сейчас, потому что именно здесь, на пространстве между Куоккала (Репино) и Терийоки (Зеленогорск), особенно круто идет вверх берег древнего моря. Рельеф местности тот же, что в Петергофе и Ораниенбауме на другом берегу залива. И если бы Петр I сделал столицей, к примеру, Выборг, то Большой Петергофский дворец с фонтанами вполне мог бы находиться где-то на месте Академического поселка. И фонтаны бы исправно работали, получая воду из Хаукиярви (Щучье озеро). Спустя двести лет такой живописный, с точки зрения художника,
и перспективный, с точки зрения архитектора, перепад высот был использован при строительстве дач.
Дачный бум на северном побережье Финского залива начался приблизительно с 90-х годов ХIХ века. Вокруг более ранних, первых дач (еще 1870-х годов) в Терийоки и Куоккала стали появляться новые. В 1903 году была построена железнодорожная станция в поселке Келломяки, ставшем самой дорогой дачной местностью побережья.
Поезд от Финляндского вокзала до станции Келломяки шел около полутора часов. Билеты на него можно было покупать разовые или “временные”: на месяц, два, три и т. д. до 12 месяцев. Стоимость разовых билетов, согласно сведениям из путеводителя по Финляндии на 1909 год, составляла 1 руб. 64 коп. для пассажиров I класса, 99 коп. для пассажиров II класса и 65 коп. для пассажиров III класса.4 К 1917 году некоторые дачевладельцы окончательно перебрались на “постоянное место жительства” в Келломяки и каждый день ездили на службу в Петербург.
Вот как описывается станция Келломяки на страницах путеводителя
К. Б. Грэнхагена: “Станция Келломяки (43-й км). Местность густо застроена дачами. Лучшая часть района прилегает к морю, отстоящему от станции
в одном км. Цены на дачи высокие. Грунт песчаный, обилие соснового леса. К северу от станции местность болотистая, покрытая тощим лесом. Здесь дачи дешевле. Общий недостаток этого дачного района — отсутствие вблизи удобных мест для прогулок. Торговые заведения и извозчики сосредоточены возле станции”.5
Как выглядел поселок в начале ХХ века, можно представить и по “Плану дачного района Келломяки Финляндской железной дороги”, который в 1913 го-ду “с натуры чертил для Келломякского пожарного общества” художник
И. А. Владимиров. Возникший в одночасье на Лосином болоте при железнодорожной станции, поселок имеет стандартную квадратно-гнездовую систему: практически все улицы пересекаются под углом 90 градусов. (Снова параллель с Петербургом: город начинался с Лосиного и Заячьего островов6, поселок — с Лосиного болота.)
Сохранилось от того времени и множество открыток (открытых писем)
с фотографиями местных достопримечательностей: разнообразных дач, живописных улиц, участков с беседками, прудами, площадками для крокета
и лаун-тенниса. Моментально схваченные фотографами эпизоды повседневной жизни: к перрону подходит поезд, и его встречают дачники; компания молодых людей на прогулке в лесу; господин в изящной позе сидит на валуне на берегу залива…
К 1917 году в дачной местности Келломяки было все, что необходимо для нормальной жизни: всевозможные магазины, почта, аптека, театр “Ритц”, полицейский дом и пожарные депо. В 1906 году была освящена церковь во имя Святого Духа в честь сошествия Его на апостолов, построенная по проекту архитектора Н. Н. Никонова.7 В конторе А. Рена, “близ церкви”, производилась покупка дач, имений и земельных участков; работал страховой агент. В доме Торкеля, “против станции”, продавались заграничные табаки и сигары, игрушки и парфюмерия. А наличие Докторской улицы наталкивает на мысль, что на ней жил практикующий врач. На плане обозначены товарная станция (железная дорога в районе станции была шестиколейной) и лесная биржа, торфяной и лесопильный заводы.
По обе стороны железной дороги располагались 647 участков, и к 1913 году счастливыми дачевладельцами стали около четырехсот человек. Если прибавить к ним жен, детей, многочисленных родственников и знакомых, то цифра получалась немалая. Многие сдавали свои дачи внаем, что в разы увеличивало число приезжих и создавало рабочие места для местного населения: процветала торговля молочными продуктами, мясом, яйцами, ягодами и грибами, большим спросом пользовались услуги лодочников и частный извоз. Известно, что в соседнем поселке Терийоки, к примеру, прибытия паровичка ожидало 400 лошадей, готовых развезти пассажиров по дачам.
Первая линия дач на Морской стороне была построена по обе стороны Приморского шоссе, и дачники, к примеру Агафон Карлович Фаберже, вставали и засыпали под шум волн Финского залива, который часто, при непогоде, изображал из себя море. Не менее дорогие и “престижные” дачи стояли второй линией на гребне “горы”, на крутом откосе, с которого можно было видеть Кронштадт и форты. Такое местоположение было настоящей находкой для фантазии архитектора. Этим и воспользовались Гавриил Васильевич Барановский и Николай Никитич Никонов, построившие дачи для себя. А с ними и несколько пока безвестных архитекторов, спроектировавших дачи для остальных одиннадцати счастливцев.
