Глава из романа «Артистка». Перевод Виктории Попиней
Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2011
СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
Криста Бодиш
Яно
Глава из романа “Артистка”
Быть маленьким плохо, потому что старшие над тобой издеваются.
Вот если попасть сюда подростком, понимаешь, что здесь происходит.
А маленькие не очень-то понимают.
Вообще-то, в интернате-распределителе детсадовцы в другом крыле живут. А в этой тюряге — старшие. И парни и девчонки вместе. Если кто-то хочет, чтобы от него отстали, потому что он слабее или какой-то козел ему жить не дает, переходит к малышам. К сволочам воспитателям ходить нет смысла — все равно ничего не сделают. А кто бучу поднимет, горючими слезами умоется.
Меня из-за учителей сюда привезли. Мне было четырнадцать, а я, как они утверждали, не ходил в школу, болтался где попало и все такое. Это, по их мнению, означало, что родители не способны меня воспитывать.
Вот и привезли сюда. Да, я был в шоколаде. Рассказать кому — не откачают. Да еще и заперли. Куда ни посмотришь — везде стенка. У меня прямо шерсть дыбом. И это еще не самое страшное… Попал ты, Яно, по-крупному, сказал я себе, как заяц в капкан.
Они пытались подобрать ко мне ключ. Знаете, у меня так: с кем-то говорить можно, а с кем-то — и пробовать не стоит. Потому что твое мнение здесь — как дырка в попе: у всех есть, но никого не интересует.
Парни и девчонки здесь по отдельности. Я имею в виду, что мы не очень-то общаемся. Есть тут и классные девчонки, и так себе… А вообще, мы особо не разговариваем.
Знаете, Юдит, есть законы. Кто как добывает травку или герыч, как им это передают сюда — о таком мы не разговариваем. Ни друг с другом, ни
с кем еще. Наркотики — не тема для беседы. Уж скорее будем обсуждать, что Лаци спит с Рози, как тузик с грелкой… вообще-то, мы и об этом особо
не треплемся, но уж скорее об этом разговор заведем, чем о наркотиках. Это не тема для беседы.
О том, что ты — цыган? Это тоже не тема. Никого не волнует, цыган ты или венгр. Здесь цвет кожи не имеет значения. Только можно с тобой разговаривать или нет. В этом суть. А цыган ты, м…. какой или венгр, здесь никому не интересно, никому. Конечно, встречают здесь такие, на голову больные, которые могут сказать, но мы не очень-то боимся.
Разница только в том, что цыгане покрепче венгров будут. Наверное, только в этом. Но так не всегда бывает. Есть у меня кореш, венгр, так его тут побаиваются, так что не важно это, что у тебя мать венгерка, а отец цыган, или оба цыгане или венгры. Здесь это, к счастью, никого не интересует.
По-моему, здесь все-таки лучше, чем в других интернатах. Но это интернат-распределитель. И по названию понятно, что интернат, но временный. Растерялся я сначала, когда сюда приперли. В распределитель попадаешь, когда еще не решено, куда тебя сплавить, и так каждый раз, когда меняется твоя возрастная группа, потому что здесь распределитель. Здесь тебя распределяют, как посылку. Сколько там тебе лет? Давай сюда, а, тебе столько, тогда сюда. Если в Кенеше есть место, туда поедешь, если в Зале — туда,
а если захудалый приемный родитель объявится, то к нему. Улавливаете?
И все же мне бы здесь хотелось остаться, но это почти невозможно. Если решат, куда тебя отправить, приходится валить.
То, что в мансарде, пусть между нами останется, уважаемая. Юдит? Тогда Юдит. В общем, то, что в мансарде, — это шанс. Там группа Геленчера… Это другое дело. Я им завидую: они могут остаться. Не нам чета, понимаете?
У меня, к сожалению, из-за плохих оценок и наркотиков перспектив никаких. Куда одноногому на соревнование по пинкам под зад? Мне и Геленчер говорил, нет, не про наркотики, он мне про такое и не заикнется, он мне кореш.
“Кто тут самый крутой, Яно, как думаешь?!” — так и сказал.
Я ему:
“Вы, шеф, и есть самый крутой, я-то знаю!”
Вот вы смеетесь, потому как я такой забавный парнишка, да вы и сами еще девчонка, и вам все такое по душе, правда? Словом, говорит мне Геленчер:
“Положи руку на сердце, Янока…”
Что я не понимаю, что ли. Хоть и треплю языком, но где надо — молчок. За треп мне здесь кое-что сходит с рук, но не всегда. Так что я точно отсюда дальше отправлюсь. А они здесь могут остаться, потому что учатся хорошо.
У них есть в жизни шанс: продолжить учебу, адаптироваться. Вот если бы их туда-сюда перебрасывали, тогда тяжелее было бы… учиться, да и вообще.
