Звездный мемуар
Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2009
Рассказ назывался “Страшная сила” (это было не самое сильное произведение автора: речь шла о рабочем коллективе), его включили в подборку “Молодые писатели Ленинграда”, однако требовалось поменять заглавие, что было для меня мучительно, но искушение было велико: напечататься в толстом журнале! Для молодого автора это являлось существенным повышением после альманаха “Молодой Ленинград”. Эпитет “молодой” моему поколению следовало носить еще лет двадцать. Это была либеральная ниша: мол, молодые, что с них взять, пусть растут, набираются недостающей им пока идейной зрелости. (Помню, на собрании, посвященном принятию в члены Союза писателей сразу группы молодых, Федор Абрамов выразился так: “Полно, да какие они молодые, когда уже лет по двадцать с бабами живут!”) Так вот, молодому автору требовалось изменить название, дабы быть опубликованным в толстом журнале, а он был уже женат и имел дочь. С тех пор он и запомнил на всю жизнь, что функция Главного редактора к заглавию и сводится. Рассказ стал называться не страшно — “На практике” — и вышел в декабре 1962 года, в достопамятный срок “Ивана Денисовича”. “Звезда” была хоть и потрепанной в 1946-м, но все еще бальзаковского возраста дамой. Редакция отдела прозы ютилась на чердаке. Когда я в первый раз из нее спускался, меня, запыхавшись, нагнал сотрудник отдела, милый интеллигентный калмык Басалаев:
— Простите, пожалуйста, Андрей Георгиевич (меня, может, впервые в жизни назвали по отчеству, а он выглядел старше моего отца), — но Битов — это ваша фамилия или псевдоним?
Я ожидал чего-то худшего и вздохнул с облегчением.
— Нет, не псевдоним! — отрезал я как бы даже с вызовом.
— Это не я сам, — Басалаев был смущен, — меня послали узнать.
Да, многого еще не понимал молодой автор! Не понял, для чего уточняют фамилию. Не знал он и того, что Басалаев оттрубил лет двадцать на Колыме и что сидевший с ним о бок Сергей Тхоржевский, товарищ по литобъединению, тоже молчал о таком же опыте, хотя с ним уже консультировался будущий Солженицын, собирая материал по ГУЛАГу. Не знал он и того, чье поручение был вынужден выполнить старый зек. Не мог он оценить и того, что, несмотря ни на что, Главный приютил у себя двух зеков.
Потом, после обкомовской критики, автора отлучили от журнала лет на десять. И тем не менее первая публикация отрывка из засекреченного “Пушкинского дома” произошла тоже в “Звезде”, и третий рассказ из будущего “Улетающего Монахова”, обошедший перед тем дюжину редакций, был тоже напечатан там же, даже в юбилейном номере (“даме” исполнилось тогда всего 50). И зря я иронизировал над функцией Главного — он подарил мне название романа!
Повторение или совпадение? Совпадение или случай? Забыл или вспомнил? — с годами этот вопрос звучит все чаще: не склероз ли?
Вчера получил первый том собрания сочинений. Такое уже было. Восемнадцать лет назад. Только тогда первым томом и ограничилось.
Отмечаю, значит, совершеннолетие первого тома. В сущности, он тот же и комментарии те же. Они наименее мною зачитаны, поэтому читаю их с интересом. Наиболее смешное место про рассказ “Образ”, после долгих мытарств опубликованный в “Звезде” за 1973 год. Дальше должно было про “Лес”, также опубликованный в “Звезде”… Черт! Где же он? Нету. Проморгали! Бурчу про себя про пресловутую гласность, приведшую редакторов к полной невнимательности в работе. Откапываю “совершеннолетний” том, чтобы посмотреть, как там было про “Лес”? И обалдеваю: и там нету.
Как же я не заметил? Что там было такого, чтобы удалить именно про “Лес”? Не сразу понимаю я, что пропустил это именно я сам, по-видимому второпях: тогда, в юной гласности 1991 года, все было с пылу с жару. А как было в неспешные семидесятые…
Георгий Константинович Холопов, Главный редактор, пригласил меня в свой кабинет и особенно охотно прошелся по ковровой дорожке.
— Нравится? — с гордостью спросил он. Я согласился.
— Вы думаете, это легко?
Я не сразу понял. Воспроизвести не могу, а сочинять не буду: это был страстный монолог о трудностях в работе Главного: и дорожку достань, и печатать или не печатать реши!
— Вот и с вами… Сами посудите, могу ли я напечатать повесть под названием “Лес”?
Ну, думаю, каюк… но зачем же так изощренно отказывать!..
— Главное, повесть-то неплохая… — ГК прошелся по ковровой дорожке. — Но сами посудите… Только что у меня была напечатана “Хозяйка гостиницы”, а теперь “Лес”!
Да, думаю, резонно скажет: “Я вам все-таки не └Новый мир“!”
Но он сказал:
— Не могу я, чтобы подряд шли произведения с названиями, заимствованными из классики!
Осчастливленный, вышел я по ковровой дорожке, пообещав подумать.
Так родилось имя для моего романа-пунктира: УЛЕТАЮЩИЙ МОНАХОВ. А то я долго мучался: то “Близнец”, то “Венец”, то “Любовник”, то “Роль” — всё не то.
А “Лес” так теперь и называется “Лес”.