Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2012
ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
БОРИС ПАРАМОНОВ
* * *
Кукушонок, подкидыш, кукуй
про судьбу, про индейку-беду,
расскажи москвичам про Кукуй,
про Немецкую ту слободу.
Ты не важная птица, скорей
ты не птица, а только яйцо,
мальчик Мотэле, птичка-еврей,
на чужое подкинут крыльцо.
Черноземной лишен полосы,
и родные леса на засов,
чтоб не век исчислять, а часы
из швейцарских дырявых часов.
Где плоты на реке Чусовой,
где колхозники лен теребят,
кто-то пояс сменил часовой,
а роддом перепутал ребят.
Я и сам не пойму, не смекну
посреди перемен-передряг:
то ли немец сработал луну,
то ли ненец оленя запряг.
СНОВА НА КРАСНЕНЬКОМ
На кладбище у словорубов
живучи камни.
Найдется место между грубых
наверняка мне.
Прикосновенье сохраните
умелых рук вы:
покойник нем, но на граните
толковы буквы.
Веками каменные книги,
а не моментом,
лексемы древние exegi
и monumentum.
Я жил тогда и буду снова
в надгробных высях,
коль букву “аз” и букву “слово”
на камне высек.
ЕКАТЕРИНИНСКИЙ КАНАЛ
Много сказано всяческих слов
и стихами и так
о канале грифонов, и львов,
и бродячих собак.
Я домовые ел пироги
на его берегу,
потому что отстали враги
и не должен врагу.
Отошли от границы Барклай
и Кутузов-сосед,
но охоты заливистый лай
не тревожит вослед.
Где граница ножом по песку?
Где чужак, где свояк?
Разменять ностальгию-тоску
на алтын, на пятак.
Присмирели охочии львы
и отправились спать,
и грифоны не лезут на “вы” —
сторожами опять.
А в Америке нет пирогов,
а и есть, так не дом.
Век прожил — ни друзей, ни врагов
не скопил скопидом.
Я шатаюсь, как некий еврей,
от дверей до дверей,
и бреду от бродячих собак
до горячих собак.
ПОЕЗД “САПСАН” (Москва—Петербург)
Готовый взвиться в каждый миг.
Бунин
возвышен суммой или саном,
заказывай сверхскорый поезд,
наименованный “Сапсаном”.
Деревья двинулись с разгона,
но без особенной охоты.
Пейзаж за окнами вагона
скорее требовал пехоты.
Но в отношении пернатых —
скорее Бунин, чем Радищев.
И вот едва ль не на лопатах
проводники разносят пищу.
Летели пулей от столицы
заведомо крутым маршрутом,
былое сдвинув к небылицам
и приравняв часы к минутам.
А что касается пернатых,
то выходило на поверку:
сверх куропаток конопатых
летали коршуны и беркут.
И сердце чуяло тревогу:
чеченцы, динамит, могильник.
А новорусский всю дорогу
все заговаривал мобильник.
На мой застенчивый вопрос
невразумительное буркнул.
Бесшумно, будто без колес,
мы подъезжали к Петербургу.
* * *
Исчезли мера и зачин
Москву забуду ли, еще добуду ли
такую щелочку просунуть пальчик?
Где Якиманками вели гулянки мы
и где соседствуют балык и Балчуг.
Вот Спиридоновка, а вот Хамовники,
как ни наведайся — полупустые.
Не тамплиеры там и не храмовники,
а Лев с Алешею и все Толстые.
Вот сандуновские пары целебные,
вот Театральная для па и арий.
Вот переулочки Газетно-Хлебные,
а вот и Денежный, и гонорарий.
Иди Волхонкою и Маросейкою,
и пиво с квасами, и шило-мыло.
Ни кофемолкою, ни душегрейкою
слугу и странника не обделила.
Заманит песенкой, затянет петелькой,
осьмушкой истины, четверткой яви —
и снова отроком Гриневым Петенькой
гоняюсь Ленинкой за воробьями.
