Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2008
Нина Семеновна Катерли — прозаик, автор книг: “Окно” (Л., 1981), “Цветные открытки” (Л., 1990), “Сенная площадь” (СПб., 1992), “Иск” (Самара, 1998), “Рукою мастера” (СПб., 2001). Лауреат премии журнала “Звезда” за 1999 г. Живет в С.-Петербурге.
ї Нина Катерли, 2008
Нина Катерли
СКАЗОЧНИК
I
Тропинка спускалась от дома к морю, виляя среди Сосен по песчаным дюнам. С вершины холма зорким Соснам видны были и белая кромка песка, и море, желтое у берега, зеленое на глубине и сине-черное у самого горизонта. И путь солнца им тоже был виден: лениво вставало оно по утрам справа у мыса и проваливалось в воду слева, где по ночам подслеповато мигал долговязый маяк.
Лучший город был далеко. Он стоял на берегу широкой реки, за лесом, полями, за высокой горной грядой. Туда вела ухабистая дорога, сплошь заросшая травой, потому что некому и незачем было ездить по этой дороге.
Сказочник давно не бывал в городе. Гости его тоже не баловали, разве что Ветер, но тому дороги не требовались. Если он был раздражен, то внезапно являлся ночью с моря, дергал Сосны за ветки, свирепо орал, грозясь переломать им стволы, и колотил в окна Сказочника с такой силой, что тот вскакивал с постели и спросонья зажигал во всем доме свет.
Когда настроение у Ветра было хорошее, он появлялся неслышно, ласково гладил Сосны по волосам и дарил им подарки — гудки городских автомобилей, запах сена с полей и последние новости. Потом просачивался в дом к Сказочнику и сидел у него до утра, а иногда оставался и на несколько дней. Они пили кофе на террасе, глядя на неподвижное, гладкое, точно натянутый шелк, море, беседовали с героями очередной неоконченной сказки, живущими в доме. С некоторыми из них Ветер был ласков и обходителен, позволял называть себя Бризом. А вот других терпеть не мог, недоумевал, зачем Сказочник держит у себя всякую нечисть, и развлекался, сбивая их с ног.
Характер у Ветра был, честно говоря, вздорный: сегодня говорит одно, завтра другое. То изъясняется нормальным человеческим языком, а то понесет вдруг такое, что хоть уши затыкай. И вечно занят собственным здоровьем. Сказочник знал: появился Ветер, значит, надо закрывать все форточки, а если на дворе холодно — топить печь и доставать банку с малиновым вареньем: Ветер панически боялся гриппа, радикулита и страдал постоянным насморком. Он подозревал у себя еще массу смертельных болезней, любил порассуждать о них, и Сказочник однажды специально ввел в одно из своих сочинений веселого Доктора. Но Доктор категорически не нравился Ветру — именно за то, что был слишком веселым.
— Ослоумец! — возмущался Ветер. — Я его, эскулапа этакого, спрашиваю, как вылечить насморк, он сует мне какие-то шарлатанские капли: “Будете капать утром, днем и на ночь — насморк пройдет всего за неделю, ну… а не будете — за целых семь дней”. И этот шут гороховый — врач?! Немедленно переделайте его в мешок с картошкой, хоть какая-то польза…
Сказочник посмеялся, и Доктор покинул его дом вместе с героями очередной сказки. Теперь он жил в Лучшем городе, среди людей, его там, говорят, любили, и больные его выздоравливали быстрее, чем у самых настоящих, невыдуманных врачей. Об этом Сказочнику с негодованием доложил все тот же Ветер. Он всегда приносил в дом своего друга новости и даже сплетни — издалека, из-за моря, а особенно из Лучшего города, каждый раз повторяя, что жить там опасно и вредно. И вообще неприятно — шумно, пыльно, суетно. И очень нудно.
Сказочник был согласен, — да, с его точки зрения, людям жилось нелегко… Часто они поступали глупо. Бывали злыми и слишком самодовольными — ведь их город считался Лучшим, и они верили в это. Но именно к ним, к людям, таким как есть, уходили из дома Сказочника его герои — Принцы и Феи, Коты-хитрецы, мудрые Собаки и добрые Гномы. Многих их них Сказочник уже позабыл, так давно они расстались, других помнил и грустил, что они никогда не вернутся.