Я, когда отсюда окончательно свалю, после совершеннолетия, прямо
в ночлежку могу переезжать… “Один ты на свете, только улица есть у тебя, курит травку бомжара, ты в жуткой дыре, и кокс сгодится, чувак, а если соскочишь, отдубасят барыги, еврибади кайфует, еврибади кайфует, лайф — полное г…., б…., и тебе конец, только улица есть у тебя и пустота, так что давай, пацан, а то…”
Новая песня… Есть у нас группа. Если бы мы хотели выступить, нам помогли бы, после случая с Пинклер появились программы, фильмы снимают, но это все же фигня, вы не очень-то на это покупайтесь, слышите?
А вообще, с тех пор как вы тут вынюхивали, а потом свалили, меня уже разок свозили в исправиловку, куда-то в глухомань. Был там попсовый воспитатель, в модных шмотках, с мобилой, и еще несколько здоровяков, они столько раз парней избивали, меня-то не особо трогали, потому что я парень крепкий. Эти козлы постоянно колотили малышей. Они до полусмерти могли избить, а если кто вступался, то и тому доставалось. Полотенцем мокрым, ногами, чего только не было. Насиловали тоже. Но это выяснилось. Хотя такие обычно сухими из воды выходят, но одного парня в больницу отвезли, правда, поздновато, вот тут все и выяснилось. Большую бучу подняли, но бедняге это не помогло, потому что его на посвящении новичков жутко избили ногами. Лучше не буду рассказывать, как все было, иначе стошнит. Врача к нему вовремя не позвали, началась гангрена, ох, и паршиво же он выглядел, а потом рассказали, что одну ногу пришлось отрезать, вторую, а там и причинное место, тут уж, конечно, скандал поднялся…
В той тюряге только пацаны были. Вам такое и не снилось. Нас реально под замок посадили. Как в тюрьме. Нельзя было выходить, а если, по их мнению, падала успеваемость, карманные деньги могли у человека забрать. Не было бабок, не было личных вещей, даже штанов. Раз в неделю выдавали чистое, мы ходили оборванные, жрать хотели, от меня кожа да кости остались. Там я постоянно срывался. И история со мной вышла небольшая. После нее я и свалил. В конце концов снова притащили сюда, в распределитель, чтоб еще куда сплавить.
В тот день утром должен был воронок приехать. Мы в последний момент узнали. На рассвете. Когда такой туман стоит, что полицейские верхом сидят на светофоре и кричат друг другу какой свет.
Здесь в распределителе, как и везде, в общем-то, вещи в шкафчике не оставляют. То немногое, что есть. Иначе стащат. На себе носишь самые лучшие шмотки, и все.
Ну и переполох поднялся из-за Пинклер. И из-за копов, да вы и сами догадываетесь, ведь тогда здесь кишмя кишело все от камер и прочего народа. Геленчеру, директору, прохода не давали.
Пинклер как раз сюда привезли, она месяца три в бегах была, так? Ну уж два-то точно, без перерыва. Вы тогда делали, как там это называется… интервью для какой-то организации. Исследование… для той дурацкой конторы. Вы в последний раз Пинклер бреда всякого наговорили и больше не заявлялись, а ведь по ее вопросу и тому, что с ней потом случилось, и надо было исследования проводить. Вы же сюда с полгода ездили, до той заварухи с Пинклер, или даже больше? Что-то ведь было, правда? Как интернатским плохо живется… И прав у них нет… бла-бла-бла… Вас же интересовало, соблюдаются ли наши права… А Пинклер права не интересовали. Вы заметили… Знаете, Пинклер точно такая же, как я. Меня вы тоже расспрашивали. Помните? Я вам и про Кати рассказывал… И теперь мне тут втираете, что через год снова заявились? А, изменилось ли что-то в нашем положении? Ну да, конечно, безусловно! Да вас поэтому и прислали, это же как пить дать, нет? А по мне, так вы, а не кто еще, приехали потому, что не разобрались тогда с Пинклер! Точно! Пинклер с вами в последний раз говорила… И с тех пор вас совесть мучает. Влипли вы, как ежик в жвачку! А на самом-то деле никто не знает, что случилось. И копы тоже. Им это неинтересно было. Дело закрыли. Да, вы были очень заняты. Вы видели Пинклер в газетах и по телевизору, помните, как она выглядела? Это везде было… Ладно, я не хочу…
Я вижу, вы обиделись, проехали… Мать меня учила, что ко всем нужно проявлять уважение. Я к вам тоже проявляю. Я ни капельки не шучу, не то настроение.
У меня, к сожалению, очень хорошая память, хоть и год прошел с тех пор. Вы мне тогда сказали: “Яно, вы талантливый человек…”. Именно так.
