Перевод Дарьи Анисимовой
Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2011
СОВРЕМЕННАЯ ПОЭЗИЯ
Жужа Раковски
плавилась смола,
ежился репейник, в лунных лапах
радуга цвела.
Вечер заблудился между сосен,
трепетал закат,
тропы обрывались — прямо в осень
или прямо в ад.
Взгляд, мгновенье, дальше только плаха,
в стершемся году
за руку держа тебя, без страха
в осень я сойду.
СРАВНЕНИЯ
Пробегают пальцы, словно выбирая
яркие платки,
вся палитра света, все богатство рая,
робкий взмах руки —
и сверкнут разряды в темноте натужной,
медленно на дно
уплывут сомненья. Завтра стыд ненужный,
нынче все одно:
тяжесть или слабость, вектор на распутье,
марево дорог,
мерные движенья, воздух полной грудью.
И опять в метро
я стою, шатаясь, на поникшей юбке
красная змея,
все одно: забвенье. Лунные скорлупки,
вскрик небытия.
ПЕРЕГОВОРЫ
Что же делать, а если все сбудется,
если буквы горят
на погибель и лица на улицах
о конце говорят?
Если камни лавиной низринутся,
если сумрачный конь
дернет упряжь, и мертвые вскинутся,
и грехи, испокон
почивавшие в водах забвения,
воссияют, трубя,
и на небе, в стыде и смятении,
мы узреем себя?
Мы терзались, терзая: фальшивые
деньги стали свинцом
страха — если история лживая
раскаленным венцом
наградит королей, если сонные
дрогнут веки, века,
и картину зальет непреклонная
ослепленья река,
и безумие вместо депрессии
заиграет вовне?
Кто боится лукавой агрессии?
Но теперь, когда мне
от меня у меня нет укрытия,
я держу, я держусь,
только выдержать, лодка к отплытию
не готова, и пусть
все сорвется, мой дух неприкаянный
победит естество.
Черт со мной, я сражаюсь отчаянно
за тебя одного.
СЕМЕЙНЫЙ РОМАН
Две женщины, от зноя умирая,
бродили по задумчивому дому —
а дом был полон временем до края,
оно осело накипью в кастрюлях,
оно истерло коврик у порога,
оно скрипело, скрючившись на стуле
в гостиной, и дыханием усталым
оно цвета на шторах погасило.
Две женщины, не юны и не стары,
в том возрасте, когда былое тело,
подвижное, как листья или травы
в полях, уже становится несмело
лишь тенью дней, экраном, на котором
мелькают, заблудившись в кольцах пыли,
минувшие волнения и ссоры,
протягивая руки, сгорбив спины,
покойники бредут, вот две красивые
сестры: на фотографии в гостиной
они навек застыли в чинных позах —
актриса-неудачница, однажды
решившись, приняла большую дозу
снотворного, чтобы уйти со сцены
эффектно и навек; зато вторая
продолжила игру, попеременно
смеясь и плача, барабанной дробью
печатала бумаги во Внешторге,
и сквозь года глядела исподлобья
из желтой рамы, сквозь войну, разруху,
лишения, свершения и встречи,
чтоб превратиться в дряхлую старуху.
Минувшее лучами пронизало
усталый дом, и стены озарились.
Одна из женщин в зеркале узнала
смешливую девчонку, что когда-то
в заносчивого донжуана в рясе
влюбилась, — и склонила виновато
глаза свои, седые от волненья.
Давно сменились и режим и мода,
вчерашний день с начерченной мишенью.
Вторая увидала пруд, ракиты,
лошадку на колесиках, и снова
тянулась вереница позабытых
минут из детства, тяжких, точно глыбы,
безмолвно проплывали чьи-то лица —
так плавают в аквариуме рыбы.
В заброшенном, глухом саду истома
лилась напалмом на кусты малины.
Из зарослей крапивы возле дома
таращились на мини-альпы хлама
бродячие коты. Они застыли,
как истуканы. Глупость или драма,
не так давно здесь расцветали маки,
гвоздики и пионы, дым клубился,
смеялись люди, лаяли собаки,
и просто занимался вечер. Просто
на свежий воздух люди выходили,
чтобы увидеть ласковые звезды.
Перевод Дарьи Анисимовой