Миф семидесятников о самих себе
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2010
Елена Травина, Дмитрий Травин
Дети и отцы
Миф семидесятников о самих себе
За последние два десятилетия Россия загадала нам немало загадок.
Давайте вспомним, с какой интенсивностью в конце 1980-х гг., то есть как только появилась свобода слова, обсуждался вопрос об усовершенствовании социализма. Обсуждался, обсуждался и вдруг… Гайдар провел рыночную реформу, и социализм мигом перестал совершенствоваться, уступив место капитализму.
А потом, на протяжении всех 1990-х гг. у нас активно совершенствовалась демократия. В итоге она досовершенствовалась до нынешнего, хорошо всем известного состояния, то есть до суверенной демократии г-на Суркова — заместителя главы кремлевской администрации, а по сути дела — главного политтехнолога Кремля.
Из проблем, связанных с демократией, вытекает загадка олигархического капитализма. Казалось бы, наш небогатый народ ненавидит олигархов и приветствует их заключение под стражу. Однако за период кажущейся борьбы
с олигархическим капитализмом число россиян, ставших миллиардерами, резко возросло.
В общем, получается, что наша страна хочет социальной справедливости, но послушно принимает рынок, хочет, чтобы власть с ней считалась, но активно не принимает демократии, хочет сажать олигархов, но горячо поддерживает режим, при котором олигархи богатеют.
Объяснение всех этих парадоксов требует, конечно, не одной статьи. Есть, однако, важная черта эпохи, во многом объясняющая, почему наша жизнь оказалась совсем не такой, какой виделась многим властителям дум 1980-х — 1990-х гг. Сменились поколения, и оказались вдруг не у дел былые властители дум — шестидесятники, для которых первостепенное значение имели такие ценности, как социализм, справедливость, народовластие. Дела политические, коммерческие и идеологические перешли в руки семидесятников — людей
с совершенно иной системой ценностей.
Семидесятники — это те, кто вошел в сознательную жизнь, после того как развеялись иллюзии хрущевской “оттепели”, но до того, как началась горбачевская перестройка. Семидесятники — это герои эпохи, в которой, с одной стороны, уже не было мечты, но с другой — еще не имелось пространства для реальных дел. Семидесятники — это люди, объединенные социально-политическими условиями, в которых формировались их личности.
Рыночные реформы у нас сделали семидесятники. Все крупнейшие состояния сколотили семидесятники. Все рычаги власти в конечном счете захватили семидесятники. Машинами по промыванию мозгов управляют семидесятники. Международные отношения строят семидесятники. Короче, сегодняшняя Россия — это самореализация семидесятников. То, что скрытым образом формировалось в головах подростков конца 60-х — начала 80-х, сегодня нашло воплощение в экономике и политике нашей страны.
Так кто же такие эти семидесятники? Чем они отличаются от поколения шестидесятников, безжалостно вытесненного за последние годы практически из всех сфер общественной жизни?1
“Великие идеи” против “красивой жизни”
Семидесятники росли первым поколением, которое не знало войны. Тем самым они оказались на более высокой ступени так называемой “пирамиды потребностей А. Маслоу”2. Предыдущие поколения практически постоянно находились на низших ее ступенях, испытывая, в первую очередь, физиологические потребности в удовлетворении голода и жажды, экзистенциальные потребности в безопасности и социальные потребности в принадлежности
к чему-либо.
Для семидесятников революции и войны, в одночасье лишавшие людей еды, жилья, комфорта и социальных связей, закончились. Пришло время формирования потребности в самоуважении, признании, достижении успеха, время для познания и самоактуализации. Родители воспринимали как крамольные их мечты о квартирах, машинах и одежде, не замечая, что именно это становилось нормой взамен прежней нормы иметь на завтра кусок хлеба. Отсюда — желание думать самим, а не слепо следовать советам (родителей или Коммунистической партии), потому что самореализация не может прийти по подсказке и по уже готовому рецепту. Да и время великих идей прошло.
“Великие идеи” переустройства мира, унаследованные от революционной эпохи, все еще присутствовали в головах отцов-шестидесятников: от скорого построения коммунизма до поворота сибирских рек. Последним “прости” этим “великим идеям” стала перестройка. Семидесятники поставили крест на “великих идеях” прошлого и занялись будничным настоящим, связанным с денежными накоплениями и зависящими от их размера маленькими радостями: от покупки мебельной стенки, цветного телевизора, нутриевой шубы или “жигуленка” до “доставания” книг. “Я не знаю ни одной идеи, ради которой я был бы готов биться головой об стенку, за что стоило бы бороться. У меня нет таких идеалов”3. Так могли думать многие и осмеливались говорить некоторые.
У них сформировались вполне определенные ценности, лежащие далеко от “великих идей” прошлого.
Внешне это выглядело как желание “красивой” жизни, которая в глазах военного поколения смотрелась кощунством. Что нужно подростку 70-х, который задумывается о будущем: “Жена, то есть хорошая семья. Интересная работа. Много денег. Человеку это необходимо. Он должен жить, чтобы все было, и в то же время немножко не хватало. Чтобы было к чему стремиться. Денег столько, чтобы начать нормальную жизнь: машина, квартира, одежда. Думаю учиться в Политехническом институте. Потом, чтобы укрепиться материально, поеду в Тюмень строить дороги. А потом мог бы жить спокойнее. Это моя цель — жить спокойно”4 .
Воплощение в жизнь “великих идей” требовало от людей активной жизненной позиции. Исчезли идеи и освободилось время для того, чтобы остановиться и задуматься. Именно это стояло за словами о “спокойной жизни”.
Активная жизненная позиция против “спокойной жизни”
Усилия шестидесятников были направлены на преобразование и преображение этого мира. Может быть, в литературной форме эта направленность сильнее всего выражена названием романа Юрия Германа “Я отвечаю за все”. Это выражение символично для всей эпохи шестидесятников, которые осознавали свою ответственность не только перед современниками, но и перед Историей.
“Мир нельзя любить платонически, абстрактно. Только действие! Только вещественные доказательства: голубь Пикассо, журавлики японской девочки, страстность Жолио Кюри, слова папы римского Павла VI: └Мир, именно мир должен определять судьбы народов и всего человечества“ — сожжение американскими парнями повесток о призыве в армию, которая рассеяна по всему свету, как клятое зеркало троллей из └Снежной королевы“; и умение мое, рядового запаса, и сегодняшних десантников держать в руках оружие, ибо противостоять силам зла, давая Истории время для решения сложных вопросов взаимоотношений народов, может лишь это умение и только это оружие”5. Эти слова, сказанные в 1971-м, звучат как “последнее прости” времени “оттепели”.
Но мечта развеялась как дым, и вместо активного “надо мечтать” шестидесятников появилось пассивное “надейся и жди” семидесятников. Различие прослеживается и в песнях разных десятилетий.
В песенниках конца 1950-х и 1960-х годов помимо песен, по умолчанию посвященных воплощению мечты в жизнь, есть песни, в которых слово “мечта” активно используется:
“Надо мечтать!”, музыка А. Пахмутовой, слова С. Гребенникова и Н. Добронравова: “Мчатся ракеты к дальним мирам, / К подвигам сердце рвется. / Кто верит крылатым, как песня, мечтам, / Тот цели своей добьется”. И припев: “Мечтать! / Надо мечтать / Детям орлиного племени. / Есть воля и смелость
у нас, чтобы стать / Героями нашего времени”.
“Идут за нами миллионы”, музыка Б. Терентьева, слова С. Михалкова: “Наш труд и наши достиженья / И штурмы звездной высоты — / Пример живого воплощенья / Великой ленинской мечты”.
