Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2010
ВАЛЕРИЙ ШАБАНОВ
“МАРШАЛЬСКИЙ ДОМИК” и другие рассказы
“Маршальский домик”
Недалеко от штаба дивизии, за высоким забором, покрашенным в зеленый цвет, располагается одноэтажный кирпичный домик. Стоит он на отшибе и представляет собой гостиницу для одного лица. Жители поселка называют его “маршальским домиком”. Но это не совсем так, ибо маршалы в дивизии бывают не просто редко, а очень редко, и сопровождает их командующий армией.
И у него есть свой “домик”. Но зачем же отдавать такого “гостя” в чужие руки? Несолидно это. Тут уж командующий армией не промахнется, отвезет маршала к себе, а командиры дивизий будут стоять на “цырлах” в позе “чего изволите?”, готовые угодить.
Обычно в “маршальском домике” останавливается председатель комиссии, проверяющей дивизию. А между комиссиями в нем отдыхают “отцы дивизии”. Да и то! Но что же это будет за дивизия такая, в которой ее начальники отдыхают вместе. Нехорошо это, не по-советски. Конечно же, отдельно и каждый по-своему.
Есть в “маршальском домике” русская парилка. Веники завезены специально: дубовые, березовые, пихтовые и даже липовые. Финская сауна напротив. В ней осиновая вагонка на стенах и потолке, полок без единого гвоздика. Градусник большой, чтобы видно было, какая там температурка. Шляпы войлочные, как
у сталеваров, висят на деревянных крючках. Хотя зачем они там? Смола-то на голову не каплет. Духота только от них, излишняя потливость. Досочки для сидения замочены в специальном растворе, который их дезинфицирует и придает запах. Ах, этот запах! Бывали ли вы летом в сосновом лесу? Когда ядреные корабельные сосны потрескивают, истомленные жарой, испуская на кору цвета отожженной меди капельки янтарной смолы, а легкий ветерок, запутавшийся в сосновой кроне, тянет ни с чем не сравнимый аромат хвои. В сауне дышится легко, и воздух, нагретый раскаленным металлом, не кажется спертым. В буфете, сразу за раздевалкой, на столе рядом с запотевшим хрустальным графином,
в специальном, дорогого фарфора, блюде утопают в маринаде белые грибочки
с шоколадными шляпками на толстых ножках… И другие закуски на столе имеются. Много чего есть в “маршальском домике”. Но кое-чего и нет. Например, не хватает представителей “прекрасного пола”. А без него, как поется в известном водевиле, “жить нельзя на свете, нет!”
Одно дело, председатель комиссии — московский дедушка-полковник, который прикрывает войлочной шляпой розоватую лысину, сберегая каждый волосок от выпадения. Он интересуется лишь присутствием тараканов в спальне. “Клюнет” полковник вилкой шоколадную шляпку, да и подумает: а нужно ли ему столько белка на ночь, как бы желудок не расстроился.
— Надо бы грелку положить в постель, пока мы тут чаек пьем, — говорит он сопровождающему лицу, ощущая себя уже в объятиях Морфея.
Другое дело — молодой “рыкающий лев” в генеральском мундире, напоминающий своим внешним видом громилу. Громадной ручищей он для начала наливает себе фужер водки. Столовой ложкой накладывает паюсную икру на хлеб и говорит, упершись мерцающим взглядом в сопровождающее его лицо:
— Ты, майор, думаешь, наверно, что я с тобой буду париться? А? Звони командиру. Что за идиотизм! Не могли решить вопрос сразу?
Волшебным образом появляются “официантки”, нанятые заранее начальником военторга из жен молодых офицеров, пребывающих на боевом дежурстве. Майор удаляется, пятясь, а румяные молодые красотки снимают с головы накрахмаленные кокошники — самое существенное из их одежды, весело щебеча:
— Можно нам в сауну, товарищ генерал? Погреться немного. Прохладненько тут у вас.
Проверяющий, скидывая генеральские портки, воркует возбужденным голубем:
— Давайте знакомиться, девочки. Меня, вообще-то, Геной зовут.
