Перевод Виктории Попиней и Оксаны Якименко
Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2011
К 200-летию ФЕРЕНЦА ЛИСТА
Клара Хамбургер
Книга листа о цыганской музыке
Великий венгерский композитор и исполнитель Ференц Лист, двести лет со дня рождения которого исполняется в 2011 г., известен не только своими музыкальными достижениями и бурной жизнью, но и целым рядом исследований о музыке. Самыми заметными из его литературных работ стали книга о Шопене и труд, посвященный венгерской народной музыке — ее происхождению и истории развития. В своей статье известный венгерский музыковед, глава Общества Ференца Листа и автор вышедшей в январе этого года книги “Музыка Ференца Листа” Клара Хамбургер описывает, какое впечатление на венгров середины XIX в. произвели размышления Листа (в книге, написанной совместно с княгиней Витгенштейн)
о природе венгерской музыки и ее связи с цыганской традицией. Для венгров, потерпевших поражение и потерявших надежду на образование независимого национального государства после 1849 г., любой намек на несамостоятельность венгерской культуры был оскорблением, тогда как для европейца Листа цыганская и венгерская музыкальные традиции составляли единое целое. По иронии судьбы “Венгерские рапсодии” с их цыганскими мелодиями стали для всего мира олицетворением именно венгерской национальной культуры.
Вслед за автором статьи стоит отметить, что вопрос об отношении Листа к венгерской и цыганской музыке давно занимает венгерских музыковедов. К нему обращались также профессор Золтан Гардони (1906—1986) и Михай Ласко (1948—1997).
Книга о цыганской традиции в венгерской музыке оказала роковое влияние на отношения Листа и общественности страны. Если первое издание книги поссорило Листа с венгерскими националистами, то второе стало причиной общественного порицания со стороны части либеральных европейских мыслителей и омрачило последние годы жизни великого венгерского композитора.
Реакция, с которой в Венгрии приняли различные версии печально знаменитой “книги о цыганах”, “Des Bohйmiens et de leur en Hongrie”, Ференца Листа (в первую очередь речь идет о двух изданиях на французском языке —
1859-го и 1881 г.), — чрезвычайно интересная тема, поскольку в обеих версиях содержались сведения, которые многие восприняли как оскорбление. Кроме того, оба издания вышли в самый неподходящий момент и произвели эффект бомбы замедленного действия. Посвященные этой книге публикации в прессе в обоих случаях затронули серьезные общественные и исторические проблемы.
8 октября 1852 г. Лист писал Габору Матраи, историку музыки, приславшему по просьбе музыканта кое-что из “Cборника народных песен”, о готовящемся к изданию цикле “Венгерские рапсодии”:
“Милостивый мой государь! <…> В прошлое посещение (1846 г.) Венгерской и Трансильванской земель венгерские напевы, которые при мне исполнялись различными цыганскими ансамблями, слились с моей душой, став неотъемлемой частью ее; о, скольким мечтам я предавался при их звуках, какое восхищение они вызывали, поражая все мое существо! Какой чудный, волшебный калейдоскоп из печали, обездоленности, душевной глубины, избытка чувств, задора, изящества, мечтательности, серьезности, кокетства, тоски и горя. С этих пор я и задался целью передать глубинную, проникновенную, величественную и свободную, устремленную ввысь поэзию нашей национальной музыки. О том, в достаточной ли мере мне это удалось, будет свидетельствовать плод моих многолетних трудов, который впервые увидит свет нынешней зимой под общим названием └Венгерские рапсодии“ (в 14 тетрадях по
10—15 листов каждая) в Вене у Хаслингера”.1
В 1847 г., когда была готова рукопись, Лист посчитал нужным снабдить ее сопроводительным текстом. По этой причине 17 июля 1847 г. — вскоре после знакомства с княгиней Каролиной Витгенштейн (второй супругой композитора), когда отношения Листа с первой женой и матерью троих его детей графиней Мари д+Агу стали более чем прохладными, — в письме из Галаца он неожиданно попросил графиню написать для него “tout petit essai” на 3—4 колонки, не более, которое послужило бы преди- или послесловием к его работе. Сам Лист “чувствовал себя совершенно не способным к такой работе”, однако готов был дать все необходимые указания.2 Мари отказалась, но Каролина, очевидно, согласилась, и к моменту публикации в 1859 г. в Париже “коротенькое эссе” княгини Витгенштейн3 разрослось до размеров отдельного произведения. Притом что композиция, стиль и образ мыслей книги явно отражают личность княгини, размышления, связанные с теорией музыки, конкретные данные и личные впечатления от посещения различных стран, вне всякого сомнения, принадлежат Ференцу Листу. Это относится и ко второй, более пространной части книги.
Лист собирал современную литературу о цыганах, он также попросил прислать ему работы Габора Матраи и Шандора Цеке, посвященные венгерской музыке и роли, которую играли цыгане в ее интерпретации.4 Таким образом, он знал о том, что эти эксперты опровергали существовавшую на Западе теорию, согласно которой так называемая цыганская музыка, исполняемая живущими в Венгрии цыганами, берет свои истоки не в Венгрии, а в Индии.
В какой момент и почему он — вопреки всему этому — стал считать, что мелодии, которые сам недавно называл венгерскими (см. его письмо Матраи, цитируемое выше), имеют индийское происхождение, нам неизвестно. Однако факт остается фактом: до конца своей жизни он упрямо настаивал на этом своем глубоком заблуждении.
Лист не был филологом — он был художником-романтиком, открытым и толерантным европейцем. В его представлении — так же как и в произведениях родственного ему по духу поэта Николауса Ленау, который был наполовину венгром5, — цыгане воплощали неукротимую волю к свободе. Цыганских музыкантов он называл “любезными коллегами”; себя самого считал “наполовину францисканцем, наполовину цыганом”6 и “первым цыганом Венгерского королевства”.7 Он желал быть их “песнопевцем”8, “воссоздавая” в “Венгерских рапсодиях” мелодии, которые считал фрагментами утраченного древнего цыганского эпоса. Он заблуждался сразу по нескольким пунктам, поскольку эти якобы народные венгерские песни исполнялись цыганами максимум несколько десятилетий, носили в себе глубокие следы цыганской манеры исполнения, но не были ни цыганскими, ни народными, ни древними. Композитору даже в голову не приходило, что своей книгой он шокирует венгерское общественное мнение. Он не понимал, что в ней можно найти обидного, но на всякий случай постарался заранее “задобрить” венгров, подчеркивая их легендарное благородство
и беспримерную терпимость по отношению к цыганам и их музыке.