“Юный товарищ, помни”, музыка Г. Носова, слова С. Беликова: “Юный товарищ, помни: / Гордо расправив плечи, / Вам устремлять сегодня к солнцу / Дерзкой мечты полет. / Вам, в эту жизнь влюбленным, / Ясной заре навстречу, / Всем комсомольцам, / Всем добровольцам / В ногу идти вперед”.
“Марш демократической молодежи”, музыка А. Новикова, текст Л. Ошанина: “Дети разных народов, / Мы мечтою о мире живем, / В эти грозные годы / Мы за счастье бороться идем”.
“И на Марсе будут яблони цвести”, музыка В. Мурадели, слова Е. Долматовского: “Жить и верить — это замечательно! / Перед нами небывалые пути. / Утверждают космонавты и мечтатели, / Что на Марсе будут яблони цвести!”
Новое время — новые песни. Это отражено даже в творчестве одного и того же тандема поэт — композитор. Если в конце 50-х А. Пахмутова и Н. Добронравов призывали мечтать, то в 70-е хитом стала “Надежда”: “Надежда — мой компас земной, / А удача — награда за смелость…”.
Другой хит — песня “Вся жизнь впереди”, музыка А. Экимяна, слова
Р. Рождественского, в исполнении ВИА “Самоцветы”: “Не надо печалиться, вся жизнь впереди, / Вся жизнь впереди, надейся и жди”.
Активная жизненная позиция в 60-е (по инерции, заданной 30-ми и 40-ми) не знала временных рамок, — если она была, то была всегда. Не существовало деления времени на рабочее и время для отдыха. Работа и отдых нераздельны
в пространстве сплошного творчества и энтузиазма: “Трудовые будни — праздники для нас”, — пелось из всех “утюгов”.
В 70-е песня-то осталась, но понемногу стали исчезать разговоры на профессиональные темы во внеслужебное время. “Речь идет о заинтересованном обсуждении и анализе статей в отраслевой или научной печати, технологических новинок, перспектив развития предприятия, отрасли или научного направления, их роли и места и т. д. Нельзя сказать, что такие обсуждения исчезли совсем,
└в ноль“, но они перестали быть важным └ритуалом“, участие в котором (не по служебной надобности) имело бы большое значение для утверждения └не-случайности“ своего нахождения в рядах людей └образованных и умных“”6.
В отсутствие разделения времени на рабочее и свободное было как-то вполне естественно, что существовали и требовали соблюдения одинаковые “правила игры” на работе и дома. В 70-е же происходит раздвоение на человека общественного с правилами, “спущенными сверху”, и человека частного со своими правилами. “…в 1970-е годы откровенно стали функционировать две культуры — разрешенная и неразрешенная. В любом случае это раздвоение ознаменовало собой начало открытого сопротивления Человека”7.
Молодежь очень хорошо ощущала эту раздвоенность, “двоемыслие”, по терминологии Бориса Фирсова. К культуре неразрешенной, для собственного “употребления”, надо было привыкать. С одной стороны, жить, буквально понимая текст, было невозможно. С другой, жизнь по формуле “два пишем, три в уме” казалась ложью. “Я часто с этим сталкиваюсь. Кто-то мне преподносит очень правильные истины, я переживаю, стараюсь исправиться, а потом натыкаюсь мордой на то, что сам этот человек все делает абсолютно наоборот”, — говорит один из героев фильма Подниекса.
Подтекст против гипертекста
Слово в 60-е существовало в двух формах: собственно текста и подтекста,
в котором смысл был скрыт, и его надо было расшифровывать по всем известным неписаным правилам. Метафора стала руководством к действию, причем в равной мере у властей (“Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме”) и у оппозиции (“Соблюдайте свою Конституцию”). “Любимым занятием интеллигенции стала расшифровка аллегорий и чтение между строк. Самым распространенным языком — эзопов”8.
Подтекст из 60-х плавно перешел в 70-е. Где только не искали тайный смысл. Слова песенки “Остров невезения” из кинофильма “Бриллиантовая рука” о понедельниках, которые нужно “взять и отменить”, интерпретировались как слова о советской конституции. При этом несчастное племя, у которого “не идут дела”, ассоциировалось со всем советским народом9.
Любимым занятием многих советских людей было наблюдение за расстановкой вождей на трибуне Мавзолея по праздникам. Подвижка в направлении “центрального тела” означала усиление позиции пододвинувшегося.
А какой скандал произошел в декабре 1981 года, когда “все прогрессивное человечество” отмечало 75-летний юбилей “нашего дорогого” Леонида Ильича Брежнева! Тогда в журнале “Аврора” на 75-й странице был напечатан юмористический рассказ Виктора Голявкина “Юбилейная речь”. В рассказе шла речь о писателе, который был так велик, что по всем канонам должен был бы уже умереть и стать наконец настоящим классиком. Но “он живет и не думает умирать, ко всеобщему удивлению… Позавчера я услышал, что он скончался. Радость была преждевременна. Но я думаю, долго нам не придется ждать. Он нас не разочарует. Мы верим в него”.
“Крамола” была обнаружена, тираж журнала изъят из библиотек и киосков “Союзпечати”, а главный редактор Глеб Горышин и ответственный секретарь Магда Алексеева сняты с должности. Автора рассказа не печатали четыре года, даже после смерти Брежнева. Повеселившийся народ эту публикацию окрестил “вторым залпом └Авроры“”, что, в свою очередь, являлось подтекстом10.
Тем не менее существовали профессиональные круги, где ценился именно текст. Вот что Егор Гайдар пишет о ВНИИ системных исследований, куда
он пришел работать в конце 70-х после экономического факультета МГУ.
“Во ВНИИСИ исчезла привычная по экономическому факультету двойственность — жесткое разделение того, что можно обсуждать открыто, и того, о чем можно думать, но ни в коем случае не высказывать вслух в официальной обстановке научного семинара. Здесь можно обойтись без └кукиша в кармане“, обсуждать самые острые теоретические проблемы без оглядки на идеологическую └чистоту“ суждений”11.
Сделав шаг в сторону от “единственно правильного” учения марксизма-ленинизма с его подтекстами, семидесятники стали выстраивать свою систему гипертекста, подразумевающую множественность мнений и толкований.
Это означало, что пиетета перед властями уже не было никакого, и если можно было обсуждать, то молодое поколение было к этому готово. Просто темы обсуждали разные: кто — проблемы мировой экономики, кто — загадки книги “Алмазный мой венец” Валентина Катаева12. Затем и те и другие составили аудиторию ТВ программ “Пятое колесо”, “Взгляд” и “Музыкальный ринг” и пошли на выборы депутатов Верховного Совета СССР, голосуя за демократов, то есть за поворот от идеологии к реальной жизни.
Романтизм против “прозы жизни”
Характерной для шестидесятников чертой было сожаление об отсутствии места для подвига в современной жизни. “Еще в дни своей юности зачитывались мы книгами о Спартаке, Пугачеве, Гарибальди, о декабристах и парижских коммунарах… Мы горевали, что пришли └на готовенькое“, что не осталось на нашу долю борьбы с деспотами и царскими сатрапами”13.
Поколение семидесятников отвергло идеализм шестидесятников, их мечту
о социализме “с человеческим лицом” и наполнило ее новым, в немалой степени циничным содержанием. Именно семидесятники поставили жирную точку на “человеческом лице” социализма и стали строить не менее идеальный капитализм с его “звериным оскалом” свободного хищника.
