Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2009
* * *
Боже мой, как быстро — за день, за два —
Превращается город в сад!..
И дома, как серые острова,
Между волн зеленых стоят;
Ветви мягко так на ветру дрожат,
Что отвлечься не хочет взгляд.
И закат прозрачные льет лучи
Из безоблачной глубины.
И вороны, голуби и грачи
Рвутся в небо, опьянены…
Только знаешь, лучше уж помолчи
Или птичий язык учи.
Для чего дублировать мир, когда
Он пригоден вполне — пригож?
А с другой стороны, все равно ведь рта
Самому себе не заткнешь.
Никому же не причинишь вреда,
Бормоча бессвязно: “о да!”, “ну да”, —
Словно тоже как бы “поешь”.
* * *
Претерпевай, претерпевай,
Назвав хоть стрессом, хоть регрессом,
Сентябрь, октябрь, январь и май.
И наблюденья согревай
Каким-то все же интересом.
Отчасти женственным. — Психея,
Меняться не имея сил,
Становится еще слабее,
Желая втайне все острее,
Чтоб кто-нибудь ее, жалея,
За уязвимость возлюбил.
Кому же там, кому же тут
Она, как есть, нужна — такая?
К такой вот роли привыкая…
Когда навстречу ей идут
Такие — всякие подряд,
Бросая с вежливостью мнимой
Сочувствующий и ревнивый
Прохладно-беспокойный взгляд.
* * *
В последний месяц глупо так живу —
Сижу ночами, поднимаюсь к часу;
То медлю, то спешу… По существу,
Все спуталось. — Не разобрать канву.
Не выдохнуть. Не вырулить на трассу.
Погода — тоже мутная. Тепла
Не предвещая, в небе неуютном —
Стандартная сырая полумгла.
И эти бесконечные дела! —
Как мало, боже мой, они дают нам…
Уволиться? Уехать? Умереть? —
Но это, знаешь, все-таки сложнее,
Чем тряпкой пятна со стола стереть
И, чиркнув спичкой, ужин подогреть,
О промелькнувшем дне не сожалея.
И — думая устало, что “весна
Надежд не оправдала, как бывало
Не раз; но лишь сумятицу внесла” —
Зевнуть, — по рекам и каналам сна
В постели отплывая запоздало.
* * *
На сковородке, шипя, блестят
Рыжие два пятна —
Пара невысиженных цыплят.
Жизнь уже не нужна
Им — потому что их просто нет.
И не представить, как
Мог бы оформиться клюв, скелет
В жидких таких желтках.
“Все превращается” — вспомнишь; вдруг
Кружится голова…
Тело должно превратиться в труп,
Чтобы росла трава.
“Лучше бы, — думаешь, — кто-то съел…”
(Боже, что я несу?!)
Слабо доносится пьяных тел
Смех, за окном, внизу.
* * *
Смотрит пасмурно и просто
Новый день в окно.
Всюду властвует уродство,
Так заведено.
Нет подарков от погоды,
От календаря —
Потому что мы уроды,
Строго говоря.
То есть вот, не заслужили.
Скопом и гуртом
Ели-были, пили-жили,
Умерли потом.
Ели-врали-убивали,
Славили режим,
Пили-пели-забывали.
Что еще свершим?
И над низкою равниной
Уж который год
Дождь унылый и ленивый
Медленно ползет…
* * *
Была у меня квартира
Когда-то, давным-давно,
И в окнах ее — картина:
Пустырь, за ним полотно
Железной дороги. Мимо
Все время, туда-сюда,
Ходили неутомимо
Различные поезда.
И где-то в мозгу, в суставах
Застрял их движенья звук,
И долгих ночных составов
Мне нравился гулкий стук,
И ветер скользил по шторам,
И веяло от ночей
Равнинным сырым простором,
Безвестностью жизни всей —
Где оттепели-метели
В аккорде слились одном.
Июньские птицы пели…
Валялся металлолом…
Ты знаешь: не повторится. —
Тем более повтори,
Как поезд громоздкий длится.
Минуту? — Вторую. Три.
* * *
Словно подражая, отражая —
Соучастник, пристальный свидетель
Общего движенья… мир предметен;
Вся струится улица большая, —
Ты плывешь, спешишь, куда наметил.
Словно вспоминая, забывая,
Делая как надо, как не надо,
Сознавая, недоумевая…
Смутным предсказаньем результата
Сердца извивается кривая.
Дело — да, в естественном отборе,
В бытовом повторе, в общем фоне…
Леденец анисовый от боли
В горле. Красный свет на семафоре,
Проводов дрожащих в небе нити,
Голубя раздавленного перья…
Словно нужно незаметно выйти
На последний уровень терпенья.
Чтоб суметь не испугаться, скажем,
Униженья немощью последней.
Впрочем, даже это — лишь по средней
Мерке. Так случится с каждым.
* * *
Мне то и дело кажется, что все,
Кто повторяет: “Ничего не надо”, —
Рискуют уподобиться лисе,
Не дотянувшейся до винограда.
“Не надо” — значит, все-таки “дано”.
И что же нам дано? — Продемонстрируй!
Лишь это отстранение одно?
Простой мотив, стоически-тоскливый?
И одинаково в любых устах
Звучат исканий скудные итоги
Плюс то да се… Да воробьи в кустах,
И солнца луч, и клумба у дороги;
И несколько удобных облаков
На заднем плане пусть собьются в стаю…
Поймай — скажи, что я и сам таков,
Но я и сам легко себя поймаю.
Хватило бы на всех и тишины…
А потому слова, похоже, лживы;
Обиды полностью не прощены,
Желанья тоже (к сожаленью?) живы.
Так до конца душой и шевели
Своей — упрямой, жадной, обреченной, —
Не рассмотрев — пока еще — вдали
“Цветущий брег за мглою черной”.
* * *
“Зачем Он создал мир?” — Да знаешь, просто так.
А мог не создавать, и было бы не хуже,
Наверное… Но что? Не-звук, не-свет, не-мрак? —
Нам не помыслить их. Уверься: Бог всеблаг
И, значит, мир хорош. И песенку все ту же
Усердно распевай, как юный пионер, —
В расчете искупить издержки и промашки
И заглушить свою тревогу — например:
“Какой чудесный день!.. Цветочки-тучки-пташки!”
Жалей, что это все не втиснуть в чемодан,
Не увезти, не сдать в багаж на всякий случай…
Мир и хорош и плох. И неразрывно дан.
И медленно кипит — густой, тягучий, жгучий,
Вполне перебродив… Представь, что дистиллят,
Очищенный, стечет в объемистую чашу,
Сочась через твое сознание, твой взгляд. —
Сомнения и сны Творца развеселят…
А чем не вариант, чтоб жизнь осмыслить нашу?
Но только вариант. Придумай что-нибудь
Другое, если вдруг усмотришь в этом ересь.
Нам все равно нельзя ни скрыть, ни обмануть:
Сравнения всплывут. — И испарятся, пенясь.