Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2012
ИЗ НЕДАВНЕГО ПРОШЛОГО
Дмитрий Хмельницкий
Архитектура госбезопасности
История советской архитектуры, составлявшаяся в советские времена, полна имен архитекторов, наименований проектов, построек и дат их возведения.
Этого бы хватило для получения полноценной картины художественного процесса, будь советские архитекторы, как их западные коллеги, свободными художниками, вольными принимать или отвергать заказы, выбирать заказчиков, манеру исполнения, стиль и страну проживания.
Но таких благоприятных условий в полной мере не было в СССР даже
в 1920-е годы, в благословенные времена НЭПа и относительной художественной свободы.
Уже в начале 1930-х годов все советские архитекторы служили в государственных конторах, находились между собой в сложных иерархических отношениях и все вместе подчинялись воле цензурных ведомств, партийного
и ведомственного начальства.
Ситуация, при которой архитектор и заказчик могли оказаться в отношениях юридически равного партнерства, в СССР исключалась.
Государство (в лице разных ведомств) оказывалось и заказчиком, и прямым служебным начальством для авторов проектов. Выйти из системы подчиненности и при этом остаться в профессии (а в некоторые периоды — на свободе)
у советских архитекторов, даже самых высокопоставленных, не было никакой возможности.
Однако в архитектурно-исторической литературе, как правило, не встречается никаких указаний на служебное положение и места работы советских архитекторов. Практически невозможно найти информацию о проектных организациях, которым заказывались проекты, и о ведомствах, их заказывавших.
Почти всегда остается неизвестным заказчик построенных зданий, даже самых распубликованных, отмеченных премиями и попавших в учебники по истории архитектуры.
Очень часто публикации таких таинственных проектов ограничивались фасадами и перспективами, без планов. А это уже довольно верный признак того, что за проектированием стояли секретные ведомства и сам проект был засекречен.
В подобных случаях первые же попытки получить недостающую информацию выявляют очень интересную и полностью неизвестную ранее картину того, какую роль играли органы госбезопасности в истории советской архитектуры. Роль эта огромна и вполне соответствует статусу ведомства в структуре управления СССР.
Стоит уточнить, что речь в данном случае идет именно об архитектуре, а не о капитальном строительстве вообще, в котором роль ОГПУ-НКВД тоже необозрима. Что только не строилось в СССР силами заключенных.
Производственная деятельность органов госбезопасности, в том числе
и строительная, не то чтобы очень хорошо изучена, но все-таки не представляет собой полную тайну. Хотя бы уже потому, что география лагерей была обусловлена структурой промышленного производства в СССР.
Но нас в данном случае интересует именно архитектурное проектирование разного рода зданий и сооружений. Это гораздо менее известная и гораздо более таинственная тема.
Сфера деятельности ОГПУ-НКВД в архитектуре в 1920—1950-е годы чрезвычайно широка. Она включает в себя не только проектно-архитектурное обеспечение самого ведомства, то есть проектирование объектов ГУЛАГа, ведомственных резиденций и жилых комплексов для сотрудников. Органы госбезопасности контролировали или (чаще всего) вели силами своих проектных организаций строительство зданий и жилья для СНК СССР и отдельных наркоматов, все работы по проектированию научно-исследовательских институтов и все строительство за границей (посольства и пр.).
Контроль за проектированием и строительством тяжелой и военной промышленности, а также их ведомственного жилья тоже лежал на госбезопасности — в силу секретности.
Тема эта совершенно не изучена, но самое общее представление об архитектуре госбезопасности можно получить даже по той информации, которая лежит на поверхности.
1. Лагеря
Первое, что ассоциируется со словосочетанием “архитектура госбезопасности”, это лагерные постройки. На самом деле это понятие гораздо обширнее, чем может показаться.
Разработка программы первого пятилетнего плана включала в себя создание сети новых промышленных предприятий и связанной с ней системы расселения рабочей силы — лагерей и поселков для заключенных, ссыльных, депортированных и вольных рабочих на объектах первой и последующих пятилеток. Это означает, что одновременно с официальным советским градостроительством, разрабатывавшим систему городов и поселков для вольных, существовало тайное градостроительство в рамках ГУЛАГа, решавшее те же задачи и, как правило,
в тех же самых регионах, но для заключенных, ссыльных и депортированных.
Главное управление исправительно-трудовых лагерей ОГПУ было создано
в 1929 году в первую очередь для обеспечения дешевой рабочей силой строительства предприятий тяжелой и металлургической промышленности, добычи полезных ископаемых, строительства каналов. C 1929-го по 1956 год через ГУЛАГ прошло несколько десятков миллионов человек. Сеть лагерей покрывала всю страну. После 1955 года часть лагерей была закрыта и покинута,
а многие крупные лагерные центры начали превращаться в гражданские промышленные города.
