Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2011
Борис Лихтенфельд
ПРОЧТЕНИЕ ВСЛЕД
О милые цифры,
Как будет мне вас не хватать —
там где ни чисел ни меры.
Елена Шварц
Это — сорок четвертый псалом.
Для начала прекрасным числом
полюбуемся: в этом числе —
строй, даруемый небом земле.
Две четверки наводят, сойдясь,
лемнискатой чреватую связь.
Перечтем — и предстанет сама
дщерь Царя из того же псалма.
Пригласил в свой чертог ее Ты,
возжелавший земной красоты.
Приближаешь Ты тех, кем воспет,
вряд ли слыша наш лепет вослед…
Вьются тропы растерянных душ,
заводя в бесконечную глушь,
а ведущих обратный отсчет
только трость скорописца ведет.
* * *
П. Ц.
Жить так трудно, мой друг, — и, скорее всего, потому,
что с трудом поддается наш горестный опыт уму.
Или нет: оттого, что как раз доясна объясним,
и не сладит рецепт мудро-сладкого снадобья с ним.
Мир наш в белой горячке, а то и совсем ошизел.
Разве к жизни приложишь готовую схему, Жизель?
Есть лишь бездна страданья, в котором отсутствует суть.
Нам дается лишь призрачный шанс безрассудством блеснуть.
Станет легче, быть может, когда, как излишки забот,
сбросим в море житейское наши мыслишки за борт.
Легким дышится тяжко. Нелегкая, знать, занесла
на галеру, где рук не дает оторвать от весла.
Но еще и еще бередит нам нутро подналечь
образ близкого берега из-за безропотных плеч.
* * *
Ни шагу навстречу, ни слова!
Как дерево стой-шелести!
Твоя корневая основа
у века сего не в чести.
Расцвета не жди, подвизаясь
на поприще зыбком своем!
Вся жизнь твоя — робкая завязь
бесплодных сухих аксиом.
Нависших темнот не разгонят
всезнающие толмачи.
Поняв, оставайся не понят!
Язык обретая, молчи!
Под землю уйдет за ответом
рекою не ставший ручей —
и нечего рыскать молве там,
где ты никому и ничей.
Иной подчинен ты задаче,
несметны иные плоды!
Ты здесь и не можешь иначе,
ревнитель источной воды!
ПРОЩАНИЕ С АЛЕКСАНДРОМ МИРОНОВЫМ
1
Ужли скоро увижу в гробу
эту синюю жилку на лбу?
Или змейкой под венчик бумажный
заползет она, прячась, как жизнь
под обложкою малотиражной?
Ужли скоро: ау, покажись! —
окликать буду темные строфы
возле русской Голгофы?
2
Нет, не перо для виршей и рацей
сжимал в деснице каллиграф Миронов —
Гермеса Трисмегиста кадуцей,
жезл Ааронов!
…Последние слова, последний жест —
и больше уж в сознанье не приходит:
дожил до воскресенья и отходит,
сжимая крест.
3
Богородица родилась,
а Миронов умер,
позавчера еще…
Девочка бессловесная,
Невеста Неневестная,
лаской умиротворяющей
встретит бедного Сашу,
поднесет ему Новую Чашу —
запить постылую кашу.
Знает, как мучился Сашенька,
новорожденная Машенька!
4
С балластом ли тело рассталось,
почувствовав близкий причал,
гребцы ли забыли усталость:
отпели — и гроб полегчал.
Подхвачен волнами Вселенной,
выходит из крена — и вот
вдогон за прекрасной Еленой
корабль Александра плывет.
5
Сегодня Богородица простерла
над кладбищем Смоленским свой Покров —
и Ангел Смерти уж не так суров,
смущен отвагой певческого горла.
Пульсирует небесная мандорла,
пронизывая дебри темных строф.
6
Дважды за сорок дней
Дева-Жена воспета.
Чистая перед Ней
ныне душа поэта.
Здесь наконец земле
предан — и ясной вести
внемлем в осенней мгле:
он уже там, на месте.
* * *
Эпоха упадка. В таком бы
убожестве, в смраде таком
уйти Бога ради тайком,
податься украдкой, тайком бы
назад, в катакомбы,
спуститься бы истины ради
в родное подполье, как встарь,
востеплить в ее вертограде
огарок души на алтарь
гранитной тетради,
прочесть бы сакральные руны,
задеть бы астральные струны,
из недр архаических тех
извлечь бы хоть отзвук утех
чертовки Фортуны,
припомнить бы волей-неволей
трепещущих пламень сердец
и готику звонких застолий,
найти бы заветный ларец
в пыли антресолей!