По сравнению с активным отдыхом московского гостя Дарьяльское ущелье со страстной Тамарой — скудное воображение поэта. Не слышно за высоким забором ни страстных стонов, ни порывистых признаний и откровений. Лишь к маленьким, проковыренным гвоздем дырочкам в стенах припадает глазом солдатик, роняя слюни и шалея от нахлынувших желаний… Не выдержав охватившей его вдруг страсти, он, как был в одной нательной рубахе, выскакивает из “маршальского домика” на дорогу через потаенную дверь в заборе. Вечером, в сорокаградусный мороз, гуляющих одиноких женщин в поселке нет, лишь одна фигура с закутанной в платок головой поскрипывает валенками, направляясь к многоэтажке. Солдат хищной птицей набрасывается на фигуру, пытаясь изнасиловать прямо на дороге…
К счастью, проезжал мимо начальник штаба. Он со своим водителем “отбил” у солдата жертву, возраст которой оказался далеко за бальзаковский. Возникла ситуация. Усугублять дело не стали. Начальник штаба, глядя в испуганное разбитое лицо солдата, грозно спросил:
— Ты что же такое делаешь, подлец? Дивизия готовится к проверке, напрягаясь изо всех сил, а ты? В камеру этого сукина сына, а потом к свиньям, пусть на них бросается, извращенец чертов!.. Запишите — солдат задержан за драку. Вишь, как лицо о дорогу расквасил в страстях…
Солдата ночь продержали в камере, а утром перевели на новое место службы — в подсобное хозяйство, свинарник, на самую дальнюю площадку, и сразу же посадили на гауптвахту, чтобы лишнего не сболтнул во время работы комиссии.
Старушонку упрекнули в развратных действиях, спровоцировавших солдата. Она божилась и крестилась, закатывая глазки, недоумевала: “Значит, во мне еще что-то есть, раз молодые мужчины интересуются”. Кокетливо попросила не предавать случай огласке.
“Маршальский домик” не побеспокоили. Там до утра продолжали “ковать” пятерки и четверки для проверяемых подразделений…
“За отличное обслуживание комиссии” официанткам выдадут почетные грамоты и талоны на приобретение телевизора или холодильника, по собственному усмотрению. Не будет обойден вниманием и “рыкающий лев”. Ему запаяют
в полиэтиленовый пакет килограммов пять моченой брусники с сахаром, поместив его в специально изготовленный деревянный ящик, больше похожий на баул с ручкой. Пусть порадуется супруга. Трудился, мол, изо всех сил, да и про нее не забыл, только о ней и думал. На забор вокруг “маршальского домика”
у потаенной двери на крайний случай прибили фанерку в рамке. На ней по зеленому полю красным написали: “Место отдыха офицеров дежурных боевых расчетов”.
Мало ли чего, офицеры, мол, отдыхают.
СВЕТСКИЙ ЛЕВ
Заместитель командующего ракетной армией генерал-майор Евпихин, будучи в служебной командировке в Москве, любил посещать Большой театр. Ему нравилось сидеть в первых рядах партера с симпатичной моложавой москвичкой. В антракте к нему подходили знакомые офицеры и выражали радость по поводу совместного просмотра спектакля. Посещал он со своей дамой и буфет. Генерал любил пропустить рюмочку-другую коньяка, закусывая бутербродом
с вязким мазком черной икры. Спутница его предпочитала шампанское. Кроме того, москвичка любила подарки. Безделушки, вроде незатейливого колечка
с камушком, которым можно было расписываться на стекле.
В маленькой прихожей ее уютной квартирки он, помогая даме раздеться, тыкался носом в нежные завитки волос на приятно пахнущей шее, загораясь юношеским пылом, пытался ее “облапить”. Она по-кошачьи выскальзывала из рук и говорила жеманно:
— Фу, какой ты, Алеша, мужлан! Надо бы как-то интеллигентнее, я же не синтетическая кукла. Порадовал бы меня, обласкал нежно… Сколько мы уже с тобой не виделись? А ты даже букетик мне не поднес, а какие розы были в театре! Есть же счастливые женщины, которым дарят цветы.
Евпихин потел, волнуясь, бормотал что-то невнятное и пытался было бежать за цветами, но она его останавливала:
— Не надо, Алеша, не уходи. Надо все делать вовремя, по наитию. Думать больше надо не о себе, а о своем “предмете”. Дикий ты, генерал, одичал совсем в своих забайкальских степях…
Евпихину понадобились свободные деньги, и он, недолго думая, урезал получку, выдаваемую каждый месяц жене…
У командарма были и другие заместители, рангом пониже, — начальник штаба, начальник боевой подготовки. Все они были подчиненными Евпихина.
Но жены их общались по-семейному, поддерживая дружеские отношения. Вместе справляли праздники… Как-то за обсуждением семейных бюджетов жена Евпихина с огорчением узнала, что муж получает меньше, чем его подчиненные. Вечером, после ужина, когда они уселись в глубокие кресла перед телевизором, жена с печальным вздохом неожиданно спросила:
— Алеша, а почему ты получаешь меньше Пулькина?
Генерал напрягся, его даже в пот бросило, но он сразу же нашелся. Покашлял в кулак, как бы прочищая горло, и ответил:
— Дорогая, какие пустяки тебя беспокоят! Я же просто заместитель, а Пулькин — мало того, что заместитель, так еще и начальник боевой подготовки. Зато я чаще бываю дома и принадлежу тебе…
Жена прильнула к плечу генерала, успокаиваясь, нежно гладила его руку. Чувствуя, что гроза прокатилась мимо, Евпихин расслабленно подумал о том, что скоро опять ехать в Москву… Моложавая стройная блондинка… Большой театр… Ах! Хорошо на самом деле расписали наши должности кадровики.