На Европейском Севере СССР и в Сибири есть крупные регионы, градостроительное и экономическое развитие которых в течение нескольких десятилетий шло исключительно с помощью ГУЛАГа. К таким регионам принадлежат, например, автономные республики Карелия и Коми.
В республике Карелия в 1920-е годы располагался Соловецкий лагерь особого назначения, на базе которого было начато в 1931-м и закончено в 1933 году строительство Беломорканала (лагерное население — около 140 тысяч человек, погибло в несколько раз больше). В 1933—1941 годы в Карелии функционировал Беломорско-Балтийский комбинат, который занимался разработкой полезных ископаемых, строительством дорог, портов, заводов — все силами заключенных. Это было своеобразное государство со своей инфраструктурой — огромной территорией, воинскими частями, рабочей силой, промышленностью, транспортом, сельским хозяйством, школами и театром.
В республике Коми в 1930-е годы заключенными была построена железная дорога Котлас—Воркута, которая связала с Центральной Россией нефтяные скважины (Ухта), угольные шахты (Инта, Печора, Воркута) и места лесоразработок (Печора, Абезь). Все эти современные города возникли в тридцатые годы на пустом месте как крупные лагерные центры. По сей день население Республики Коми в большинстве состоит из бывших заключенных и их потомков.
Сеть лагерей с общим населением в миллионы человек была целенаправленно запроектирована в тридцатые годы для всего СССР и постепенно развивалась до середины пятидесятых. В нее входили производство, транспорт, жилые структуры для двух типов жителей — заключенных, которые жили в лагерных зонах, и свободных, живших в специальных поселках. Свободное население состояло в свою очередь из лагерной и технической администрации, охраны, вольнонаемных служащих (обычно жен офицеров), ссыльных и бывших заключенных, которым было запрещено возвращаться в места прежнего жительства. Поселки для свободных вначале проектировались и строились для обслуживания лагерей. Они росли по мере роста лагерей и количества ссыльных
и освобожденных, но оставшихся работать на лагерном производстве заключенных. На основе поселков для вольных возникли структуры будущих городов. В то же время часть лагерной инфраструктуры — жилые бараки — после ликвидации лагерей и соответствующей перестройки тоже стала обычным городским жильем.
Градостроительные аспекты проектирования и развития ГУЛАГа до сих пор никак не изучались. Не изучалась и собственно архитектура ГУЛАГа, которая типологически и стилистически достаточно разнообразна. Это не только более или менее однотипные лагерные бараки, но и здания лагуправлений, больниц, жилые дома для охраны и вольных технических специалистов, коттеджи
и дачи лагерного начальства…
Например, анонимное здание лагуправления Карлага, построенное в самом начале 1930-х, представляет собой любопытное упражнение в стиле “красной дорики” Ивана Фомина. Единственные памятники архитектуры Инты — деревянные резные домики лагуправления.
В этой области возможны самые неожиданные находки. Репрезентативная архитектура ГУЛАГа, естественно, следовала московским образцам, но многие лагерные центры (иногда размером со среднюю европейскую страну) были вполне автономны, их начальники чувствовали себя вполне самостоятельными феодалами. В таких условиях в архитектуре могли своеобразно (и в большей степени, чем в центре) проявляться как индивидуальные вкусы руководителей, так и личные манеры архитекторов, которых среди заключенных хватало. Среди них встречались довольно известные и в прошлом высокопоставленные — Мержанов, Олтаржевский, Качарян, Крюков, Лансере и многие другие.
Впрочем, творческие судьбы едва ли не большинства ведущих советских архитекторов 1930-х годов были тесно связаны с ОГПУ-НКВД, как это будет показано ниже.
2. Резиденции
В середине 1920-х годов экономическое положение в СССР слегка стабилизировалось благодаря НЭПу. Первое, что власти начали строить в центральных городах, это правительственные сооружения — Дома Советов, здания наркоматов, партийных резиденций и центральных ведомств. Важное место среди этих построек занимали здания ОГПУ-НКВД. Авторами центральных резиденций ОГПУ часто были самые высокопоставленные архитекторы, и стояли эти здания в городах на самых видных местах.
В Москве центральное здание НКВД на Лубянской площади строил А. Щусев — архитектор № 1 в тогдашней иерархии, автор Мавзолея Ленина.
В Киеве здание НКВД УССР (впоследствии — Дом Совета министров) построил в 1934—1938 годы И. Фомин. В течение многих лет это здание было самым высоким в Киеве. До этого, в 1928—1929 годы, Фомин построил в Москве для ОГПУ большой жилой комплекс под названием “дом └Динамо“”.
Ленинградский Большой дом построил в 1932 году Н. Троцкий с группой других архитекторов (включая заключенного в тот момент Н. Е. Лансере).
