Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2008
ї Юлия Кантор, 2008
Семьдесят пять лет назад канцлером Германии стал Адольф Гитлер.
“Мы никого не хотим знать в правительстве, мы хотим только Адольфа Гитлера — как вождя, как единственно сильную руку, как диктатора. Мы готовы маршировать за нашим вождем Гитлером и его идеей! Тринадцать лет мы ждали спасителя. Мы не хотим Гинденбурга, нам нужен Гитлер” — это цитата из коллективного письма граждан Адольфу Гитлеру. Она очень точно отражает позицию типичного немецкого избирателя конца 1920-х — начала 1930-х гг. Разрушенная, обескровленная нация, забывшая свои корни, униженная Версальским договором, изнуренная безработицей и инфляцией после Первой мировой, жаждала сильной руки. Дождалась — 30 января 1933 г.
Дорога к власти
НСДАП (Национал-социалистическая рабочая партия Германии) двигалась к власти стремительно, с каждым годом увеличивая число своих сторонников. Так, на выборах в рейхстаг 1928 г. НСДАП получила только около
3% голосов, а в сентябре 1930 г. — уже более 18% и превратилась во вторую по силе партию. “Гитлер — это девиз для всех, кто верит в возрождение Германии. Гитлер победит, ибо народ желает его победы” — так звучал предвыборный лозунг нацистов.
10 апреля 1932 г. состоялся второй тур президентских выборов. Пауль фон Гинденбург набрал 53% голосов против 36%, которые получил Адольф Гитлер, и был переизбран на пост рейхспрезидента. 31 июля 1932 г. на очередных выборах в рейхстаг за НСДАП проголосовали уже 37% избирателей, что позволило нацистам стать крупнейшей фракцией в парламенте.
Несмотря на то что на выборах, прошедших 6 ноября 1932 г., нацисты потеряли 34 места в рейхстаге в результате интриг и прямого давления некоторых политиков и влиятельных промышленников, перед Гинденбургом встал вопрос о создании коалиционного правительства и назначении нового канцлера. 30 января 1933 г. после долгих переговоров и консультаций Гинденбург вынужден был назначить канцлером Адольфа Гитлера. Рудольф Гесс, личный секретарь Гитлера, так описал его реакцию после назначения: “Мы остались вчетвером. Адольф сжал мне руки и вдруг попросил запереть дверь. Он не смог сдержаться. Пуци (Пуци Ханфштенгль — друг Гитлера, возглавивший управление зарубежной информации нацистской партии. — Ю. К.) держал трубку телефона. Лей стоял, отвернувшись к окну. Нас он (Гитлер. — Ю. К.) не стеснялся, но не хотел, чтобы еще кто-то увидел его слабость”.
От национал-социалистов в коалиционное правительство вошли также Герман Геринг и Вильгельм Фрик. Из прежнего состава кабинета остался министр иностранных дел фон Нейрат. Вице-канцлером стал фон Папен. Пост военного министра занял лояльный Гитлеру генерал фон Бломберг.
Сразу же после назначения Гитлера канцлером был распущен рейхстаг и объявлены новые выборы — 5 марта 1933 г.
“Мы хотим диктатора”
В Российском государственном военном архиве хранятся тысячи писем немцев к Гитлеру, написанных с 1924-го по 1945 г. (они были вывезены из рейхсканцелярии после войны). Репрезентативная выборка из этих “посланий фюреру” совсем недавно была опубликована в Германии. Народная почта Гитлера в 1925 г. состояла из одной папки с примерно тремястами письмами и пятьюдесятью ответами. Ежегодно число корреспондентов увеличивалось в несколько раз. Гитлера спрашивали о прибавках к пенсиям, о демографических проблемах, о том, как обеспечить молодежь работой. Писавших беспокоили проблемы стимулирования частного предпринимательства, защиты границ и критического состояния армии.
Письма тщательно анализировались, на многие, в том числе дискуссионные, не вполне одобрительные, писались ответы — для этого был набран специальный штат сотрудников, возглавляемых Рудольфом Гессом. Гитлер в узком кругу регулярно обсуждал со своим секретариатом эти письма: процесс отнюдь не сводился к “заигрыванию с массами” — чтобы прийти к власти, нацистам необходимо было знать “болевые точки” народа и собственные слабые места. В “Воззвании правительства рейха к немецкому народу”, опубликованном через день после назначения Гитлера канцлером, прозвучали обещания “восстановить единство духа и воли нашего народа”, ликвидировать безработицу в течение четырех лет и “добиться того, чтобы наш народ вновь обрел свободу”, то есть освободиться от “версальских пут”. Ключевая идея “национального подъема” сразу же стала популярна. “Народный канцлер”, “национальное правительство”, “национальный подъем” — эти клише вбивались в сознание обывателя.