В отличие от Листа, княгиня Витгенштейн (урожденная Ивановская) была не толерантным европейским музыкантом, а представительницей польской шляхты, фанатичной католичкой, воспитанной в атмосфере национальных и религиозных предрассудков. Кроме того, ее стиль характеризовался потрясающими логическими кульбитами, ложными метафорами, противоречиями, витиеватостями, избыточностью, княгиня нередко пренебрегала фактами, а собственные “премудрости” излагала пространно и без всякого смущения. Она нагородила ужасной чепухи о венграх и цыганах и до неузнаваемости исказила венгерские имена и географические названия. В качестве отрицательной “противоположности” свободолюбивым цыганам одну седьмую часть книги она посвятила “другому” народу без родины — иудеям, что не имело никакого отношения
к основной теме (не будем забывать: по изначальному замыслу Листа этот текст должен был служить предисловием к “Венгерским рапсодиям”!). Среди прочего княгиня — развила мысль о том, что евреи не обладают творческими способностями. Резкость этой части, совершенно не свойственной характеру Листа и не имеющей ничего общего с его собственными суждениями, композитор постарался смягчить занимательным рассказом из собственной жизни о том, как ему довелось слышать в Вене выступления выдающегося реформатора иудейской храмовой музыки кантора Соломона Шульцера.
После выхода книги в Париже первым на нее откликнулся Скудо разгромной статьей в журнале “Revue des Deux Mondes” за 1 августа 1859 г.9 В Венгрии книга появилась гораздо позже и произвела эффект разорвавшейся бомбы: она попала в страну как раз между 1849-м и 1867 гг., в период жесточайшей реакции, когда, казалось, сбывается пророчество Гердера о неизбежной гибели нации.10 Лист представил общественности свою ошибочную теорию в тот момент, когда под запретом находился не только язык как символ венгерского самосознания, но зачастую и народный костюм. Именно поэтому венгерские народные песни и танцы в исполнении цыган стали на тот момент главным выражением венгерского национального самосознания — ведь в таком виде они не подлежали цензуре. В силу этих причин цыгане как исполнители венгерской музыки оказались в двойственном положении. С одной стороны, они пользовались невероятной популярностью. Народная музыка в исполнении цыган действовала на впавшее в летаргическое бессилие и уединившееся в своих поместьях венгерское дворянство, как опьяняющий дурман, наравне с вином, заставляя их “веселиться со слезами на глазах”.11 С другой стороны, из всех национальных меньшинств, проживавших в Венгрии, цыган презирали больше всего: их считали чуть ли не скотом. Наиболее точно отражают эту мысль строки изобличительного памфлета Шамуэля Брашшаи, написанного в ответ на появление книги Листа: “У трансильванского дворянина должны быть своя легавая собака, свой буйвол и свой цыган”.
Известие о том, что несчастных, угнетенных, преследуемых и обреченных на гибель венгров хотят лишить последней оставшейся у них святыни, музыки, вызвало бурю возмущения. И кто же? — человек не из последних, тот самый “печально знаменитый музыкант”, который “куда ни попадет, везде кум и сват”, которому прославленный национальный поэт посвятил оду и который носил на поясе парадную национальную саблю.12 И мало того что он утверждает, будто бы у венгров — это у венгров-то! — нет музыки как таковой, он вдобавок ко всему смеет приписывать права на нее самым никчемным и презренным бродягам — цыганам! Иными словами, полагает, что венгры украли музыку
у цыган! По мнению Листа, венграм отводится роль няньки, и именно поэтому они терпят цыган в своей стране и способствуют процветанию их музыки! Именно так реагировала на книгу венгерская пресса, и не только та, которая выходила на венгерском языке: сюда относились и немецкоязычные издания. Венгерские газеты были полны пышущих гневом и возмущением статей журналистов и “экспертов” из числа помещиков, сочинявших музыку или являвшихся ее поклонниками, которые в большинстве своем даже не читали книгу Листа (мало кто из них говорил по-французски), а просто слышали о ней.
В 1866 г. Иштван Барталуш, вспоминая об этом событии, писал в “Будапешти семле”:
“Если бы работа Листа о цыганах вышла в более подходящее время, она, без сомнения, была бы воспринята как курьез или просто прошла незамеченной. Однако в эпоху баховской системы*, когда господствовали порядки, нацеленные на уничтожение нашей нации, она вызвала прямо противоположный резонанс”.13
Всю суть реакции на книгу Листа передает фраза, фигурировавшая
в газетной статье “Пешти напло” (№ 10, август): “Неужели нас лишают и музыки?”14 В вышедшей 21 августа “Вашарнапи уйшаг” некто, скрывавшийся под инициалами Й. Ш—и, разражается длинной тирадой в адрес Листа, при этом он в глаза не видывал книги, но все же именует ее “крайне скандальной”.
“Бедный венгр! — пишет он. — Смиришься ли ты с тем, что перед лицом других народов оспаривается твое право на собственную музыку, песню, танец? Кто же ты и стоит ли тебе жить, если все, что у тебя есть, даже музыку, песню, танец ты украл или же позаимствовал у других?”15
В сентябрьском выпуске “Пешти напло” Кальман Шимонффи объявляет книгу “скандалом на всю страну” и официально прерывает дружбу с Листом.16 Не остался в стороне сам Мор Йокаи, который под псевдонимом Мартон Какаш опубликовал в выпуске “Уштекеш” за 17 августа следующее стихотворение:17
И ты, о Брут? Ты тоже против нас
Решил восстать, великий музыкант?
Ты говоришь — слова твои как гром,
Что песня эта грустная не наша
И не звучит в ней боль былых времен
И радость звонкая, что всех нас старше.
Народ бродячий, косный и бездомный,
Напевы эти прежде смог сложить?
Но воспевать у них мы научились
Отчизну дорогую на всю жизнь.
Венгерских песен нет! Цыганский хор
Мотив нехитрый сочинил случайно,
И после нацарапал к ней стишки
Один поэт, чье имя скрыто тайной.
Известно ли тебе, чем мы живем,
О музыкант, покрытый в мире славой?
Известно ли тебе, что эта грусть
И эта радость больше, чем забава?
Не знаешь ты ни близких, ни друзей,
Известна ли тебе печаль равнины
И счастье, что идет за грустью вслед,
Когда напевы милые отхлынут?
Понять ты сможешь нашей песни соль?
Ты молвил, что о будущем ты пишешь.
А эта песня — дней минувших сор.
Но отчего? Ты этих нот не слышишь.