Навсегда уходили и годы. Вползали новые. А с ними — новые герои, и каждый раз Сказочнику казалось, что они, вот эти, должны быть самыми лучшими, самыми главными, яркими, убедительными, такими, чтобы, когда они уйдут, можно было сказать: “Не зря я прожил с ними долгую жизнь”.
Он сидел у себя в кабинете перед окном, смотрящим на море, и работал. За стеной жена о чем-то говорила с сыном, а здесь, рядом, ссорились и смеялись, дышали и безобразничали создаваемые им существа. И он был счастлив.
II
Сын незаметно вырос и ушел жить в Лучший город. А потом тяжело заболела жена. Сперва у нее вдруг поднялась температура, и несколько дней вокруг стояло полное безветрие — Ветер смертельно испугался вирусного гриппа и улетел за море. Якобы проведать кого-то. Потом температура упала, но жена Сказочника так ослабела, что не могла подняться с постели. И совсем не хотела есть.
Приезжал из Города знаменитый профессор, но только пожал плечами:
— В легких, знаете ли, чисто. Сердце в порядке. Гемоглобин хороший. Не знаю, не знаю… Нервы? Возможно. Хорошо бы сменить обстановку — новые впечатления… Скажу, не кривя душой: у вас тут так… странно… Эти… ваши субъекты… Не знаю, не знаю… У нас в Лучшем все куда более… рационально, знаете ли.
— Хочешь, переедем в Город? — спрашивал Сказочник жену. — Поселимся в лучшей гостинице, каждый вечер будем ходить в гости, в театр. Ты купишь много новых платьев… А? Совсем скоро. Вот только потерпи неделю. Всего неделю! Я должен закончить сказку, и мы — свободны… — Иду! Иду! Прости, меня ждут.
Жена грустно улыбалась. Какой Город? Какая гостиница? Им еле хватало на то, чтобы сводить концы с концами. Сказками много не заработаешь, городское начальство их еле терпит. А в доме течет крыша, хорошо еще, Ветер натаскал откуда-то тростника и глины и они с Королевичем из той сказки, что муж пишет сейчас, — кое-как залатали дыры. Да и хозяйство… Спасибо Ведьме из той же сказки — ворчит, суетится, а пол все-таки метет и Крылатого крокодила с грядок гоняет. Заставить эту рептилию летать муж почему-то никак не может, вот Крокодил и валяется целыми днями в огороде, всю капусту сожрал. Жена Сказочника тихо вздыхала и поворачивалась лицом к стене. А за стеной Королевич задыхался в петлях Кольчатого Змея, меч падал на пол из его онемевших рук. Разве мог Сказочник бросить его в беде? Не мог. Но жена так устала… Ей было одиноко в этом большом доме, где в кабинете мужа вечно плетут золотые косы сказочные принцессы, а во дворе пасутся ученые жирафы в очках. Не могла же она признаться, что ревнует Сказочника к принцессам, ведь она видит, как он влюблен в каждую из них, пока та в доме, как важно для него, чтобы Королевич был сильным и благородным, а Змей — злым и опасным. Потому что Настоящее Добро должно побеждать Настоящее Зло. Иначе люди не поверят. Какой тут Город, какие наряды! Ей хотелось, хоть ненадолго, остаться здесь вдвоем с мужем. Одним. Просто гулять вместе вдоль моря. Жить, как живут люди. Купить телевизор. И чтобы муж разговаривал с ней, а не с Королевичем! Тогда и сын наверняка приезжал бы чаще — он уже большой, недавно кончил школу. Ему скучно здесь. Последний раз сказал, что все эти обрыдлые принцессы и рыцари никому не нужны, старье, люди живут не этим. Зло, Добро, Добро, Зло… Нудно и… как он сказал? Контрпродуктивно. Потому что — неразумно!
Сын не показывается уже целый месяц, в гости к ним заглядывает только Ветер. Но он такой мнительный, такой капризный… и от него — то холодно, то сохнет во рту и нечем дышать. Пусть бы уж бывал пореже.
— Все! Осталось буквально несколько страниц! — возбужденно и радостно восклицал Сказочник, зайдя, чтобы поцеловать жену на ночь. — Какой у тебя горячий лоб… Представляешь? Он побеждает, несмотря на все подлости Змея! Теперь конец. Пойду. Спи. А я еще поработаю.