Наследниками 60-х и романтическими первопроходцами 70-х можно было бы назвать “бойцов строительных отрядов”, если бы многие из них не преследовали вполне прозаические цели14 . Кто-то хотел подзаработать денег, кто-то завести новые знакомства, а еще лучше — и то, и другое сразу15. В городе молодые люди жили в семьях со строгими родителями или в общежитиях со строгими вахтершами, что не способствовало установлению близких отношений. Природа же сметала все ограничения и множила число комсомольских свадеб по осени.
Кстати, деньги, полученные в стройотрядах, оказывались первыми не социалистическими, а вполне рыночными для многих будущих политиков и “олигархов”. Именно там они учились “вертеться”, выбивая выгодные подряды. Именно после строительства мостов и дорог где-нибудь на севере, с тысячей в кармане, они могли позволить себе купить то, что не могли позволить себе их родители.
У шестидесятников, кроме подвигов в прошлом и героических будней
в настоящем, было еще прекрасное будущее, о котором надо было мечтать. Одним из стимулов для мечтаний стало начало космической эпопеи, когда
в 1957 году СССР запустил на околоземную орбиту первый искусственный спутник Земли. Потом были Белки, Стрелки, а потом, наконец, первый человек.
В 1970—1980 годы полеты в космос стали восприниматься как обычная работа, фамилии второй десятки советских космонавтов уже никто не помнил. Тем более что космическую “гонку” возглавила Америка, в 1969 году высадив людей на Луну, а в 1981 году приступив к запускам многоразовых шаттлов “Колумбия”. “Космический” энтузиазм советских людей поутих, переориентированный на сугубо земные дела в виде разрядки международной напряженности. Наиболее информированные уже знали, что “звездные войны” — это не просто образ в воспаленном мозгу американского президента, а захватывающий и невиданный по технике исполнения кинофильм.
Мир шестидесятников начал мифологизироваться и представляться ими же самими в качестве мира чистых и наивных идеалистов, верящих прописным истинам. В одном юмористическом рассказе начала 70-х рассказывается о “тюфяке” и неудачнике по имени Леша, иллюзии которого разбиваются о прозу жизни. Неразделенная любовь ввела его в состояние недоумения. “Жизнь дала трещину. Разве к этому его готовили в комсомоле? Разве об этом писал Чернышевский и пел Эдуард Хиль? Неужели же он, простой откровенный парень, каких тысячи, недостоин искреннего девичьего чувства?”16
Романтика “первопроходцев” к 70-м стала превращаться в анахронизм. “Дикий” туризм, ставивший целью освоение нового пространства, уступил место упорядоченным экскурсиям по утвержденным маршрутам. Многие молодые люди еще покупали путевки, предполагающие пеший переход через Кавказский хребет, но делали это преимущественно ради того, чтобы завершить путешествие пляжным отдыхом на Черном море.
Романтика, обернувшаяся прозой жизни, требовала тем не менее праздника, хотя бы во внешних проявлениях. Стали ярче одежды, зажигательней песни. Жизнь стали представлять в виде карнавала.
Ах, карнавал…
У многих складывалось ощущение, что мир советских людей в семидесятые меняется в сторону яркости и пестроты. К примеру, в публикации о премьерных спектаклях рок-оперы “Орфей и Эвридика” говорилось: “Признаки мифа, детали древней жизни смешаны в спектакле с деталями жизни современной. Но и наша жизнь в последнее время стала гораздо ярче, и толпа на улице выглядит сейчас немного колоритнее, чем несколько лет назад. Пестрота одежды сегодня — не только мода. В этом выражается сильная тяга молодежи
к карнавализации самой жизни, некий вызов серым скучным краскам стандарта, которые порой проникают в нашу жизнь”17.
Об этом же ощущении говорил в интервью режиссер-постановщик мюзикла “Орфей и Эвридика” Марк Розовский: “Современный стиль жизни молодежи 60—70-х годов породил и современную музыкально-театральную форму. Традиционная форма оперы трансформируется в нашем спектакле
в энергичное карнавальное зрелище. Причем, карнавал вовсе не обязательно обозначает веселье. Иронико-комедийное и трагическое всегда сосуществуют в карнавале…”18
Действительно, тема карнавала была широко представлена в массовой культуре семидесятников, которые подхватили эту тему у шестидесятников уже на излете, как форму без содержания.
Карнавал как форма, в которой проявляется миф о возврате к Золотому веку, появился после “ледяных” сталинских десятилетий вместе с “оттепелью”. Не случайно “знаковым” фильмом этой эпохи стала “Карнавальная ночь” Эльдара Рязанова, которую посмотрело, кажется, все население СССР, и не один раз.
Отличительной чертой карнавала, по М. М. Бахтину, является всенародность. Именно она способствует вхождению в мифологическое пространство, отсылающее ко дням начала (революции и Гражданской войне, а через них —
к архетипическому творению мира), к Золотому веку, когда люди жили бок о бок с богами (революционерами и строителями советского государства) и участвовали в их деяниях.
В этом контексте всенародное ликование по поводу полета Гагарина в мифологическом смысле означало сопричастность всех людей божественному творению (интуитивно чувствуя это, атеистическая пропаганда постоянно подчеркивала, что космонавты никакого старика с бородой в космосе не видели).
Суть споров физиков и лириков из поколения шестидесятников состояла лишь в том, кто из них более прославит мир, то есть разгадает божественную тайну и приобщится к деяниям богов. Физики разгадывали тайны атома. Лирики разгадывали тайны слова. В этом смысле “не такие” стихи Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко или Беллы Ахмадулиной явно производили впечатление стихов людей, приближенных к Божественному замыслу.
Создавать рай на земле ехали целинники и строители Братской ГЭС. Они перенимали эстафету у строителей Кузнецка (“через четыре года здесь будет город-сад”). Образ города-сада как ипостаси райского сада оказывался востребованным и атеистической советской властью, потому что с мифом не поспоришь.
В миф о Золотом веке звал и театр, уже на пороге, в фойе, вовлекая зрителей в действо. Спектакль Театра на Таганке “Десять дней, которые потрясли мир” в постановке Юрия Любимова имел подзаголовок: “Народное представление в 2-х частях с пантомимой, цирком, буффонадой и стрельбой”. Эта постановка отсылала к мифологизированным первым дням возникновения советского государства. В отзыве на этот спектакль Виктор Шкловский писал: “Это не новая драматургия, но это воскрешение не осуществившейся до конца драматургии первых лет нашей революции. Повторяя опыт народных праздников, └Синей блузы“, спектакль выше и глубже их по своему значению”19.
Характерна статья, посвященная спектаклю “Антимиры” (по поэме Андрея Вознесенского) в постановке Юрия Любимова, где автор объединяет физику и лирику в попытке постичь Божественный замысел. “Он (Любимов) учился уходить вслед за поэтом от прямолинейной последовательности повествования к ассоциативному взрыву, угадывать в расплывчатых контурах груши — необычайную энергию треугольника, находить в многообразии и сложности мира конструктивную простоту, вдруг обретающую характер новой сложности через неожиданность обнаруженных конфликтов и связей, через обнажение скрытых закономерностей”.20 Чем не описание теории относительности или Большого Взрыва?
Ушла “карнавализованная” (по Бахтину) “оттепель”, события которой праздновало все общество (прощание со сталинизмом, Московский фестиваль молодежи и студентов в 1957-м, первый спутник, полет Гагарина, встреча Фиделя Кастро). В семидесятые и восьмидесятые уже никто не выходил на улицы в массовом порыве. Энтузиазм целины и сибирских строек еще чуть теплился на БАМе и окончательно иссякал при известии об отправке в Афганистан для выполнения интернационального долга.