Хе-хе-хе, надо бы поощрить их к празднику…
НЕ ВСЕ КОТУ МАСЛЕНИЦА
Дверь в квартиру была заперта. Гаврилов растерянно огляделся. Он не прочь был уже вернуться, малодушно надеясь, что все обойдется, но сдержанный смех офицеров стоял в ушах. А потом этот звонок… Поздно! Он уже совершил преступление, покинув боевое дежурство. Нужно вскрыть гнойник. Скрипнул, проворачиваясь, ключ, освобождая дверной запор. Гаврилов толкнул рукой дверь, она легко открылась. В прихожей было все как обычно. Детские туфельки на коврике, пальто жены. Значит, она дома… Он увидел на вешалке генеральский мундир и фуражку. Правая рука потянула из кармана пистолет. Клацнул затвор, досылая патрон в патронник. Гаврилов вошел в комнату. Голый человек с мясистым лицом и внушительным, покрытым седеющей шерстью телом оторвал голову от подушки и уставился на него, не мигая.
— Вы же на боевом дежурстве, — удивленно и с досадой произнес он, опуская ноги на прикроватный коврик.
— Кончилось мое боевое дежурство, сучья морда! Начинается твоя смерть.
Гаврилов нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Вскочила, завизжав, жена, тщетно стараясь прикрыться простыней. Пуля пробила грудь генерала. Он упал на колени и пытался ползти.
— Прости меня! Прости! Ты уже наказал меня! Оставь мне жизнь! Я сделаю для тебя все. Ты будешь генералом! — кричал он, воздевая руки.
— Таким же, как ты, сволочь? Умри хоть достойно!
Гаврилов, не целясь, выпустил всю обойму генералу в грудь. Тот завалился на бок, захрипел, как заколотый боров. Жена, белее простыни, так и не прикрывшись, упала на диван в обмороке. Гаврилов выдернул из-под нее простыню, накрыл тело генерала. Второй простыней накрыл жену. Бросив пистолет, подошел к телефону:
— Говорит командир дежурных сил майор Гаврилов. Я только что убил председателя комиссии. Ну… этого, московского генерала. Улица Гагарина, восемь, квартира двенадцать. Да, сдаюсь сам, без сопротивления.
Он подошел к окну. Отодвинул портьеру, впуская в комнату солнечные лучи. Горький комок подкатил к горлу. Гаврилов представил своего мальчугана, смешно подпрыгивающего, наступающего на пятна света: “Зайчики, папа, солнечные зайчики!”
У подъезда начала собираться толпа.
“Как гиены, — неприязненно подумал Гаврилов, — все кончено!”
А как хорошо складывалась жизнь. После окончания военного училища его направили служить в ракетную дивизию. Жена хотела остаться, хотя бы на первое время, дома с родителями. Ребенок маленький, неустроенность быта. Неизвестно — как там, в военном городке. Разное говорили об армии. Гаврилов настоял. Получилось как в кино — он докладывал командиру о прибытии к новому месту службы, а жена с ребенком на руках сидела на чемоданах. Квартиру дали сразу. В поселке ясли, несколько магазинов. Хорошее снабжение.
В полку дружный коллектив. Прекрасный спортзал, стадион, Дом культуры. Вот только с работой у жены поначалу не сложилось. Но подрос ребенок,
и жену стали приглашать на работу официанткой во время приездов различных комиссий. Жены офицеров с удовольствием соглашались на подработку. Хорошо платили, а главное — после отъезда комиссии давали талоны на приобретение дефицитных товаров без очереди. Брали не всех женщин. Лишь после длительного собеседования оформляли документы самым привлекательным и сообразительным. У жены были три или четыре похвальные грамоты. Холодильник итальянский бесшумно подрагивал в углу. Японская теледвойка матово чернела плоским экраном с красным пятнышком светящегося диода. Нажми на кнопку выносного пульта, лежа на диване, — тут тебе и фильм, и программы. Обещали дать двухкомнатную квартиру. Жена висла на шее, встречая после работы:
— Женечка, комиссия уже была по проверке жилплощади!
Вот только вместо комиссии приходил один генерал и все его приходы совпадали с боевым дежурством Гаврилова. Поползли слухи… Гаврилов внимательно посматривал на жену. Она была, как обычно, мила, ласкова. Играла
с ребенком, и он, глядя на их воркование, чувствовал себя счастливым.