На следующей, третьей, линии жило в основном купечество. Купцы твердо стояли на земле, и всякие финтифлюшки с пасторальными закатами и шумом волн были им ни к чему. Участки на ровном пространстве между Большим проспектом и железной дорогой были нарезаны едва ли не самые большие. Купцы Сандины, Забелины, Добрынины, Канарейкины, Лоховы, Малковы, Сериковы составляли цвет петербургского купечества, были оплотом страны, ее “золотым запасом”. Все они были щедрыми благотворителями, состоявшими в бесчисленных обществах вспоможения, вспомоществования и призрения. Они содержали приюты и столовые для бедных, они были старостами церквей и казначеями благотворительных обществ, старшинами биржи и гласными Думы…
На Лесной стороне, за железной дорогой, покупали участки те, кто хотел тишины и полного уединения: совсем рядом находился почти дремучий лес, и проходила лесная дорога на Хаукиярви. Но у самой железной дороги “кипела жизнь”: именно здесь располагались магазины, склады, лесная биржа купца Галкина. Именно на этом оживленном участке находилась Духовская церковь, выстроенная на средства прихожан. Чуть дальше, на Театральной, располагался театр “Ритц”, рядом с ним — центральное пожарное депо. Дачники очень серьезно относились к противопожарной безопасности. В поселке было организовано Келломякское пожарное общество и при нем две пожарные дружины: финская и русская. Дабы не потерять сноровку, они время от времени соревновались друг с другом “в боевой подготовке”, что, несомненно, вносило разнообразие в дачную жизнь.8
Для детей в Келломяки был организован филиал общества “Детский Маяк”. За первый летний сезон с 1 июня по 15 августа 1910 года, как было отмечено в отчете, “…правлению удалось наладить деятельность отделения, развить ее и приобрести симпатию обывателей, выразившуюся в том, что, начав деятельность при наличности 3 членов и 7 занимавшихся детей, оно окончило 15 августа свою деятельность при 15 членах и 40 детях”.9 Два раза в неделю дети занимались гимнастикой и вольными движениями под руководством М. С. Толмачева и М. С. Толмачевой; танцами и пластикой под руководством артистки балета Императорских театров А. А. Эрлер и хоровым пением под руководством С. М. Рубинской. Судя по тому, что в статье расхода общества значилась покупка мешков для бега, было весело.
Все вместе это составляло единый, целостный Мiръ, в котором каждому есть место и каждый ценен.
Гаев: Вот железную дорогу построили, и стало удобно. (Садится.) Съездили в город и позавтракали.
Идеальная дача
Попадая за границу России, до сих пор поражаешься тому, что многие дома в городах старых и не очень имеют названия. Для петербуржцев “осмотренными” до мельчайших деталей стали хельсинкские виллы “Ульрика”, “Иоханна” и “Сольшен” (которые совсем не виллы в прямом смысле этого слова, а дома с несколькими квартирами). Или дома акционерных обществ
и страховых компаний “Навигатор”, “Эол” и “Похьола”. И чувствуешь,
что как-то “душевнее” было бы жить не просто на 3-й улице Строителей и не
в корпусе 7 по Наличной улице, а в доме “Сирень” или “Три кота”. И в позднеосеннем Хельсинки оказываются связанными воедино аромат ванили и кофе из соседней “кафеюшни”, стоящие у входа цветочные горшки с вереском и ежики — “siili” над порталом.
Дачи в Келломяки (до декабря 1917 года территория Великого княжества Финляндского) также имели имена. Чаще всего их называли по имени жены или дочери — “Анечка”, “Александрино”, “Марьино”, “Верушино”. Или, учитывая финскую специфику, — “Аннала” или “Софьяла”. Были “Отрада”, “Уединение”, “Трудолюбие” и “Успех”, “Забава” и “Отдых”, “Сосновка”
и “Сосновица”. Были вычурные “Загвоздка”, “Детские грезы”, “Красное солнышко” и даже “Дольче-фар-ниенте”.
На Большом проспекте находилась дача “Чайка” Н. В. Грушецкого.10
Титулярный советник Николай Всеволодович Грушецкий, согласно адресному указателю “Весь Петроград на 1917 год”, проживал с женой Лидией Ивановной по Суворовскому проспекту в доме № 6 и являлся директором акционерного нефтепромышленного общества “Петро-Баку”.
В марте 1913 года Императорское Общество архитекторов по поручению Н. В. Грушецкого объявило конкурс на проект деревянной двухэтажной зимней дачи вблизи станции Келломяки Финляндской железной дороги.
Участок Грушецкого относился к тем двенадцати участкам, которые были распланированы между Большим проспектом и обрывом. Это были едва ли не самые большие и дорогие участки во всем дачном поселке, преимуществом которых являлось их особое местоположение.
Владелец участка выдвинул следующие условия: кроме собственно дома на территории участка должны были быть размещены дворницкая, прачечная, экипажный и дровяной сараи. Что касается планировки дачи, то проект должен был предусмотреть сени, переднюю, кабинет (около 5 кв. саженей), гостиную (около 9 кв. саженей) и столовую (около 7 кв. саженей).11 Гостиная и столовая должны были сообщаться широким проемом, чтобы в случае надобности их можно было объединить в одну большую столовую.
На первом этаже также предусматривались спальня, комната для бонны рядом с ней, ванная, клозет и небольшая буфетная. Предлагалось спроектировать две веранды площадью около 6 и 7 кв. саженей (южную остекленную и северную открытую) и террасу рядом с остекленной верандой.