Есть основания полагать, что оставшаяся не построенной московская послевоенная высотка — дом в Зарядье арх. Д. Чечулина (в момент проектирования в 1948 году — главного архитектора Москвы) — тоже предназначалась для НКВД-МГБ. Во всяком случае, это единственная высотка, о ведомственной принадлежности и назначении которой в советской литературе не было ни слова.
Здания ОГПУ строились во всех более или менее крупных городах. Некоторые постройки публиковались в архитектурной прессе в советское время, большинство — нет. Но публикации всегда ограничивались снимками фасадов.
В абсолютном большинстве случаев планы этих зданий неизвестны по сию пору, что сильно затрудняет их исследование. В то же время типология зданий госбезопасности и программы, по которым они проектировались, в высшей степени интересны, причем не только с точки зрения истории архитектуры.
3. Жилые комплексы
Жилое строительство возобновилось в СССР приблизительно в 1923 году, но весьма специфическим образом.
Несмотря на усиливающуюся жилищную катастрофу, в городах государство не разрабатывало никаких планов решения жилищной проблемы. Была разрешена жилищная кооперация, но за несколько лет НЭПа она так и не успела набрать силу.
Государственное жилищное строительство было ведомственным и строго иерархическим. Наркоматы и крупные предприятия строили жилье только для своих сотрудников — благоустроенные квартиры и коттеджи для высшего начальства, коммунальные квартиры для среднего и младшего, коммунальные бараки-общежития для рабочих и прочих непривилегированных слоев населения.
Средняя норма жилой площади к концу НЭПа была намного ниже официальной санитарной нормы (8 кв. м на человека) и не превышала 5—5,5 кв. м.
В начале 1930-х годов она упала до 2,5—3 кв. м и вплоть до середины 1950-х колебалась где-то около 4 кв. м на человека. Привилегированные слои населения — партийно-государственный аппарат и ведомственное начальство — обеспечивались жильем по особым нормам.
На фоне общей жилой застройки 1920—1930-х годов жилые комплексы ОГПУ-НКВД, строившиеся по всей стране, выделялись законченностью, благоустройством и замкнутым характером. Они проектировались как некие
орденские резиденции, полностью автономные образования с собственным обслуживанием (магазины, детские сады и т. д.) и максимальной изоляцией от внешнего мира. Планировка жилых комплексов ОГПУ была такой, чтобы входы в здания и внутренние дворы были недоступны посторонним. Таким же образом проектировались и жилые комплексы для высокого начальства (например, дом Ленсовета на Карповке в Ленинграде, арх. Е. Левинсон и И. Фомин), но поселки ОГПУ отличались типологической и функциональной сложностью. Жизнь рядовых сотрудников ведомства была тоже изолирована от внешнего мира, кроме того на этих территориях могли быть служебные помещения
и даже внутренние тюрьмы. На этот счет существуют легенды, которые невозможно проверить, потому что планы жилых комплексов ОГПУ, даже публиковавшихся, по-прежнему чаще всего неизвестны.
В Москве ранними примерами таких комплексов может служить квартал на ул. Русаковской, построенный в 1926 году Б. Иофаном якобы в качестве “образцовых домов для рабочих”, вышеупомянутый дом “Динамо” И. Фомина (совместно с А. Лангманом). В Екатеринбурге хорошо известен еще с советских времен “Городок чекистов” В. Антонова и И. Соколова, проект 1929 года. Очень любопытный полукруглый жилой дом ОГПУ, построенный в 1933—1934 годы, есть в Иваново. Эффектные конструктивистские жилые комплексы ОГПУ известны в Новосибирске, Челябинске и многих других городах.
По логике вещей, такие комплексы должны были строиться во всех достаточно крупных городах, но их не всегда легко идентифицировать. Многие благоустроенные поселки 1920-х годов называются “рабочими”, без указания ведомственной принадлежности, хотя известно, что для настоящих рабочих такого уровня жилье не строили. В Москве, например, под подозрением известный “рабочий поселок” Дангауэровка с непонятными “домами для американских специалистов” в центре и соседствующим с ними зданием разведшколы, построенным в 1931 году, где и сегодня находится Музей внешней разведки России (3-я Кабельная ул, д. 1).
Особо интересная тема — жилье для высшего состава ОГПУ. Наиболее ранний известный пример — “дом Ягоды” в Милютинском переулке в Москве, построенный архитектором А. Лангманом в 1928 году. Там девять роскошных квартир, в каждой комната для домработницы при кухне и второй выход на “черную” лестничную клетку.
