Рассказ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2011
ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Анна Бунина
Гипноз
Все рейсы были отменены. Женский голос из динамиков монотонно обещал сообщать о всех изменениях дополнительно. Но это был обман. Уже ничего нельзя было изменить.
Просторные залы наполнились шумными пассажирами. Выросли очереди за кофе. Постепенно заняли все пластиковые стулья, все перфорированные скамейки. Сидели невыносимо близко друг к другу. Листали журналы, слушали музыку, меняли неудобные позы. В дьюти-фри раскупили водку, виски и “Бейлис”. Пили, ругались и спорили. Ближе к ночи устали. Кафе опустели. Ветер давил на окна. По стеклам стучали тяжелые капли. Снегом замело взлетную полосу.
Ей показалось странным, что сидеть на полу среди множества людей может быть так естественно. Никто не обращал на нее внимания, и она могла спокойно разглядывать мусор под скамейками: испачканные губной помадой салфетки, банановую кожуру и остатки бутерброда, над которыми вились две блестящие жирные мухи. Залы были переполнены людьми, лица которых казались похожими друг на друга. Синие, желтые, красные цвета одежды сливались в серое месиво. Она слушала белый шум, в котором невозможно различить ни голосов, ни вздохов. Смысл отдельных фраз проходящих мимо людей она вдыхала со спертым воздухом:
— Какой ужас!
— Почему это случилось именно с нами?
— Что же теперь будет?
Ей было удобно сидеть здесь, на полу, хотя и немного душно. Сосед громко храпел. Его мокрый рюкзак лежал на крае ее белой норковой шубы, который тоже стал мокрым; свалявшийся мех приобрел желтый оттенок
и оставлял влажный след на мраморном полу.
Она смотрела на мух. Они все кружили и кружили над остатками бутерброда. Веки слипались. Она боролась, считала круги, она боялась закрыть глаза, боялась увидеть Виктора на диване…
Закрывая глаза, она снова оказывалась на восьмом этаже в пентхаусе знаменитого парижского отеля “Plaza AthJnJe”, в огромном номере, заполненном светом. Теплые лучи, отражаясь от стеклянных столов, люстр, дверей,
в точках пересечения создавали яркие вспышки. Сколько здесь было цветов! Букеты, словно произведения искусства, стояли на столах, тумбах и в высоких вазах на пушистом ковре. На диване сидел Виктор, вернее полулежал. Прямо над ним висела хрустальная люстра. Когда ветер через открытое окно дотрагивался до нее, ее хрусталики вибрировали, включая мелодию ветра
и горного хрусталя.
В комнате был беспорядок. Она зажгла свечи. Найдя в шкафу два высоких бокала на золотых ножках, налила в них шампанское из открытой бутылки. На полу у ног Виктора на серебряном подносе лежали фрукты — манго, киви — и шоколад. Разглядывая его небрежную позу, раскинутые ноги, она отпивала маленькими глотками почти ледяную золотистую жидкость, не ощущая ее вкуса. Ей сейчас не хватало музыки. Хотелось опуститься на пол, обнять его ноги, положить голову ему на колени…
Она допила шампанское. Отломила кусочек шоколада и снова подошла к нему, только теперь со спины; провела рукой по его волосам так, чтобы ощутить ладонью прикосновение каждого волоска. Ей всегда нравилось гладить его по голове. Вернее, не гладить, а ощущать сопротивление его коротких жестких волос. Как часто она это делала! Но сегодня все было иначе. Она обошла диван и села с ним рядом, положив голову ему на плечо, взяла его руку и долго рассматривала, поглаживая длинные красивые пальцы. Вдруг ей захотелось привести себя в порядок, и она резко встала. Передернув плечами, повертела головой в поисках зеркала, подошла к одному, большому, все еще ощущая в себе недостаток музыки. Дрожащей рукой взяла сумочку, извлекла из нее перламутровый тюбик и принялась красить губы, с силой водя красным язычком по губам и не обращая внимания на то, что ее отражающийся в зеркале рот становится все шире и шире… Вдруг она поняла, что слышит стук в дверь — сильный, настойчивый…
Она вздрогнула, открыла глаза. В зале ожидания ничего не изменилось. Мухи кружились над недоеденным бутербродом, за окном шел дождь, мгновенно покрывавший взлетную полосу коркой льда. Мучительно пахло из туалета. Сосед, повернувшись на спину, захрапел с утроенной силой. Но ее это только успокоило. Веки слипались…
Они прилетели в Париж поздно ночью несколько дней назад. Она задремала, едва только коснулась кровати, а Виктор все рассказывал ей о том, что это один из самых знаменитых пентхаусов в Париже. Дизайнер сделал Эйфелеву башню главным украшением интерьера. “Из всех окон на тебя будет смотреть…” — говорил он, и она слышала его сквозь сон, и последнее, что помнила, так это то, чем набиты здешние подушки: шелуха, лошадиный волос, каннабис. В ту ночь ей снились странные сны. Дождь или снег и еще взлетная полоса…
Виктор ушел рано утром, когда она еще спала. Она расстроилась, что придется завтракать в одиночестве. Но его записка обрадовала ее. Он сообщал, что к обеду вернется, а вечером будет ужин в ресторане с его друзьями и она должна пройтись по магазинам, чтобы купить себе что-нибудь. Ее рассмешили несколько слов о шелковом белье и пачка банкнот, оставленных на тумбочке.
Встав с кровати, Лара обошла номер и убедилась в том, что букеты составлены из живых орхидей. Фиолетовые лепестки холодили кончики пальцев. Она выбрала тоненькую веточку и закрепила ее в волосах.
В одиннадцать подали завтрак: корзину фруктов, бисквитные пирожные, кофе и сок.