Народ ушел из поля объединяющего мифа и разошелся поодиночке решать свои собственные проблемы. Подходило время прагматиков-индивидуалистов: “…я не знаю ни одного человека, который в наше время мог за идею сидеть на хлебе и воде. Каждый хочет за каждый свой жест что-нибудь поиметь”21.
Семидесятники поймали тему карнавала на излете, когда ушло содержание (миф) и осталась форма (веселье). Само слово “карнавал” стало довольно часто использоваться в кинематографе и шоу-бизнесе: кинофильм 1976 г. “Труффальдино из Бергамо” (с его темой венецианского карнавала), кинофильм 1981 г. “Карнавал” с Ириной Муравьевой22. Песни: “Леди карнавал” Карела Гота и ее советский клон, просто “Карнавал”, в исполнении Валерия Ободзинского23, “Карнавал” ансамбля Владимира Назарова24, “Карнавал” Сергея Минаева25, “Карнавал” ВИА “Верасы”26. В это же время появились группа “Карнавал” Александра Барыкина27 и композиция “Карнавал в Софии” гитариста Юрия Мухина. К этой же теме можно отнести песню “Разноцветные ярмарки” Марыли Родович и ее клон в исполнении Валерия Леонтьева.
В 1999 г. семидесятник “Мумий Тролль” Илья Лагутенко подвел под этим черту и спел о том, что “Карнавала нет”28. Но мир уже обрел краски.
От черно-белого к цветному миру
В период диктатуры пролетариата мир официально делился на “черный” и “белый”, что влекло за собой расстрельное последствие максимы “Кто не
с нами — тот против нас”. Отголоски этого еще долго ощущались в следующие 30 лет после смерти Сталина. Травля Бориса Пастернака после присуждения ему Нобелевской премии по литературе, осуждение в 1964 г. “окололитературного трутня” Иосифа Бродского на высылку из Ленинграда в Архангельскую область с принудительной работой в колхозе, разгон Хрущевым выставки
в Манеже в 1962 г., тюрьмы, ссылки и принудительное лечение в психбольницах диссидентов. Все это было отголоском сталинских репрессий и делом рук старшего поколения дедов, уцелевших в 37-м.
А младшее поколение, шестидесятники, те, кого разгоняли и сажали, уже не делили мир на черное и белое, добро и зло. Они хотели не противопоставления отрицательным сторонам жизни положительных, но раскрытия правды об отрицательных29. В очередной раз в русской истории они пытались совместить правду-истину с правдой-справедливостью.
Поэтому и главное разделение мира в представлении шестидесятников — на физиков и лириков — разделением не являлось30. Вопрос состоял не в том, кто более предан делу революции, а кто быстрее откроет дверь в коммунистическое завтра.
В 70-е стало ясно, что достижение светлого будущего отодвинулось на неопределенное время, и основным препятствием на этом пути Коммунистическая партия объявила происки империалистов. На первый план, согласно партийным установкам, вышло противостояние двух мировых систем: социализма и капитализма, и снова, в который раз, понадобились внутренние враги, которые подрывают устои общенародного государства и мешают его “поступательному движению” к коммунизму. Целеустремленные физики Баталова и Смоктуновского, которые “шутят”31, превратились в подверженных тлетворному влиянию Запада неврастеников, которые на очередном международном конгрессе “продают” Родину. Молодые художники стали фигурантами в деле о “бульдозерной выставке” 1974 г. Официальная лирика вылилась в стихи “знатных рабочих”.
Проблема добра и зла ставилась шестидесятниками не так, как это было принято в официальных партийных установках. Этому способствовали современная западная литература и кинематограф: Сэлинджер, Сартр, Камю, Ануй, Голдинг, Кобо Абэ, фильмы Бергмана: все они шли под маркой экзистенциализма. Этим термином стали называть всю хорошую современную западную литературу, в которой не было “хеппи-эндов”, то есть, казалось бы, побеждало зло32. В будничном же “черно-белом” мире официальной советской пропаганды добро торжествовало и трудно было представить, что добро и зло могут сосуществовать в одном “плохом хорошем человеке”33. В сознание советского гражданина постоянно внедрялось представление о том, что зло должно быть внешним, иначе терялась бы непогрешимая вера в успешное строительство коммунизма.
“Официальные” добро и зло разделила государственная граница.
Для семидесятника, размышлявшего над проблемой добра и зла, уходили в прошлое “дремучие” объяснения того, почему жизнь такая скучная и бедная. Объяснение бабушек: пусть трудно и плохо, лишь бы не было войны, больше не работало. Выросло поколение, которое войны не знало, сравнивать было не с чем. Объяснение Коммунистической партии с точки зрения борьбы темных сил империализма со светлыми силами социализма: страна, мол,
в кольце врагов напрягает все силы, чтобы находиться в постоянной боеготовности и дать отпор тем, которые “за бугром”, — работало лучше, но до поры до времени. Все большее число граждан посещала одна простая мысль: сколько же можно напрягаться, может, пора начать жить? При этом жить хотелось для себя, а не для мифических внуков.
Попытка разрешения проблемы добра и зла повернула одну часть шестидесятников к ценностям западной цивилизации. А другую часть — к Богу своих предков, который никуда не ушел из взорванных или “перепрофилированных” в овощехранилища храмов. Семидесятники пошли дальше и придумали своеобразный микст из православных обрядов, гороскопов, камней-амулетов и баек о пришельцах.
В поисках Бога
Лучшим фильмом эпохи “оттепели” современники называли “Андрея Рублева”34. Именно из него вышла формула 60-х: “Христос родился в России”. Но не потому, что она лучше других, а потому, что она страдает больше всех, ибо страдание приносит высшую духовную мудрость35. Тема жертвенности и страдания оказалась органично вплетена в тему Великой Отечественной войны. Народ, выдержавший все ужасы войны, народ — освободитель Европы, внесший решающий вклад в разгром гитлеровской Германии, превратился
в народ-страстотерпец.
В литературных произведениях даже появлялись прямые параллели между советскими солдатами и Христом, к примеру, в повести Бориса Васильева
“В списках не значился”36 . Молоденький солдат, “смертию смерть поправ”
у стен Брестской крепости, становился “Спасителем”, и его оплакивали женщины, среди которых, кажется, были и Богородица, и Мария Магдалина.
В 60-е “заново открытое христианство связывалось с идеей особого пути России”37. Во второй половине 60-х Владимир Солоухин написал два знаковых для грядущих 70-х текста: “Письма из Русского музея” и “Черные доски”, которые ностальгировали по старой России38. Со страниц “Черных досок” ликами святых и Спаса на читателя смотрела древняя православная Русь, которая не сама потерялась. Нас заставили ее потерять.
Однако ее можно еще было найти. Возникало новое ощущение чего-то запретного, страшного, но манящего.
Вот как описывает свое отношение к религии один из мемуаристов-семидесятников: “Не знаю, чему приписать, безрелигиозному воспитанию в семье или атеистическому воспитанию в школе, но лет до одиннадцати-двенадцати я испытывал к любому проявлению религиозности чувства весьма сильные: смесь страха, отвращения и непонимания. Обыкновенная фобия… Лет с 14 все воинственное безбожие ушло как-то легко и само собой, немало поспособствовало тому чтение запоем классической и не очень литературы, преимущественно XIX века”39.
В официальном мире без Бога и с констатацией все сужающихся рамок непознанного возрос естественный интерес людей к загадкам человеческой души и к “белым пятнам” в истории и природе.
