вступительная заметка Аллы Михалевич
Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2009
Перевод Аллы Михалевич
ї Алла Михалевич (вступительная заметка, перевод), 2009
РОАЛЬД ХОФМАН
Роальд Хофман родился в 1937 г. в г. Злочеве, который тогда был польским, а в 1939 г. вошел в состав СССР. В 1941 г. вся его семья попала в немецкий концлагерь. В 1943 г. отец, позже расстрелянный фашистами, сумел переправить его с матерью на волю, где до конца войны их прятал на чердаке украинский учитель. В 1949-м семья эмигрировала из Польши в США.
Р. Хофман окончил Колумбийский университет (медицина) и Гарвардский университет (химия), в начале 1960-х гг. специализировался по химии в Упсальском университете (Швеция) и в МГУ. В 1981 г. он стал лауреатом Нобелевской премии по химии (совместно с К. Фукуи). Р. Хофман — обладатель многих других престижных научных премий и наград, в том числе Золотой медали имени Н. Н. Семенова АН СССР, премии Международной академии квантово-молекулярных исследований. Член Американской Национальной академии наук, Американской ассоциации фундаментальных наук, Международной академии квантово-молекулярных исследований и Американского физического общества, академий наук Индии, Финляндии, России и других стран, а также почетный доктор Йельского, Колумбийского, Нью-Йоркского, С.-Петербургского университетов, Королевского технологического университета в Швеции и многих других. Член Американской академии искусств и наук, обладатель премии Пергамон-пресс по литературе и других литературных наград. Автор поэтических книг: “The Metamict State” (1987), “Gaps and Verges” (1990), “Memory effects” (1999), “Solution” (2002) и других. Стихи переводились на русский, испанский, португальский, французский и шведский языки. В настоящее время
Р. Хофман преподает химию и одновременно литературу в Корнеллском университете, занимается популяризацией науки.
ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ, НАЙДЕННЫЙ В ЯНВАРЕ
В такой день очевидное
становится невероятным; в такой вот морозный денек
хорошо вывешивать выстиранное белье,
фермерам — подрезать миндаль и вишни,
гуляя в такой день по разветвляющимся дорогам,
замечаешь, что сделал большой круг,
что твои ботинки заляпаны грязью
и между тобою и жизнью нет
зазора. Мальчишка сгребает
срезанные ветви в аккуратные кучи, и багрянец,
что был наверху, воссоединяется с землей. Если бы
я был алхимиком, я бы сказал, наверно:
деяние этого дня совершенно.
ИЗЮМИНКИ БЫТИЯ
Лишь запоздавшие
мелкие зеленые грозди
остались на лозах; крестьяне
знали, когда собирать
виноград: ягоды наливаются сладостью,
когда уходят дожди. Но
четыре солнечных дня все
изменили, и на стеблях,
свободных от сладостной ноши,
опоздавшие грозди налились соком.
Тут я и появился,
перед самой обрезкой,
прогуливаясь
по утреннему морозцу, солнце
высветило Люберон,
и тысячи капель
вымостили грозди
муската и мне подсказали:
я тоже — как опоздавший — имею право
жить бездумно,
свободно, хотя и
привязан, клонясь
под солнцем, сладостной нежностью к тебе.
ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ
Я ни на что бы не променял этот прекрасный мир с плодами шиповника,
где встречаются фруктовые сады и дикие заросли,
где плоды опадают, чтобы их растоптали собаки и кабаны.
семена прорастают, запускается бурная биохимия, хлорофилл
усиков вбирает солнечный свет, ускоряя каскад
новых энергий и переходных веществ; тот же свет, но в другом масштабе
притягивает в Прованс художников, а где-то люди наблюдают
с помощью лазера, как растения каждую фемтосекунду творят чудеса. Тем
временем,
уже после того, как люди и насекомые подписали конвенцию
о том, что для тех и других означает красный,
многолепестковые цветки дикой розы сумели приманить к себе этот цвет.
А в коричневато-желтом Русильоне с 43 по 45 скрывался Беккет;
к востоку отсюда мы умираем, о, этот век шипов и роз!
В Итаке1 извлекают смысл из трехмерной cети антимонидов
и теллуридов, в Авиньоне играют “Веселую вдову”
в евроэкуменическом стиле, выходят на публику тени пап
и Вильяма Оккама. А в Bonnieux созревают
плоды, они держатся за свои увядшие цветы, как стихи за любовь;
плоды шиповника в форме вылепленных вручную японских ваз;
мягкие или твердые, их сушат для горячего чая с гибискусом
или для шведской nyponsoppa1; внутри у них косточки
с колючими волосками.
Однажды девушка засунула такую мне под рубашку. И мир воспарил,
сладчайший мир, позволяющий плодам дикой розы обозначить
границы оранжево-красного.
РЕФЛЕКС
У каждого — свои страхи. Мой —
подстерегает меня за окном,
ночью. Дома, проснувшись
от жажды, включаю свет
и вглядываюсь сквозь себя
в темноту. Вот так все и кончится.
Однажды он снова нахлынул — в тот день,
когда я шел вверх по тропе
с красными столбиками. Я поднялся бы
до Люберона. Но мой друг сказал: погоди,
не выходи один, охотники раздразнили
диких кабанов.
Я пошел один. Вскоре
я потерял тропу, но нашел
разбитую старую дорогу.
Она шла то уступами, то полого
и была отмечена каменными столбами,
это был древний путь из Menerbes в Bonnieux.
Там стреляли. Я остановился
и сказал себе: знаю, должно быть,
стреляют в окно. Потому что
на чердаке в сорок третьем
было окно и шестилетний мальчишка
каждый день выглядывал из него. Выстрелов
не было слышно. Но выстрелы были.
А снаружи, рядом с нашим убежищем, были…
люди. Те, что убили моего отца. И убили бы
любовь, забившуюся на чердак.
Окно было целым миром,
потому что внутри — был только мрак.
Поняв это, я доел последнюю
клементину и увидел дерево,
на такое мог бы легко вскарабкаться и старик,
если бы за ним гнались sangliers2. Выстрелы
все еще слышались, но чувствовалось, что безопасно.
Был день, и этого не случилось бы здесь.
Перевод с английского и вступительная заметка
Аллы Михалевич