Перевод с якутского Евгения Каминского
Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2012
Перевод Евгений Каминский
ИЗ СОВРЕМЕННОЙ ЯКУТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
* * *
Любовь я не вымаливаю, нет.
Я знаю, что не в приступе гордыни
не даришь мне улыбки тихой свет,
как путнику — глоток воды в пустыне.
“Твоя любовь, — ты шепчешь, — не годна,
под небом невозможно счастье наше…”,
мне предлагая это пить до дна.
Полна любви неразделенной чаша.
В душе ранимой как хранить, скажи,
ухмылки недоступной той гордячки
и дальше строить жизни этажи,
сгорая от любви, как от горячки?
Как мне писать, откуда взять слова,
вдруг осознав отказ твой в полной мере,
не о тоске, а о любви и вере
в жизнь эту, что всегда во всем права?
* * *
Тебя своим дыханьем согревая,
встречая первый луч несмелый дня,
тебе шептал чуть слышно: “Дорогая,
люблю!” Но ты не слышала меня…
Гуляя по цветущему аласу,
в руках букет неброский теребя,
я говорил: “Все больше час от часу
уже который год люблю тебя!”
И вслед тебе, навеки уходящей,
кричал: “Клянусь, люблю тебя одну!”
И этот крик мой, только слух саднящий,
как тяжкий камень, влек меня ко дну.
И эту правду злую постигая,
я плакал наяву и выл во сне:
“Твоей любви не знать мне, дорогая,
поскольку ты назначена не мне…”
* * *
Хотя живу с тобою рядом годы,
все ж по тебе скучаю… Знаешь, ты —
как пробужденье Нмершей природы,
как тихий голос после немоты.
Как радуга, ты рядом незаметно
сияешь, нежной прелести полна.
В моей душе ты столь же семицветна
и столь же недоступна, как она.
Жизнь без тебя, все робкие попытки
с тобою быть — уже мне не забыть,
но не хватает мне твоей улыбки,
чтоб чувствовать в ладони жизни нить.
* * *
О том, чем так душа твоя болит,
что гложет сердце, не страшась, ей-богу,
поведай другу, и огонь обид
смертельных в сердце стихнет понемногу.
И черных мыслей сгинет мрачный рой,
чтоб мог ты наконец-то насладиться
листвы и ветра трепетной игрой
и крылья вдруг почувствовать, как птица.
Тебе не воплотить своих идей,
удача не останется с тобою,
пока не возлюбил ты тех людей,
что встретить суждено тебе судьбою.
И пусть всегда душа твоя для них
открыта и за них всегда в ответе…
Я о тебе писал, а вышел стих
о том, чего важнее нет на свете.
* * *
Когда со мною дети, разом вдруг
светлеет сумрак комнаты вокруг,
а воздух источает ароматы…
И слез счастливых чистые караты
дрожат в моих глазах… Не смейся, друг.
Тогда, ладонью сжав ладонь жены,
я чувствую, как мы обнажены
пред миром, как хрупки в нем и случайны,
и я тону в глазах ее печальных,
что черной глубиною так нежны.
Когда со мною дети, и в плечо
жена во сне мне дышит горячо,
и дарит печь всю ночь свое участье —
не это ль человеческое счастье?
Чего ж от жизни надо мне еще?!
* * *
В том доме, где резвятся в день любой
и беззаботно радуются дети,
куда без приглашения гурьбой
приходят, чтоб забыть о всем на свете,
где всем им приготовлены дары,
где радостью сверкают глаз караты,
хозяева, как правило, добры,
любовью бескорыстною богаты.
Нет, только дети, что ни говори,
умеют в жизни этой без подсказки
узнать все то, что прячешь ты внутри —
добро иль зло великое, как в сказке.
Им в жизни знать не надо, кто есть кто.
От этих чистых глаз куда нам деться?
Они как будто видят сквозь пальто
невидимый размер души и сердца.
Отец вздыхает, нервничает мать,
мол, отрок их кого-то сторонится…
А отрок точно знает, с кем играть,
и сердцем чует, с кем ему водиться…
* * *
Когда ты молод — ясен мир и прост,
и все тебе подвластно: горы, реки…
Идешь по жизни смело, в полный рост,
и кажется, что будет так вовеки…
Когда ты молод, мир — твой лучший друг,
а женщина, конечно, — ангел кроткий,
и если ты повздорил с кем-то вдруг,
то он твой враг — не плыть в одной вам лодке…
Когда ты молод — как тебе уснуть?!
Ты должен слушать старших наставленья…
Но пусть тебе указывают путь —
едва ль свое ты сменишь направленье.
Когда ты молод, ты пред миром наг,
лелеешь в сердце с трепетом кумира
и, с поступью его сверяя шаг,
все ждешь хвалы и почестей от мира.
Горит твоя далекая звезда.
И, вырвавшись из жизни круговерти,
ты молвишь: “Уж любить — так навсегда!”,
поскольку страшно вымолвить: “До смерти…”
Перевод с якутского Евгения Каминского