Вопросы населения появились еще на рубеже 50—60 годов40. Ответ на них растянулся на долгие 30 лет. Кажется, только в годы экономических и политических кризисов стало не до парапсихологии, тем более что был уже издан Кастанеда.
В 1970 г. вышел на экраны документальный фильм “Индийские йоги. Кто они?”41. Фильм просветительский, направленный на то, чтобы снять ажиотаж вокруг чудесных способностей йогов, возникший еще после визита Хрущева в Индию42. Поза лотоса, левитация, закапывание живыми в могилу и колоссальная физическая сила в, казалось бы, хрупком теле йога сильно подействовали на советскую делегацию. Ограниченные рамками марксизма-ленинизма, авторы фильма сразу же объявили, что их не интересует “идеалистическая” философия йогов, но лишь чисто практическое применение асан для оздоровления человека. Правда, при этом нарушалась целостность йоги как системы. У многих зрителей вопросы по этому поводу остались, но отвечали на эти вопросы они уже самостоятельно.
В начале 70-х народ валом валил и на документальный фильм Эриха фон Дэникена “Воспоминания о будущем”43. Трудно сказать, как он вообще попал на советские экраны, ведь последствия оказались катастрофичны для советской идеологии. Нишу, занимаемую со времени Октябрьской революции Коммунистической партией, теперь занял Кецалькоатль44. Во всяком случае, уже практически никто не сомневался в инопланетном прошлом человечества. Помимо свежих (пусть и спорных) идей, как-то трудно совмещавшихся с марксистско-ленинским рационализмом, фильм был хорош и тем, что раздвигал границы мира.
Вошел в моду Николай Рерих — как художник, прославлявший Древнюю Русь, и как мистик, искавший Шамбалу45. Вошел в моду литовский композитор и художник Микалоюс Чюрленис, воплощавший в своей музыке и полотнах архетипические сюжеты и образы46. Репродукции картин Рериха и Чюрлениса из “Огонька” появились в металлических рамочках на стенах квартир.
Мир как Божественное творение никуда не исчез, отгороженный “железным занавесом”, как ширмой. Ширму чуть сдвинули, и мир снова засверкал всеми красками.
Жизнь стала интереснее, она наполнилась новым содержанием и новыми ритуалами. К примеру, надо было учиться “правильно” встречать Новый год, сообразуясь с японским календарем. На машинках под шесть закладок (последняя — почти нечитаемая) перепечатывались безымянные трактаты о камнях-талисманах.
С середины 70-х пошла мода на Крестные ходы. Даже не участвовать,
а просто посмотреть. Власти делали все, чтобы этому помешать. В ночь на Пасхальное воскресенье чуть ли не до утра показывали интересные фильмы или концерты. В 1984 году “по ТВ уже на Пасху шли └Мелодии и ритмы зарубежной эстрады“. Чтобы молодежь ночью на службу в церковь не шла. Чувствовали — уходит от коммуняк молодежь, уходит. Так вот вам, гадам, ваши западные Сан-Ремо. Только в церковь не ходите. Уже иногда раз-раз, да и └Машину времени“ покажут. Уже └Кружатся диски“ по ТВ”.47
На волне движения за религиозное возрождение в конце 70-х возникло общество “Память”, вначале как невинное общество книголюбов48 . Название свое оно получило по роману-эссе Владимира Чивилихина49 . К середине 70-х “Память” начала приобретать ярко выраженную националистическую (православно-монархическую) направленность с центральной идеей существования некоего жидомасонского заговора против русского народа.
Все это: и камни-талисманы, и Пасха, и восточные гороскопы, и инопланетяне, и домонгольская архитектура Руси, и записочка Ксении Блаженной
с мольбой о благополучной сдаче экзамена по марксизму-ленинизму — мирно уживалось в одной и той же голове семидесятника, не создавая никакого дискомфорта. Семидесятник уже ощущал себя взрослой личностью и не собирался давать отчет “старшим” о своих поступках. Он заработал право на принятие решения и на ошибку.
Индивидуализм
Шестидесятники были первым советским поколением, где в массовом порядке появилась личность, доселе растворенная в коллективе и подчиняющаяся коллективу. Первым и главным правом такой личности было право на принятие решения. Доказательством того, что такие герои были востребованы, служит переводная литература, которая стала появляться вначале в журнале “Иностранная литература”, а затем в книжных магазинах отдельными изданиями50 .
Народ зачитывался Эрихом Марией Ремарком, Эрнестом Хемингуэем, Джеймсом Олдриджем и Грэмом Грином. Герои их произведений были бунтарями и героями-одиночками — персонаж, невозможный для советского читателя ранее.
Процесс “открывания” в себе героя был достаточно сложен для советского человека. В коммунистической идеологии коллектив имел преимущественное право перед индивидом. Это происходило, по крайней мере, по двум причинам.
Во-первых, всегда был актуален совет “не высовываться” в целях собственной безопасности: донесут свои же соседи или сослуживцы. Этот совет напрочь убивал всякую инициативу и сталкивал “высунувшегося” в худшем случае
в лагеря, в лучшем — в болото середнячков, где было относительно безопасно, но очень скучно.
Во-вторых, хотя марксизм в какой-то степени признавал роль личности
в истории, но приоритет отдавал “народу” в лице пролетариата. Община, коллектив исторически всегда были правы. В России не было “Супер-героя” или “Человека-паука” из американских комиксов, которые осознавали свое предназначение и шли наперекор общественному мнению. Герой-одиночка добивался успеха только по благословению коллектива, как, к примеру, мифологизированный былинный Илья Муромец или герои Гражданской войны.
Для появления индивидуальностей в “промышленном масштабе” необходимо было хоть минимально безопасное жизненное пространство, которое и образовалось благодаря ХХ съезду КПСС и последовавшей вслед за ним “оттепели”.
“Бродский, размышляя о поколении, сформировавшемся в Ленинграде
50—60-х гг., заметил: └Мы там в Питере все выросли убежденными индивидуалистами — и потому, может быть, большими американцами, чем многие настоящие американцы…“”51.
Опорой для индивидуализма семидесятников по-прежнему служили литературные герои, в том числе персонажи чрезвычайно популярных тогда детективов. Западный детектив по сравнению с отечественным был интересен и тем, что исследовал новую для советского человека свободу убить. В социалистическом обществе по определению не могло быть убийств, вернее, они были, но совершались либо шпионами, либо военными преступниками. Большинство “наших” детективов расследовали экономические преступления против общества, то есть кражи у коллектива, а не убийства индивидов (у советского человека и украсть-то было нечего, если, конечно, он не воровал, но тогда этим занимался ОБХСС). Кроме того, оружия, как в Америке, не продавалось, поэтому многие советские граждане научились виртуозному искусству морального уничтожения.
Комиссар Мегрэ Жоржа Сименона и, в меньшей степени (мало переводили), Эркюль Пуаро Агаты Кристи стали лучшими “друзьями” семидесятника.
О 60-х говорили так: “Индивидуализм не может быть веселым: плакать можно в одиночку, смеяться — никак. В лучшем случае усмехаться”52.
Приняв эстафету индивидуализма у шестидесятников, семидесятники были вынуждены также принять их взгляды на смех.
Право на смех
Кроме внеисторического безудержного ржанья по поводу “тортом в морду” в жизнь вошли ирония и усмешка. Смех и веселье стали немного другими.
Смех необходим. Он “лечит” и человека, и социум, позволяя взглянуть на себя под другим углом зрения. Он единственный способен вывести из пространства мифа, что бывает весьма некстати властям предержащим. И эта его “терапевтическая” функция интуитивно угадывалась и смеющимся народом, и серьезными правителями.