На втором этаже предлагалось устроить несколько запасных жилых комнат в срубе и в отапливаемом чердачном помещении, уборную с умывальником, еще один клозет и помещение для водяного бака.
На даче должен был жить штат прислуги, для которых на первом этаже были запланированы людская, кухня, при ней сени, клозет и небольшая веранда, на которой кухарка летом могла бы чистить овощи и мыть посуду.
Что касается фасадов дачи, то они должны были быть “стильные в характере северной архитектуры, красивые по массам, но без излишних украшений”. Цоколь гранитный, сплошной, крыша из оцинкованного железа.
Владелец предлагал архитекторам обыграть название дачи — “Чайка”: “Желательно чайку, как эмблему, поместить в украшении ворот, входного крыльца и изразчатого камина гостиной”. (Интересно: эмблемой была выбрана чайка как символ приморской местности или хозяева были поклонниками Чехова?)
Ориентировочная стоимость дачи составляла примерно 8500 рублей.
За лучшие проекты предполагалось выдать три премии: 200, 100 и 50 рублей, также заказчику предоставлялось право приобрести любой из не премированных проектов по цене в 50 рублей.
Самым существенным в решении поставленной задачи (проект загородного дома на севере), по мнению жюри, было решение проблемы освещения жилых помещений. Оценивалась также компактность всей композиции, без протяженных проходов и коридоров, уменьшающих полезную площадь здания.
С этой точки зрения выше всех был оценен проект “Северу” архитекторов А. Перна и К Бурмана из Ревеля: “Общий тип здания компактен и по разбивке помещений удачен. Спальня освещена с запада, предпочтительнее было бы освещение с юга или с востока. Расположение ванной и лестницы удобно, также удобны по расположению и освещению верхние комнаты”. Правда, были названы и недостатки: “Генеральный план мало разработан. Фасад со стороны моря удовлетворителен по массам, но мало разработан в деталях”.
Проект “Лето”, получивший вторую премию, был разработан студентом Института гражданских инженеров С. А. Васильковским. При оценке этого проекта жюри по какой-то причине опустило возможные достоинства и перечислило лишь недостатки: “Сени малы. Веранды расположены далеко от кухни, причем ни одна из них не находится рядом со столовой. Терраса расположена несимметрично к зданию. Спальня расположена на север, что нежелательно… Фасад со средней высокой частью, зажатой между выступами, мало интересен”.
Проект под девизом “А3”, получивший третью премию, принадлежал технику А. Алексееву. Он удостоился неоднозначной оценки: “Здание немного растянуто, что вызвано желанием автора расположить все жилые комнаты
1-го этажа и большинство верхних на юг. <…> В здании одна из капитальных стен 2-го этажа на весу, что не конструктивно. <…> Фасады удовлетворительны, хотя мало характерны и в деталях неинтересны”.
Заказчик выбрал для себя четвертый вариант, проект под девизом “Берендей”. К сожалению, в соответствии с условиями проведения конкурсов он не был помещен на страницах журнала, и нам неизвестно, кто был его автором и как он выглядел. Название “Берендей” отсылает к древнерусским мотивам. Жюри отметило, что “план составлен грамотно, все жилые комнаты смотрят на солнечную сторону”, но “веранда, обращенная на север, узка. Устройство кухни на один из главных фасадов нежелательно. Дымовые трубы перерезывают капитальные стены. Генеральный план мало разработан. Фасады тоже мало разработаны и неинтересны”.
Но, видимо, несмотря ни на что, автор проекта и заказчик все же “нашли общий язык”, и проект был доработан с учетом замечаний жюри. Но была ли построена дача? Судя по карте 1913 года, да. Она стояла на самом краю обрыва, и единственное, что напоминает о ее былом существовании, — это бетонная лестница, спускающаяся с обрыва к Толстовскому проспекту (сейчас — непроходимая, то и дело теряющаяся в буреломе и тонущая в болотах тропинка с названием “Подгорная улица”). Идеально сохранившаяся лестница производит поистине ошеломляющее впечатление на того, кто видит ее впервые. Она внезапно начинается от глухого забора, окружающего бывший участок Грушецкого, и через несколько маршей заканчивается на маленькой полянке, уходящей в бурелом и болото. Трудно представить себе более наглядный пример границы цивилизации и дикости…
Трофимов: Продано ли сегодня имение или не продано — не все ли равно?
С ним давно уже покончено, нет поворота назад, заросла дорожка.
“Веселитесь на горе, вспоминайте обо мне…”
О жизни дачников начала ХХ века можно составить представление по пьесам А. П. Чехова и М. Горького, по рассказам И. А. Бунина и… по “открыткам” — открытым письмам начала ХХ века, сохранившимся в семьях
и в коллекциях филокартистов.