Когда стало совсем плохо, в доме появился веселый Доктор из старой сказки. Но теперь он был совсем не веселым. Молча просидел всю ночь у постели больной. А под утро вышел, поманил Сказочника, и они вошли в спальню, осторожно прикрыв за собой дверь…
Весь день и полночи они ходили вдвоем вдоль моря. Перепуганный Ветер утихомирил волны, и они лежали, распластавшись, уткнувшись лбами в берег и высунув на песок длинные языки, как уставшие за день собаки.
— Я виноват, — говорил Сказочник. — Я должен был позвать тебя раньше… Я должен был… А я думал только о себе… И… убил ее.
— Вы любили ее. Просто вы были собой. Этого нельзя изменить, — тихо уговаривал Сказочника Доктор. — И она понимала это. Она просила, чтобы вы не винили себя, это были ее последние слова: “Пусть не винит себя”.
Жену Сказочника похоронили ясным сентябрьским днем. Два Рыцаря, Королевич и Заколодованный медведь несли гроб, Ветер вел под руку Сказочника и сыпал на дорогу желтые и красные листья. Чуть поодаль шел Доктор. Дома Ведьма, шмыгая носом, на собственной ладони пекла блины для поминок.
Позади процессии плечом к плечу с Кольчатым Змеем шел сын Сказочника. С того момента, как Ветер сообщил ему о смерти матери, он не сказал отцу ни слова. Он шел, глядя под ноги, Змей, обвивая, поддерживал его, что-то шепча на ухо. Черная чешуя Змея блестела, серебристые молнии украшали его плоскую голову.
Ровно месяц тихо и пустынно было в доме. Сын уехал сразу после похорон. Попрятались по углам герои недописанной сказки. Только Ведьма, ругаясь мерзкими словами, которые Ветер принес из Худшего города, где поселились изгнанные когда-то из Лучшего, подметала пол, стряпала на кухне какое-то варево да возилась с Крокодилом — учила летать. Сопровождалось это криками и бранью. И все же ленивый Крокодил начинал потихоньку походить на Дракона — пламя, правда, не изрыгал, не лопал ничего, кроме капусты, но мог тяжело оторваться от земли и сделать два-три круга над домом, чтобы с шумом плюхнуться в пруд. Королевич на заднем дворе каждое утро дрался со Змеем и все чаще выходил победителем. И все-таки реже, гораздо реже, чем прежде, до того, как умерла жена Сказочника. Он стал грустным и задумчивым, а Змей, наоборот, окреп. А главное, правила не бить лежачего или не поднимать меч на безоружного считал чистейшим идиотизмом, насаждаемым выжившим из ума старым пустобрехом — так он теперь называл Сказочника.
Сказочник никого не видел и ничего не слышал. Как той ночью, когда не стало жены, он с утра и до вечера ходил вдоль моря, по самой кромке воды. Ходил взад-вперед, взад-вперед, а волны вылезали из глубины, темные и растрепанные, и, шипя друг на друга, катили к берегу. Ветер гнал воду, гнал дождевые тучи, крепом затянувшие небо и солнце.
III
А ровно через месяц, внимательно всмотревшись в лицо Сказочника, Ветер вдруг стих.
Настало утро. Море, отступив, было тихим и белесым. И небо было белесым. А солнце висело невысоко над горизонтом и почти не грело. За ночь волны оставили на песке тонкие отпечатки, похожие на крылья гигантских бабочек. Чайки деловито расхаживали по песку.
Впервые за много дней Сказочник увидел все это — небо, море, чаек. Заметил, что листья с деревьев совсем уже облетели, узнал старого своего знакомого, хромого альбатроса, озабоченно роющегося в куче ила. И тогда за спиной у него вдруг зашуршали шаги. Они спускались с холма — Королевич, Медведь, оба Рыцаря. Над деревьями пролетел Крылатый крокодил и выплюнул приличный сгусток пламени. “Раскочегарился-таки”, — усмехнулся Сказочник.
Он вернулся в дом и сел за работу.
Шло время. Герои сказки про Змея и Королевича давно жили в Городе. Все с ними было в порядке — зло было Злом, добро — Добром… Добро, как правило, с трудом, но все-таки побеждало, и люди видели это. Школьные учителя водили детей смотреть на бои Змея с Королевичем, отмечая, как подло и коварно ведет себя Змей и как благороден и при этом силен его противник.
— Вот, — говорила молодая Учительница, — если бы все мы были честными, бескорыстными, храбрыми, меньше боялись за себя, знали, что нельзя нападать из-за угла или драться с безоружным, мы бы всегда побеждали.