Я над этим думал потом, что вы под талантом-то подразумевали. Разговоры мои? Но больше болтать к себе не позвали. Народ к вам в очередь стоял. Я их прекрасно понимаю: пялиться на коридор да вам всякие байки рассказывать. Уж и не знали, что еще такое выдумать. Вы догадывались? Нет, серьезно,
вы догадывались? Класс!.. Или врете все-таки? Нет, не думаю, что только из-за того, что вы не из наших, глупо было бы, я не про это. А вы быстро сечете. Ну догадались, так догадались.
О`кей, обратно к теме. Пинклер тогда уже месяц была в бегах, когда попросила Тома Круза ее привезти назад, Том Круз — он из полиции, но это не важно, он ничего чувак — не из тех, кто с разбегу соломинку переламывает. Словом, привез он Пинклер в распределитель.
Пинклер? Где была? Где-где. Ну, с Йоцо и еще цыганами какими-то, наверное, но это другое дело, она, скорей всего, мамашу свою искала. Думаю, она о матери вам рассказывала… Ну, тогда расскажу вам одну любопытную историю. Едем мы как-то с Пинклер, уж не помню, куда и когда это было тоже, но это не важно. Мы были оба в бегах, потом прибились к компании ее папаши, бомжевали с ними, потом с Мышьяком болтались, не суть. Интересно другое, едем мы как-то на драндулете брата моего, жму я на газ по полной. У шлагбаума говорю Пинклер: “Заправить нужно тачку, на штуку примерно”. Я обычно на тачке не езжу, только по необходимости. А эти козлы давай сигналить. “Выходи, — говорю, — я заправлюсь!” Вышли мы,
а навстречу нам такой м…. в кожаной куртке, урод каких мало, волосы длинные, и как будто бы один идет и не замечает, что в руку ему телка вцепилась — фуллконтакт. Словом, тащится рядом с ним женщина, да еще и хромает, бедняга, а этот дылда даже шагу не сбавляет и ноль внимания на нее, что и неудивительно, потому как чувиха хороша, как автокатастрофа. Ну, тут я приврал, по ней видно было, что она могла бы классно выглядеть. Точно-точно. И тут, разрази меня гром, я замечаю, что стою один, а Пинклер подскакивает к этой тетке. Хватает ее за руку. Улавливаете? Тот м….. сначала не хочет останавливаться, а потом все-таки встал. Тут я вижу, что баба эта даже не смотрит на Пинклер, как будто рука, которую жмут, и не ее вовсе, а просто косится из-под полуопущенных век, не на Пинклер даже, а на ее протянутую руку.
Ну, думаю, этот м…. — Кальман: он так встал как-то, что я сразу решил — Кальман. Злости в нем, знаете, хоть отбавляй. Он большой дурак и очень сильный, от него чего угодно можно ждать… Он давай сразу руками махать и Пинклер втолковывать, чтобы валила побыстрее, а то он копов позовет. А она поцеловала руку той чувихи, сделала Кальману ручкой и пошла себе, а я стоять остался. “Приятель, — говорю я Кальману, — ты для меня сопляк, у тебя на меня кишка тонка”. А этот ублюдок так и подскочил: “Тебе так по морде дать или попросишь?” Вот каким крутым себя Кальман проявил… А та тетка-то, которой руку поцеловали, матерью Пинклер оказалась! А ведь я с ней знаком был, еще по улице Томпа. Такая была красавица, что слов нет. Ни в сказке сказать ни пером описать! Она тогда еще Пинклер забирала из интерната то и дело, хотя к пяти ходила на работу. А потом нелегкая принесла этого придурка Кальмана. У него не все дома, это факт. “Чего плачешь, девочка?” — “Кнопку проглотила”. — “Вот тебе еще одна”. Вот как Кальман детей воспитывает. Знаете, Пинклер ждала, что мать ее совсем из интерната заберет. Долго бы пришлось ей ждать.
Тогда, в последний раз, Пинклер была в бегах месяца три, ее привез на такси Том Круз. Да, этот Том Круз, таких копов я еще не видел. Выглядит, ну прям, как актер. И волосы гелем смазывает, и движения у него… Девчонки без ума от него, как вы догадываетесь. К Пинклер он, по-моему, был неравнодушен, только не показывал. По-моему, он к ней неровно дышал. Пинклер к нему обращалась, если хотела, чтобы ее вернули в интернат, когда
в бегах негде было ночевать или жрать очень хотелось. Есть, в общем. Естественно, она боялась попасть к шестерке какой-нибудь, ведь она официально в розыске находилась. В общем, Пинклер всегда к Тому Крузу заявлялась, а тот ее привозил в интернат. Она даже его мобильный знала…
Нет, не думаю, что Том Круз этим пользовался или, как вы бы сказали, злоупотреблял положением. Да и вообще, немного секса — что в этом такого. Уж не сердитесь, от этого никто не умирал. Как раз Пинклер из-за этого шуму особо не поднимала…
В общем, вы только из газет подробности знаете. Что случилось с Пинклер у того столба и после? Тогда вы ничего не знаете. А разузнать надумали только теперь, год спустя… Это все равно, что ничего.