Ты позабыл сокровища веков,
Священных предков древние могилы,
Ведь ты на языке своем родном
И пару слов произнести не в силах!*
Был еще один “эксперт”, компетентное мнение которого о сочинении Листа возмущенная публика ждала с большим нетерпением, — хорошо знавший его граф Иштван Фаи. В номере “Вашарнапи уйшаг” за 25 сентября он, будучи человеком благородным, позволяет себе несколько логических замечаний и поправок по поводу заблуждений композитора, однако делает это крайне дружелюбным тоном и даже находит место для оправдания:
“Не будем говорить оскорбительных слов о его патриотизме, ибо он возложил на алтарь родины немало жертв и всегда был ее патриотом, пусть не словом, но делом. Нация может гордиться им. Сделанные им заключения стали, скорей всего, результатом поспешности”.18
Близкий друг Листа Эде Ремэни встает на его защиту в ноябрьском номере “Хельдьфутар” более твердо, профессионально и компетентно, чем граф Фаи. Признавая теорию Листа “большой ошибкой”, он говорит, что “остается только удивляться” тому, что Лист “знает о венгерской музыке и Венгрии хотя бы это”. Будучи концертирующим музыкантом, Ремэни четко выделяет “цыганскую составляющую” в “цыганской музыке”: это “орнаментальность, цыганская трактовка музыкального произведения, в первую очередь при исполнении грустных, романтических песен, где не играют определяющей роли ритм и музыкальный размер”.19
На первой странице номера “Нефелейч” за 11 сентября Дюла Буйовски выступает прямо-таки с защитной речью, обращенной к “любезному читателю”.
“…даже если он заблуждается, — пишет Буйовски, — то не заслуживает тех нападок, которые на него посыпались, <…> это оскорбительные мелочные выпады вместо <…> профессионального опровержения, касающегося сути вопроса”.20
Один из профессиональных музыкантов, от которого ждали “научно обоснованного опровержения”, Иштван Барталуш, также предупреждал в номере “Будапешти хирлап” за 21 сентября:
“Заявления Листа, прежде чем преломлять над ним шпагу, можно и нужно оспорить с разных точек зрения”.21
Однако эти люди были исключением из правила — страсти вокруг книги разгорелись нешуточные. Некий Лайош Уйфалушши из О-Пайи в письме, опубликованном в выпуске “Вашарнапи уйшаг” за 2 октября, — неизвестно по какому праву, — поспешил поставить под сомнение даже талант Листа как композитора:
“Поскольку свои тяжеловесные вариации на тему известных произведений, а также гимн, написанный на торжества в честь открытия Эстергомского собора, он и сам вряд ли считает выдающимися произведениями”.22
В трех статьях нами были обнаружена еще одна интересная тенденция. Одну из них опубликовал 9 октября “Пештер Ллойд” со ссылкой на “Мадьяр нэплап”.23 Это письмо читателя, профессора д-ра Алайоша Сабо, который сообщает, что слышал аутентичную цыганскую музыку и видел танцы в окрестностях Пожони (ныне Братислава, Словакия), и призывает Листа и других музыкальных экспертов заняться их изучением.
Наконец, в 1860 г. прозвучал суд высшей инстанции, от которой нация давно ждала обстоятельного и сокрушительного ответа на книгу Листа: в Коложваре (ныне Клуж-Напока, Румыния) вышла брошюра Шамуэля Брашшаи “Magyar- vagy cigбnyzene?” (“Венгерская музыка или цыганская?”). Стиль княгини Витгенштейн, отсутствие у нее сведений о венгерском языке, орфографии и истории, ее полное неведение относительно жизни венгерских цыган стали идеальным объектом для иронии эрудита и превосходного полемика, к тому же — в отличие от большинства участников полемики — прекрасно говорившего по-французски. В памфлете Брашшаи приводил длинные цитаты из книги в собственном переводе и подчеркивал их смехотворность. Однако и он в первую очередь обвинял Листа в оскорблении национального престижа, что является эмоциональной реакцией, а не научным опровержением. В глазах потомков есть, безусловно, нечто трагикомичное в том, что Брашшаи — подобно композиторам-любителям, а также Иштвану Барталушу, — критикуя ошибочную теорию Листа, сам исходил из ошибочной предпосылки, считая национальной музыкой исключительно венгерские народные песни. Здесь без сомнения проявилось его презрение к национальным меньшинствам и занимавшим более низкое социальное положение народностям Венгрии и полное отрицание их значимости. Для современного читателя просто поразительно (несмотря на антиисторичность данного утверждения, от этого впечатления невозможно отделаться), что, живя в сердце Трансильвании, он не обращал никакого внимания на замечательные песни венгерских крестьян, просто не считая их достойными упоминания.24 (О столь же удивительной неосведомленности говорит упоминание в качестве “одной из старейших мелодий” “Песни Ракоци”).25 Из теоретических рассуждений на музыкальную тему, оспаривающих теорию Листа, становится ясно, что эрудит не был специалистом в данной области. Его суждения об искусстве оказались так же консервативны, как и общественная позиция.
В своей работе он не преминул сделать несколько выпадов против Листа, ведущего музыканта, “музыканта будущего”, исполнителя “с мудреной манерой игры” и педагога, возглавлявшего “школу игры на струнных инструментах”.26
Брашшаи опубликовал свой памфлет, дабы воспрепятствовать переводу книги на венгерский язык. Это не удалось. Текст в неудачном венгерском переводе Йожефа Секеи вышел целиком в 1861 г. в Пеште у Хекенаста, а по-немецки был напечатан сокращенный и переработанный вариант Петера Корнелиуса.27 К тому времени буря улеглась, и газеты ругали только плохой венгерский перевод.
В 1860-е гг. Листа оправдывали лишь те, кто признавал в нем великого композитора. Например, Михай Мошони в статье, опубликованной в “Зенэсети Лапок” и проникнутой глубоким почтением к мастеру28, а также выдающийся филолог, профессор Эмиль Понори Терек в исследовании “Звук как результат синтеза” (“A hang mint mыananyag”). Не забредая в музыкальные дебри, Понори Терек приводит строго научные, логически обоснованные доказательства родства ритмов венгерского языка и венгерской музыки.29
В тот момент, когда разгорелся скандал вокруг “книги о цыганах”, у Листа уже имелся печальный опыт неприятностей и оскорблений, связанных с премьерой (в августе 1856 г.) “Гранской мессы”, и он знал, что на родине восхищение может обернуться враждебностью и интригами. Тогда они были направлены только на него как на композитора. Что до цыганской музыки, то в этом вопросе гражданин мира, не понимавший по-венгерски, бывавший
в Венгрии редко, да и то в качестве гостя (и вращавшийся во время своих визитов лишь в аристократических кругах), не мог со всей глубиной понять взгляды венгерского общества и разделить их. (А поскольку он, вопреки намерениям, так и не отправился “с котомкой за спиной” в путешествие по глухим деревушкам своей родины, то не смог открыть для себя тот самый неизвестный мир аутентичного венгерского фольклора.) Как свидетельствует его ответ Кальману Шимонффи, Лист просто не понимал, что обидного могли найти и находили в его книге. Именно поэтому он считал глубоко несправедливой кампанию против него в стране. О том, насколько болезненной была реакция Листа, свидетельствует тот факт, что он говорит о ней лучшему венгерскому другу, Анталу Аугусу в очень личном письме, благодаря за соболезнования по поводу ранней трагической кончины барона Даниэля Листа, сына композитора.