Самый известный жилой дом сталинского времени, дом на Моховой
И. Жолтовского, построенный в 1934 году, тоже по всем признакам предназначался для высшего состава НКВД. Во всяком случае, никакой информации
о том, кто его заказывал, какая организация проектировала, а какая строила, — не существует. Сам дом публиковался в советское время бессчетное количество раз — но без планов двух самых интересных верхних этажей, где, если судить по странной структуре нижних этажей, предположительно должны были находиться две исключительно роскошные двухэтажные квартиры. Скорее всего, дом так и не был заселен, вскоре после окончания строительства передан под американское посольство, а с 1950-х годов там находилась штаб-квартира “Интуриста”. Такая смена функций только подтверждает неизменность ведомственной принадлежности здания.
4. Архитекторы госбезопасности
В 1933 году в Москве была создана главная проектная организация страны — мастерские Моссовета, подчинявшиеся непосредственно Лазарю Кагановичу как председателю Архплана Моссовета. Первоначально мастерских было двадцать одна — десять планировочных и одиннадцать проектных.
Руководители мастерских представляли собой первый набор сталинских архитектурных генералов. Не все прошли проверку на послушание и удержались в обойме, кое-кто в скором времени из нее выпал (Н. Ладовский,
К. Мельников…).
Проектной мастерской № 1 руководил Жолтовский, мастерской № 2 — Щусев, мастерской № 3 — Фомин. Эта нумерация отражала в целом положение всех троих в сталинской архитектурной иерархии, по крайней мере на тот момент. Впоследствии Щусев далеко обошел Жолтовского (и тем более умершего в 1936 году Фомина) по числу престижных проектов и правительственных наград. У Щусева было к концу жизни (он умер в 1949 году) три Сталинские премии, еще одну он получил посмертно. У умершего десятью годами позже Жолтовского была только одна.
Все трое были приблизительно одного возраста, одного поколения и одного социального круга, все — дореволюционные академики, сразу после революции оказавшиеся в ближайшем окружении большевистского руководства.
Ни в одной книге об их творчестве нет ни слова об их сотрудничестве
с органами госбезопасности. Однако, если вглядеться в списки их проектов
и построек, возникает ощущение, что именно заказам ОГПУ-НКВД все трое обязаны своей карьерой.
Выявить это довольно просто. В послужном списке знаменитых сталинских архитекторов имеются таинственные проекты, которые либо полностью отсутствуют в посвященных их творчеству книгах и статьях, либо о них почти ничего не известно — кроме названия и картинок. Объяснить это можно, на мой взгляд, единственно засекреченностью самих проектов, но никак не отсутствием научного интереса к творчеству авторов. Проверка таких объектов по иным источникам, не связанным с историей архитектуры как таковой, приносит, как правило, массу неожиданного.
Жолтовский
Иван Жолтовский по сию пору считается едва ли не лучшим и талантливейшим архитектором сталинского времени. На этот счет у автора данной статьи есть большие сомнения, но тем более интересны обстоятельства его сотрудничества с госбезопасностью.
Жолтовский занял высокое положение в советской архитектурной иерархии сразу после революции благодаря Луначарскому, который рекомендовал его Ленину.
Среди самых ранних советских проектов Жолтовского значится гостиница “Интурист” в Тбилиси, 1924 год. Речь, видимо, идет о гостинице ОГПУ, позже получившей название “Интурист”. Государственное акционерное общество по иностранному туризму в СССР “Интурист” было создано только в 1929 году и фактически представляло собой подразделение ОГПУ. Очень вероятно, что Жолтовский получил заказ на постройку гостиницы под жилье для высших партийных чинов Грузии и выполнил его в 1923 году, до отъезда из СССР. Тогда дата “1924 год” означает время окончания строительства. Это дает основания предполагать, что прямое сотрудничество Жолтовского с органами госбезопасности СССР началось еще в начале 1920-х годов. Впрочем, об этом проекте Жолтовского неизвестно вообще ничего, кроме названия и даты.
В 1923 году Жолтовский при таинственных обстоятельствах уехал из СССР в Италию, а в 1926-м при не менее таинственных обстоятельствах вернулся. Чем он занимался в Италии — неизвестно. Возможно, это была попытка эмиграции.
Абсолютно туманна история с проектированием Жолтовским советского павильона на международной ярмарке в Милане в 1925 году. Заказчик этой работы неизвестен, обстоятельства проектирования — тоже. Некоторые проектные эскизы были опубликованы совсем недавно. Ясно только, что заказ — правительственный и секретный, в СССР не публиковавшийся.
По возвращении в СССР Жолтовский сразу начал получать правительственные заказы. По характеру многих проектов Жолтовского можно предположить, что его непосредственными заказчиками были высшие чины государства, руководители союзных наркоматов. Среди первых таких проектов этого этапа есть два осуществленных — здание Госбанка, Дом Советов в Махачкале. Личное авторство Жолтовского тут несомненно (что не для всех его проектов очевидно), но вот обстоятельства проектирования, как и названия проектирующих организаций, остаются в тумане.