В тот вечер она долго ждала его. На улице уже стемнело. Город освещался огнями Эйфелевой башни и фарами автомобилей. Свет в номере она не зажигала.
“Где же он?” — спрашивала она себя уже в который раз.
В вечернем платье, купленном несколько часов назад, с высокой прической она бессмысленно металась между гостиной и спальней. Пентхаус уже не казался ей таким уютным, как утром. Напротив, все вдруг стало серым, бесцветным и холодным. Прислушиваясь к звукам за дверью, она различала лишь редкие шаги по коридору, которые затихали прежде, чем она начинала улавливать их ритм. То и дело выглядывая в окно в надежде увидеть входящего в отель Виктора, она всякий раз упиралась взором в Эйфелеву башню, вернее в ее силуэт, сплетенный из тысяч мигающих огней на фоне черно-синего неба.
Подойдя к барной стойке, она налила себе в стакан немного виски, разом выпила его, потом включила свет, надела новые туфли, накрасила губы и с удивлением остановилась у зеркала. На нее смотрела красивая женщина в дорогом платье, с нервным лицом и холодными глазами. Виски постепенно проникал в кровь, придавая ей уверенности. Она вдруг почувствовала веселую теплоту, разлившуюся по телу, и с удовольствием повертелась перед зеркалом. Вполне довольная увиденным, она решила спуститься в лобби-бар выпить еще чего-нибудь до его возвращения. В дверях они столкнулись.
Она обхватила его шею руками, и на ворот его рубашки полились ее слезы, подкрашенные перламутровыми тенями и черными крапинками туши для ресниц…
Через полчаса они уже сидели в лобби-баре, он — в новой белой рубашке, а она — с распущенными волосами и бокалом апельсинового сока в руке.
— Вот, значит, как живут российские аристократы! — Чей-то бодрый голос заставил их обернуться. — “Плаза Афины”, сьют-терраса “Эйфель”
и ключи от “мазерати”! Виктор, ты предсказуем!
— Привет, Юра, здравствуй, красотка! — весело отозвался Виктор.
Юрий был невысоким, крепким, бритым наголо весельчаком в элегантном костюме. Он обнимал свою спутницу, высокую, гибкую, с довольно короткой стрижкой девицу. Ее слишком белая, словно светящаяся кожа, жемчужная улыбка и унизанная сверкающими бриллиантами бабочка на шее, подвешенная на узкую черную ленту, притягивали взгляды окружающих. Ее карие глаза, глядящие сейчас на Виктора, искрились не меньше, чем бриллиантовое насекомое на ее красивой шее, вызывая у Лары чувство легкой дурноты.
Вчетвером они зашли в просторный зал “Ален Дюкасс”. Почти все столики в ресторане были заняты. Всюду смеялись и непринужденно беседовали. Они неторопливо проследовали за администратором в центр зала, украшенного колоннами. С высокого потолка струились тысячи хрустальных подвесок, превращающих искусственный свет в облака звездной пыли. Негромко звучала фортепьянная музыка. Это напомнило Ларе ее первый поход в Эрмитаж — она тогда училась в пятом классе, — то волнение, которое она испытала, прикоснувшись к новому для себя, почти нереальному миру гармонии…
Несколько официантов в длинных фартуках помогли гостям сеть в глубокие кресла.
— Что ты будешь? — спросил Виктор. — Мясо, рыбу? — В ответ она неопределенно улыбнулась.
— Господа, вы готовы? — спросил Юрий с нетерпением человека, желающего вкусно поесть. Глядя на Виктора, он добавил: — Ну что, мы-то
с тобой как всегда? Суп из лангуста, морского черта в горчичном соусе
и каре ягненка с нугой?
Красотка попросила иранскую икру и грейпфрутовый бисквит.
Лара болезненно ощущала свою чужеродность в этой компании веселых, уверенных в себе людей. Ей ровным счетом ничего не говорили все эти Шато Лафит-Ротшильд, Шато О’Брион и Шато Марго, как, впрочем, и дикий бретонский омар, которого заказал для нее Виктор. Что же касается иранской икры… Она подумала о том, что наверняка это почти то же, что
в детстве давала ей мама. Тогда ее заставляли глотать, словно таблетки, черные соленые икринки с неприятным рыбным запахом… Ожидая заказанное блюдо, она вспомнила мясное рагу, которое готовила мать; его запах, заставляющий ее, вернувшуюся из школы, скидывать в коридоре сапоги и, спеша к столу, быстро мыть руки, так что манжеты школьной рубашки становились мокрыми…
Четыре бокала стояли рядом с ее тарелкой. Зачем четыре? Здесь, пожалуй, всего было слишком много: и приборов, и бокалов, и салфеток, и официантов. А ей хотелось только одного: остаться наедине с Виктором, просто побыть с ним в тишине, в темноте, вдали от всех…
Он пригласил Лару в Париж на три дня. Ей казалось, это так много: быть рядом с ним днем и ночью, не торопясь обойти с ним весь Париж, подняться на Эйфелеву башню и говорить, говорить обо всем на свете…
Справа сидела компания молодых людей. Они пили шампанское и громко произносили тосты. Среди них не было женщин. Может, это мальчишник и завтра у одного из них свадьба? Сразу за ними в углу сидели темнокожие мужчины, крупные и серьезные, и три женщины в мусульманских платках. В своих нарядах они напомнили экзотических рыб. На одной из женщин была золотая маска, полностью закрывавшая лицо и оставлявшая открытыми только глаза.
“А как же она будет есть?” — подумала Лара.
— Лара, вы любите белое вино? — прервал ее размышления Юрий. — Это “Романи Конти” — жемчужина Бургундии. Попробуйте!
Преодолев смущение, она отхлебнула из своего бокала.
— Для его изготовления, — продолжал Юрий, — французы используют редкий сорт винограда, а климат и почва доводят его до совершенства. Ну, что вы чувствуете?