— Как это — побеждали? Он — из-за угла, а нам, да еще безоружным, — что? Убегать?
— Но вы же видите! Видите? Королевич все равно загнал его в подвал. Честный и храбрый в конце концов всегда побеждает… Даже если… если погиб… Впрочем, этого вы еще пока не поймете… Но знайте: благородный человек сильней и, главное, счастливей подлого. Даже если тот богатый и знатный.
— Эт-та еще что?! Поговори у меня! Чтоб я больше этого вранья не слышал. Не то живо вылетишь с работы! — Аж затрясся проходивший мимо Управляющий господин Краст. — Не морочь ребятишкам головы, не то вырастут, понимаешь, черт-те кем, бездельниками, неприспособленными ни к чему. Они, милая моя, только еще цепляются за жизнь. Да. А жизнь не эти ваши сладкие сказочки да побасенки. Тут только рассопливься — и конец. Тогда уж порядка в Лучшем городе не жди, это я тебе говорю! Не-ет, все должно быть не по сказкам-рассказкам, а по жизни. Которая диктует, как следует быть. Поняла?
IV
Сказочник работал. Герои его с годами становились солидней и рассудительней. Теперь они чаще говорили о философии, о политике, о жизни и смерти, чаще прощали обиды и дрались только в случае крайней необходимости.
Сын появлялся редко, ненадолго. С отцом он теперь разговаривал раздраженно и насмешливо:
— Ну что у тебя за дом? Ей-богу, стыдно. А если при этом ты еще начнешь вещать по поводу святых идеалов — вообще гаси свет, сливай воду! Твое время — тю-тю. Позапрошлый век! Трухлявая романтика! Люди сейчас живут конкретными делами, а ценность дел определяется вполне материально. Каждый стоит столько, сколько стоит. Это господин Краст говорит, наш Управляющий, а он человек состоятельный! А ты… Без конца: “Ах, честь! Ах, совесть!” Если ты такой умный, почему ты такой бедный?
— Я — бедный?! — Сказочник искренне удивился. — У меня есть все, в чем я нуждаюсь, — дом, работа…
— …которая никому не нужна. Гроши, что тебе присылают чокнутые поклонники твоих писулек, — чистейшая милостыня.
— Мне хватает на жизнь.
— Ладно. Проехали. С возрастом мозги костенеют — это закон жизни. И это, между прочим, сказал твой единственный удачный персонаж — Кольчатый Змей. Господин Краст его, между прочим, ценит…
После этого разговора Сказочник несколько дней не мог писать. А сын приехал неожиданно скоро, через десять дней. Явился рано утром, когда отец работал, и встретил на крыльце Заколдованную Принцессу с хозяйственной сумкой — Сказочник послал ее в деревню за хлебом. Принцесса была хорошенькая, но, похоже, придурковатая — сын попытался обнять ее, а она в ответ расплакалась и бросилась бежать. В сенях сын столкнулся с танцующим Шкафом, больно ударился плечом и, чертыхнувшись, ворвался в кабинет отца, задыхаясь от ярости.
— Что случилось?! — оторопел Сказочник. — Что с тобой?
— А будь оно все… Что случилось, говоришь? А ничего! Мне обещали должность второго помощника Управляющего, только и всего. А теперь все полетело к чертям!
— Почему?!
— Ты еще спрашиваешь? Весь мир знает, кто посылает в Город юродивых “Лыцарей”, шизанутых “Прынцесс” и тому подобную рвань. А уж те лезут во все без мыла, вопят про Справедливость, Добро и Зло. Этот у них взяточник, тот вор, там — вранье, а тут — жестокость. Учительнице заморочили головенку так, что Краст вот-вот уволит ее к чертям собачьим. Ведь население же слушает, верит! А население у нас — известно какое, дебил на дебиле. В результате хаос и разброд. Господин Краст вне себя. Единственный, от кого был реальный толк, — Кольчатый с Юными Змеенышами. Хоть эти помогают наводить
в городе порядок…
— Какие Змееныши?!
— Обыкновенные. Отряд для наведения порядка. Молодые ребята. Выправка. Форма, как… как у… него. И — без церемоний, без этой сладкой дури в головах.
— Что ты говоришь? Какая форма? Чешуя и хвост? И ядовитые зубы?!