В курилке, перед заступлением на боевое дежурство, Гаврилов в присутствии командира полка заметил с досадой, что некоторые офицеры хуже баб — пустят сплетню и сами же ее обставляют деталями. Жалко, дуэлей нет. Остался, правда, надежный старый способ — по морде. Офицеры сдержанно засмеялись. Друг Гаврилова, однокашник, сказал, медленно выпуская дым из ноздрей:
— Тебе, Женя, придется бить по наглой и толстой морде. Смотри, чтобы
у тебя дома маленький генеральчик не забегал.
— Да ты!.. — Задохнувшись, Гаврилов схватил однокашника за куртку.
— Отставить! — Командир полка стряхнул табачинку с усов. — Дежурной смене строиться!
— Я тебе позвоню, Женя, долго ждать не придется, думаю, завтра он пожалует. — Однокашник обиженно расправил воротник куртки…
Внизу затопали, поднимаясь по лестничным пролетам. Застонала, открыв глаза, жена. Обтирая спинами стену, в дверь уже просачивались по одному вооруженные люди. Гаврилов повернулся к жене:
— Что же ты наделала, Катя? Я вернусь при первой возможности. Сыну скажи, что я в командировке.
Он задел рукой телевизор, брезгливо отшатнулся и услышал твердое, как движущийся каток, приказание:
— Руки, майор!
Его прижали к окну, ткнув стволом автомата в грудь. Сухо клацнули, застегиваясь на запястьях, наручники…
КОТ ПАРШИВЫЙ
Генерал-майор Хрячков одной рукой тяжело опирался о перила, другой ковырял спичкой в зубах. Лицо его побагровело от выпитого коньяка и от негодования. Одна мысль металась в его голове, металась и постепенно оседала, заполняя все извилины головного мозга: его, командира дивизии, только что, как паршивого кота, извлекли из буфета, да еще потребовали заплатить. И кто потребовал? Этот пузатый майор с несвежей прической и нелепой портупеей, этот жирный самец на тоненьких ножках. Черт побери, я здесь хозяин! В этой тмутаракани от меня зависит все! И какое-то ничтожество выдернуло меня из буфета. У буфетчицы, видите ли, кончился рабочий день. Какая наглость! Да еще спрашивает, кто будет платить за коньяк? Какая скотина! Ну ничего, я наведу порядок во вверенной мне дивизии!
Глаза его бегали по стенам и окружающим предметам, ища зацепиться за какое-нибудь нарушение устава, чтобы здесь и сейчас показать всем, кто тут настоящий хозяин! И вдруг, о Боже! Он облегченно вздохнул, откусил кончик спички, выплюнул ее на ковер и, успокоившись, устало спросил:
— Майор, ты уважаешь членов Политбюро ЦК КПСС?
Начальник гарнизонного Дома культуры, к которому “новоиспеченный” командир дивизии зашел со своим другом вечерком отдохнуть, ожидал чего угодно, но только не этого вопроса. Он уже понял свою ошибку и сожалел, что не заплатил за генерал-майора из своих денег. “Черт меня дернул напомнить ему о деньгах. Это все Катя! Зарывается буфетчица! Мало ей разбавлять водку и поить офицеров различными суррогатами. Доберусь я до нее, будет знать, где раки зимуют”.
Года два назад Хрячков, будучи “пускачом” в одном из полков дивизии, частенько приходил в Дом культуры отдохнуть, играл в бильярд и непременно посещал буфет, выпивая за игрой бутылочку коньяка. Был вежлив, часто вспоминал морскую службу, и все посетители бильярдной твердо знали, что служба на крейсере “Октябрьская революция” — это тебе не ракетные войска. Здоровался со всеми всегда за руку и говорил “вы”. Но сейчас, с проникающей в глубину сознания ясностью, майор Фролов осознал, что Хрячков — это теперь и царь, и бог, и воинский начальник.
Начищенные до блеска тесные сапоги, ремень, с усилием застегнутый на последние дырочки, ограничивали движения майора. Он задыхался, потел, ему было нехорошо.
— Так точно, — промямлил Фролов.
Хрячков же разъярился не на шутку.
— Почему портрет члена Политбюро ЦК КПСС маршала Устинова висит криво? Чем ты вообще занимаешься на службе? Зарос, как дьякон! Завтра принесешь мне конспекты первоисточников марксизма-ленинизма. Мы с начальником политотдела их посмотрим. Я тебя научу службу любить и уважать старших начальников! Объявляю тебе взыскание: неполное служебное соответствие!
Держась за перила, Хрячков с чувством исполненного долга направился вместе со своим другом к выходу, а начальник Дома культуры, с поднятой для отдания чести рукой, вместо команды “смирно” посаженным голосом просипел буфетчице:
— Катя, звони скорей в госпиталь, что-то у меня с сердцем плохо…