— Значит, ты, Юрик, специалист и в области вин?! — воскликнула красотка. — А я обратила внимание лишь на его цену.
Виктор, улыбаясь, смотрел на Лару, пока та сосредоточенно старалась уловить что-то знакомое в этом слегка травянистом, напоминающем недозревшие фрукты вкусе.
— С первого раза ты не сможешь оценить его подлинного букета. Оно не позволит тебе этого, — заметил Виктор улыбаясь.
— Я чувствую легкий малиновый запах, — смущенно произнесла Лара.
— Браво! Вы, Лара, обладаете редким даром улавливать главное, — игриво проговорил Юрий. — Оно, как и вы, очаровывает нежностью и элегантностью.
Виктор с Юрием много и непринужденно смеялись, явно чувствуя себя здесь если и гостями, то очень дорогими. Между прочим, пересказывая какие-то анекдоты, они говорили о делах, о каких-то крупных сделках. Лара никак не могла понять, когда они шутят, а когда говорят серьезно.
Юрий, смеясь, предложил Виктору приобрести гостиницу в Париже
и спросил, что Лара думает по этому поводу. Она ответила, что ей нравится эта идея. Вино действовало бодряще и расслабляюще одновременно. Постепенно она становилась частью этого мира, этого ресторана, этой компании. Даже Александра (имя спутницы Юрия всплыло как-то незаметно посреди общего веселья) более не казалась ей хищным животным. Скорей напоминала греческую статую — холодную, но радующую глаз. Лишь иногда ее взгляд останавливался на Ларе, и тогда Лара читала на ее лице насмешку — Александра будто хотела, но не решалась спросить: “Почему ты, девочка
с другой улицы, с нами? Как Виктор забрел на то поле, где паслась ты, серенькая овечка?”
Черные глаза Александры сияли, когда она смеялась. Ей явно нравилось быть здесь. Она рассказала о “ванне Клеопатры” в “Кристиан Диор”. Юрий деланно возмущался:
— Она разорит меня. Все деньги спустит на воду!
Виктор, посмеиваясь, заказывал еще вино и коньяк.
Когда зал опустел, количество официантов вокруг их столика удвоилось. Музыка стихла, и свет приглушили. Ей захотелось спать. Но все еще были увлечены рассказом о “мазерати”, которую Виктор получил вместе с ключами от номера…
В какой-то момент Лара вдруг осознала, что находится в лобби-баре, все в той же компании.
Перед ней чашка кофе. Александра уже в шубе. Все ждут такси…
У входа в ночной клуб столпился народ. Смех, ругань. Молодой человек в рыжем пальто барабанил в железную дверь. Лара стояла чуть в стороне. Снег хлопьями летел ей в лицо. Она с удивлением понимала, что стоЕт посреди зимы в открытых туфлях и у нее так сильно кружится голова, что она вот-вот упадет. Огни фонарей расплывались, искажая силуэты домов.
С очередным порывом ветра кто-то, обняв Лару за талию, провел ее сквозь толпу внутрь помещения навстречу Виктору. Они вошли в шумный зал, заполненный музыкой и горячими танцующими телами.
Все это больше напоминало нелепый сон.
Здесь были драконы и летающие голые женщины с огромными прозрачными крыльями. Они подлетали к столикам и на подносах приносили самовоспламеняющиеся напитки. Вокруг все время что-то взрывалось. Взлетали и падали кометы. К столам подползали экзотические звери, напоминающие ярко-зеленых игуан. Рядом с Виктором крутились, виляя хвостами, две женщины в леопардовых платьях.
Она потерялась в джунглях. Высокие деревья с широкими листьями не давали пробиваться солнечным лучам. Длинная трава вцеплялась в лодыжки, оставляя на коже царапины. Острые камни ранили голые ступни. В траве прятались черные насекомые. С низких веток сползали влажные змеи. Приходилось буквально продираться сквозь густые лианы. Она шла на шум водопада. Было так жарко, что хотелось броситься под тяжелые холодные струи и наконец почувствовать облегчение. Водопад был где-то здесь: вода, с грохотом падая сверху, стремительно уносилась куда-то вниз. Ее капли, вдруг зависая в воздухе, отражали ее, обнаженную, с белой орхидеей в распущенных волосах. Она стояла на краю обрыва… В густых зарослях возвышалась статуя Будды. Почему она не замечала ее прежде? В этот момент послышался звон колоколов. Звон нарастал, катился волнами, становясь все ритмичней и отчетливей.
У ног Будды лежал леопард. Обнаженные девушки с вплетенными в длинные волосы орхидеями танцевали вокруг статуи. Шум водопада заглушал их пение. Одна из них держала золотые монеты с оттиском Эйфелевой башни. Лара опустилась на колени, и в этот момент раздался звон падающих монет. На голову, плечи и спину ей падали миниатюрные Эйфелевы башни. Леопард наблюдал за нею, лениво виляя хвостом. Монеты оставляли золотую пыль на ее влажной коже. Колени кровоточили. А водопад все шумел, и все били колокола…
Сознание медленно возвращалось в ее разбитое тело.
Боль в коленях и громкий стук в дверь заставили ее открыть глаза. Упершись грудью в унитаз, она стояла на холодном кафеле на коленях. В дверь туалета настойчиво стучали и что-то кричали по-французски. На полу блестели разбросанные монетки. Вода не переставая текла из бачка. Лара обернулась и дрожащей рукой повернула задвижку. Крупная негритянка со шваброй в руке уставилась на нее. На лице уборщицы отразились и недовольство, и презрение, и какая-то брезгливая жалость. С трудом поднявшись
с колен, Лара поправила смятое платье. Негритянка продолжала ругаться, но уже тише, орудуя своей шваброй по грязному полу. Глядя в зеркало, Лара расчесала спутанные волосы пальцами, стерла размазанную тушь под глазами.