“Патриотизм, без сомнения, великое и достойное восхищения чувство, — пишет он 14 января 1860 г., — однако излишняя пылкость его проявления стирает необходимые границы, а единственным его двигателем становится лихорадочное раздражение; случается, что устраивают и бурю в стакане воды <…>. Я, однако же, твердо убежден в своей способности выполнить свое предназначение и буду постоянно стремиться к прославлению родины <…> трудами на поприще художника. Возможно, не совсем так, как предполагают некоторые патриоты, для которых Марш Ракоци означает примерно то же, что Коран для халифа Омара; возможно, не совсем так, как те, кто с удовольствием сожгли бы — как Омар Александрийскую библиотеку — всю немецкую музыку под тем чудесным предлогом, что она или не представлена в Марше Ракоци, или не стоит ничего. Возможно, не совсем так, но тем не менее я привязан
к Венгрии. Позвольте еще заметить Вам, что шум, поднятый вокруг моего труда о цыганах, натолкнул меня на мысль о том, что я еще больший венгр, чем мои оппоненты, маниакально настроенные венгры, ибо одной из характерных черт нашего национального характера всегда была лояльность”.30
Прошло двадцать два года после первой парижской публикации книги. Ситуация в Венгрии изменилась, страна шла к историческому компромиссу
с Австрией, и буря вокруг книги Листа несколько поутихла. Сам композитор
с 1871 г. стал проводить на родине до трети своего времени, получил титул королевского советника, а с 1875 г. — возглавил новую Академию музыки, отдавая всего себя преподаванию и способствуя расцвету венгерской музыкальной жизни. Лист также активно выступал с публичными концертами, собирая средства для различных благотворительных организаций (включая еврейские религиозные объединения). Пятидесятилетие творческой деятельности композитора и педагога в 1873 г. отмечала вся страна. Несмотря на это, Лист постоянно служил мишенью для нападок соотечественников, его упрекали в том, что он не проживает постоянно на родине, не говорит по-венгерски и, кроме всего прочего, приносит жертвы не только во имя венгров. Осенью 1881 г., после празднования семидесятилетия композитора, в Лейпциге вышло второе, переработанное и расширенное, издание “цыганской книги” на французском языке.31 Лишь в 1996 г. редактор и составитель немецкого критического издания наследия Листа Беттина Берлингхоф сумела доказать, что Ференц Лист даже не видел рукописи этого издания. Если уже первая версия книги в обработке Каролины Витгенштейн получилась совсем не такой, какой ее задумывал
автор, то второй вариант находился уже в полном противоречии с его взглядами и поставил Листа в ужасное положение. Княгиня не просто отказалась вносить изменения в уже и без того раскритикованную теорию Листа и собственные беспочвенные рассуждения о венграх и цыганах, но и вступила в спор с Матраи. Существенные поправки были внесены только в одну главу — “Дети Израиля” (в 1861 г. Корнелиус исключил ее из немецкого идания книги).32 Неизвестно, почему княгиня не опубликовала эту главу отдельно, под своим именем, если уж тема представлялась ей столь важной. Мы также не знаем, понимала ли Каролина, какой урон нанесет эта история обожаемому мужу, или как раз этого она и добивалась?
Новая глава представляла собой текст, напичканный юдофобскими призывами в духе модной расистской теории, расцвет которой как раз начинался тогда в Германии и Франции. По содержанию и интонации этот текст во многом совпадает с парламентскими выступлениями и истеричными заявлениями Дезэ Иштоци33 — руководителя венгерской Антисемитской партии и с лозунгами берлинского пастора Адольфа Штекера, известного своими антиеврейскими выпадами.34 Неспособный к творчеству злобный еврей из первого издания несчастной “цыганской книги” в новом ее варианте стал настоящим воплощением ненависти, причиной всех бед общества: как тот, в чьих руках сосредоточились деньги, пресса и власть, и, наоборот, как подрывной, либеральный, социалистический элемент. (Среди привычных обвинений отсутствует упоминание о масонстве, поскольку Ференц Лист долгие годы состоял в различных масонских ложах.) “Главная цель еврея, — читаем в новой главе, — вредить христианам.
К ассимиляции он не способен, паразитирует на других народах. Борьба с ним — вопрос жизни и смерти”. Книга, вышедшая под именем Листа, предлагает решить еврейский вопрос путем насильственной депортации евреев в Палестину — если надо, “то снова окровавленной рукой”.35
Герцогиня, намеренно или нет, попала в самую болезненную точку — книга вышла в 1881 г., за год до начала процесса по обвинению еврейской общины городка Тисаэслари в ритуальном убийстве христианской девушки, на фоне многочисленных сообщений в прессе о кровавых погромах в России; аналогичные случаи имели место и в Венгрии. Каролина Витгенштейн нанесла тяжелейшее оскорбление венгерским евреям-неологам, которые и так вдвойне пострадали за участие в освободительной борьбе во времена абсолютизма и теперь наконец получили полноценные гражданские права, заявили о себе как о венграх иудейской веры и всеми силами стремились ассимилироваться. Одним выстрелом книга поразила сразу две цели, ведь на обложке красовалось только одно имя — Ференца Листа, ставшего жертвой предательского удара. Тот факт, что в качестве автора исследования фигурировал аббат Лист (композитор подписывал так свои произведения, хотя имел лишь титул почетного каноника, дарованный ему папой римским), известный своим расположением к евреям, совершенно шокировал венгерскую публику — и не только тех, кого книга затронула непосредственно. Возмущение, естественно, вызвало и то, что автор (который уже более десяти лет регулярно посещал Венгрию не только в качестве гастролирующего пианиста) так и не внес никаких исправлений в злополучную теорию о цыганском происхождении венгерской музыки. Однако на этот раз все внимание венгерской прессы обратила на себя новая глава; журналисты и авторы писем в редакцию активно обсуждали ее содержание сообразно духу
и направленности каждого из изданий, независимо от того, прочли они книгу или нет. Большинство критиков сходились в том, что изложенные мысли никак не согласуются с личностью самого Листа. В газете “Февароши лапок” от
23 ноября в разделе “Новости из Австрии” (рассказ о резкой реплике со стороны венского критика Эдуарда Ханслика)36 читаем: “…невозможно определить, под чьим влиянием седовласый мэтр направился в лагерь антисемитов — был ли то Рихард Вагнер или римские спутники мастера. (Вероятный намек на Церковь, но, скорее всего, на княгиню! — К. Х.)37
Спустя два дня, 25 ноября, в той же газете выходит статья “Антисемитизм Листа”, автор которой настроен более решительно: “Было бы странно, если бы Лист действительно сам написал эти обидные новые куски. Но мы в этом не уверены… <…> предание евреев анафеме — не что иное, как повторение давней идеи Рихарда Вагнера, направленной против евреев. Нового тут только абсурдная идея о необходимости силой изгнать евреев в Палестину, если они сами не уедут”.38
Автор заканчивает статью утверждением, что “кто-то проник в книгу старого доброго Листа. Или же седой уже мастер в минуту слабости превратился
в рупор чужих идей”.