В 1929 году Жолтовский получает заказ на проектирование Военной школы имени ВЦИК в Кремле. Это говорит о том, что у Жолтовского появился высокий покровитель либо в военных кругах, либо в ОГПУ. Важность этого объекта, место его расположения и уровень секретности указывают на Ворошилова, как на возможного заказчика и, вероятно, на руководство ОГПУ. Впрочем, проект Жолтовского не был осуществлен.
Около 1929 года Жолтовский попал в поле зрения Сталина. Именно этим можно объяснить его триумф во всесоюзном конкурсе на Дворец Советов
в 1931—1932 годы, премии на котором, несомненно, раздавал сам Сталин. Жолтовский получил одну из трех высших премий, и, хотя из дальнейшего проектирования вскоре выбыл, это вознесло его почти на самую вершину архитектурной иерархии.
В числе осуществленных проектов Жолтовского — датированный 1933 годом надгробный памятник Н. С. Аллилуевой, жене Сталина.
В то же время можно предположить, что Жолтовский не был напрямую человеком Сталина (как, например, Иофан). Кто-то его к Сталину подвел
и кто-то позже поддерживал его на плаву, когда Сталин в середине 1930-х потерял к нему интерес.
В 1932 году Жолтовский получил заказ на жилой дом на Моховой, речь
о котором шла выше. Этот исключительно роскошный дом, стилизованный под Палладио и законченный в 1934 году, широко рекламировался в прессе
и был объявлен высочайшим достижением советской архитектуры. Его было принято в обязательном порядке хвалить. Если заказ дома на Моховой в 1932 го-ду исходил от ОГПУ (а других объяснений вроде бы нет), это значит, что
у Жолтовского уже тогда был прямой выход на верхушку ОГПУ.
В конце 1930-х годов Жолтовский был главным архитектором Военпроекта. Многие его проекты 1930—1940-х годов делались для военного ведомства, МИДа и НКВД и были секретными. Опубликованная информации об этой его деятельности крайне скудна.
В 1952 году была закончена постройка по проекту Жолтовского жилого дома Министерства госбезопасности на Смоленской площади. Тут заказчик очевиден.
В 1949 году Жолтовский получил Сталинскую премию второй степени за жилой дом Совета народных комиссаров на Калужской площади. Оба здания (на Смоленской и на Калужской площадях) начали проектироваться одновременно в конце 1930-х. В недавно опубликованных документах они оба обозначены как дома для СНК СССР и Главвоенстроя, заказчик — Управление делами СНК СССР. При этом в другом документе, 1939 года, дом на Смоленской площади назван домом СНК СССР. Ведомственная принадлежность дома на Калужской площади остается неясной, но не исключено, что он предназначался для Наркомата обороны (Главвоенстроя).
В 1946—1947 годах по проекту Жолтовского был построен дом академика Курчатова на Октябрьском поле в Москве. Академик Курчатов руководил
совершенно секретным атомным проектом под кураторством Берии, поэтому заказчиком никогда не публиковавшегося проекта мог быть только НКВД.
Дом располагался на территории Лаборатории № 2 АН СССР, которую возглавлял Курчатов. На той же территории под наблюдением Жолтовского для сотрудников лаборатории был выстроен жилой городок. Строительством и проектированием городка занималось 4-е стройуправление Главного управления аэродромного строительства (ГУАС) НКВД. Эта организация была создана
в начале 1941 года для строительства аэродромов на западных границах СССР.
Дом, в котором сейчас находится музей-квартира Курчатова, по-прежнему располагается на территории секретного объекта и потому, видимо, не упоминается и не публикуется в работах о творчестве Жолтовского.
Видимо, Жолтовский руководил архитектурным проектированием ГУАС НКВД почти с самого начала. Среди его проектов есть жилой поселок ГУАС на станции Железнодорожная, выстроенный в 1943—1946 годах. Заказ на проект поселка выполнялся мастерской-школой Жолтовского, организованной летом 1945 года. Можно предположить, что сама его школа-мастерская была ведомственной проектной организацией НКВД.
Практически одновременно с поселком ГУАС в 1946 году мастерской Жолтовского был сделан проект пристройки парадной части к бывшему особняку Морозова архитектора Шехтеля на улице А. Толстого (Спиридоновке). Особняк служил в то время в качестве Дома приемов МИД. Проект не был реализован. Естественно предположить, что проектированием для МИДа занимался тоже НКВД.
В 1946—1947 годах Жолтовский выстроил дачный поселок у станции Крюково. Это были очень странные дачи, тем более для скудного послевоенного времени. По генплану поселок представлял собой вытянутый прямоугольник, по длинной оси которого идет парадная аллея, упирающаяся в относительно небольшое, но очень торжественное здание конторы, клуба и дома управляющего.