В феврале были опубликованы законы “О защите немецкого народа” и
“О защите немецкого народа и государства”. Неделя перед последними проходившими в условиях многопартийности выборами в рейхстаг в прессе называлась не иначе как “неделей пробудившегося народа”, а сами выборы — “днем пробудившейся нации”. Самая популярная предвыборная открытка: четыре профиля — Фридриха Великого, Бисмарка, Гинденбурга и Гитлера. Подпись: “Покорил король, объединил граф, защитил фельдмаршал, спас солдат”. Слово “солдат” в данном случае выглядело эффектнее, чем “ефрейтор”. Кстати, крупные промышленники пожертвовали на предвыборную кампанию нацистов более трех миллионов рейхсмарок.
“Вы лучше, потому что вы немцы. Они недочеловеки, потому что не немцы”. Лозунг массам понравился и постепенно овладел ими. Доказать себе, что ты “лучший”, было просто: проголосовать за НСДАП.
14 октября 1933 г. в Германии прошел плебисцит по вопросу выхода из Лиги Наций. Выход одобрили 95% голосовавших. Лига мешала рейху пренебречь версальскими ограничениями.
Версальский мирный договор, официально завершивший Первую мировую войну, был подписан 28 июня 1919 г. Условия договора были выработаны после длительных секретных совещаний на Парижской мирной конференции 1919—1920 гг. Соглашение вступило в силу 10 января 1920 г. после ратификации его капитулировавшей Германией и четырьмя главными союзными державами-победительницами — Великобританией, Францией, Италией и Японией. Договор имел целью закрепление передела мира в пользу победителей. Германия возвращала Франции Эльзас и Лотарингию (в границах 1870 г.), Бельгии — округа Мальмеди и Эйпен, а также некоторые другие нейтральные территории, Польше — Познань, часть Поморья и другие территории Западной Пруссии. Германия обязывалась строго соблюдать независимость Австрии, а также признавала полную независимость Польши и Чехословакии. Вся германская часть левобережья Рейна и полоса правого берега шириной 50 км подлежали демилитаризации. Германия лишалась всех своих колоний, которые позднее были поделены между главными державами-победительницами на основе системы мандатов Лиги Наций. Германия обязывалась возместить в форме репараций убытки, понесенные правительствами и отдельными гражданами стран Антанты в результате военных действий. По Версальскому договору, Германии было запрещено иметь генеральный штаб, военные учебные заведения, развивать вооруженные силы. Численность немецкой армии должна была сократиться до ста тысяч. Обязательная военная служба отменялась, основная часть сохранившегося военно-морского флота подлежала передаче Антанте. Запрещалось развивать и военную промышленность и связанные с ней научные исследования. Для “воинственного прусского духа” это было нестерпимо.
Умонастроения немецкой военной элиты 1920-х гг. описал заместитель начальника штаба РККА Михаил Тухачевский, посетивший Германию как “офицер связи” между рейхсвером и РККА. “В офицерских кругах бросается в глаза упадок духа — как следствие положения Германии после Версальского мира. Все мечтают о “сильном человеке”, который сплотит все партии и восстановит германское могущество. С особой ненавистью относятся офицеры к социал-демократам. Один из сопровождавших меня офицеров говорил, что, будучи рабочим, вступил бы охотнее всего в партию Гитлера. Социал же демократов он охарактеризовал как партию, не соблюдающую интересов рабочего класса и не дающую возможность восстановить германское могущество”. Этот отчет, как и многие другие документы о сотрудничестве рейхсвера и Красной армии, находится в Российском государственном военном архиве. Командир 5-го стрелкового корпуса Александр Тодорский написал, вернувшись после стажировки в Германии: “В вечность Версальского договора никто не верит. Общее мнение — что Германия будет снова великой и свободной (в капиталистическом понимании) страной. Естественно, что никто не отвечает на вопрос, будет ли узел Версаля разрублен мечом или развяжется сам собою. Возможность решения вопроса мечом не исключается”.