Отношение к смеху в православной русской культуре всегда было двойственным. Официальная культура (даже светская) была торжественна, исходя из христианского представления о том, что “Христос никогда не улыбался”.
В низовой же, народной культуре смех присутствовал в качестве внутреннего органичного элемента, выплеска эмоций, но считался церковью “бесовщиной”. Большевизм, ставший со временем “светской религией”, относился к смеховой культуре неоднозначно. И если на первых порах народная смеховая культура присутствовала в значительной степени в революционных праздниках, кинематографе (фильмы Григория Александрова53 и Константина Юдина54), то с каждым годом официальная культура становилась все торжественнее, а смех вытеснялся на периферию, в сферу жизни недотеп.
Тоталитарный режим не терпел улыбки, как отмечал мемуарист в отношении времени своего детства. По задумке властей народу следовало не смеяться, а радоваться. “Недавно в какой-то хронике я увидел Москву семидесятых, уделанную всем этим (плакатами с рабочими и колхозницами), и как же стало тоскливо! Юмор же сводился к борьбе с недостатками. Недостатки в основном были зарубежного свойства, и тогда юмор назывался сатирой”55.
Как грустно шутил Аркадий Райкин: “Смеяться надо в специально отведенных для этого местах!”. Такими специально отведенными местами были кинозалы и подмостки театров. Официальная культура по-прежнему противостояла народной, которая пробивалась, как трава в щелях асфальта. Так в эпоху “оттепели” пробился к массовой аудитории проект под названием КВН.
КВН (Клуб веселых и находчивых) появился на телеэкранах в 1961 году. Команды соревновались друг с другом в смешных ответах на задаваемые вопросы, в импровизациях и заранее подготовленных (“домашнее задание”) сценках. Кульминацией был конкурс капитанов команд. Очень недолго передача шла в прямом эфире, затем — в записи (вырезались “сомнительные” шутки по поводу жизни в СССР и критика начальства всех уровней). КВН закрыли
в 1971-м, когда “оттепель” закончилась и официальная культура снова идеологически “задавила” народную.
В целом же в 60—80-е годы “народный” смех дозволялся в виде комедии дель арте, которая числилась в ведении юмора и сатиры и, хоть и носила характер официального обличения, была смешной. К этой области относились ранние короткометражные фильмы Леонида Гайдая типа “Пес Барбос и необычный кросс”, “Самогонщики”, в которых появилась знаменитая троица Трус — Балбес — Бывалый56, и более поздние, снятые в этой же стилистике, но в полнометражном формате (“Операция └Ы“ и другие приключения Шурика”, “Кавказская пленница”, “Иван Васильевич меняет профессию”). В какой-то степени и КВН был такой комедией положений, в которой участники команды имели каждый свою маску (интеллигента, простофили, дурочки, тупицы и т. д.) и демонстрировали свободу импровизации в предлагаемых обстоятельствах.
Для поколения семидесятников смех остался прежним, но появилось и новое. Помимо эксцентрики фильмов Леонида Гайдая прочно заняла свое место ирония Эльдара Рязанова. Она проявилась еще в шестидесятнических “Берегись автомобиля”57 и “Зигзаг удачи”58, но стала кульминацией в главном фильме семидесятников — “Ирония судьбы”59.
То же произошло и с КВН. Передачу возродили в 1986-м, но ее время прошло, хотя внешне все обстояло блестяще, вплоть до международных турниров. На смену (еще в 1975-м) пришли Знатоки из “Что? Где? Когда?” с совсем другой задачей60. Не изучив себя, нельзя было понять мир вокруг. Уходило
в прошлое ощущение того, что “у советских собственная гордость”.
Открытость миру против открытости мира
Поколению шестидесятников были присущи интерес ко всему новому (любовь к миру во всех его проявлениях) и уверенность в том, что советского человека везде в мире любят61. А если кто-то нас сейчас еще не любит, то потому, что не знает: надо пообщаться, и полюбит. Поэтому так часто ездили за границу разнообразные делегации. После государственных визитов Н. С. Хрущева советские люди, затаив дыхание, сидели у радиоприемников, слушая феерические импровизации главы государства, которые затем “причесывались” на страницах “Правды”. Ездили по свету делегации советских писателей и борцов за мир, не говоря уже о гастролях балета, благодаря которому именно с того времени мы оказались “впереди планеты всей”.
С пятидесятых годов спортсмены СССР стали принимать участие в Олимпийских играх. Первыми были XV Летние игры 1952 года в Хельсинки,
а затем VII Зимние игры 1956 года в Кортина д’Ампеццо.
Из этих поездок привозили новые впечатления не только “простые” артисты или спортсмены, но и партийные деятели, среди которых также оказывались “фанаты” удобства и комфорта. В первую очередь, это был сам Хрущев, который для скорейшего построения коммунизма был готов заимствовать “из-за рубежа все, что мог — от перестройки Арбата, до столовых самообслуживания, от картонных пакетов для молока до кощунственной переделки ленинской формулы └Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны плюс химизация народного хозяйства“”62.
Он “был единственным советским лидером, который во всех своих действиях соотносился с самим фактом существования Запада… Запад был его навязчивой идеей, его дьявольским соблазном, его сладким ужасом — как и для всей страны в 60-е”63.
Страна оказалась в положении маленького ребенка, который одновременно и хочет, и боится взять у взрослого дяди конфетку. Хочет, потому что вкусно, боится, потому что мама заругает. “Вкусным” было западное общество потребления, страшным отступление от коммунистических канонов.
Семидесятникам страшно уже не было. Хотелось только “вкусно”, и чем больше, тем лучше. Недаром основным упреком со стороны старших был упрек в желании “сладкой жизни”, в которой нет места гонкам на тачанках и амбразурам. При этом, в отличие от шестидесятников, которым была нужна любовь своего ли, чужого ли мира, семидесятникам эта любовь не требовалась.
Начиналось же с того, что в детстве мир представлялся очень простым, и ощущение себя в мире начиналось с восторга перед мощью своей державы как главного ее достоинства. По мере взросления складывалось представление, что политика и жизнь развиваются по параллельным, нигде не пересекающимся прямым. В сфере “политики” были какие-то заявления по поводу агрессивной внешней политики западных государств, а в жизни народ ломился за импортными товарами. То есть большинство “ногами”, путем стояния в очереди за импортным дефицитом, демонстрировало свою готовность к переменам к лучшему.
Шестидесятники очертили границы придуманного ими нового мира, которому они были открыты. Семидесятники продолжили процесс творения уже изнутри, подготавливая себя к вступлению в открывающийся мир.
Мир снова схлопнулся, хотя и в новых границах. Где-то на Западе было монолитное “другие” или “они”, а здесь было множество “я”, каждый из которых с подростковой настойчивостью пытался разобраться в себе. И старшие были “не указ”.
Постепенно к семидесятникам приходили уверенность в собственных силах и представление о том, что человек “с головой” нигде не пропадет, даже (гипотетически) за границей. Таким эталоном семидесятника, который чувствует себя своим везде, стал образ, созданный Сергеем Бодровым в кинофильме “Брат”. Поднимаясь по бесконечной лестнице, он декламировал детский стишок, который может быть признан гимном семидесятников:
Я узнал, что у меня
Есть огромная семья:
И тропинка, и лесок,
В поле каждый колосок,
Солнце, небо голубое —
Все вокруг мое, родное!
Это родина моя,
Всех люблю на свете я!
Понятие родины постепенно распространялось на весь мир.