На защиту композитора встали те, кто всегда уважал его творчество. Однако большинство изданий выступило с критикой в адрес Листа — чаще всего справедливой; но, к сожалению, многие воспользовались этой кампанией, чтобы осудить и его музыкальную деятельность.
Самая известная реакция на новый вариант книги Листа — памфлет “Лист о евреях” (“Liszt ьber die Juden”) молодого консервативного критика Микши Шютца, выступившего под псевдонимом Сагиттариус, — во много совпадает с выпадами Брашшаи против первого издания. Шютц, как и Брашшаи был невысокого мнения о Листе как о композиторе, и эта книга дала ему прекрасный повод выразить свое отношение. Справедливые упреки в адрес Листа перемешаны в памфлете с предвзятостью и нетерпимостью в отношении его музыки: “<Это> один из гнуснейших памфлетов антисемитского содержания за последние десятилетия, — резонно замечает Шютц, ссылаясь на новую главу. — Остается только удивляться, когда слышишь заявления, продиктованные средневековой религиозной ненавистью и нетерпимостью фанатика от знаменитого исполнителя, объехавшего весь мир. <…> ведь на титульном листе стоит его, именно его имя. <…> Или же вы тем самым хотели оказать любезность уже увядшей, но все еще интересной особе?”
Однако эта обоснованная критика со стороны Щютца теряет свою ценность, когда автор чувствует себя вправе напасть на Листа как на композитора: “Сочинительский талант его расцветал лишь тогда, когда он обрабатывал чужие мысли… <…> Хорошо жить в эпоху, когда каждый может заниматься сочинением музыки как ему вздумается, никакие запреты не действуют, квинты и кварты можно расставлять как душе угодно. Все разрешено — в любом темпе можно модулировать хоть четыре раза. Кроме программной музыки уже ничего и не существует”.
Микша Шютц и ранее не раз демонстрировал предвзятое отношение к музыке Листа.
В последующие годы он продолжал необоснованную критику в адрес Листа-композитора, называя симфоническую поэму “Битва гуннов” “музыкальной бойней”, “симфоническим уродом”, а “Венгерскую королевскую песню” — “пародией на музыку, невыносимым завыванием”, способным “обратить в бегство целую армию”.40
После этого многие полагали, что маэстро, и так уже находившийся в плохой физической форме, в начале 1882 г. в Венгрию не поедет. Но он все-таки приехал 4 февраля в сопровождении слуги и компаньона Ахилла Колонелло.
7 февраля газета “Февароши лапок” писала, что музыкант прибыл в добром расположении, почти без следов болезни.41 По свидетельству друзей, встречавших его на вокзале, Лист произнес: “Ну вот я и дома!” Далее в заметке: “Из его слов можно было понять, что маэстро более не намерен предпринимать столь длительных путешествий, как поездка в Рим. Отныне он собирается делить все свое время между Будапештом и Веймаром”.
Важное замечание. Ференц Лист — рыцарь и человек в высшей степени светский — не обвинял княгиню Каролину публично. Однако их отношения в последние годы жизни композитора стали довольно натянутыми. По воспоминаниям многих очевидцев (например, старой подруги Адельхайд фон Шорн и внучки Листа Даниэлы фон Бюлов) нам известно, какие сцены разыгрывались между Листом и Каролиной в Риме. Лина Раманн, переводчица книги, описывает неожиданный выпад Листа против княгини 6 марта 1876 г., когда маэстро, выйдя из себя, кричал, что не потерпит никакой опеки над собой.42 Однако тут же взял в себя в руки и воздержался от дальнейших упреков. Лист предпочел покинуть Рим и Каролину. С февраля 1876-го по август 1877 г. они не виделись. После компромитирующего поступка княгини на композитора обрушился такой шквал обвинений, что нежелание Листа видеться с ней более чем объяснимо. Очевидно, именно поэтому маэстро сообщил по приезде из Италии, что на время воздержится от поездок в Вечный город. Так и случилось: прошли почти четыре года, прежде чем в декабре 1884 г. Лист вновь переступил порог дома княгини в Риме. Переписка между ними не прерывалась. Письмом от
9 февраля 1882 г. Лист вежливо сообщает Каролине о своем прибытии в Будапешт и посылает в Рим брошюру Шютца, направленную против “отдельных пассажей из нашей книги” (“contre certains passages de notre livre”), а также учтиво интересуется, стоит ли на нее отвечать. Далее Лист пишет: “Если я это сделаю, то не буду упоминать никого <!>. Око за око, зуб за зуб — это правило противоречит Евангелию. Мы же преданы Христу сердцем и душой! Жду Вашего ответа, что мне выбрать: молчание или протест против враждебных и низких намерений, в наличии которых меня столь несправедливо обвиняют. Они совершенно противны моей природе и духовным привычкам!”