На дачах веселились и скучали (“хоть вешайся”); загорали, изнемогая от жары, и мерзли от холода и снега в июне; готовились к переэкзаменовкам, звали погостить, праздновали именины. На дачах жили…
Сначала “…построили красивый двухэтажный дом с террасой, с балконами, с башней и со шпилем, на котором по воскресеньям взвивался флаг, — построили в какие-нибудь три месяца и потому всю зиму сажали большие деревья, и, когда наступила весна и все зазеленело кругом, в новой усадьбе были уже аллеи, садовник и двое рабочих в белых фартуках копались около дома, бил фонтанчик, и зеркальный шар горел так ярко, что было больно смотреть. И уже было название у этой усадьбы: └Новая дача“”.12
Весной ее надо было вычистить и вымыть от зимней пыли, подготовив
к летнему житью. Это делали хозяева и для себя, и для сдачи внаем. “Дорогие папа и мама, вчера прибыли благополучно, и все цело и невредимо. Дрова у хозяйки были приготовлены 1/2 сажени за 4 руб. березов<ые>, а постельники сейчас же нам сосед набил соломой, 4 постел<ьника> за 1.80,
в общем, все очень хорошо, и я довольна. Устроились совсем и сегодня уже до обеда гуляли, а сейчас вот Натальюшка соблазняет в Териоки, гроши спокою ей не дают, а я так и не хочу идти — уж очень много там соблазну,
да надо, верно, потешить, чтобы не сбежала. Провизия здесь есть, какая угодно. Папочка и мамочка, очень, очень вас благодарю за ваше родное
ко мне отношение, очень глубоко ценю, но не умею доказать вам. Осчастливьте, приезжайте ко мне. М. П. привет. Л<юблю>. Ваша Маня”.13
Далее возможны варианты, в зависимости от возраста и темперамента дачника:
“Дорогая Панюра! Шлю тебе привет из Финляндии. Напиши, что нового в Петербурге. Погода здесь стоит хорошая и теплая, но только страшно скучно. Передай мой привет всем твоим. Целую, Шура”.
“Милая Поличка. Благодарю Вас за открытку. Что Вы теперь поделываете, как проводите время? Про себя могу сказать, что я веселюсь вовсю. Не успела приехать на дачу, как уже каталась на лодках и ездила в курорт на концерт. Вообще на лодке катаюсь очень часто, тем более что яличник от нас в двух шагах. А вот вчера удалось покататься на яхте, так как мы все были на открытии Сестрорецкого парусного кружка. <…> Были на обеде, компания была очень большая, много было знакомых старых, и еще новые объявились, было очень весело. Скоро буду купаться. Я и мама шлем привет Вашей мамаше и Вам. Чиркните. Буду очень рада. Вера Ф”.
“Милая Женичка! Живем совсем в лесу в 3-х верстах от станции. Кругом тишина, именно └Тихий уголок“. Поели, попили и спим. Вполне отдыхаем. Погода чудная. Солнце и кругом снег и ели, ели без конца. Целуем. <…> К. И.”.
Ели, пили, спали, гуляли зимой. Купались и загорали летом:
“Легко и сильно шагая, Гриша спустился с горы и дошел по мокрой, глянцевитой и пахнущей сыростью траве до купальни. Там, в дощатом номере, странно озаренном матовым отсветом воды, он разделся и долго разглядывал свое стройное тело и гордо ставил свою красивую голову, чтобы походить на статуи римских юношей. Потом, слегка прищуривая серые глаза
и посвистывая, вошел в свежую воду, выплыл из купальни и сильно взмахнул руками, увидав, что на горизонте чуть-чуть показавшееся солнце задрожало тонкой огнистой полоской”.14
“Крокировали” (играли в крокет), катались на велосипедах:
“Изредка, но все-таки без надобности щелкая, прокатывались велосипедисты в своих детских костюмах. Худые проносились с форсированной быстротой, согнувшись и работая ногами, как водяные пауки. Коренастые,
у которых узкий костюм плотно обтягивал широкие зады, ехали тише, уверенно и весело оглядываясь. Блестящие спицы велосипедов трепетали на солнце частыми золотистыми лучами”.15
Не забывали о “дамокловом мече” над головой в виде осенней переэкзаменовки:
“Не желаете ли взять урок на даче и заниматься с тремя гимназистами (VII, VI и IV кл.) русск<им> яз<ыком>, лат<ынью> и немного математикой и гулять с ними. Заниматься в день часа 2—3. Условия: комната со столом и денежное вознаграждение. Подробности можно узнать во вторник (11-го) от 3—5 ч<асов> или в 9 веч<ера>. Во вторник телефон № 18-22,
в среду до 2 1/2 час<а> с 1 ч<аса> по тому же № или же по № 430-02”.
Вспоминали о неотложных делах:
“Дорогая Анюта. Я к тебе с просьбой: то есть я забыла свой паспорт у старшего двор<ника>. Прошу тебя, пожалуйста, заплати за прописку
и выписку и спрячь у себя. А то вернусь — он потеряется, будет много хлопот и <нрзб.>.
Всего хорошего. Шлю привет, Надя”.
По адресу, указанному в письме (Бассейная, 24) действительно проживала Анюта, то есть Анна Федоровна Данилова, портниха. Ей, видимо, пришлось-таки из своего кармана заплатить за прописку и выписку своей подруги.
Или:
“Пожалувсто пришлите или принесите мне деньги, мне очень нужно. Портниха”. Хотелось бы верить, что вдова капитана Анастасия Петровна Ройтап расплатилась со своей портнихой.
Иногда появлялась совершенно неожиданная информация:
“Дорогая Кларочка! Ездила вчера с мамой в Келломяки к m-me Парккинен и Юлии. К сожалению, моя поездка была не совсем удачна, так как все после обеда моросил дождь. Мы все-таки гуляли. Посылаю тебе вид оттуда. На <нрзб.> ты с левой стороны можешь видеть m-me П. с открытым зонтиком. Узнаешь ли ты ее? Сердечный поклон от всех наших и от твоей Марии”.