Короче, Пинклер сбежала в Шодраш! Это колония для девчонок. А ведь уже было постановление, что ее обратно в Шодраш не поместят, и надо подождать в распределителе, пока ее не переведут в исправительный интернат. А она возьми да и сбеги обратно в колонию, никто так и не понял, почему они с Марианной пошли к этим столбам, может, обкуренные были, ведь именно так пытались дело представить струхнувшие воспитатели, да и все остальные. Но я готов принять версию, что она просто так залезла на тот говенный столб…
У меня лично ничего к лучшему не изменилось с тех пор.
Вот релаксация мне нравится. Да, это действительно запомнилось. Эти новые программы. Может, это и благодаря вашему исследованию, но, честно говоря, такое и раньше было, дядь Денеш проводил, как их там… занятия по самопознанию, что-то в этом духе, короче, мне очень нравилось, дядь Денеш классный мужик, но не буду лишать вас чувства удовлетворения, не такой я злобный, каким кажусь.
Релаксация — это, как же вам объяснить… Ты как бы свободным становишься. Закрываешь глаза и так успокаиваешься… Наркотики — это другое. От них вставляет.
Какой была Пинклер? Пинклер возвращалась, когда жрать хотела, вот какая она была. Крыша над головой и чистая одежда — вот из-за чего она возвращалась. Она постоянно сбегала, воспитатели уже нигде ничего не могли с ней поделать и махнули на нее рукой. До нее не было никогда ни решеток, ни запертых дверей. Но она даже в Шодраше, это я точно знаю, на голую стенку взобралась. Не шучу. Ее нельзя было запереть. А когда она была здесь, в распределителе, то вывела из себя Геленчера, потому что наркоту протащила и на других плохо влияла. У воспитателей волосы дыбом от нее вставали. Так что лучше ей было оставаться на улице, в бегах, по-моему, они к такому молчаливому соглашению пришли.
Да, у меня дочь родилась. Ну, я сам еще ребенок. Но моя подружка Кати сказала, что оставит ребенка и сможет воспитать.
Кати шуток совсем не понимает… Я ее, вообще-то, редко вижу, потому что здесь мы заперты. Мне тут вообще кранты скоро будут, от этого долбаного закрытого пространства.
Но у Кати не все в порядке.
Хорошо еще, что у Кати мамаша есть, потому как, если Кати вконец расклеится, каюк нашей девке. Кати всегда на грани была, это точно, даже когда мы познакомились, она такой была, я ей так и сказал: “Чего ты цирк устраиваешь? Таблетки свои потеряла?”
Лучше ее спросите, как она могла в восемнадцать лет влюбиться в двенадцатилетнего пацана. Столько мне было, когда мы познакомились. Большая любовь и все такое. Вот уже пятый год! Потому что, несмотря ни на что, нас с Кати не разлучить. Но как это получается, я и сам не понимаю. Я однажды ее спросил, как она в меня влюбиться смогла. Она ответила, что и сама не знает.
А то, что с Пинклер случилось… Мне тогда шестнадцать стукнуло, Пинклер — тринадцать, Кати — двадцать два. Мы были прямо семьей настоящей. Только с одним небольшим отличием: у нас каждый делал то, что хотел. Мы не трепали друг другу нервы, а если такое случалось, то можно было свалить. Та неделя, когда ничего нельзя было узнать о здоровье Пинклер, всех измотала. Мы каждый день до потери пульса обкуривались.
Дядь Денеш. Он единственный, кто и сейчас ее вспоминает.
А не эта сволочь Марианна, лучшая подруга, с которой она была у столба… Сейчас и Марианну можно навестить… И плевать, что она дядь Денеша не переваривает, мол “дядь Денеш — пустое место, перед ним даже дверь автоматически не откроется”… Сама она, эта шлюшка Марианна, — никто со своим лепетом.
А теперь вот вы, через год. Что вам надо с вашими расспросами? Что вы тут расследуете?
Я же говорю, все изменения здесь происходят только благодаря Геленчеру и дядь Денешу. Я их крепко уважаю, это точно.
Мы тут в распределителе снимаем фильм. Посмотрите, я там тоже есть.
Я пою. Сам музыку написал. И текст…
В фильме всех по очереди спрашивают, кто что хотел бы на Рождество. Никто ничего не хочет. Я имею в виду магнитофон или шмотку какую. Все только одного хотят: вернуться домой, к семье. И плачут. И я тоже плакал, и плевать мне было, что на камеру снимают. Вот мы какие. Каждый хочет домой.
Перевод Виктории Попиней