Что-то случилось этой ночью там, в джунглях, что-то важное и одновременно страшное. Вглядываясь в собственное отражение в зеркале, она пыталась вспомнить, но упорядочить болезненный хаос обрывков воспоминаний было невозможно…
Настенные часы показывали восемь.
“Но где Виктор? Куда он делся?”
Каждое движение вызывало в ней приступ дурноты. Голова болела, не давая Ларе сосредоточиться. В углу пустого гардероба она нашла свою норковую шубу. Молодой человек в униформе, улыбаясь, спросил: “Такси?” Не ответив, она вышла на незнакомую парижскую улицу…
Что-то тяжелое врезалось ей в бок, на ноги упал пластиковый пакет, какой-то мужчина просил у нее прощения и стал пробиваться дальше со своей поклажей.
— Возобновили полеты? — спросил кто-то рядом. Ему никто не ответил.
Динамики молчали.
Серое, кое-где с чернильным оттенком, небо нависло над взлетной полосой.
Напротив Лары четыре пожилых китаянки, укутавшись теплыми пледами, сидели на чемоданах. Спокойные, словно отрешенные от всего земного лица. Они умели терпеть: смиренно, с достоинством. Так Лара не умела…
Она не собиралась закатывать истерику Виктору. Вернувшись в номер, она хотела лишь расспросить его о том, куда он делся этой ночью, почему ушел без нее, и вообще — что происходит?
Но вышло иначе.
Обида и злость душили ее. Она понимала, что не сможет сдержаться, что, войдя в номер, тут же бросится к Виктору и, барабаня кулаками в его широкую грудь, закричит: “За что?!”
Когда она вошла в номер, Виктор сидел на диване закрыв глаза…
Лару опять клонило в сон. Но она боялась заснуть: она знала, что непременно увидит Виктора на диване. Того Виктора.
Мысли опять путались в ее голове. На секунду ей показалась, что она очень голодна и у нее болит голова. Хотелось спать, спать, спать. Но нельзя, нельзя, нельзя было закрывать глаза.
Лара вспомнила ту осень, когда она встретила Виктора. Это было в сентябре.
Капли дождя стекали с ее плаща, когда она вошла в помещение выставки.
— Слава богу, ты здесь! — воскликнула Ольга, бросаясь ей навстречу
и помогая снять мокрый плащ. — Народищу! Телевидение, пресса. Две тетки из администрации города. И покупатели есть. Правда, пока — потенциальные! — Ольга произнесла все это скороговоркой. — Продавай, продавай, продавай. Я сама знаю, что ты не умеешь. Но здесь нечему учиться, дорогая моя. Просто рассказывай все, что знаешь. Богатые в основном — идиоты, ничего не смыслящие в искусстве. Расскажи им про символизм, что-нибудь об абстрактной живописи.
Вдоль стен были накрыты столы. Муж Ольги Антон, длинноволосый, немного сутулый, медленно, словно читал шпаргалку, произносил заранее написанную речь.
Когда торжественная часть завершилась и большинство гостей уже провозглашали тосты, жадно расхватывая со столов угощение, Лара пошла по залам, рассматривая экспозицию. Некоторые полотна были ей знакомы. БЛльшую часть картин Антон написал, вернувшись из Индии. Ее заинтересовала одна абстракция в конце зала.
— Вы думаете, это красиво? — прервал ее размышления чей-то насмешливый голос. Она обернулась: за ее спиной стоял мужчина. Его голос, глаза, поза, даже его костюм были ей знакомы. Именно он полчаса назад о чем-то громко беседовал с дамами из администрации.
— Красивое — то, что нам нравится, — не сразу ответила Лара.
Она была смущена и раздосадована этим своим смущением.
— Не просто нравится, но и хотелось бы заполучить? То, что возбуждает наши фантазии? — вновь спросил он ее.
Они стояли так близко друг к другу, что она почувствовала его запах. Ей вдруг показалось, что он собирается обнять ее за талию, и она вздрогнула.
— Прекрасна та вещь, что нам нравится. А факт обладания здесь ни при чем! — ответила Лара, делая шаг назад и переводя взгляд на картину.
— Как вы, как ваша красота? — серьезно спросил он.
— Здесь выставляются не женщины, а картины.
Положение спасла подоспевшая Ольга.
— Позвольте мне представить вас друг другу. Это Лара — наша подруга, замечательный художник. А это — Виктор, гость организаторов выставки. — Глядя в упор на Лару немигающими глазами, она почти пропела: — Виктор ищет картину в подарок.
Ольга давно вернулась к гостям, а они все еще стояли, молча рассматривая яркое полотно.
— Я попробую представить вам эту картину еще раз, — снова начала Лара, не глядя на него, просто пытаясь выполнить отведенную ей роль. Однако присутствие этого человека не позволяло ей вразумительно сформулировать идею: мысли метались в голове, как испуганные зайцы. — Что вы здесь видите?
Он подошел к полотну вплотную и молча изучал его. Наконец отступил на пару шагов и сказал:
— Зеленую траву, красную кровь, белое молоко и черную смерть.
— Да, — улыбнулась она, — почти все, из чего состоит наша жизнь.
— Мне нравится ваше имя, довольно редкое, — сказал он, не глядя на нее и продолжая изучать полотно. — Что же касается картины, то здесь есть еще что-то, что-то особенное, за что можно платить. — Она обратила внимание на странный желто-карий оттенок его глаз. — Я вижу здесь свет, который, проходя сквозь тьму, превращает ее в красоту.