— Очень смешно! Ухохочешься! Настоящая форма, красивая — черные атласные костюмы, блестящие хромовые сапоги, шлем с серебряными молниями…
— И что же они делают, ваши… Змееныши?
— Производят зачистку города от всякой швали — бродяг, нищих, старых бездельников вроде… некоторых. Заодно отстреливают бесхозных собак. Для чего им какие-то допотопные зубы, они прекрасно вооружены. И все это бодро, весело, с огоньком! Я должен был стать помощником по работе с молодежью, командиром… Совместно с господином Кольчатым, разумеется. И под руководством мудрого господина Краста, само собой. Но твой добрый, святой Королевич опять измолотил Змея. Теперь тот лежит, а Королевич пудрит людям мозги — внушает родителям, какой ужас хотели сотворить с их отпрысками. И мальчишкам из отряда головы морочит — их будто собирались превратить в нелюдей. В ядовитых будто бы змей! Смешно! В Городе не было, нет и быть не может ничего ядовитого. У нашего населения здоровая психика… А я из-за твоего Королевича остался без места! Короче, если до завтра Королевич не будет задержан и… обезврежен, моей карьере конец. А он — неуловимый. Только что был — и нету, и кое-кто уже — готово дело, на его стороне… Город кретинов, а еще называется Лучший! Впрочем, я не хотел ссориться. Извини, погорячился, потому что обидно — ты же все-таки мой отец, а… живешь в кошмарных условиях. Я просто хочу помочь. Вот и дом нуждается в ремонте, я составлю смету, и весной мы приведем все в порядок. Хорошо… папа?
Он обошел весь дом, каждую комнату, заглянул в кладовки, кухню, спустился в подвал, поднялся на чердак. И очень дружелюбно поговорил с каждым персонажем недописанной сказки. Потом сел к столу и принялся что-то писать в блокноте.
— Список работ, не требующих отлагательства, — пояснил он отцу.
Сказочник был поражен и обрадован. Все-таки мальчик не безнадежен. Начинает что-то понимать. А забота о карьере, которую сулит ему Краст, игры в каких-то Змеенышей… Пережиток детства. Это пройдет. Это пройдет…
“Я был плохим мужем и теперь обязан стать хорошим отцом — умным, терпимым”.
V
Стояла зима. Лед громоздился вдоль берега сверкающими голубыми глыбами. Ветер с отвращением гнал поземку и качал деревья.
— Привет! — крикнул он Сказочнику, проносясь мимо. — Все в порядке! Королевич вчера разогнал банду этих… Добровольных Змеенышей. Дома их хорошенько выдрали, а Кольчатый Змей получил что положено и сверх того, теперь отлеживается в подвале у Краста. Представь, старый индюк не верит, что Змей — ядовитый… Ладно, черт с ним, с Крастом. Иди, пиши, тебя ждут… Только вот что… Не хотел тебя огорчать, да придется. Ты — того, поосторожней.
— С кем?
— Ну… с сыном. Он же у Краста — правая рука, за всеми шпионит, обо всем доносит. Сейчас они там с ног сбились — ищут Королевича. Говорят: найдем и сожжем на площади. Прилюдно и в назидание. И рыцарей, и… всех… Что ты так побледнел? Сам же говорил: они не горят.
Сказочник молчал. Говорить-то он говорил… А все же… Так вот зачем приезжал к нему сын, вот кого искал в подвале и на чердаке! Всех переписывал и расспрашивал…
Он пошел в дом и нехотя сел к столу. Они ждали его, брошенные герои его новой сказки.
Но что-то случилось — Добрый пес рычал и скалил зубы, Храбрый воин вздрагивал от каждого шороха и все прятался в углу, Цыганка отказывалась петь и плясать, шныряла по дому, норовя сунуть в карман то серебряную ложку, то бусы покойной жены. Шут тягуче рассуждал о том, что все люди — всего-навсего производители отходов, а Заколдованная Принцесса целыми днями ныла, что ей в этой хижине не место, она умрет здесь с тоски, дожидаясь храброго Жениха, который якобы отвезет ее во дворец.
А Жениха действительно не было — Сказочник не мог его придумать, писал и рвал страницу за страницей. В конце концов он понял, что отпускать эту команду к людям нельзя, — и уничтожил рукопись. Персонажи исчезли.