На типографской фотооткрытке с видом станции Келломяки в кадр попала одна из дачевладелиц — Екатерина Еремеевна Парккинен.
Разрисованные от руки черно-белые фотографии иногда не соответствовали действительным цветам (информация для тех, кто хотел бы воссоздать церковь Cвятого Духа в Келломяки):
“Милая мама, на этой карточке не красная церковь, а белая, крыша зеленая, а купола голубые. Приезжай скорее. Твой сын Боря. Папа тебе кланяется”. Устами мальчика Бори Фокке истина глаголет…
“Дорогая Елена Ивановна! Зачем Вы написали, что хотите сюда приехать, — меня поддразнили, а ведь не приедете. Очень очень хотела бы, чтобы Вы приехали! Чувствую себя лучше. <…> Думаю вернуться в воскресенье, 16-го днем. Привет Михаилу Николаевичу. Я и Гуля Вас крепко целуем. А. Индриксон”.
Отправительница открытки, предположительно Анна Петровна Индриксон, проживала по Широкой улице в доме № 15. Ее супруг Федор Николаевич Индриксон служил в гимназии К. Мая, на Стебутовских высших сельскохозяйственных курсах и в Учительском институте.
Любовь Андреевна: Дачи и дачники — это так пошло, простите.
Единица измерения истории
Лопахин: …Местоположение чудесное, река глубокая. Только, конечно, нужно поубрать, почистить… например, скажем, снести все старые постройки, вот этот дом, который уже никуда не годится, вырубить старый вишневый сад…
Любовь Андреевна: Вырубить? Милый мой, простите, вы ничего не понимаете. Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад.
Чем хорошо Комарово?
Местоположением? Наверное, да. В случае жаркого лета вы оказываетесь одновременно и на юге и на севере. Можно купаться на море, а можно на озере. После загорания на горячем песочке пойти собирать грибы и чернику. Хотя морем это назвать язык не поворачивается, особенно когда отлив. Да и пованивает водорослями в июле…
Климатом? Вот уж нет! В двадцатых числах августа вы встречаетесь
с приятельницей в магазине, одновременно задаете друг дружке “дежурный” вопрос: когда же наступит лето? — и начинаете нервно смеяться, понимая, что оно теперь наступит только на следующий год. А этот год прошел
в резиновых сапогах и куртках.
Богатством флоры и фауны? Не более чем везде. Хотя в одном первенство, несомненно, за нами. Такого количества и качества комаров, как
в Комарово, нет, кажется, нигде. Местные болота способствуют выведению породы особо крупных, злющих и ядовитых насекомых, укусы которых могут не заживать неделями.
Чистотой лесов и вод? Скорее наоборот. Количество стихийных помоек в лесах увеличивается с каждым годом в геометрической прогрессии. Канализации нет, и куда сбрасывается содержимое выгребных ям, централизованно собираемое в автоцистерны? Правильно, в лесные озера и речки,
в частности за бывшим совхозом “Ленинское” (финская Хаапала). Места красивейшие, но несколько десятков метров по шоссе надо ехать, зажав нос.
Вода в Щучке, как, впрочем, и ее берега, загрязнены до безобразия, потому что количество людей на берегу в выходные заходит за все разумные пределы.
Но, как ни странно, все это можно простить ради одного: странной и непередаваемой ауры поселка, сложившейся десятилетиями и существовавшей вплоть до последнего времени. Поселка, где вокруг участков не было заборов, разве что из покосившегося штакетника. Где никогда не разбивали огороды, позволяя расти елкам, папоротникам и черничнику. Где хорошим тоном считалось ходить в библиотеку и на субботние встречи с писателями. Где в последних числах августа устраивались непременные “прощальные костры” с входной платой в десять шишек. Где летом принято было ездить на велосипедах, а зимой на финских санях. И за всеми этими правилами наблюдали покосившиеся дома, фундаменты, сложенные из обтесанных валунов, крепкие, еще столетней давности дороги да елки, высаженные в ряд вдоль улиц.
Им это нравилось.
Лет десять назад до Комарово “добрались” те, которые с топорами. Их девиз: “Здесь история измеряется не веками, а сотками”.16 Хотя все началось значительно раньше.
Процветавший до 1917 года курортный поселок в одночасье превратился, как сейчас говорят, в “депрессивный” малонаселенный пункт. Финны, получившие независимость, а с ней и свою землю в декабре 1917 года, ничего уже не могли сделать. До русской революции они еще высказывали недовольство засильем русских на перешейке, которым не был указ финский “сухой закон” и ради которых приходилось учить язык и терять свою “финскость”. Но что греха таить: дачная и курортная индустрия создавала множество рабочих мест и давала возможность подзаработать местному населению. К лету же 1918 года исчезли как класс те, для кого все это затевалось, — дачники. Кого-то расстреляли, кто-то догадался эмигрировать сам. Несколько десятков семейств остались “за границей” на своих дачах, и на Комаровском кладбище сохранились могилы А. А. Сидорова, брата и сестры Сандиных, супругов Росляковых и супругов Малковых, О. В. Шамониной и М. Д. Шихина. До 1939 года на свою заграничную дачу советские власти разрешали выезжать семье академика Павлова.