Она уже собиралась поведать ему о проблеме пресыщенности в современном искусстве, заставляющем художника искать вс. новые идеи в области символов, в мире грез и сумасшедших фантазий, но он вдруг поблагодарил ее за помощь и попрощался. Подойдя к Ольге, он пообещал заехать сюда еще как-нибудь, чтобы купить что-нибудь для себя.
Затаив дыхание, Лара глядела ему вслед, изучая его фигуру, походку
и с неприязнью отмечая, что дамы из администрации никак не хотят его отпускать.
Подойдя к Ларе, Ольга не без сожаления произнесла:
— Брось, подруга. Он не для тебя. Он — бог.
Она часто думала о нем. Его лицо, его желто-карие глаза, его взгляд — настойчивый, жесткий, властный. Пожалуй, никто прежде не смотрел на нее так. Внимательно, не мигая и одновременно как-то бесстрастно…
Он бывал и весел, и беспечен, и бесконечно щедр. Но порой вдруг становился холодным и жадным до зрелищ игроком, для которого сцена была источником недостающих эмоций. Виктор любил театр и, возможно, сам был бы неплохим актером…
В Париже он пригласил ее на балет. Она любила “Лебединое озеро”, но
в Гранд-опера давали “Калигулу” на музыку Вивальди — жизнь и боль императора-эпилептика, запечатленные в танце…
Виктор нежно держал ее руку в своей. По сцене среди ярких декораций метался коварный император, но Виктор не глядел на сцену, он наблюдал за Ларой. Она улыбалась всякий раз, когда чувствовала его взгляд. Пока Калигула расправлялся с врагами, Виктор целовал ее пальцы. Империя во власти хаоса…
Посреди действия они покинули зал — тихо сбежали, чтобы побыть вдвоем.
В каком-то небольшом кафе напротив Сены они пили шампанское
и целовались, тесно прижавшись друг к другу. Он кормил ее свежей земляникой со сливками маленькой золотой ложечкой. Она смеялась, и сливки падали на ее голые колени. От этого им обоим становилось еще веселее. Смеясь, они не сразу заметили, что находятся в аэропорту, но у них почему-то нет ни вещей, ни билетов. Виктор наклонился к Ларе, чтобы поцеловать ее, но в этот момент голос из динамиков остановил его, сообщив, что обо всех изменениях будет объявлено дополнительно…
Она была все в том же зале, сидела на полу, на своей норковой шубе. Закрыв лицо ладонями, она захотела вновь вернуться в кафе к Виктору, чтобы опять есть сливки и смеяться…
А ведь в действительности они так и не попали на “Калигулу” в тот злополучный вечер. Но она знала, что лучше не думать об этом.
Мужчина рядом громко храпел. К его густой рыжей щетине прилипли хлебные крошки. Его красный рюкзак все еще лежал на ее шубе…
Она не могла вспомнить, сколько времени уже находится в этом зале ожидания. Высвободив намокший край шубы, Лара с трудом встала на ноги. Когда она в последний раз ела? Вчера? Позавчера? Хотелось пить. Пива, вина, воды, хоть чего-то… С хлебом, с оливками, с жареной куриной печенью…
В ближайшем кафе на витрине лежали багеты с ароматной ветчиной. Она налила в голубую чашку кипяток для чая. Уставшая молоденькая буфетчица с вымученной улыбкой произнесла:
— Двадцать два евро, пожалуйста.
Машинально запустив руку в карман, Лара нашла там две монетки по пятьдесят центов.
— Двадцать два евро, пожалуйста, — уже с раздражением повторила буфетчица.
В сумке Лара не нашла ни цента, только паспорт, два билета и подарок Виктора — золотую Эйфелеву башню, усыпанная драгоценными камнями.
“Ты взрослая девочка, придумаешь что-нибудь”, — вспомнила Лара слова, брошенные ей на прощанье Юрием.
Вот и пришло время придумывать.
Глядя на плоское серое небо, заполнившее проемы окон в зале ожидания, она снова ничего не ощущала: ни голода, ни боли.
Время остановилось.
Снег падал, а ей казалось, что она летит вверх. Как черная птица…
Облако черных птиц над площадью Конкорд, причудливо меняя тра-екторию полета, принимало формы, напоминающие временами то гигантскую рыбу, то летящего дракона, постепенно превращающегося в оскалившегося льва на фоне тусклого пасмурного неба. Ларе нужно было побыть одной в тишине медленно поднимающейся над городом стеклянной кабинки чертова колеса, чтобы всплывающие в памяти отрывки наконец сложились в картину прошлой ночи, давая ответ на то, как они с Виктором могли потерять друг друга…
Когда утром она вернулась из клуба, в номере было тихо. Стоя в прихожей, злая и усталая, она смотрела на Виктора, спокойного, расслабленного, безмятежно спящего на диване. Обида и злость пульсировали в висках. Лару била дрожь. Она хотела уже броситься к нему и кричать: “За что?! Почему! Ты не имел права!” Но, сделав два поспешных шага к дивану, на котором полулежал Виктор, она вдруг остановилась. Холодок пробежал у нее по спине. Она чего-то вдруг испугалась. Нет, она уже не хотела его будить, но и не могла здесь оставаться. Ей нужно было немедленно уйти, бежать из этого номера.
Спустившись в фойе, Лара взяла карту Парижа.
Она довольно быстро добралась до площади Конкорд.
Хлопнула дверь, и мужчина средних лет вошел в кабинку и сел напротив Лары. Кабинка продолжала еще какое-то время монотонно раскачиваться, вызывая у нее головокружение и новые приступы тошноты. Пришлось повернуться вполоборота к мужчине и сидеть, неподвижно уставившись в точку где-то между щербиной на стекле и застывшей каплей красной краски, напомнившей Ларе кровь на тонком стекле в руках медсестры, которая, проколов ей палец и пытаясь выдавить из него кровь своими тоненькими пальчиками, с безжалостным энтузиазмом сообщала: “Уже не больно!”