Под углом в 45 градусов от аллеи отходят парадные подъезды к двенадцати двухэтажным дачам, больше напоминающим деревянные дворцы. Каждая дача стоит на участке площадью около двух гектаров. Общая площадь любой из дач составляет более 500 кв. м. Ведомственную принадлежность поселка нам выяснить не удалось.
Сегодня поселок Крюково входит в состав города Зеленограда. По непроверенным данным, недалеко от станции Крюково находится дачный поселок НКВД “Красный воин” с генеральскими дачами. Неподалеку, в поселке Менделеево, расположен институт Центрального НИИ физико-технических измерений, генетически связанный с курчатовской Лабораторией № 2. Институт был задуман еще до войны, но создан в 1955 году распоряжением зампреда Совмина В. А. Малышева, сменившего Берию на посту руководителя атомного проекта.
Можно предположить, что весь этот район входил в закрытую зону, где строительство велось силами НКВД-МГБ и где могли располагаться дачи высшего руководства госбезопасности.
Среди поздних проектов Жолтовского есть реализованный — санаторий “Горный” в Ялте, в Ливадии, недалеко от Ливадийского дворца. Из публикации 1955 года известно, что проект санатория на сто мест был выполнен в 1953 году для Прокуратуры СССР. В специальной литературе о Жолтовском этот проект практически не упоминается. Сегодня санаторий принадлежит ОАО “Атомпрофздравница” и предназначен “для прохождения реабилитации и профилактического санаторно-курортного лечения работников электростанций и ядерной промышленности”. Видимо, этот санаторий был одним из последних объектов, спроектированным Жолтовским для атомной промышленности по заказу Берии. Как раз в июне 1953 года, после ареста Берии, “атомный проект” был переподчинен вновь созданному Министерству среднего машиностроения.
Здесь упомянуты только те проекты Жолтовского, связь которых с ОГПУ-НКВД очевидна. Есть еще довольно много других, не имеющих атрибуции вообще. Наверняка есть и такие, о которых мы еще ничего не знаем.
Щусев
Похожая картина выявляется при внимательном анализе творчества Алексея Щусева. Как и Жолтовский, Щусев с самого начала был близок к большевистскому правительству и работал по его заказам. В огромном количестве его проектов и построек трудно выделить такие, которые заведомо бы не имели отношения к госбезопасности. Почти все из построенного Щусевым — правительственные здания, здания наркоматов, санатории, научно-исследовательские институты, заграничные здания — входило в ту область, где начиналась охрана государственной тайны. Довольно много в общем перечне его работ и жилых домов, о которых практически нет информации, что само по себе указывает на секретность и соответствующее положение их жильцов.
Однако есть среди работ Щусева несколько проектов, чья ведомственная принадлежность не вызывает ни малейших сомнений. Причем проекты эти — ключевые.
Очевидно, что настоящий взлет Щусева к самым вершинам иерархии начался с проектов Мавзолея Ленина. Известно, что председателем комиссии по похоронам Ленина был Дзержинский и что Мавзолей во всех своих трех вариантах — 1924, 1925 и 1929 годов — проектировался в недрах ОГПУ. Поэтому во всех книжках, посвященных архитектуре Мавзолея Ленина, нет ни слова
о том, как проходило проектирование, кто рассматривал и утверждал проекты.
Так же как и Жолтовский, Щусев проектировал гостиницы “Интурист” —
в Баку (проект 1931 года, закончена в 1938-м), в Батуми (1934—1938). Это прямые заказы ОГПУ-НКВД.
В 1931 году Щусев получает заказ на строительство Института Маркса—Энгельса—Ленина—Сталина в Тбилиси. Законченное в 1938 году здание было назначено в СССР образцом для подражания.
С осени 1931 года первым секретарем Закавказского крайкома ВКП(б)
и первым секретарем ЦК КП(б) Грузии был Берия, до того председатель ГПУ при СНК ЗСФСР. В 1938 году Берия становится наркомом НКВД СССР.
В 1939 году Щусев начинает проектировать здание НКВД на Лубянской площади в Москве. До войны по проекту Щусева начинается строительство советского посольства в Бухаресте.
Можно легко предположить, что прямым заказчиком всех вышеперечисленных проектов (исключая Мавзолей) был лично Берия.
В 1937 году Щусев попадает в опалу. 30 августа в “Правде” появляется письмо его соавторов по гостинице “Москва” Савельева и Стапрана, обвиняющее его во всех смертных грехах, в том числе и политических. Разумеется, эта кампания была инициирована либо самим Сталиным, либо кем-то из членов Политбюро с санкции Сталина. Чем именно проштрафился Щусев перед Политбюро, неизвестно.