Для подавляющего большинства ленинградцев Келломяки и Питер разделила граница. Пока пустующие дома еще сохраняли “товарный вид”, их стали раскатывать на бревна и продавать. Около двухсот было перевезено
в городок Ярвенпяя, что не доезжая Хельсинки. Несколько сохранилось там до сих пор. Через десять с небольшим лет, накануне Зимней войны 1939 года, предвидя ее итог, финны вывезли 410 тысяч человек или 12 % населения Финляндии, вглубь страны. 260 тысяч вернулись во время Второй мировой войны и снова были эвакуированы в 1944-м.17 Остались дома в поселках, хуторские хозяйства и кладбища. Это вывезти было нельзя.
После войны советская власть сделала попытку превратить поселок
в курортную зону. Здесь возникли санатории, дома отдыха и летние лагеря. Они находились в старых постройках, об истории которых вспоминать было не модно, да и опасно, как обо всем до пресловутого 1913 года, с которым любила сравнивать свои достижения советская власть. В список охраны попали пятнадцать дач — вновь выявленных объектов культурного наследия
и три дачи регионального и федерального значения, тринадцать могил на Комаровском кладбище и стандартный памятник воинам-освободителям на Ленинградской улице.
Остальные дома разрушались, их латали и перестраивали под свои нужды. И жили, в общем, по воспоминаниям, счастливо (ведь в детстве и юности и вода всегда мокрее). А старые дома… Попользуемся и построим новые, современные, светлые и удобные. (Как при огневом и подсечном земледелии первобытного строя: почва истощилась, и племя перешло на новое место.)
И стали строить…
В 1990-е — “замки феодалов” из красного кирпича с окошками-бойницами, могущими, наверное, выдержать удар баллистической ракеты, с камерами наружного наблюдения на высоченных, кирпичных же, заборах. Но кирпичные стены и камеры не спасали “авторитетов”, которых отстреливали где-то в других местах.
В нулевые пошли отдельно стоящие коттеджи и целые коттеджные поселки за такими же необозримыми заборами. Под “горячую руку” чуть не попал под снос дом Анны Ахматовой.
Но столетние дачи-модерн уже не спасти.
По количеству VIP.ов на квадратный километр Комарово (как, впрочем, и все побережье Финского залива от Сестрорецка до Зеленогорска) уже может соперничать с Рублевкой. И участки приобретаются, и дома строятся, потому что это престижно и “круто”, это вводит в клуб избранных. Наверное, справятся с помойками и будут вывозить мусор куда-нибудь подальше, поставят наконец шлагбаум на Щучке, чтобы на берег не въезжали автомобили, наймут сторожа, который бы собирал десятки килограммов бумаги и битого стекла после очередного уик-энда. Как везде
в приличных местах.
Но с последней снесенной дачей модерн аура особости уйдет, и Комарово превратится в обычный коттеджный поселок, которых теперь десятки на Карельском перешейке. Поселок без истории и “без души”.
И нового Комарово никогда не будет, потому что не сохранилось старого.
Любовь Андреевна: …Прощай, милый дом, старый дедушка. Пройдет зима, настанет весна, а там тебя уже не будет, тебя сломают. Сколько видели эти стены!
Эпилог
Гаев (в глубоком раздумье): Дуплет в угол… Круазе в середину…
К 2009 году сформировалось вполне определенное ощущение, что — все, конец, Комарову не жить. Уже стояли отдельные дома-крепости на отдельно купленных участках, но еще не шли в атаку по всей линии фронта бульдозеры. Уже передавали в аренду участки на 49 лет с правом дальнейшего выкупа, но еще не зачищали под новую застройку целые кварталы со старыми дачами. И первое, что пришло в голову, — все, пока существующее, надо срочно фотографировать. И не просто отдельно взятые “красивые домики”,
а сплошняком, по улицам: четная сторона, нечетная сторона. Чтобы потом, хоть по фотографиям, можно было себе представить, как все выглядело.
Большинство построек относилось к “приказавшим долго жить” детсадам и пионерлагерям. Можно было спокойно зайти на территорию, сфотографировать дома вблизи, а заодно пособирать грибов и ягод. Можно было войти в сами дома, как будто в одночасье покинутые хозяевами — с брошенными ломаными игрушками, раскрытыми дверями шкафчиков, перевернутыми стульями. И дома начинали рассказывать: здесь были сени, дверь
в залу и лестница на второй этаж. А здесь стояла печь, вся в зеленых изразцах, с хризантемами по верху, с чугунными дверцами и вьюшками. Ее потом снесли, когда понадобилось устроить лишнее койко-место. Наверху — дверь, уходящая в никуда: там был балкончик, который обвалился, и дверь заколотили “от греха подальше”.
Интересные открытия совершались на участках — почти везде ледники, сложенные из гранитных глыб и обтесанных валунов. Кое-где остатки колодцев, иногда — пруды, явно оставшиеся от первых хозяев, или садовые беседки.
Некоторые дома находились в частной собственности, и их тоже надо было снять — кто знает, что захочет с ними сделать владелец через год?
А владельцы очень трепетно относились к своей privacy, выскакивали на улицу при виде фотоаппарата и высказывали предположение о истинных — шпионских — целях фотографирования их домовладения.