Но было больно. Боль была где-то внутри. Ее уставшее тело ныло, требуя тепла и покоя. В голове проносились обрывки воспоминаний, где смешались, переплелись бред и реальность. Голые женщины, статуя Будды, змеи под ногами. Хохочущие Виктор и Юрий. И… наркотики.
Она знала: что-то произошло в тех джунглях. Она видела что-то ужасное, невыносимое для нее…
Колесо медленно поднимало кабинку над Елисейскими Полями. Ветер, порывами проникая через щели оконных проемов и набирая скорость в узких зазорах между дверьми, завывая гудел, напоминая шум вчерашней ночи.
Ветер качнул кабинку уже высоко в небе. Мужчина напротив широко улыбался. Его красный шарф на фоне серого неба казался избыточно ярким. На сношенных ботинках развязался красный шнурок. Он поздоровался
с Ларой по-английски и представился: “Рудольф, можно Руди”.
И зачем только она посмотрела в его сторону?! Теперь придется разговаривать.
— Позвольте, я угадаю, откуда вы? — спросил он и стал перечислять: — Нидерланды, Польша, Израиль…
Что-то неуловимо знакомое появилось в его взгляде.
— Рашен? Рашен! — произнес Руди.
Ее передернуло, и в глазах потемнело.
Что это? На мгновенье ей показалось, что память вернулась. Ночной клуб, деревянный стол, таблетки… Виктор. Виктор…
Руди смотрел на нее с дурацкой улыбкой.
“Рашен! Рашен!” — вертелось в ее голове.
Ей не хотелось отвечать. Но он настойчиво спрашивал. Она молча смотрела на него. Руди был чем-то похож на Виктора, и она думала о том, что, когда вернется в номер, Виктору придется очень постараться, чтобы она забыла часы, проведенные в одиночестве в клубе, на ветреных парижских улицах и в компании улыбчивого Руди, который, не давая ей покоя, теперь рассказывал о себе. Она уже знала, что он родом из Лиона и живет в Париже около года. “Как похож на Виктора!” — вертелось в ее голове.
Порыв ветра снова качнул кабинку. Руди выругался.
Слово “ROLEX” вспыхнуло сусальным золотом на круглом циферблате его блестящих, словно солдатская пряжка, часов, когда он схватился за поручень.
Как-то Лара поинтересовалась у Виктора, каким образом ювелир отличает бриллиант от подделки. Это было, когда он в первый раз подарил ей дорогое кольцо. Играя с прядью ее волос, он сказал, что только страсть
к алмазам помогает ювелиру определить ценность камня. Иногда даже
с завязанными глазами. Его объяснение показалось ей абсурдным. Позднее она узнала, что бриллиант долго остается холодным даже в теплой ладони
и его подлинность действительно можно определить с закрытыми глазами.
У Виктора тоже был “ролекс” из белого золота. Однажды она примеряла его часы, когда он мылся. Они были большие, тяжелые…
— Чем вы занимаетесь, Лара? — спросил Руди в тот момент, когда она еще ощущала холод часов Виктора на своем запястье. — Я имею в виду вашу профессию.
На этот вопрос она не нашла ответа. Что она делала? Сейчас она с Виктором в Париже. Что было до, что будет после…
Руди снова строил догадки, перечисляя профессии. Она остановила его где-то между маркетологом и менеджером по продажам кошачьего корма.
— А я — профессиональный гипнотизер, — гордо заявил он, — и, если хотите, могу провести сеанс специально для вас.
— Вы будете гипнотизировать меня прямо в кабинке?!
— Нет, конечно, нет, здесь, в кабинке, это опасно, но вот в каком-нибудь тихом месте, например у меня в квартире. Там вы сможете расслабиться, — продолжал он. Расписывая в деталях достоинства своей квартиры на Севастопольском бульваре, он уточнил, что живет с теткой, которая на этой неделе гостит в Ницце, у подруги, так что им никто не помешает. Представив себя в дешевой квартире на первом этаже вместе с Руди, она ощутила прилив тошноты и потому, отвернувшись от него, буквально впилась взглядом в Эйфелеву башню, пытаясь подавить дурноту и пряча презрительную усмешку. Ларе вдруг стало очень неловко: в небе ей было некуда деться от этого назойливого, без остановки болтающего француза с фальшивым “ролексом” на запястье. Ее раздражала фальшь. Фальшивый смех, фальшивый лоск, фальшивый “ролекс”. Закрыв глаза, она ругала себя за то, что так раздражена сейчас. В конце концов, виноват во всем один только Виктор. А Руди — лишь его жалкая копия, фальшивка, и здесь, в небе, ей просто некуда деться от этого француза, без остановки болтающего всякую ерунду.
Сверху город был похож на море. Везде черно-серые волны. Прищурившись, она искала крышу своего отеля.
Виктор…
“Он тоже любит яркие шарфы”, — подумала Лара, глядя на красный шарф Руди, вспоминая Виктора с ее шелковом шарфом на шее в гостинице где-то под Зеленогорском…
Их отношения нельзя было назвать идеальными. Ольга предупреждала, что с Виктором ее ждет сложная, даже опасная жизнь, потому что он деспот, человек с низкой эмоциональностью и очевидной склонностью ко всяким аферам. “Такой человек не может быть верным! — восклицала она. — Он всегда берет все, что захочет. И ты не сможешь этого изменить”.
Сама Ольга всегда понимала любовь как союз равных. Ей казалось невозможным всего лишь принимать любовь. Любить для нее значило делать. Продвигая своего мужа к успеху, которого заслуживает большой художник, она заложила свою квартиру и ни разу не усомнилась в правильности своего выбора. Она не понимала, как можно тратить жизнь, сидя дома или в удобном кресле салона красоты.