— Надо отдохнуть и начать что-то совсем новое, — решил Сказочник. — Возможно, мои сказки действительно устарели. Жизнь-то идет, а я сижу здесь, как сыч, и твержу все одно и то же. И мой сын… Нет! Нельзя думать об этом! Я сам во всем виноват. Я должен написать такое, чтобы даже он понял и одумался.
VI
Он не звал их. Они явились сами.
— Салют, батяня! — воскликнуло Привидение, едва Сказочник появился на пороге кабинета. — Давай вкалывай. Мы спешим, понял, нет?
— Кто вы? — спросил пораженный Сказочник. — Откуда взялись?
— А ты, значит, полный тормоз? Без понятия? — Привидение захохотало, разинув черный рот, где торчали кривые желтые зубы.
— Твои, с позволения сказать, творения, кто ж еще? — хихикнул толстый Воробей в длиннополом черном пальто с накладными плечами. — Прибыли… или лучше — реализовались из тайных глубин твоей бессмертной души. Как там? “Сон разума рождает…” Уж не помню — кого, но кого-то достойного!
А твой бедный разум давно уже в состоянии сна.
Выглядели “творения” омерзительно. Привидение представляло собой скелет, на котором болтался шикарный костюм, залитый кровью. Рядом в кресле — громадная Крыса в кожаной куртке. На брюхе Крысы блестела толстая золотая цепь. На краю стола, развесив полы модного пальто, так что наружу высовывалась короткая когтистая лапа, примостился пузатый Воробей в очках.
— Значит, так. Ввиду явного отсутствия у творца интеллекта и той дури, которую называют вдохновением, ввожу в курс, — заявил Воробей. — Задача: нам надо в Город. Ты сейчас же садишься, пишешь… сколько там? Ну, пару-тройку страниц. Ты, значит, пишешь, и мы с ходу отваливаем.
— С какой это стати я должен о вас писать? Я сам выбираю персонажей, сам строю сюжет…
— Насчет сюжету, дед, не заморочивайся, — сказало Привидение, грозно скалясь. — Сюжет — лучше не бывает. Современный. Значит, так: я — понял, нет? — взял у этого… фраера кое-какие башли. — Он ткнул костяшкой пальца в Воробья. — Ну и… того… Бывает… Туда, сюда… Короче, денег нет, а он, гнида, это… включил счетчик. Я — что? Я соглашаюсь, он — по понятиям. Только где я ему, козлу, возьму пять тонн?.. Ну, он меня, гад, и… заказал…
— И без базара! — облизнулась Крыса. — Очень все прикольно вышло. А подробности… Я его — за глотку, он орать… Оторался. Аванс я получила, а где, блин, окончательный расчет? — Она повернулась к Воробью и скрипнула зубами.
— Забито, — тут же откликнулся Воробей. — Будем в Городе, все получишь. Плюс бонус. А сейчас кончай разборки, не мешай старику творить, это — святое. Маэстро! У тебя проблемы со слухом? Садись, рисуй ксиву, без нее нам — никуда.
— А вам никуда и не надо, пошли вон, — сказал Сказочник. — Исчезните, я еще с ума не сошел — писать этот ваш бред. “Разборки”, “заказал”, “блины” какие-то…
— Отстал от жизни, дед. Сидишь тут, как в одиночке, а на воле жизнь идет. Проходит жистянка-то. Это, папаша, современный язык. Никуда не денешься! Словестность! От сыночка ты не такое слышал, да делаешь вид, что забыл, — загоготало Привидение. — А турнуть нас тебе не удастся. Мы-то как раз из жизни. Реальные пацаны, понял? Хочешь писать правду — пиши про нас. Ну, а не хочешь… — И в пустой глазнице что-то сверкнуло.
Крыса тут же медленно поднялась с кресла, подошла к Сказочнику вплотную и ощерила чудовищные зубы, обдав его смрадным дыханием.
— Ладно, — вдруг согласился тот и сел за стол, — уговорили. Напишу и отправлю в Город. Только не одних, кое с кем еще.
Крыса, Воробей и Привидение оживленно переглянулись и с любопытством уставились на дверь.
А на пороге тотчас возник крепкий, широкоплечий парень в форме полицейского со звездой шерифа на груди. Лицом он был похож… на кого же он был похож? Слегка он напоминал сына Сказочника. Только слегка.
Полицейский растерянно взглянул на Привидение, Крысу и Воробья, потом повернулся к Сказочнику:
— Прибыл исполнить свой долг. Какие указания, шеф?