Что ответила княгиня, мы не знаем. Лист — на какое-то время — решает смолчать, взять грех дамы на себя. Однако годом позже, в начале 1883-го, когда суд в Тисаэсларе уже идет полным ходом и антисемитская кампания
в Венгрии достигает своего пика, благородный музыкант-гуманист понимает, что не может оставаться в стороне. Продолжая замалчивать имя настоящего автора сомнительной главы, попавшей в книгу без его ведома, 6 февраля Лист пишет открытое письмо главному редактору франкоязычной “Газет де Онгри” Амаде Сесси. Редакция сопровождает письмо музыканта следующими словами: “…и хотя некоторые причислили было Листа к лагерю врагов Израиля, вчера маэстро, со свойственной ему тонкой и доброй улыбкой сказал: └Если следовать пословице, молчание — золото; но, учитывая положение венгерских евреев, серебро — выступление в газете — стоит большего. Поэтому и пишу вам эти строки“”.43
Смелое и доброжелательное письмо на французском языке (в котором Лист пытается найти оправдание тому, что оправдать невозможно) было переведено на немецкий и опубликовано в журнале “Альгемайне дойче музикцайтунг” и в других изданиях, а также вышло в венгерском переводе в газете “Согласие” (“Едетертеш”).44
“Господин редактор! Направляю Вам эти строки с некоторым чувствовом сожаления, но, раз уж с некоторых пор обо мне говорят как о якобы противнике евреев, я чувствую себя обязанным исправить этот ложный слух как основанный на заблуждении. Всем известно, что в мире музыки я имею возможность наслаждаться дружбой со многими талантливыми детьми Израиля, и
в первую очередь с Мейербером; в литературных кругах подобные чувства по отношению ко мне испытывали Гейне и многие другие. Мне представляется лишним подробно перечислять, сколько раз я оказывал горячую поддержку талантливым выходцам из еврейской среды за все 50 лет своей творческой деятельности; позволю себе напомнить, что во многих странах я неоднократно содействовал увеличению числа благотворительных еврейских организаций и их процветанию исключительно по доброй воле. └Милосердие“ — девиз моего небесного покровителя, святого Франциска из Паолы, ему я буду следовать до самой смерти. Есть те, кто глумится надо мной, выдергивая отдельные фразы из моей книги └Цыгане в Венгрии“. Со спокойной совестью могу заверить тех, кто на меня нападает, что числю себя виновным лишь в том, что слегка затронул идею └иерусалимского королевства“, которую, задолго до меня, обстоятельно изложили трое выдающихся сынов племени Израилева — лорд Биконсфилд, Джордж Элиот и Адольф Кремье. Примите, господин редактор, искренние заверения в глубочайшем уважении. Ференц Лист”.45
Характерно, что Вагнер, который терпеть не мог княгиню Витгенштейн, но в еврейском вопросе был с ней согласен, за день до своей смерти отреагировал на это открытое письмо. Последние записи о муже в дневнике Козимы Вагнер, дочери Листа: “Понедельник, 12 <февраля 1883 г.> <…> Перед ужином <Рихард> принес напечатанное в газете письмо отца, в котором тот чуть ли не оправдывается в истории с еврейским вопросом. Письмо отлично составлено, но мы сожалеем, что он почувствовал себя обязанным его написать. Р<ихард> считает, что он оказался в этой жалкой ситуации из-за княгини, и говорит: его └Твой отец все загубил из-за своего рыцарства!“”46
Друзья, ученики и коллеги встретили маэстро с радостью, но книга во многом способствовала тому, что на родине вокруг пожилого композитора возник некий вакуум и больной, разочарованный человек стал чувствовать себя еще более покинутым. Тем временем Лина Раманн приступила к изданию четвертого тома Полного собрания сочинений Листа: в 1883 г. вышел ее немецкий перевод второго варианта “цыганской книги”. В связи с этим Раманн сделала несколько конкретных замечаний о том, как повлиял этот поступок бывшей возлюбленной на жизнь композитора. По ее мнению, “доработки” княгини,
в особенности “рассуждения о семитском вопросе”, “только вредят тексту Листа”, и об этом она “еще весной подробно говорила” с маэстро.47 Речь зашла и о том, что вся глава написана княгиней, а от Листа там остался только “эпизод
с Шульцером”. Раманн была обеспокоена: “Что же делать с переводом? Выпустить эту часть, или достоверно воспроизвести текст?” 48
И ведь она знала истинный ход мыслей маэстро. Лист же, словно “vieillard terrible” (“старый хулиган”), действуя по принципу “посмотрим, Господи, что у нас получится”, только подбросил углей в раздутый Каролиной костер. Заявив Лине Раманн, что ему “все это противно”, он добавил: “Я это вынесу — не будем убирать ни слова, ни запятой”. И упрямо продолжил: “Мне тут каждое слово знакомо, все я написал и одобрил — посмотри, что на титульном листе. Мое имя там не случайно появилось”. Когда же Раманн, выполняя роль “совести Листа”, задала ему бетховенский вопрос: “MuЯ es sein?” (“Должно ли это быть?”) — последовал однозначный ответ: “Es muЯ sein!” (“Это должно быть!”)49
Молодой друг композитора, граф Геза Зичи (1849—1924), воспользовался случаем и предупредил Раманн о неоходимости подправить теорию о происхождении “цыганской музыки” как “оскорбительную для нации”. Однако пожилой маэстро стоял на своем и упрямо отказывался прислушиваться к советам, гневно заявляя, что теория принадлежит ему лично и он в ней уверен.50
История с книгой привела к тому, что Лист, поздние произведения которого и так везде сталкивались с непониманием, в последние годы жизни на родине нажил себе массу новых врагов и вновь разбередил старые раны. Изложенные в книге соображения, по понятным причинам, были восприняты
в Венгрии как оскорбительные, перевесив все бескорыстные и искренние патриотические порывы всемирно известного музыканта, весь его жертвенный и плодотворный труд. Всеобщее осуждение не только отравило последние годы Листа, но и пережило его. После смерти композитора 31 июля 1886 г. в Байройте, из Венгрии не поступило официального предложения похоронить Листа на родине. По этой причине погребение состоялось в городе, где жил Вагнер, и от Министерства культуры на похороны приехали всего двое: композитор Эден фон Михалович и вице-президент Музыкальной академии Янош Вег. Общество венгерских писателей и художников при поддержке кардинала Лайоша Хайналда, друга композитора, обратилось в Парламент с ходатайством о перезахоронении праха Листа на родине, однако депутаты не поддержали эту идею. Премьер-министр Кальман Тиса, сторонник политики угнетения национальных меньшинств, заявил: “Ференц Лист действительно распространял то, что мы считаем венгерской музыкой, но когда у венгров, кроме венгерской музыки, уже ничего не оставалось, он раззвонил по всему свету, будто музыка эта вовсе не венгерская, а цыганская”. А на возражение одного из левых депутатов ответил: “Да я сам недавно видел брошюру, где он это написал”. Слова премьера встретили одобрение среди депутатов.51
Все последующие попытки перевезти останки Листа на родину увенчались неудачей. Венгерские поклонники маэстро и по сей день вынуждены совершать паломничество на кладбище города Байройт, где могут почтить память великого соотечественника перед восстановленным после войны аляповатым надгробием, выполненным в конце XIX в.