“Подобно распространяющемуся пожару”
13 марта 1933 г. было основано Министерство народного просвещения и пропаганды, главой которого стал гауляйтер Берлина Йозеф Геббельс, сохранивший за собой и пост руководителя имперского управления пропагандой — внутрипартийной инстанции. Геббельс сформулировал стоявшую перед министерством задачу: “Мы должны так долго обрабатывать людей, пока они не перейдут на нашу сторону, пока они не достигнут идейного понимания того, что происходящее сегодня в Германии не только нужно, но и можно принять”. И большинство нации нуждалось в такой обработке, в бодрящих нехитрых идеологемах и сильном слове. НСДАП заботилась о необходимой концентрации пафоса в мыслях. Думать не требовалось — пусть за всех думает партия.
Альберт Шпеер, ставший рейхсминистром военной промышленности, а в начале тридцатых преподававший в берлинском Высшем техническом училище, вспоминал: “Друзья увлекли меня на манифестацию во Дворце спорта. Выступал Геббельс. Любитель красивых фраз, четких и язвительных формулировок, Геббельс подстрекал вопящую толпу к все более диким взрывам энтузиазма и ненависти. И Гитлер и Геббельс умели высвобождать инстинкты толпы и играть на страстях, тлеющих под тонким слоем приличий. Они успешно сплавляли рабочих, мелких буржуа и студентов в однородную массу, которой могли манипулировать по собственному усмотрению. На самом деле скорее сама толпа формировала и направляла этих политиков в соответствии со своими страстными желаниями и мечтами. Разумеется, Геббельс и Гитлер умели проникать в чаяния своей аудитории, но они извлекали из нее соки, необходимые для собственного существования. Тему задавала толпа. Компенсируя нищету, неуверенность, безработицу, это анонимное сборище часами упивалось навязчивыми идеями жестокости и вседозволенности. Я не выбрал НСДАП — я практически ничего не знал о ее программе. Я перешел на сторону Гитлера”.
Об одной из первых встреч с Гитлером советский полпред в Берлине Лев Хинчук отчитывался в Наркомат иностранных дел: “Гитлер произнес большую речь, в которой он говорил о том, что правительство в Германии теперь твердо и устойчиво и тот сделает ошибку, кто станет предполагать, что в Германии может быть речь о каких-нибудь дальнейших политических переменах. Гитлер продолжал, что существование национал-социалистов установлено раз и навсегда. Он сказал, что независимо от разности миросозерцания обеих стран (СССР и Германии. — Ю. К.) их связывают взаимные интересы и эта связь носит длительный характер. Это верно и для экономической области, и <для> политической, потому что трудности и враги у них одни и те же. Советы, например, должны заботиться о своей западной границе, Германия же должна заботиться о своей восточной границе. У Германии тяжелое экономическое положение, но и у Советов оно нелегкое. В трудном положении настоящей эпохи Гитлер считает, что падение национал-социалистического строительства для Германии явилось <бы> такой же катастрофой, как, например, падение советской власти для России”. Этот доклад, хранящийся в Архиве внешней политики России, датирован 28 апреля 1933 г. Документы дают и еще одну важную “информацию к размышлению”: за 48 часов до 30 января 1933 г. лидер немецких коммунистов Эрнст Тельман тайно приехал в Москву, и ему было рекомендовано в случае прихода Гитлера к власти “вести себя тихо” — не поднимать восстания.
“Важнейшим из искусств” для нацистов стало радиовещание. Количество радиослушателей увеличилось с 4 миллионов в 1933 г. до 8 миллионов в 1936-м. Уже 30 января 1933 г. Ойген Хадамовский, позже возглавивший радиовещание рейха, сделал на Национальном радио репортаж о марше и факельном шествии СА (штурмовые отряды НСДАП. — Ю. К.) в связи с назначением Гитлера на пост канцлера и ознакомил слушателей всего рейха с событиями в столице. “Подобно распространяющемуся пожару эта новость расходится по всей Германии. Адольф Гитлер — канцлер рейха! Миллионы сердец воспламенились! Ликование и благодарность выплескиваются наружу. Они не говорят: “Гитлер стал рейхсканцлером”, они говорят лишь: “Гитлер!” Рассказывали об этом друг другу на улицах, перед магазинами, за барной стойкой, кричали друг другу об этом в метро и автобусах. Как будто электрический ток шел от человека к человеку, воспламенял громадный город, воспламенял миллионы сердец: они пылали, весь огромный Берлин пылал”.