Ответить Сказочник не успел. Воробей мигом вспорхнул Полицейскому на плечо, что-то прошептал тому прямо в ухо, потом вынул из кармана своего длинного пальто увесистую пачку денег и проворно сунул ее в руку Полицейскому, отчего тот сразу просиял.
— Чего ждем, шеф? — строго спросил он у Сказочника. — Вызывали? Я прибыл. Выход один: есть проблемы, нет проблем, а ребятам некогда. Нужен документ, без документов в Город нельзя. Да и мне, честно говоря, тоже есть теперь чем там заняться.
— Убирайся. Ты не… не тот. Все убирайтесь!
Сказочник встал из-за стола и решительно шагнул к двери. Но Полицейский, посуровев, преградил ему путь и снял с пояса наручники.
— Не трогай, — сказал Воробей. — Как он станет писать со скованными руками?.. Это уж получается какая-то цензура. Мы — против.
Он выставил вперед лапу, растопырив когти, так что лапа стала похожа на веер.
— Нет, я бы хотел, чтобы ты осознал, Сказочник: отделаться от нас тебе не удастся. Не желаешь трудиться, иссякло вдохновение, впал в маразм — ладно. Но мы никуда отсюда не денемся. Мы теперь — всегда с тобой. А номера с этими… положительными героями — не пройдут. Убедился? С романтическими бреднями покончено. И в Лучшем городе, и в твоей, заметь себе, бедной голове. Побеждает правда жизни, суровый реализм. Ты небось воображал, что пишешь и кого-то чему-то учишь. Хрен тебе, Сказочник. То есть… это… артефакт. Ты всегда писал что думал. А сейчас ты думаешь не так, как раньше. И думаешь ты верно. Так что выхода у тебя нет. Или пиши и тем самым отпускай нас, или…
— Во-во. Я, блин, с ним живо разберусь, — обрадовалась Крыса.
— Заткнись! Ты! Челюсть! — оборвал ее Воробей. — Разобраться недолго. А дальше? Нам в Лучший надо, а без него мы — кто? Никто. И звать нас никак. Так что лучше попросить по-хорошему, но чтоб было больно и страшно.
“Да. Без меня они не существуют, — думал Сказочник, — но и уничтожить их я почему-то не могу. Но почему?! И создать героя, способного с ними справиться, боюсь, уже никогда не смогу. Но я должен, должен…”
Прошла неделя, работа не продвинулась ни на шег. Время от времени вяло входили новые положительные персонажи, но все они были бесцветными, слабыми, беспомощно топтались посреди кабинета, произнося плоские заученные фразы про справедливость, вызывая общий смех.
Сказочник рвал страницу за страницей, снова думал, писал, но являлся новый герой, еще более безликий и скучный… И так день за днем, ночь за ночью.
По ночам Сказочник теперь не спал. Не хватало воздуха.
Как-то, поднявшись с постели, настежь распахнул форточку, и в комнату тотчас ворвался Ветер, растирая ладонью озябший нос.
— Опять холодища! — хрипло проворчал он. — И это при моих-то легких. И что они себе думают? Идет циклон, будет полно работы. А ты как?
— Полюбуйся. — Сказочник приоткрыл дверь в кабинет.
Привидение громко храпело, зияя пустыми провалами глаз. Крыса по обыкновению развалилась в кресле. Воробей свил на ее груди подобие гнезда и дремал, склонив голову набок. Очередной Полицейский спал стоя, привалившись к входной двери. Лицо его было строгим и постным. Сказочник старался не смотреть на это лицо, чтобы не видеть сходства с сыном.
— Хороши! — восхитился Ветер. — И давно эта мразь у тебя?
— Давно, — вздохнул Сказочник. — И управы не найти. Нормальные люди не получаются, только вот… такое…
— Ну и гони их к чертовой матери! Пиши “конец”, и пусть катятся.
— Куда?!
— А куда угодно!
— К людям? Я прожил на свете семьдесят лет и под конец сделаю людям такой “подарок”? Я ведь бессилен даже уничтожить их… Они… во мне.
— Подумаешь, скелет, птичка и крыска. Отправил же ты в Лучший Кольчатого Змея, а он не им чета. Тот еще фрукт.
