Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2010
Татьяна Вольтская
НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ
1
Которая пылает и гноится.
Прозрачные строительные краны
Торчат из горла брошенной столицы.
Свет фонаря притягивает хлопья,
Толкущиеся вкруг бесшумным роем.
Холопья радость и тоска холопья
Течет из окон, ледяной корою
Покрывших все — и внутренности улиц,
И комнаты, откуда их владельцы
Однажды вышли в ночь и оглянулись
На вывернутый ящик, на младенца,
Разбуженного обыском, на хаос
Упавших книг, на жалкие наряды,
На дворника, беззвучно чертыхаясь,
Стоящего у двери, — эти взгляды
Стоят, как пар, в Таврическом и в Летнем,
Над каменной Невой плывут, как морок,
При первом крике нашем, при последнем
Предсмертном хрипе, в воздухе, как творог,
Сгустившемся, висят набухшей сетью
И ловят наши скомканные души,
Ныряющие то в окно к соседям,
То в магазины, где теплей и суше
И где витрины разевают пасти,
Как черти, скачут ярлыки и чеки, —
О, только б скрыться, только б не попасться
В холодные, голодные ячейки
Пустых глазниц, глубоких, как воронки,
Как “воронк” с их дверцей преисподней,
Куда упало полстраны. Негромко
Защелкнулся замок. Их нет сегодня.
И только их тоскующие взгляды
За детскою площадкой, за причалом
Встают вокруг невидимой оградой,
Над головой летают, за плечами,
И над зеленоватыми дворцами,
И над мостами в новогодних блестках,
Мечтая с нами встретиться глазами,
Но никогда их не встречая, скользких.
2
А Москва веселей.
Здесь — корабль кораблей,
А там — Мавзолей,
Ордынка да Маросейка
Кругло катятся, будто пять рублей,
А у нас Дворцовая — как копейка,
Мокрый снег да тьма,
Из дворца — тюрьма
Видна, а у них — попроще:
На всю площадь воняют мощи.
Затыкают носы
Государевы псы,
Метут метлой,
Поднимают вой
До Читы-Воркуты,
Так что дохнут киты.
Услыхав пароль,
Вся округа брешет,
И звенят, как деньги, башенные часы:
Москва — орел,
Петербург — решка.
3
Заводы, склады, кирпичи,
Серебряных облезлых идолов,
Качающиеся мечи
Ночного света, что разрезали
Нечистую постель зимы,
Все, что еще должна я кесарю,
Мгновенно выхватив из тьмы.
Ты отошел — афиши с тиграми
У цирка, трубы, провода, —
Весь мир на это место гиблое
Мне в душу хлынул, как вода.
4
А не мостили весь наш окоем телами
С дырками в черепах, — от Воркуты до Кушки.
Вился бы снежный прах легче, палила пушка
В полдень — не тяжело, словно стреляет в сердце, —
Звякало бы стекло, было бы где усесться
Братьям и сестрам, всем их не рожденным детям,
Вылившимся из вен, скрючившимся по клетям
Ребер и позвонков, словно по черным избам.
Зваными быть легко, только никто не избран —
Свадебный пир без нас будет звенеть и длиться:
Мы пропустили час в мертвые эти лица
Белые заглянуть; в ветре пустом, огромном
Даже до дома — в путь тащимся, как за гробом.
Кажется, век бреду: полночь, фонарь, аптека,
Банк, полынья в пруду, силуэт человека,
Спящий поверх тряпья, ржавый почтовый ящик, —
Плакальщицей всея черной Руси смердящей.
5
Грязная полынья
и в холодном поту
Оттепели — дома. Что у них там внутри? —
Впору сойти с ума — ямы да пустыри:
Не состоял, не смел
и не имел родни
Там, где не надо;
ел падаль, шептал “усни”
Детям, а сам не спал, слушая “воронок”,
Помнил про школьный бал,
мял в кулаке цветок,
В кухне текла вода, лаял дверной замок;
Главное — не видал
бездну у самых ног —
Вышка, барак, пила, тени в строю, огни —
В комнате у стола
глухо молчал: “Распни!”
Плакальщицей всея мерзлой пустой земли
Вдоль полыньи — края
инеем заросли —
Ино еще, душа, Марковна, побредем,
Как на пожар, спеша кланяться мертвым, тем,
Кто без имен полег
в чащах и на полях,
В ласковой тьме болот, —
ибо сквозь этот прах
Птице не пролететь, злаку не прорасти.
Всех отыскать, отпеть,
всем прошептать: “Прости!”
6
Под окном заныло, замело.
Где же вы, забытые и нежные,
Глянувшие к нам через стекло
В хрупкий сумрак заспанный рождественский,
В мандариновый сезам
С пестрой елкой — ангельскою лествицей,
Тянущейся к небесам?
Пролетает снег кругами белыми,
В окнах-полыньях блестя.
Что же это мы с собою сделали,
Что ходить привыкли по костям?
Провода провисли в пухлом инее,
Площадь захрустела сахарком.
Где ваш дом — расстрельный полигон?
Где же вы, зачеркнутые, бывшие
Капли крови родины моей,
Вытекшие, высохшие, лишние,
Где же вы, убитые, убившие, —
Только снег летит у фонарей,
На окно ложится легкой ватою.
Встряхивает туча волчий мех.
Где вы, вертухаи, соглядатаи,
Нищие оратаи, ораторы,
Где вы, оловянные солдаты и
Чистые, ни в чем не виноватые? —
Все равно я виноватей всех.
7
И канители —
И карусель пиров
На две недели:
Где там на небе
В полночь узреть звезду!
Вряд ли нелепей
Время найдешь в году.
Площадь в отрепьях
Бурого снега. С Невы
Ветер усталый
Дует всю ночь. Волхвы
Здесь заплутали.
Пышет из окон смех,
Чад золотистый.
Пока не оплачем всех —
Христос не родится.
Пришла Коляда
Накануне Рождества.
Впереди — беда,
Позади — Москва.
А и в Питере для людей
Понакидано площадей,
Чтоб повинная голова
Преклонялася, как трава.
А за Питером, за Москвой
Метель подымает вой,
Небо — как волчий мех.
Елки тянутся вверх,
Яблони да груши:
Душно мне, душно! —
Деды и отцы,
Гоголевские мертвецы
Встают из могил.
Кто бы их простил?
Кто бы их отпел? —
Только метель.
Кто б оплакал их? —
Только снежный вихрь.
Без наших слез
Не родится Христос.
8
Ни дворов, ни колоннад.
Город к ночи растворяется,
Словно в чае рафинад.
За спиною встали мертвые,
Доли требуют своей,
Рыщут сумерки матерые
У подъездов и дверей.
Жирный мент лениво щурится,
Тащит жертву из толпы,
Хлещет кипяток по улице
Из разорванной трубы.
Тянутся в подземку тяглые
Современники. Ни зги
В небесах, лишь пенье ангелов
Слышно — Боже, помоги!