Интересно, как крепко засела в российской голове эта уверенность
в том, что просто фотографировать на улице нельзя, на это должен быть оформлен соответствующий документ, подписанный чуть ли не министром обороны. Здесь же нет поблизости вида на Петропавловскую крепость? Очень подозрительно…
Под шипенье домовладельцев, лай собак и переговоры со сторожами прошло лето 2009 года. И наступил новый этап работы. Он начался, когда выяснилось, что бульдозеры пошли в наступление и ранней весной 2010-го было снесено несколько домов, любовно отснятых осенью. Эмоционально это очень тяжело: ты заворачиваешь за угол, и услужливая память тебе подсказывает, что вот здесь стоит дом с верандой и трехчастными окошками, которые так поразили воображение полгода назад. Заворачиваешь — а он не стоит. Вообще нет ничего, кроме двух берез на краю участка: они не мешали бульдозерам, и их не тронули. Пустыня… А для полного сходства территория разровнена и присыпана желтым песочком.
Чьи же дома снесены? Кто их строил для себя тогда, сто лет назад?
При попытках найти ответы на эти вопросы, получилась интересная картина. Для большинства обычных комаровских дачников (и пишущей эти строки в том числе) старые дома были просто “старыми финскими домами”, что справедливо лишь отчасти. О том, что здесь была дачная местность
с петербуржцами, приезжавшими на лето, как и сейчас, никто не задумывался. История Комарово начиналась для подавляющего большинства обывателей с победы в Великой Отечественной войне, после которой на территории поселка разместили дома отдыха творческих союзов и пионерлагеря различных ведомств и города. Все они располагались на “финских мызах”, среди которых самая большая и красивая, несомненно, принадлежала Маннергейму, а чуть попроще — его любовнице.
Я не говорю о профессионалах — архитекторах и искусствоведах или
о комаровской интеллигенции, я говорю об “общественном мнении”. Так вот, общественное мнение напрочь забыло (в немалой степени потому, что его заставили в свое время это сделать) целую страницу истории своей страны. С этим надо было что-то делать.
Поехали…
Заведующая комаровской библиотекой Елена Аркадьевна Цветкова показала отсканированную карту поселка 1913 года.18 Вместе Еленой Аркадьевной и краеведом Ириной Александровной Снеговой мы прошли по некоторым дачам, которые были уже обследованы ими за несколько лет до описываемых событий. Результат потряс: за эти два-три-четыре года оказались выломаны практически все изразцовые печи и камины. Сами дачи выглядели наполовину бомжатником, наполовину общественным туалетом. Но они еще стояли, и по карте можно было понять, кому они принадлежали.
В августе 2010-го снесли дачу на углу Осипенко и Водопьянова… На земле лежали огромные куски штукатурки, снятые со стен и скрепленные старыми газетами 1904—1905 годов. Первой газеты заметила Сабина. И пока маленькая Сонечка пыталась преодолеть долгий путь шагов в пять (она только училась ходить), мы с их мамой Викой Макашовой волокли всю эту тяжесть поближе к дороге. Потом приехал их папа Эмиль Хубалиев и позволил загрузить груду штукатурки с наклеенными газетами в чистенький багажник дорогущей машины. Штукатурку отмыли, газеты повесили в рамочку.
В сентябре 2010-го все та же Вика “нашла” дружественный сайт terijoki.spb.ru, который в лице его администратора, знатока истории перешейка Александра Евгеньевича Браво согласился размещать результаты наших исследований.
Появилась интерактивная карта Келломяки, список домовладельцев, с которого можно было выйти на биографические справки, фотогалерею или иные документы.
Потом коллекционер Сергей Владимирович Ренни стал выкладывать на сайте по нашей просьбе не только лицевые стороны открыток с видами Келломяки, но и их оборотные стороны — “оборотки”. Мы с удивлением увидели, что сохранились автографы “наших” дачников, фамилии которых мы видели только на карте 1913 года. Дачники стали “живыми”. Появилась страничка “Письма из прошлого” с расшифровками текстов и биографическими справками.
За плечами остались поиски информации в Российской национальной библиотеке, архиве кино-, фото-, фонодокументов, Центральном государственном историческом архиве, Музее театрального искусства, музее архитектурно-строительного университета (бывш. Институт гражданских инженеров, в советское время — ЛИСИ), музее Репина “Пенаты”, в библиотеке Хельсинки.
Состоялись знакомства с потомками первых келломякских дачевладельцев здесь, в Петербурге, и в Хельсинки, которые дали нам новые материалы.
Спасибо, Игнатий Владимирович Сериков!
Спасибо, Виктор Викторович Крюков!
Спасибо, Виктор и Лия Крюковы!
Спасибо, Вячеслав Арсеньевич Сандин!
Спасибо, Олег Олегович Сидоров!
Спасибо, Ксения Олеговна Храмова!
К зиме 2011 года назрела необходимость как-то себя назвать.
Александр Браво, Виктория Макашова, Елена Травина и Елена Цветкова назвались: исследовательская группа “Старые дачи”.
Продолжалась работа по поиску сведений о дачевладельцах и разных келломякских загадках. На форуме активно обсуждался вопрос, где мог находиться пансион “Тихий уголок” или пансион Королевой (с верхней веранды которого были сделаны два снимка поселка). Где точно проходила Дагмаринская улица и стояла Духовская церковь.