“Твой Виктор стремится быть автором сценария, продюсером, режиссером и исполнителем главной роли одновременно. До добра это не доведет!”
Все это было правдой.
Целую осень, проведенную в гостиницах, барах и ресторанах, в дорогих магазинах и салонах красоты, среди его друзей, коллег, партнеров по бизнесу, политиков и чиновников с их деликатными или, напротив, распущенными женами и подругами, она все откладывала разговор о том, чтЛ с ними происходит и чем все это закончится, не находя подходящего момента и нужных слов. Несколько раз, собравшись с духом, она подходила к нему нарочито близко, подозревая, что ее голос будет дрожать или непременно предательски сорвется, когда она заговорит, но, как только их глаза встречались, она, машинально накручивая кончики волос на указательный палец, спрашивала Виктора лишь о том, как прошел день или не хочет ли он пригласить ее на ужин, чтобы она надела только что купленное платье…
Руди увлеченно рассказывал о гипнотическом трансе и возможностях выхода в астрал, когда кабинка тихо приземлилась.
Она поблагодарила его за компанию. Продолжая настаивать на сеансе гипноза, он взял ее за локоть. Отдернув руку, она холодно произнесла, что
у нее уже есть персональный гипнотизер, и быстро направилась в сторону отеля. Она была уверена в том, что Виктор за это время выспался и теперь скучает в одиночестве…
Но, когда она вернулась в номер, он сидел на диване все в той же позе
и глаза его были закрыты. У нее еще было время, чтобы все обдумать. До вечернего представления в Гранд-опера оставалось несколько часов…
Покрытая густой пеной, она с интересом разглядывала убранство ванной комнаты. Зеркала, раковина и ванна были украшены узором из черных сплетенных лиан. Она думала об идее, воплощенной в черно-белой композиции. День и ночь. Свет и тьма. И еще — свобода, сдерживаемая силками сплетенных лиан. Через приоткрытую дверь она видела его причудливую и одновременно полную свободы позу, бледное лицо с незнакомым ранее, каким-то детским, беззаботным выражением. Она понимала, что просто не может, не хочет разрушить все то, что было между ними. Она уже миновала точку возврата и перешагнула черту, за которой мир был только с ним. “Теперь я не расстанусь с тобой, — думала Лара. — Если я была прежде недостаточно привлекательной, то сделаю все, чтобы ты не мог оторвать от меня глаз. Если я была нетерпеливой, буду учиться терпению. Я всегда буду рядом, чтобы исполнять любые твои прихоти. Я изучу твои привычки, чтобы заранее предугадывать твои желания”.
Надевая черное платье с открытой спиной, она решила отложить выяснение отношений на потом.
Сегодня она снова очарует его. Проснувшись, он будет в ее власти. После балета они найдут маленькое кафе…
Перед тем как разбудить его, она достала бутылку шампанского. Рядом поставила серебряный поднос с фруктами и шоколадом и села у его ног…
— Освободите проход! Пожалуйста, освободите проход!
Вокруг нее по-прежнему пестрели рекламные табло, информационные мониторы, прозрачные лифты и эскалаторы. Сквозь сонную толпу пробирались несколько человек с аппаратурой для профессиональной съемки. Они попросили освободить небольшой участок перед колонной и помогли протиснуться смуглой шатенке в костюме шоколадного цвета. Несколько минут заняли приготовления. Свет. Камера. Мотор. Шатенка быстро говорила о чем-то по-французски, сопровождая свою речь эмоциональными движениями, и потом, обращаясь с вопросами к измученным ожиданием пассажирам, грациозно протягивала им микрофон. Готовили выпуск новостей. Он будет в эфире сегодня. Возможно, в криминальной хронике сообщат о том, что крупный российский бизнесмен был найден мертвым в пентхаусе на восьмом этаже знаменитого “Plaza AthJnJe”…
В полиции ее посадили в отдельную комнатку. Осмотревший ее врач предложил выпить какие-то таблетки. Она долго сидела одна. Затем молодой полицейский задавал ей вопросы. Она что-то монотонно отвечала. Пришел другой полицейский, седой, и опять расспрашивал ее. Они бесконечно задавали ей свои нелепые, как ей казалось, вопросы. Что она отвечала? Нет, этого она не помнила. Потом один из них вышел из кабинета и буквально через секунду вновь появился на пороге, сказав, что она свободна. Почему? Потому что Виктор умер от передозировки…
Она долго стояла перед дверью своего номера, не решаясь войти. Потом, войдя, сидела в темноте. В номере было невыносимо пусто. Виски уже не помогал. На полу рядом с кроватью лежала испачканная губной помадой белая рубашка Виктора. Вчера она бережно расстегивала каждую ее перламутровую пуговицу. Вчера…
Она надела рубашку Виктора на голое тело и бродила по номеру среди разбросанных вещей…
— Мама, смотри, она плачет! — крикнула девочка, сидящая на коленях
у матери. — Она пьяная? — спросила она, показывая пальцем на Лару
и звучно откусывая от зеленого яблока.
— Тише. Просто она устала.
Девочка слезла с колен матери и принялась бегать по залу, изображая летящий самолет…
Как Лара добралась до аэропорта?
Шла по темным незнакомым улицам. Снег заметал тротуары. Ветер подталкивал ее в спину. Прохожие расступались. Однажды она поскользнулась
и упала. Кто-то помог ей подняться, отворил дверь автомобиля. Она покорно села на заднее сиденье и, когда мужчина спросил, куда ее подвезти, машинально назвала номер рейса и время вылета. После недолгих раздумий мужчина повез ее в аэропорт…
Вытирая слезы ладонью, Лара задела локтем плечо соседа. Тот извинился.
Лара обернулась к нему и, силясь улыбнуться, спросила:
— Вы думаете, нас будут кормить?