Действуя в меру полученного воспитания и образования, они все в равной степени переходили границы и выходили за рамки.
Кто-то за рамки социалистической экономики, пытаясь построить рыночную.
Кто-то за рамки привычной картины мира, пытаясь построить свою собственную.
Кто-то за рамки законности, сколачивая состояние.
Когда они выросли и СССР распался, они просто приезжали за границу и жили как хотели. Светский Куршавель, заполненный на рождественских каникулах семидесятниками, тому подтверждение.
Современная Россия — это страна, которой управляют семидесятники. Они еще полны сил и энергии и не собираются выходить на пенсию. Они построили мир своей мечты. Мир, в котором относительно свободно можно путешествовать и пользоваться информацией, в котором можно зарабатывать деньги и тратить их в свое удовольствие. Правда, где-то там, “за бугром”, сидят враги, которые мешают построить по-настоящему счастливое общество, поэтому надо быть бдительными и голосовать на выборах за тех, кто силен и способен дать достойный отпор агрессорам. Но это все мелочи, и с ними по-настоящему будет разбираться следующее поколение. Поколение юзеров, которое пока оттачивает свое мастерство в компьютерных играх или проходит преддипломные стажировки во “вражьих” государствах. Для них уже не вражьих.
Проблемы будущего, как это бывало ранее, окажутся совсем не теми,
к которым готовит себя общество. И качества, которые будут необходимы для решения этих проблем, формируются сейчас в головах тех, кто сидит за экраном дисплея и пытается, “теряя” очередную “жизнь”, перейти на следующий уровень.
1 В данной статье мы предлагаем читателю поколенческий анализ и, чтобы устранить недоразумения, должны сделать сразу необходимые оговорки. Когда речь идет о некоторых чертах, присущих поколению, авторы, естественно, не имеют в виду всех граждан соответствующего возраста. Точно так же при исследовании, осуществленном на основе классового, гендерного или национального подхода, аналитик никогда не утверждает, будто все рабочие, все женщины или все русские имеют одинаковые черты. Каждый человек уникален. Его мировоззрение формируется под воздействием множества факторов. Он, например, может быть французом, мужчиной с белым цветом кожи, представителем среднего класса, жителем Парижа, принадлежащим к поколению 1968 г., выросшим в семье с левыми убеждениями, но учившимся у консервативных католических учителей и т. д. Все это, наряду с тем, что заложено генетически, и наряду с опытом, полученным на протяжении жизни, определяет сегодня его мировоззрение. Точно так же обстоит дело у шестидесятников и семидесятников в России. То, что написано в данной статье, не следует примерять на каждого. Авторы стремятся проанализировать один из множества факторов, повлиявших на становление личности, — фактор принадлежности к определенному поколению.
2 Пирамида потребностей Абрахама Маслоу (1908—1970) — иерархическая система потребностей человека, в основании которой лежат потребности физиологические, а на вершине — духовные. Высшей потребностью, по Маслоу, является потребность в самоактуализации: развитии собственной личности и реализации целей и способностей.
3 “Легко ли быть молодым?”. Документальный фильм Рижской киностудии, 1985 г. Режиссер Юрис Подниекс.
4 “Легко ли быть молодым?”
5 А. Чупров. Завтра прыжки // Юность. 1971, №2. С. 61.
6 Про “Эпоху застоя”. http:// lg.rossia.org/users/arsenikum/61605.html
7 Б. М. Фирсов. Разномыслие в СССР. 1940—1960-е годы. СПб., 2008. С. 70.
8 П. Вайль, А. Генис. 60-е. Мир советского человека. М., 1996, С. 254—255.
9 “Бриллиантовая рука” — кинофильм, 1968 г., режиссер Леонид Гайдай, автор текстов песен Леонид Дербенев. В ролях: Юрий Никулин, Андрей Миронов, Анатолий Папанов, Светлана Светличная, Нина Гребешкова.
10 При всем при этом, рассказ не имел ни малейшего отношения к Брежневу, был написан Голявкиным задолго до этого юбилея, долго пылился в письменном столе, пока не был столь неудачно “пристроен” в журнал.
11 Гайдар Е. Т. Дни поражений и побед. М., 1996. С. 31.
12 Валентин Катаев. Алмазный мой венец // Новый мир. 1978, № 6. Культовое произведение конца 70-х, составленное из трех повестей, объединенных единым пространством воспоминаний и стилем “мовизм”, придуманным автором. Имена героев произведения — поэтов и писателей, встреченных автором в послереволюционном Петрограде, были зашифрованы. С расшифровкой некоторых прозвищ затруднений не было: Королевичем был Есенин, Штабс-капитаном — Зощенко, а Командором — Маяковский. Но целые НИИ не одну неделю бились над тем, кого же назвал Катаев Колченогим. Разгадка имела не меньшее эмоциональное значение, чем долгожданный прорыв в научной теме.
13 Борис Хотимский. Злободневно о былом // Юность. 1972, № 11. С. 64.
14 Студенческие строительные отряды формировались в вузах или при райкомах ВЛКСМ для работы на объектах народного хозяйства СССР во время летних каникул. Считалось, что они воспитывают молодежь в духе коллективизма и уважительного отношения к труду.
15 В стройотряде, который работал в “хорошем” месте, можно было заработать тысячи полторы за лето. При зарплате молодого специалиста 120 рэ + премия годы, проведенные в стройотрядах, вспоминались особенно тепло.
16 Аркадий Арканов. Соловьи в сентябре // Юность. 1972, № 2. С. 110.
17 М. Проворов. Обратный путь потерян // Юность. 1976. № 5. С. 108.
18 Там же. С. 108—109.
19 В. Шкловский. Слова Ленина обновляют театр // Известия, 17. 04. 1965. http:/ www.taganka.theatre.ru/history/perfomance/10days/4110
20 И. Мухранели. Торжество человечности // Молодежь Грузии, 02. 07. 1966. http:// www.taganka.theatre.ru/history/perfomance/antimiri/11909
21 Ю. Щекочихин. Лавина // Юность. 1978, № 12. С. 74.
22 Кинофильм “Труффальдино из Бергамо”, 1976 г., киностудия “Ленфильм”, режиссер Владимир Воробьев, композитор Александр Колкер. В ролях: Константин Райкин, Наталья Гундарева, Виктор Кривонос, Елена Дриацкая. Кинофильм “Карнавал”, 1981 г., киностудия им. Горького, режиссер Татьяна Лиознова, композитор Максим Дунаевский. В ролях: Ирина Муравьева, Александр Абдулов.
23 “Я целый год терпеливо, надеясь, ждал. / Ждал, что меня пригласишь ты на карнавал”.
24 “Ах, карнавал, удивительный мир, / Где перемешан Париж и Памир”.
25 “Палитрой красок блещет карнавал, / Он словно ветер ворвался в зал, / Мне страшно затеряться средь толпы, / Я знаю, где-то рядом ты”.
26 “На карнавал, на карнавал, / Мы приглашаем вас на бал”.
27 Группа “Карнавал” была создана в 1979 г. в составе: Александр Барыкин, Владимир Кузьмин, Евгений Казанцев, Василий Изюмченко. В 1981 г. на Всесоюзной фирме грамзаписи “Мелодия” вышел первый миньон группы. Песня “Звездный карнавал”: “Вот долгожданный час настал, / И сбылись мечты мои. / Нас встречает звездный карнавал, / Праздник песни и любви”.
28 “Но карнавала не будет, / И все утонет в слезах, / А я моторы гондолы / Разбираю на части. / Подметаешь лепестки / В иссохшихся площадях, / Пытаешь гладить на ощупь, / Ошарашенный страстью. / Карнавала не будет. Карнавала нет”.