Исследованиями заинтересовался “мэтр” — Евгений Александрович Балашов, уже много лет занимающийся историей Карельского перешейка. Решили писать путеводитель по дореволюционному Келломяки.19 Информация, собранная Балашовым в финских архивах, значительно расширила список дачевладельцев, “назвала” участки и дачи по именам, привязала приобретения к точным датам.
В КГИОП был подан список из десятка дач, которые надо было срочно вводить в список вновь выявленных объектов культурного наследия. В ответ была получена бумага о том, что экспертиза этих дач не предусмотрена
и средств на ее проведение не запланировано.
Стало понятно, что скоро начнутся сносы того, что не входит в охранные списки КГИОП и на что средств не запланировано. “Тяжелая на помине”, была снесена дача Константина Штутмана, члена Петербургского яхт-клуба и Общества велосипедных любителей. Модерн, очень крепкая, потому как использовалась по назначению (для отдыха) вплоть до сноса. Помешала новому владельцу. В списках не значилась…
Но через месяц выяснилось, что списки эти — при совпадении интересов заказчика и еще кого-то — просто “филькина грамота”. Были снесены по результатам историко-культурной экспертизы и распоряжению КГИОП еще две дачи — Андреева и Духновского — находившиеся в списках охраны. Через полгода была снесена дача Лоховой, по результатам историко-культурной экспертизы, но уже без официально изданного, за номером и датой, разрешения КГИОП. Статья 243 Уголовного кодекса РФ — штраф или лишение свободы на срок до пяти лет…
К исследовательской работе плавно прибавилась “спасательская”. За год группа провела несколько презентаций в библиотеках и музеях, прошло несколько выступлений на радио и в телеэфире. Были публикации в газетах
и сборниках.
Спасибо всем, кто помог! Кто на пароль “Комарово” откликался видеосюжетом, статьей, радиоэфиром, информацией на сайте. Юридической консультацией и просто советом.
Было написано бессчетное количество писем в самые различные инстанции — от Кремля до прокуратуры — с призывами, жалобами, предложениями. В нашей жизни случился даже одиночный пикет в защиту снесенной дачи Лоховой…
И оказалось, что всю эту махину можно сдвинуть с места. Что всегда есть люди, которые работают не за страх, а за совесть. Что Комарово общими усилиями — градозащитников, депутатов муниципального совета и ЗАКСа, журналистов, архитекторов — можно попытаться спасти от полного уничтожения.
Я надеюсь, что мы успели вскочить на подножку последнего вагона уходящего поезда. И наши дети и внуки будут намурлыкивать про “на недельку, до второго”, проходя мимо виллы Рено по Морской вниз к заливу.
Гаев: От двух бортов в середину! Кладу чистого… (Уходит).
1 Доходный дом А. Н. Перцова (или Перцов дом), Лиговский, 44, был построен по проекту архитекторов С. П. Галензовского, И. Ю. Мошинского (при участии И. А. Претро) в 1910—1911 гг.
2 Столица и усадьба. 1914. № 23. С. 10.
3 Наиболее распространенная версия гласит, что с помощью своеобразного колокола (в виде железной шпалы) созывали на обед рабочих, строивших железную дорогу.
4 Грэнхаген К. Б. Спутник по Финляндии: курорты, дачные и живописные местности Карелии, Саволакса, Нюландии, кореной Финляндии, Сатакунты, Тавастланда и Эстерботнии. СПб., 1909. Раздел “Разовые билеты”.
5 Там же. С. 34.
6 Васильевский остров назывался первоначально Хирвисаари (Лосиный остров).
7 Более известна другая церковь, построенная в 1910 г. по проекту Н. Н. Никонова, — во имя Казанской иконы Божией Матери в соседних Терийоки (по сей день украшает город Зеленогорск).
8 Списки дружинников и членов Келломякского пожарного общества // Из коллекции С. Ренни. http://terijoki.spb.ru/old_dachi/docs/Kellomaki_ff_1910.pdf
9 Отчет деятельности и денежных сумм прихода и расхода келломякского отделения общества “Детский Маяк” за 1-й летний сезон с 1 июня по 15 августа 1910 г. СПб., 1910. С. 1—2 // Из коллекции С. Ренни. Публикация http://terijoki.spb.ru
10 Зодчий. 1913. № 15. С. 181—182; 1913. № 33. С. 355—356.
11 Квадратная сажень соответствует примерно 4,55 кв. м. Таким образом, кабинет должен был иметь площадь около 23 кв. м, гостиная около 41 кв. м, а столовая около
32 кв. м.
12 Чехов А. П. Новая дача. Собрание сочинений в 18 т. М., 1978. Т. 10. С. 114.
13 Здесь и далее открытые письма из коллекции Сергея Ренни цитируются по публикациям в Интернете на странице “Письма из прошлого”. http://terijoki.spb.ru/old_dachi/od_letters.php?item=terijoki. Орфография и пунктуация сохранены.
14 Бунин И. А. На даче. Собрание сочинений в 5 т. Т. 5. М., 1956. С. 130.
15 Там же. С. 134.
16 Слоган компании-застройщика в районе Репино—Ленинское.
17 См.: Тюников К. Русская Финляндия. СПб., 2004.
18 О карте подробнее см: Снеговая И. Карта художника И. А. Владимирова // Комарово—Келломяки, СПб., 2010. С. 49.
19 Книга вышла: Балашов Е. А., Травина Е. М. Келломяки: адреса и судьбы. СПб., 2011.