1 Габор Матраи (Роткрепф) — музыкальный историк (1779—1875). Венгерский перевод письма был опубликован в “Hцlgyfutбr”, № 3 за 16 октября 1852 г.
2 Correspondance de Liszt de la Comtesse d’Agoult 1840—1864. Paris: Grasset, 1934. T. 2, 389, под редакцией Daniel Ollivier.
3 Franz Liszt. Dеs Bohйmiens et de leur musique en Hongrie. Paris: Bourdillat, 1859.
4 Mбtray Gбbor. Bihari Jбnos. Magyar nйpzenйsz йletrajza // Magyarorszбg гs Erdйly kйpekben, II kцt. Pest, Ermich, 1853, 156—161, под редакцией: Kubinyi Ferenc, Vahot Imre. Matray Gбbor. A magyar zene йs a magyar cigбnyok zenйje // Там же. IV kцt, 1859, 118—128. Czeke Sбndor (1830—1900). Ьber ungarische Musik und Zigeuner, 1858. Перевод на венгерский: Rozsaбgi Antal. A magyar zene йs a czigбnyok // Szйpirodalmi Kцzlцny 1858, okt.—nov., и Bцhm Gusztбv. Aradi Hнradу, 1858—1859.
5 Niembsch von Strehlenau (1802—1850).
6 “On me dйfinirait assez bien en allemande Zu einer Hдlfte Zigeuner, zur andern Franziskaner”. Письмо Каролине Витгенштейн, 13. 08. 1856 // Franz Liszts Briefe. Leipzig, Breitkopf und Hдrtel. Bd. 4, 1899, № 229, 316.
7 Письмо графу Лео Фештетичу, Wien, 05. 08. 1846 // Prahбcs. Там же. № 22, 57.
8 Письмо Мари д’Агу, Dбka, 08. 10. 1846 // Daniel Ollivier. Там же, 368 и Des Bohйmiens, 344.
9 La musique des Bohйmiens, par M. Franz Liszt // Revue des Deux Mondes, 29. T. 22, Seconde pйriode 1859, aug. 1.
10 Во втором томе своей работы “Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit”, созданной в период между 1784-м и 1791 г. (Berlin—Weimar, Aufbau Verl., 1965), в главе Finnen, Letten und Preussen немецкий поэт развивает идею о том, что Венгрия выполнила свою историческую миссию, защитив Европу от турок, и теперь страна и ее язык исчезнут.
11 См: Podmaniczky Frigyes. Naplуtцredйkek, 1824—1887. 3 kцt. 1850—1875. Bp. Grill, 1888. 29. “Мы живем во времена, когда цыганская музыка является последним убежищем для павшей духом нации. <…> В то время все условия благоприятствовали веселью со слезами на глазах настолько, что цыгане стали неотъемлемой частью любого деревенского собрания”. Шамуэль Брашшаи — знаменитый эрудит из Коложвара (сегодня Клуж-Напока, Румыния) (1800—1897). Памфлет Брашшаи “Magyar- vagy Czigбnyzene?” Elmefuttatбs Liszt Ferencz “Czigбnyokrуl” нrt kцnyve felett. Kolozsvбr, 1860, 26.
12 Vцrцsmarty Mihбly (1800–1855). Liszt Ferenchez // Athenaeum, 1841, jan. 3. (Вручение парадной сабли: Пешт, 4 января 1840 г.)
13 Иштван Барталуш — историк музыки (1821—1899). A cigany йs a viszonya zenйnkhez // Budapesti Szemle, 1865—1866. 3. Kцzlemйny, 1866. 35—73.
14 Kьlцnfйlйk // Pesti Naplу 10, 1859, aug. 10: “Вышла книга Листа о цыганской музыке. Мы ее еще не видели…”
15 Vasбrnapi Ъjsбg 6, 1859. aug. 21, 34 sz., Tбrhбz, 403—404.
16 Старший нотариус в Цегледе, композитор-самоучка, создатель популярных песен
в народном стиле Кальман Шимонффи (1832—1881) отправил письмо из своего поместья
в Надьабоне (ныне Вельке-Блахово, Словакия). Оно было опубликовано в газете “Pesti naplу”
6 сентября 1859 г. вместе с адресованным Листу письмом “о разрыве дружбы”, в котором
в том числе присутствуют строки “Adieu pour toujours!”.
17 Опубликовано в журнале “Az Ьstцkцs” за 27 августа 1859 г. Позже у Листа установились хорошие отношения с Мором Йокаи (1825—1904), он даже побывал в квартире поэта
в 1873 г. по случаю чтения Розой Лаборфалви Йокаинэ (1817—1886) баллады Йокаи “A holt kцltх szerelme” (“Любовь мертвого поэта”) под аккомпанемент музыки Листа.
18 Граф Иштван Фаи, пианист и музыкальный писатель (1809—1862). 19 марта 1854 г. Лист (Briefwechsel zwischen Franz Liszt und Hans von Bulow, Leipzig, Breitkopf und Hдrtel, 1898, 17, sz. 8—9) поручил своему ученику Гансу фон Бюлову приобрести гигантскую “цыганско-венгерскую” коллекцию графа. Статья Фаи вышла в еженедельнике “Vasбrnapi Ъjsбg”,
25 сентября 1859 г.
19 Эде Ремэни (Гоффманн) — скрипач-виртуоз (1828—1898), был скрипачом у генерала Гергеи, поэтому вынужден был эмигрировать в 1849 г. В 1860 г. был амнистирован. Лист говорит о нем в главе CXXXIII своей книги. “Hцlgyfutбr” помещает статью Ремэни в форме письма к родственнику под названием “A magyar zenйrЕl” на 1087 странице 133-го номера за 11 ноября 1859 г. Музыкант, много путешествовавший и владевший несколькими иностранными языками (а также прославленный исполнитель венгерских песен, познакомивший
с ними Брамса), отзывается о сочинении Листа профессионально и с большой симпатией.
20 Дюла Буйовски (1827—1883) — редактор, поэт. Лист поддерживал отношения с его женой, актрисой Лиллой Силади (1833—1909). Статья в журнале “Nefelejts”, 1859, szept.
14, 24. sz., Csevegйs az olvasуval.