Он увольняется из мастерской № 2 Моссовета… и становится главным архитектором созданного в 1938 году института Академпроект, занимающегося проектированием научно-исследовательских институтов, то есть исключительно секретными объектами. Судя по всему, от гибели Щусева спас в тот момент Берия. После смерти Щусева в 1949 году руководить Академпроектом был приглашен (переведен?) Жолтовский.
Так же как и в случае с Жолтовским, личное и творческое благополучие Щусева оказывается накрепко связанным с органами госбезопасности. Так же как и Жолтовский, Щусев, уйдя их мастерских Моссовета, возглавил проектную контору, непосредственно подчиненную НКВД.
Фомин
Советская карьера Ивана Фомина тоже оказалась выстроенной на заказах ОГПУ.
В первой половине 1920-х годов живущий в Петрограде-Ленинграде Фомин проектирует множество революционных памятников, но практически ничего не строит.
В 1924 году он участвует в известном конкурсе на здание банка “Аркос”
в Москве, где получает третью премию.
“Аркос” — (All Russian Cooperative Society Limited, Всероссийское кооперативное акционерное общество) — подставная организация, якобы частная компания, созданная в 1920 году. На самом деле — неофициальное торговое представительство СССР в Великобритании со штаб-квартирой в Лондоне. И одновременно — советский шпионский центр. В 1927 году в помещениях “Аркос”
в Лондоне был произведен обыск. Обнаруженные шпионские материалы послужили поводом для разрыва дипломатических отношений Великобритании
с Советским Союзом.
Из этого ясно, что реальным заказчиком здания и конкурса могло быть только ОГПУ. Конкурс известен тем, что победили в нем братья Веснины со ставшим знаменитым проектом. Однако построено здание “Аркос” было по проекту архитектора Маята, который одновременно в 1927 году построил
и универмаг “Торгсин” в Москве (тоже, несомненно, объект ОГПУ).
Скорее всего, и отбор участников конкурса проводился органами. Это значит, что первый прямой контакт Фомина с ОГПУ следует датировать самое позднее 1924 годом.
Во всяком случае, следующий значительный конкурс, в котором участвовал Фомин, — на здание спортивного общества “Динамо” в Москве — был точно организован ОГПУ. В книге Игоря Казуся “Советская архитектура 1920-х годов: организация проектирования” (М., 2009. С. 198) приводится письмо, которое начадминоргупр ОГПУ Воронцов переслал в проектную организацию Госпромстрой 20 февраля 1928 года: “…препровождая при сем выработанную нами программу, просим Вас организовать проведение конкурса на постройку дома согласно условий, изложенных в программе. К участию в конкурсе просим привлечь следующих 5 участников: 1. бр. Весниных, 2. И. Голосова, 3. бр. Иофанов, 4. С. Е. Чернышева, 5. акад. Фомина. Оплата участников конкурса в сумме
10 000 руб. будет произведена нами”.
Видимо, и конкурс на здание “Аркос” был организован аналогичным образом.
В 1928 году Фомин получает заказ на проектирование жилого дома с универмагом “Динамо” и переезжает в Москву. Общество “Динамо” — это спортивное общество ОГПУ. Абсолютно неизвестно, имели ли спортсмены какое-то отношение к этому зданию, но по структуре это, как уже упоминалось выше, большой жилой комплекс с исключительным для условий тех лет благоустройством. Соавтор Фомина по этому зданию Аркадий Лангман был штатным архитектором ОГПУ, автором стадиона “Динамо”, строившегося одновременно
с домом “Динамо”, здания Наркомата внутренних дел в Москве и многих других ведомственных построек.
Параллельно со строительством дома “Динамо” Фомин выполняет еще один правительственный заказ — строит новый корпус здания Моссовета.
И наконец, в 1934 году Фомин проектирует и строит самое важное здание
в своей карьере — здание НКВД Украинской СССР, впоследствии Дом Совета министров УССР в Киеве.
Иофан
В первую пятерку самых высокопоставленных архитекторов 1930-х годов следует включить Бориса Иофана и братьев Весниных. Хотя Весниных было трое, их традиционно воспринимают одной творческой личностью.
Восхождение Иофана к вершинам иерархии совершенно загадочно. Он учился в Италии и приехал в СССР в 1924 году. По слухам, имел протекцию Рыкова, чьим родственником он, опять же по слухам, являлся. С 1925-го по 1927 год Иофан — главный архитектор Стройдомбюро, ведомственного проектного бюро ОГПУ (на этом посту его сменил Лангман). 1925 годом датируется его проект квартала жилых домов на улице Русаковской, заселенных сотрудниками ОГПУ.
В Стройдомбюро начиналось и проектирование его Дома ВЦИК и СНК на Берсеньевской набережной в Москве — знаменитого Дома на набережной.