Чем в стенку лобиком, уж лучше с попиком,
уж лучше с папиком, чем строить целку.
А коль обидели — в одной обители
Лубянка Сретенке назначит стрелку.
* * *
Инвалид простонал звук и пошевелил рукой в кармане.
“Котлован”
Любовалась тьма народа
караулом ритуальным,
церемонией развода,
шагом церемониальным.
А девчонка понимала,
как умела: понарошку,
не сгибая, поднимала
и вытягивала ножку.
И подобьем не истертым
оживив былую тему,
Кремль тогда казался тортом,
льнул эквивалентом крему.
Не начальник караула
глотку сдобрил керосином,
но Щелкунчиком пахнуло,
битвой с королем крысиным.
Чем-то издавна хранимым
по прабабкиным карманам,
то ли младшим братом Гриммом,
то ли Гансом-Христианом.
Стойкий маленький солдатик
стал милей и оловянней,
и пластмассовый касатик
вместе с нею плавал в ванне.
Девочка играла в куклы,
а потом играла в мячик.
У нее железки пухли,
и глядел на это Жачев.
* * *
Ах, Россия ты мать, Ниобея-Медея,
повредилась умишком с излишку.
На овсы шатуна напустила медведя,
на младенчиков бабку-ягишку.
Что бы лавкой тебе пребывать москательной
с керосином, хозмылом, мастикой.
Что б купчихой ходить и пригожей и дельной,
полногрудой, степенной, маститой.
А всего-то делов — говорю по порядку:
не сердись, не встревай в перепалку,
но в кабину садись и одну рукоятку
переставь, как швейцар, на нейтралку.
И поехали! Что нам Юнгфрау с Монбланом —
не равниной ли тройка катила?
Что ж касается вод и Шильона с Леманом —
одного бы Байкала хватило.
Не подачка, а дар, и потлач, и потачка,
эх, корабль омулевая бочка!
Распрягайся, телега! Осаживай, тачка!
Разбивайся, торговая точка!
Повалили бы валом голландцы и шведы
на просторы таких экологий.
И не оды бы петь про победные беды —
бержереты, иодли, эклоги.
И коровушки стельны, кобылы жеребы,
и невеста примерила венчик.
А на место Жан-Жака, который с Женевы, —
вологодский один деревенщик.
Не державою ржавой, а Бежиным лугом,
цезальпинским, Царицыным, царским.
Я б медведя водил на цепи, а округу
охранял бы гвардеец швейцарский.
А иначе нельзя, а иначе не надо,
а иначе не солнце, а пятна,
и тупая колода взамен шоколада,
и не сыр, а ремень сыромятный.
АЭРОПОРТ
Домодедово, дедово, ово —
два последние слога важнее всего,
составляя отдельное слово
(по-латыни — яйцо).
Вот теперь и гадай, где тот дед —
то ль в гостях, то ли дома,
то ли вылетел с аэродрома,
то ли вышел курнуть на крыльцо.
Под крылечком рябая кудахчет и квохчет,
опростаться яичком, родимая, хочет.
Лает пес по прозванью Буян.
Греют дедово сердце домашние звуки.
У него за околицей внуки
(за околицей — океан).
Дед идет напролом,
вылезает из клети-повети,
не сидит, а летает орлом,
вот и след его в небе простыл.
Улетел далеко
за буян-окиян,
за Кащеевой смертью,
за яичком простым,
золотым.
* * *
И снова осень валит Тамерланом.
но, считается, хлебом полны закрома.
Ну а ежели так, то, по этой статистике,
не важны ни Сибирь, ни тюрьма.
Осень валит тропой и стопой Тамерлановой.
Он назначит срока от звонка до звонка:
что сейчас, что потом, и не поздно ль, не рано ли,
и какая кому ДНК.
Он такой звездочет, он затмение вычислит,
наступление тьмы, возвращение дня.
Он зачистит село, он оружие вычистит,
и попрут из земли зеленя.