Только в период избирательной кампании в рейхстаг в феврале — начале марта было транслировано сорок пять предвыборных заявлений правительства, в том числе целый ряд речей Гитлера и комментариев Йозефа Геббельса к этим речам. В течение 1933 г. нацисты сосредоточили в своих руках управление радиовещанием и прессой, закрыли оппозиционную печать и подвели под это “правовую” базу. В уже упоминавшемся законе “О защите народа и государства” печатному слову уделялось особое место — теперь разрешалась только пресса, “не угрожающая безопасности”. 4 октября 1933 г. был принят закон “О редакторах”, в соответствии с которым руководителем немецких СМИ мог стать только “ариец”, причем обязательно член НСДАП или сочувствующий ей. Все независимые газеты и издания ненацистских политических партий были разогнаны. Так немецкий народ лишился права на информацию, ее место заняла пропаганда. Не были забыты и “мастера культуры” — 22 сентября была учреждена Имперская палата искусств. Только она имела прерогативу решать, являются ли книга, картина, спектакль “национальными” или же “дегенеративными”.
“Пропаганда и применение силы не являются
противоположностями”
Стратегия устрашения рассматривалась нацистами как составная часть пропагандистской работы. “Пропаганда и дифференцированное применение силы должны дополнять друг друга в особо продуманной форме. Они никогда не являются абсолютными противоположностями. Применение силы может быть частью пропаганды”, — писал в 1933 г. Ойген Хадамовский. 17 февраля 1933 г. во все полицейские участки Пруссии был разослан циркуляр рейхскомиссара прусского министерства внутренних дел Германа Геринга “Содействие национальному движению”. В распоряжении Геринга указывалось: “Необходимо всеми силами поддержать любую деятельность, идущую на благо национальным целям и национальной пропаганде и <…> бороться с деятельностью враждебных государству организаций, применяя самые жесткие меры”. Какие? Ответ был обнародован несколько дней спустя.
3 марта 1933 г., за два дня до выборов в рейхстаг, один из ближайших соратников фюрера Генрих Гиммлер стал главой полиции Мюнхена. Уже 20 марта на пресс-конференции он сообщил о создании концлагеря Дахау. На следующий день печатный орган НСДАП газета “Фелькишер беобахтер” сообщила: “В среду поблизости от городка Дахау (17 км от Мюнхена. — Ю. К.) будет создан первый концлагерь, рассчитанный на пять тысяч человек. Сюда будут направлены все коммунистические и социал-демократические функционеры и, если будет необходимо, преступники, угрожающие безопасности государства”. Демократы, до 1933 г. препиравшиеся друг с другом и в этой мелочной склоке пропустившие главную опасность, теперь оказались за колючей проволокой.
11 апреля 1933 г. лагерь был передан из ведения баварской полиции под контроль СС, и с этого момента заключенные лишились всех гражданских прав — “карательный орган партии” имел сверхполномочия.
В июне того же года комендантом лагеря стал Теодор Айке, видный теоретик нацизма, занявшийся “отлаживанием механизма” уничтожения людей — морального и физического. Поминутная регламентация всего лагерного существования должна была лишить узников воли, свести их с ума, действовать сильнее изнурительной работы. Ибо содержались в Дахау изначально только политические противники.
Дахау стал образцом и моделью “учреждений перевоспитания”, которые должны были внушать ужас населению и принудить к молчанию. По словам Гиммлера, объяснявшего читателям “Фелькишер беобахтер” целесообразность создания лагеря, инакомыслящих следовало считать преступниками или неполноценными.
Электорат одобрил и это. Перевоспитание “чуждых элементов” в концентрационных лагерях — явление, конечно, малопривлекательное, но необходимое.
“Мало кто понимал, к какой катастрофе это приведет”
После назначения Гитлера рейхсканцлером в стране царила эйфория: многие полагали, что к власти наконец-то пришло правительство, способное осуществить решительные меры по переустройству страны: преодолеть классовый раскол, восстановить равноправие с другими государствами на международной арене, вывести экономику из кризиса. Немалая часть общества была охвачена чувством исторического перелома, неясными, нерациональными надеждами. Это была не только игра с сознанием, но и манипуляция подсознанием.