Ответственным за строительство был председатель ОГПУ Ягода. Потом проектный коллектив Иофана занимался проектированием Дворца Советов, заказ на который Иофану был явно обеспечен заранее, до всех туров известного конкурса.
После войны Иофан короткое время возглавлял проектирование высотного дома на Ленинских горах, но после опалы в 1948 году его место занял Руднев, а возглавил строительство генерал-полковник А. Н. Комаровский, начальник Главного управления промышленного строительства НКВД.
Творческая биография Иофана мутна и совершенно не исследована, но даже того, что известно, достаточно, чтобы сделать вывод о ведомственной принадлежности и самого архитектора, и его основных (или, скорее, всех) объектов.
Братья Веснины
Творческий путь братьев Весниных на первый взгляд резко отличается от советских карьер Жолтовского, Щусева, Фомина и Иофана.
Вожди-основатели Общества современных архитекторов (ОСА) и вообще всей современной архитектуры в СССР стали знаменитыми в 1920-е годы благодаря серии замечательных проектов и влиянию, которое они оказывали на тогдашнюю архитектурную молодежь. Однако в сталинское время такое прошлое могло скорее помешать, чем способствовать карьере. Веснины фактически не участвовали в формировании официальной сталинской архитектуры после 1932 года, не построили ни одного здания в новом казенном стиле, созданию которого активно содействовали Жолтовский, Щусев, Фомин и Иофан. Серьезная проектная деятельность братьев Весниных ограничена 1920-ми годами.
Их безуспешное участие в известных сталинских конкурсах 1930-х годов со странными, а иногда и дикими проектами (Дворец Советов, здание НКТП
и пр.) было, скорее всего, вынужденным и формальным.
Тем не менее Виктор и Александр Веснины (Леонид умер в 1931 году) принадлежали в 1930—1950-е годы к верхушке архитектурной иерархии. В первую очередь Виктор — председатель Союза архитекторов СССР (1937—1949), президент Академии архитектуры СССР (1936—1949), действительный член АН СССР и обладатель множества других титулов.
Загадка их карьеры объясняется той ролью, которую братья Веснины играли в промышленном строительстве 1920—1930-х годов. Братья руководили проектированием Днепрогэса и города Новое Запорожье. В 1934 году был создан Наркомат тяжелой промышленности, и Веснины стали руководителями его архитектурной мастерской. Фактически это означало контроль над всем промышленным строительством СССР.
Эта сторона деятельности братьев Весниных абсолютно не исследована, причина чему лежит на поверхности — все промышленное строительство индустриализации было засекречено. В какой степени деятельность Весниных была связана с ОГПУ-НКВД — предстоит еще выяснить, но в том, что связь эта была тесной, сомнений нет.
* * *
В рассмотренной группе самых высокопоставленных архитекторов сталинского СССР нет никого, чья карьера при Сталине была бы обусловлена профессиональной репутацией и реальными творческими достижениями, а не личными связями в советском правительстве и заказами ОГПУ-НКВД.
Братья Веснины — единственные в этой группе, чье личное творчество естественным образом обеспечило им мировую известность в досталинскую эпоху. В то же время можно с уверенностью предположить, что их деятельность по созданию современной архитектуры в СССР была чем-то вроде хобби. Ее успех гарантировался до поры до времени высоким положением Весниных в чиновной иерархии, скрытым от глаз сторонних наблюдателей. Скажем, издание дорогостоящего журнала ОСА “Современная архитектура” (1926—1930) — единственного независимого архитектурного журнала за всю историю СССР — невозможно объяснить, на мой взгляд, иначе как служебными привилегиями и правительственными связями братьев Весниных. Никому другому это не удалось, хотя в желающих наверняка недостатка не было. Впрочем, при всем своем влиянии Веснины не смогли спасти журнал от внезапной ликвидации в начале 1931 года.
Если покопаться в творческих биографиях прочих известных советских архитекторов — Ноя Троцкого, Константина Мельникова, Андрея Бурова, Ильи Голосова и др., — легко выявляется та же самая картина. В той или иной степени их работы, причем самые престижные, напрямую или косвенно связаны с органами госбезопасности.
Выявление этих связей — задача будущих исследований. Учитывая роль ОГПУ-НКВД в гражданском и промышленном строительстве СССР, такие исследования могут оказаться ключевыми и для понимания художественных процессов в советской архитектуре, и для понимания творческих судеб важнейших участников этих процессов.
Недаром сегодня не написано ни одного исчерпывающего исследования жизни и творчества даже самых знаменитых советских архитекторов. Сделать это, не зная, где они работали, чьи заказы выполняли, кому подчинялись,
к чьим вкусам приспосабливались, — совершенно невозможно.
А такая информация — до сих пор терра инкогнито истории советской архитектуры.