Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2010
* * *
Я живу в Туруханске, куда завела меня нить
Ариадны Эфрон, ее письма читаю оттуда.
Я умею колоть, штукатурить умею, белить,
Все зима и зима, ледоход — долгожданное чудо.
Здесь природа всегда так нахмурена, раздражена,
Неустойчивый женский характер и гнева раскаты.
На полу ледяном, на коленях, как в церкви, одна
Я рисую им лозунги праздничные и плакаты.
И старею, ссыхаюсь, как вложенный в книгу цветок,
В уголовный и процессуальный заложенный кодекс.
Из всего можно вынести если не пользу — урок
Утешительный, по Аристотелю, — элеос, фобос.
Боже мой, я бы так не могла, я бы так не могла!
Умерла б от разлуки и не протянула б недели.
Сколько надобно сил, чтобы вынести… Вечная мгла
И горчайшие мысли о жизни в холодной постели.
Жизнь, ты что же такое, о, не отпирайся, скажи!
Как смириться с тобой, непонятная, злая затея?
С неразумной, слепой, без учета отдельной души…
Замерев над письмом, вопрошаю, дрожа, холодея.
* * *
В Египте синий цвет мечтал о воскрешенье,
В Китае обещал он вечную весну.
“Берлинская лазурь” — волшебное смешенье
Оттенков голубых, сродни морскому дну.
У древних христиан на выцветших полотнах
Одежды синева изображает грех.
Но синему греху я верю неохотно,
Он втайне адвокат, оправдывает всех.
И, в синий облачась, является Мария,
И в голубом плаще на троне Соломон.
Поистине, как жизнь сама, его стихия,
И все, что знаем мы, в себя вбирает он.
Я этот цвет люблю — цвет жизни, цвет печали,
Цвет смерти и любви, спасенья и стыда.
Как много мне его оттенки нашептали,
Привязчивы, нежны, текучи, как вода.
А тот, кто наблюдал в музее в Амстердаме
Молочницу в чепце и синий фартук (цвет,
Который, как стихи, беседует с богами), —
Тот видел: счастье есть, а смерти — смерти нет!
* * *
В защиту хочется мне выступить сомнений.
Тот, кто смущением и робостью объят,
“Зачем?” не спрашивал себя и возражений
Не приводил себе, счастливец, — мне не брат.
Во дни сомнений, как мы помним, дни раздумий…
О, эти тягостные, пасмурные дни!
Одни мы в комнате иль в многолюдном шуме,
То утешенье лишь, что знаем: не одни…
Рассказ мне вспомнился о том, как Боборыкин
Сказал Тургеневу, когда к нему пришел,
По ляжкам хлопая себя, с довольным рыком:
“А я так с радостью пишу и хорошо!”
* * *
Когда ты в комнате, тебя не замечаю.
Ты за столом сидишь, я тоже занята.
Но если нет тебя, то стол и чашка чая,
Стеллаж с компьютером и пепельница та,
Что принесли тебе друзья на день рожденья, —
Все в этой комнате, мне кажется, хранит
Твое внимание, твое воображенье —
Трудов пристанище, обитель аонид.
В твое отсутствие здесь, как ни странно, больше
Тебя, чем при тебе… Как это объяснить?
И больше, может быть, чем в Праге или Польше
На конференции, где ты и должен быть.
И эта странность так порой меня тревожит,
Волнует, трогает, как возвращенный сон.
В твое отсутствие короткое я тоже
Вдвойне присутствую… звонит мой телефон!
АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ
В лиловый бархат облачен их трепет,
На речь похож, два нижних лепестка
В смущенье теребят передник, лепет —
О чем-то главном, жизнь так коротка!
В расцветке их таинственной, как видно,
Скрывается горячечная страсть!
Волнуются, и смотрят так невинно,
И, кажется, боятся “низко пасть”.
Кто та Анюта? Есть предположенье,
Что не одна невинность, не одна!
Невинность есть, где есть грехопаденье:
На этом фоне светится она.
А в бархате изменчивость какая!
И шелковистость тянется к губам.
Цветная ткань подвижна, как живая,
И словно хочет подольститься к нам.
Смешные лепестковые созданья,
Зависимые… в Смольнинском саду…
И, уходя, шепчу им: “До свиданья,
Не огорчайтесь, я еще приду”.
“ВИД ДЕЛЬФТА” ВЕРМЕЕРА
Этот вид удивительный Дельфта
Не похож на обычный пейзаж.
Речка? Озеро? Дельта — не дельта
И не русло, а греза, мираж.
Это транс, состоянье, молитва,
Но без слов, созерцанье, столбняк,
Жизнь отложена, жатва и битва,
Только смотрим — и молимся так.
Небеса продолжаются чудно
В восприимчивом лике воды
Или тайну воздушную смутно
Ощущаешь с волнением ты?
Небывалый, светящийся белый
Цвет по кромке — откуда такой?
Из какого красителя сделан
Этот в душу глядящий покой?
А “небесная линия” острой
Скажет фразой извилистой нам,
Как заботы и тяготы-сестры
Необдуманно льнут к небесам.