— Со Змеем ушел Королевич. А этих мне придется отпустить одних. Я не имею права… Пойми, я…
Ветер внимательно слушал Сказочника, вздыхал, качал головой. Потом заявил:
— Очнись, дружище! Если бы ты знал, сколько теперь в Городе развелось всякой дряни без этих твоих ублюдков. Гони их в шею, пусть перегрызутся. А ты отдохнешь как следует и напишешь хорошую, добрую сказку. Как раньше.
— Нет. Больше я, видно, ничего уже не напишу. А отпущу этих — сделаю подлость. Я сделаю подлость из трусости и слабости, и тогда, уж точно, хорошая сказка никогда у меня не получится. Уйдут эти — явятся новые, еще страшней. И среди них трусливый, жалкий старик, как две капли похожий на меня самого.
— Да… — Ветер повел худыми плечами, — задачка… Не понимаю я этих ваших сказочных дел. Что ж… Думай. Ищи выход. Ты умный, найдешь. А мне пора — видишь, какая туча над морем? Циклон близко…
VII
Прошло еще десять дней. Как-то, пролетая по делу мимо дома Сказочника, Ветер осторожно стукнул в окно. Никто не ответил. Он тряхнул раму — тихо. Нигде ни души. Сосны недвижно склонили над домом свои темные головы. Бросившись к печной трубе, Ветер штопором ввинтился в дымоход, зачихал от сажи, завыл — и через секунду был в доме.
Сказочник лежал на своем старом диване. Лицо его было спокойным. Руки сложены на груди. Лоб — холодный как лед.
Ветер пошевелил легкие седые волосы, приник к холодному лбу, на котором разгладились морщины. Лицо Сказочника казалось совсем молодым.
— Ушел, — прошелестел Ветер едва слышно. — Ушел и их увел с собой. Вот он что придумал. Такой выход.
И Ветер заплакал.
Ревела печная труба, дрожали оконные стекла, из тучи хлынул темный холодный дождь. Дверь распахнулась настежь — Ветер был уже в саду, он летел над Соснами, а они раскачивались и стонали.
VIII
— Ну, что же. Полагаю, теперь мы можем вернуться к вопросу о твоем назначении, — сказал господин Краст милостиво.
Сын Сказочника стоял перед ним навытяжку.
— Первым помощником я тебя сделать, понятное дело, не могу. Как бы ни хотел. У меня есть собственный сын, сам понимаешь. Но вторым — вполне реально. Тем более ты — не кто попало, а потомок знаменитого Сказочника, нашей гордости и достопримечательности. Кстати, я отдал распоряжение об установке ему памятника. По пояс. Поставим у моря, где сейчас его дом. Откроем торжественно, как полагается. Я подготовил краткий… это… речь. Дал поручение Учительнице. Переработал и зачитаю. Да. Он, понимаешь, отдал жизнь за наш Лучший город. Заслонил собой от банды преступников, засланных к нам… врагами. Да! Он, понимаешь, наша слава боевая. Теперь я могу сказать это твердо. Учитывая полный порядок после того, как ты очистил Город от этой заразы — всех, понимаешь, правдолюбцев с саблями и длинными языками. Остался еще кто-нибудь?
— Всех выгнали. Сегодня как раз поймали последнего. Некто Королевич. Болтался вокруг дома моего покойного родителя.
— А ты об отце — более, понимаешь, почтительно. Это тебе не родитель, а достояние Лучшего города. Так где этот Королевич?
— В подвале. Ведет себя нагло. Я сказал, что мы сожжем его на площади.
В рамках Закона. Смеется. “Нас, — говорит, — не сожжешь”. Представляете? Юные Змееныши охраняют его днем и ночью, а сегодня иду, смотрю — двое Рыцарей пьют в баре пиво. Как ни в чем не бывало. Вернулись. А вокруг — толпа. Рты поразевали и слушают.
— А господин Кольчатый? Что-то его не видно. Впрочем, все к лучшему в нашем Лучшем из городов. С баламутами ты в целом разобрался. Остальное доделают славные Змееныши. А сам Змей? Я вот что полагаю: теперь, без Королевича, в нем нет нужды. Уж больно вообразил о себе. Все его должны бояться. Того и гляди, покусится на мой, понимаешь, пост. Кто он такой, если уж на то пошло? Выдумка. А мы реальные люди. В нас сила. Так что надо крепко подумать…
Дверь за спиной господина Краста медленно и тонко заскрипела. В комнату, шевеля раздвоенным языком, с шипением вползал Кольчатый Змей.