29 Петр Вайль, Александр Генис. 60-е. С. 161.
30 Разделение на физиков и лириков пошло от одноименного стихотворения Бориса Слуцкого, написанного в 1959 г. “Что-то физики в почете, / Что-то лирики в загоне. / Дело не в сухом расчете, / Дело в мировом законе”.
31 Имеется в виду культовый фильм “Девять дней одного года” (1961 г., режиссер
Михаил Ромм, в ролях: Алексей Баталов, Иннокентий Смоктуновский, Татьяна Лаврова)
и сборники переводов “Физики шутят” (М., 1966) и “Физики продолжают шутить”
(М., 1968).
32 П. Вайль, А. Генис. 60-е. С. 265.
33 “Плохой хороший человек”, экранизация повести А. Чехова “Дуэль”, 1973 г. Режиссер Иосиф Хейфиц. В ролях: Олег Даль и Владимир Высоцкий.
34 Кинофильм “Андрей Рублев” (1966 г.), киностудия “Мосфильм”, режиссер Андрей Тарковский. В ролях: Анатолий Солоницын, Иван Лапиков, Николай Бурляев, Николай Сергеев, Николай Гринько.
35 П. Вайль, А. Генис. 60-е. С. 272.
36 Повесть Бориса Васильева “В списках не значился” была опубликована в журнале “Юность”. 1974, № 2.
37 П. Вайль, А. Генис. 60-е. С. 272—273.
38 Владимир Алексеевич Солоухин (1924—1997) — поэт, писатель и публицист. Книги эссе “Письма из Русского музея” (1966) и “Черные доски” (1969) объединяет пафос сохранения древних русских традиций как противовес официальной атеистической пропаганде, ведущей отсчет истории от революции 1917 г.
39 Про “эпоху застоя”. http:// lj.rossia.org/users/arsenicum/53140.html.
40 К примеру, работы Л. Л. Васильева по “развенчиванию” парапсихологии “Экспериментальные исследования мысленного внушения”, Л., 1962; “Таинственные явления человеческой психики”, М., 1959 (2-е изд. 1963, 3-е изд. 1964); “Внушение на расстоянии”, М., 1962. Работы А. Л. Чижевского по вопросу влияния активности Солнца на биосферу “Земное эхо солнечных бурь”, М., 1973 (2-е изд. 1976).
41 Индийские йоги. Кто они? “Киевнаучфильм”, 1970. Режиссер А. Серебреников.
42 Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев посетил Индию с официальным визитом в феврале 1960 г. На следующий год СССР посетили премьер-министр Индии Джавахарлал Неру и его дочь Индира Ганди.
43 Эрих фон Дэникен (р. 1935 г.), — писатель и кинорежиссер, сторонник теории контактов землян с инопланетными цивилизациями. Документальный фильм “Воспоминания
о будущем” был снят им в 1970 г. по материалам собственной книги.
44 Кецалькоатль, “пернатый змей” — один из главных богов в религии ацтеков. По версии Дэникена, изначально был инопланетянином в облике европейца, ставшим для народов Южной Америки культурным героем. Спустя годы уплыл от материка на плоту из змей, пообещав вернуться. Дэникен озвучил версию о том, что индейцы приняли Кортеса за своего вернувшегося белокожего бога и потому не оказали сопротивления испанцам.
45 Николай Константинович Рерих (1874—1947), русский художник, философ, путешественник. Инициатор Международного договора о защите культурного наследия (Пакт Рериха). В 70-е годы в СССР регулярно проходили выставки работ его сына, Святослава Николаевича, который в многочисленных интервью пропагандировал живопись и взгляды своего отца. Среди советской интеллигенции возникла мода на Рериха. В 1973 г. вышла книга в серии ЖЗЛ, посвященная Н. К. Рериху. Издавались альбомы с репродукциями картин Н. К. и С. Н. Рерихов, им посвящал страницы журнал “Огонек”. Народ привлекали не только картины, отсылающие ко временам Серебряного века, почитание Рерихами русской старины, но и мистическая составляющая взглядов Николая Константиновича.
46 Микалоюс Константинас Чюрленис (1875—1911) — литовский композитор и художник. Архетипические образы его картин сильно действовали на советского человека, привыкшего к образам соцреализма (рабочие на стройке, колхозники на стане, вожди на трибуне). Туристы и командированные считали своим долгом посетить Музей Чюрлениса в Каунасе, где неспешная экскурсия шла вдоль загадочных, полных символики полотен художника под музыку его симфонических произведений. Из Литвы привозили открытки с репродукциями картин и пластинки. Краски на открытках совсем не соответствовали палитре художника, но передавали ощущение тайны и сопричастности высшей силе.
47 Альфред Кох, Александр Свинаренко. Ящик водки. М., 2003. Т 1. С. 98.
48 Еще одна реалия жизни СССР. Общества книголюбов создавались на предприятиях
с единственной целью — обеспечить своих членов дефицитными книгами. Обычно это происходило так. Общества книголюбов на предприятиях периодически устраивали конференции, на которые завозили набор дефицитных книг из книжных магазинов. При входе надо было вытянуть номер, который давал право на покупку книг. Если номер был в числе последних, ничего и не доставалось. Общества существовали и при книжных магазинах. После окончания работы, в 7 вечера, там расставлялись стулья и устраивалась встреча с “ленинградским писателем”. После чего продавались книги этого писателя и некоторые дефицитные. Если писатель был “модным”, то только его.
49 Владимир Алексеевич Чивилихин (1928—1984) — писатель и публицист. В 1978—1984 гг. работал над романом-эссе “Память”, посвященном русской Истории и людям в ней.
50 Журнал “Иностранная литература” под таким названием издается с 1955 г.
51 Наталья Лебина. Отрицание позы / Дело 21. 04. 2003. http:// www.idelo.ru/274/25.html
52 П. Вайль, А. Генис. 60-е. С. 151—152.
53 “Веселые ребята” (1934), “Цирк” (1936), “Волга-Волга” (1938).
54 “Девушка с характером” (1939), “Сердца четырех” (1941).
55 Андрей Макаревич. Сам овца. Автобиографическая проза. М., 2007. С. 62.
56 Актеры Георгий Вицин, Юрий Никулин и Евгений Моргунов. Герои-маски, сыгранные ими, были потом растиражированы в детских игрушках, разнообразных сувенирах и даже в образах разбойников из мультфильма “Бременские музыканты”.
57 “Берегись автомобиля” (1966). Режиссер Э. Рязанов. В ролях: Иннокентий Смоктуновский, Олег Ефремов, Ольга Аросева, Донатас Банионис. Здесь главный герой противопоставляет себя обществу (ворует автомобили), но при этом не теряет своей “положительности”. Ситуация из однозначной (воровать плохо) оказывается не однозначной (деньги направляются на помощь детскому дому, а значит, на благую цель).
58 “Зигзаг удачи” (1968). Режиссер Эльдар Рязанов. В ролях: Евгений Леонов, Геннадий Бурков, Валентина Талызина, Евгений Евстигнеев, Ирина Скобцева.
59 “Ирония судьбы, или С легким паром” (1975). Режиссер Эльдар Рязанов. В ролях: Андрей Мягков, Барбара Брыльска, Юрий Яковлев.
60 Подробнее: Елена Травина. “Ностальгия по настоящему” // Нева. 2009, №11.
61 П. Вайль, А. Генис. 60-е. С. 278.
62 Там же. С. 225.
63 Там же. С. 224.