— Это зависит от авиакомпании, — полусонно ответил он по-русски. — Западники каждые три часа дают своим горячую еду, а если задержка длительная — поселят в приличный отель.
Ей пришлось порыться в сумке, чтобы узнать авиакомпанию-перевозчика. Там, рядом с билетами, лежал подарок Виктора. Нахмурившись, она извлекла миниатюрную Эйфелеву башню, вдруг заигравшую разноцветными бликами, из сумочки.
— Как вы думаете, можно здесь продать вот это? — Лара протянула башенку соседу. — Она из золота, да еще тут сапфиры и бриллианты, — сказала она немного сконфуженно, словно говорила заведомую ложь.
— Эти бриллианты в магазине напротив стоят пять евро, — усмехнулся мужчина, возвращая Ларе подарок Виктора.
— Вы шутите? — сказала она упавшим голосом, вдруг ясно осознав, что в глубине души уже давно знает о том, что золотая башенка с драгоценными камнями — фальшивка. Знает, но не хочет себе в этом признаться.
Но откуда она это знает?
И снова были джунгли, в которых она искала Виктора. И снова “рашен, рашен” звучало отовсюду…
Пританцовывая, юная негритянка раскладывала на столе таблетки. Ее откровенное полупрозрачное платье леопардовой расцветки сливалось с оттенком кожи.
— Экстази? Кокаин? ЛСД? — напевала она Виктору.
— Мы возьмем вс.! — улыбался он, заглядывая в глубокое декольте негритянки.
Та вдруг села с ним рядом и спросила:
— А деньги у тебя есть, рашен? — Ее губы почти касались смеющихся губ Виктора.
— Виктор?! — воскликнула Лара. Ее глаза наполнились слезами. — Зачем нам это? Прошу тебя!
— Попробуй, художник! — Юрий протянул Ларе таблетку.
И Виктор, и Юрий, и Александра с каким-то отчаянным весельем глотали таблетки, продолжая о чем-то говорить и без умолку смеяться. Лара переводила взгляд с одного на другого, не понимая, зачем, зачем им это. Ей хотелось кричать, топать ногами. Потом, как зачумленная, она метнулась прочь от стола, но что-то ее остановило. Она повернулась, нерешительно подошла к Виктору, вдруг схватила со стола одну из таблеток и быстро сунула ее себе в рот: на вкус это было как сахар.
— Молодец, художник! — воскликнул Юрий.
Александра радостно захлопала в ладоши, а Виктор, ухмыляясь, порывшись в карманах брюк, извлек оттуда какай-то блестящий предмет.
— Возьми, дарю за смелость, — сказал он насмешливо и по-барски, протягивая предмет Ларе.
Лара взяла в руки миниатюрную Эйфелеву башню, усыпанную сверкающими камнями.
— Что это? — имея в виду не то подарок, не то таблетку, которую только что проглотила, спросила Лара сквозь слезы.
— А ты не видишь? — бросила негритянка, придвигаясь вплотную
к Виктору. — Золото с бриллиантами! — И тут же захохотала.
Ее смех доносился откуда-то из далека. Огоньки Эйфелевой башни сияли перед глазами. Слишком громко звучала музыка. Ларе не хватало воздуха.
За столом уже никого, кроме нее, не было.
Лара с трудом поднялась и, покачиваясь, пошла сквозь толпу. Кто-то, крепко взяв ее за руку, потянул ее за собой на танцпол, и она неожиданно для себя оказалась перед статуей Будды. Кто-то что-то говорил ей, смеялся, пытался обнять ее. Ей было дурно, душно, страшно… Она опять пробиралась сквозь заросли, становилось все жарче, и уже отовсюду эхом звучало: “Рашен, Рашен…”
Чей-то смех вернул ее из ночного клуба в зал ожидания аэропорта.
Два молодых француза, он и она, обнявшись и словно не замечая окружавших их людей, возились на расстеленном прямо на полу спальнике. Так они, вероятно, выражали свой протест и сопротивлялись всеобщему унынию, царящему в зале. Она вдруг села на него сверху, потом упала ему на грудь, а он, обняв ее за плечи, перевернулся и подмял ее своим слегка рыхловатым телом. Раздался ее сдавленный смех, и их ноги вдруг переплелись…
…Дверь в маленькую кладовку была приоткрыта. В тусклом луче клубилось облако пыли, поднимавшейся вверх. Здесь было нечем дышать. На брошенном на пол леопардовом платье лежали двое, он и она. Его белая рубашка промокла от пота. Он с силой сжимал ее юное тело с темной, почти черной кожей и мощно и ритмично входил в нее. “Рашен, рашен!” — словно задыхаясь, повторяла она, уже готовая закричать. Их ноги были судорожно сплетены.
— Виктор! — отчаянно закричала Лара, закрывая лицо ладонями.
— Сожалею, но я не Виктор, — усмехнулся сосед. — Вы выглядите усталой. Вам нужно поспать.
— Мне нужно проснуться, — тихо, словно самой себе, ответила Лара.
Динамики перечисляли авиакомпании, которые были готовы возобновить воздушное сообщение.
Впервые за несколько дней выглянуло солнце. Люди проснулись. Все пришло в движение.
Объявили посадку на ее рейс. Уже идя к выходу, она вдруг остановилась, заметив свое отражение в витрине напротив. Люди шли мимо нее, задевая ее вещами, толкая, а она все стояла и вглядывалась в свое лицо. Нет, теперь это было чужое лицо…
Проходя по длинному коридору, Лара на мгновение задержалась возле корзины для мусора, разжала ладонь и выпустила маленькую Эйфелеву башню, которая бесшумно исчезла среди банановой кожуры, недоеденных бутербродов и смятых бумажных салфеток, испачканных губной помадой.