“Гитлер собирался выступить с речью перед студентами Берлинского университета и Высшего технического училища. Собрание проводилось в пивной. Грязные стены, узкая лестница. Обычная забегаловка, где рабочие отдыхают за кружкой пива. Помещение было набито битком. На лучших местах восседали многочисленные профессора. Вошедшего Гитлера бурно приветствовали его многочисленные последователи из числа студентов. Облик оратора меня изумил. На плакатах и карикатурах я видел Гитлера в военной рубашке с плечевыми ремнями и нарукавной повязкой со свастикой; волосы спадали на лоб. Однако сюда он явился в хорошо сшитом костюме и выглядел на удивление респектабельным и скромным. Он обладал великим даром приспосабливаться к разному окружению. Тихим голосом он начал даже не речь, а лекцию на историческую тему. Я ожидал увидеть истеричного демагога, визжащего фанатика в военной форме, но этого человека не сбили с рассудительного тона даже бурные овации. Первоначальная застенчивость Гитлера вскоре исчезла; теперь он время от времени повышал голос. Общее впечатление было гораздо глубже смысла самой речи, из которой я мало что запомнил. Мне показалось, что блеснула надежда, я увидел новые идеалы, новые пути, — вспоминал Шпеер, — Гитлер убедил нас в том, что можно остановить угрозу коммунизма, преодолеть безработицу, оздоровить экономику”.
“Режиссер номер один” гитлеровской кинодокументалистики Лени Рифеншталь в интервью, которое она дала мне в 2000 г. на петербургском кинофестивале “Послание к человеку”, тоже говорила о надеждах, которые олицетворял в то время Гитлер. В частности, на мой вопрос: “Ностальгируете ли вы ныне, просматривая кадры └Победы веры“ и └Триумфа воли“?” — она ответила:
— Конечно, вспоминая молодость, тем более яркую, мы испытываем ностальгию. <…> Я снимала “Триумф воли” не только и не столько о Гитлере, сколько о времени и о победившей партии. В те годы понятия “партия” и “Гитлер” не были синонимами. Я никогда не любила и не хотела снимать документальное кино, и моим условием было, что эти фильмы — последние документальные. Снимая “Триумф воли”, я всего лишь реализовала собственные художественные задачи сделать фильм, который не был бы только глупой кинохроникой.
— Снимая этот фильм по личному заказу Гитлера, вы решили “художественную задачу”, создав “умную” кинохронику, — и количество поклонников фюрера и НСДАП резко возросло…
— Тогда весь мир восхищался Гитлером, всем казалось, что он возрождает страну после разрухи. Мало кто понимал тогда, к какой катастрофе это приведет.
“Партия стала государством”
7 апреля 1933 г. вступил в силу нацистский закон “О восстановлении профессионального чиновничества”, санкционирующий увольнение всех ненацистских элементов со всех государственных постов. Он обеспечил быстрый и почти единовременный переход всех ответственных постов в империи и землях к функционерам НСДАП или лицам, открыто сочувствующим нацизму. Люди, не приверженные идеологии национал-социализма или имеющие “неблагонадежное” происхождение и национальную принадлежность, к государственному и муниципальному управлению более не допускались. Педагогам, статус которых отныне приравнивался к государственным служащим, предписывалось в обязательном порядке вступить в национал-социалистическую лигу учителей, на которую возлагалось руководство германским преподавательским составом и приведение учебного процесса в школах и университетах в соответствие с национал-социалистическим учением. Расовая теория стала обязательным общеобразовательным предметом.
Закон “Против образования новых партий” от 14 июля 1933 г. обеспечил политическую гегемонию НСДАП, благодаря чему она почти полностью заняла собой все политическое пространство страны и приобрела статус единственной легально действующей политической силы. Участие в какой бы то ни было форме в политических объединениях, группах и партиях, кроме НСДАП, жестко каралось. 1 декабря был издан закон “Об обеспечении единства партии и государства”, провозгласивший победу в Германии национал-социалистической революции. В соответствии с ним НСДАП стала “руководящей и направляющей” — приобрела статус носительницы “германской государственной мысли” и “публичного права”. Рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер мог констатировать свершившийся факт: “Партия стала государством”.
Роспуск парламента и запрет партий? Расистский душок? Закрытие оппозиционных газет? Неприятно, конечно, но неизбежно — это лишь временные перегибы при строительстве нового общества. Во имя “великой цели” можно пожертвовать “малым”. Буквально за несколько месяцев совершенно законно Гитлер сумел изменить всю систему власти и общественного устройства. Нацистская революция делалась легально и легитимно.