21 Zenйszeti levelek. I. Цreg barбtomnak Kolozsvбrtt // Budapesti Hнrlap, 1859, szept. 21.
22 Mйg egy jу Lisztrхl йs a magyar zenйrхl // Vasбrnapi Ъjsбg 6, 1859, okt. 2, 476.
23 Liszt und die ungarische Musik // Pester Lloyd, 1859, okt. 9, 59.
24 Ситуация не изменилась и в начале ХХ в., см.: Bartуk Bйla. Liszt-problйmбk. Речь по поводу его избрания в Академию наук Венгрии, 1936. Bartуk Bйla цsszegyыjtцtt нrбsai I. / Szхllхsy Andrбs. Bp., Zenemыkiadу, 1966.
25 Brassai Sбmuel. Указ. соч. С. 44.
26 Brassai. Указ. соч. С. 22: “программная музыка, громче всех провозглашаемая нашим композитором”, с. 51—52: “Как известно, главным элементом, главным вспомогательным инструментом игры на фортепьяно, которой этот виртуоз свел с ума Европу <…> является вычурность”; с. 55: “Ибо схожим образом этот патриот и виртуоз создал школу игры на струнных инструментах, состоящую из слепых подражателей, нанеся тем самым ущерб истинному искусству <…>”
27 Liszt Ferenc. A czigбnyokrуl йs a czigбny zenйrЕl Magyarorszбgon. [Без указания имени переводчика] Pest, Heckenast, 1861. — Franz Liszt: Die Zigeuner und ihre Musik in Ungarn. Deutsch bearbeitet von Peter Cornelius. Pesth, Heckenast. Петер Корнелиус — композитор (1824—1874), близкий друг Листа, переводчик многих его сочинений на немецкий язык.
28 Михай Мошони (Бранд), композитор (1815—1870). Levйl Paulina kisasszonyhoz, VII // Zenйszeti Lapok II. 1862. № 3. 21—23. Вдохновленный книгой Листа композитор даже сменил — согласно собственному признанию — имя на венгерское.
29 Эмиль Понори Терек (1838—1917). A hang mint mыananyag. Kцltйszet-zenйszeti йrtekezйs. A magyar zene eredeti magyar voltбnak bebizonнtбsбval. Pest, Hartleben, 1866.
30 Барон Антал Аугус, землевладелец из Толны, политик (1807—1878), в гостеприимном сексардском доме которого Лист не раз останавливался в тяжелые времена (франко-прусская война 1870 г.). Адресованные ему письма композитора: Franz Liszt╢s Briefe an Baron Anton Augusz 1846—1878. Bp., 1911. Цитируемое письмо: № 31, 95—96.
31 F. Liszt. Des Bohйmiens et de leur musique en Hongrie. Nouvelle йdition. Leipzig, Breitkopf et Haertel, 1881.
32 Ср.: Legбn Dezsх: Liszt Ferenc Magyarorszбgon II, 1874—1886. Bp., Zenemыkiadу, 1986, 159.
33 Дезэ Иштоци (1842—1915), депутат парламента, лидер основанной им же в 1883 г. Антисемитской партии. В апреле 1882 г. — за двенадцать лет до дела Дрейфуса — в результате деятельности возглавляемого им движения был развернут публичный процесс в Тисаэсларе по обвинению евреев в ритуальных убийствах. Процесс вызвал протесты среди венгерских демократов и возмутил находившегося в эмиграции Лайоша Кошута.
34 Адольф Штекер (1835—1909), немецкий пастор, основатель Христианской социалистической рабочей партии антисемитской направленности.
35. В своей знаменитой статье “Снова оскорбление памяти усопших. Лист, наверное, стал антисемитом” (Wider die Verunglimpfung des Andenkens Verstorbener. Liszt soll Antisemit gewesen sein // Musik-Konzepte 12, hrsg. v. Heinz-Klaus Metzger und Rainer Riehn. Mьnchen, 1980, 100—114) Райнер Рин ссылается только на редакцию 1859 г.
36 Эдуард Ханслик (1825—1904) — воинствующий противник Листа и Вагнера.
37 .Fхvбrosi Lapok, 1881. nov. 23, 1591.
38 Fхvбrosi Lapok, 1881. nov. 25, 1602—1603.
39 Schьtz Miksa (1852—1888). Liszt ьber die Juden. Bp., 1881, 37. Свои взгляды критик изложил уже в предварительной статье в приложении “Театр и искусство” (Pester Lloyd, nov. 23., “Theater und Kunst”).
40 Pester Lloyd, 28, 1881, mбrcius 10, № 68, “Theater und Kunst”). Pester Lloyd, 1884. mбrcius 12., Pester Lloyd, 1885. mбrcius 26.
41 Fхvбrosi Lapok, 1882, febr. 7, 195, “Fхvбrosi hнrek” — 1881. 2 июля в Веймаре он упал
с лестницы и повредил не только ногу. По свидетельствам очевидцев, травма спровоцировала обострения нескольких болезней.
42 Lina Ramann. Lisztiana. Erinnerungen an Franz Liszt (1873—1886/87). Hrsg. v. Arthur Seidl. Textrev. v. Friedrich Schnapp. Mainz—London, 1983. 118.
43 Gazette de Hongrie, 1883. 11. szбm 1.
44 Egyetйrtйs, 1883, febr. 8., № 38, “Ujdonsбgok”.
45 Лорд Биконсфилд — премьер-министр Великобритании Бенджамин Дизраэли (1804—1881), Джордж Элиот — английская писательница Мэри Энн Эванс (1819—1880), Лист ошибочно считал ее еврейкой. Адольф Кремье (1796—1880) — французский политик.
46 Cosima Wagner. Naplу. 1869—1883. (Дневник Козимы Вагнер). Vбlogatta йs szerkesztette Kroу Gyцrgy. Fordнtotta Hamburger Klбra. Bp., Gondolat, 1983, 419.
47 Lina Ramann. Указ. соч., 182.
48 Lina Ramann. Указ. соч., 183.
49 Lina Ramann. Указ. соч., 196—197. Последняя часть последнего Бетховенского квартета (op. 135) написана на эти два мотива: “Muss es sein?” (“Должно ли это быть?”) — “Es muss
sein!” (“Это должно быть!”) Чтобы смысл этих слов был совершенно ясен, Бетховен озаглавил всю последнюю часть словами “Der schwer gefasste Entschlusse” (“Тяжко принятое решение”)”.
50 Lina Ramann. Указ соч., 196.
51 Эту сцену впервые описал Виктор Папп в посвященном Листу номере журнала “Muzsika” за 1929 г., опираясь на Парламентский дневник (заседание 17 февраля 1887 г.).
Перевод Виктории Попиней и Оксаны Якименко