Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2007
Хотелось жить, не зная римских цифр,
но на арене зажигали обруч,
и выбегал из обморока цирк —
зверей необязательный всеобуч.
Там сципионы, шкуру опаля,
по очереди прыгали в анналы
истории сквозь литеру нуля,
которой в Риме не существовало.
НА ОКЕАНЕ
I
Седая цапля серым клювом,
как стрелкой компаса, качнет,
когда с Версалем или Лувром
размером схожий теплоход
в сопровожденье волн зеленых
неспешно расписанью вслед
уходит, унося в салонах
волшебный по природе свет.
И сердца замерший барометр
твердит на пасмурном арго,
что в жизни все избылось, кроме
последних судорог ее.
Но в расступившемся тумане
от горизонта вдалеке
фигурка шахматная встанет
на необъезженной доске.
И тень мальчишеского торса
по волнам, плещущим вблизи,
как вымпел, выкроенный косо,
нежданным шансом заскользит.
II
Носители цветных панамок
вспорхнули с пляжа, как пыльца,
ракушечный оставив замок
не укрепленным до конца.
Не возвели и половины
нафантазированных стен…
Но пусть печалятся руины —
в них запустение и тлен!
Не остановится в воротах
волна — дотянется в броске,
и водоросли в позе мертвых
русалок лягут на песке.
А в небе над пустыней пляжной,
сверкая костью лучевой,
неистребимый змей бумажный
схлестнется с ветром бечевой.
И тот, кто жизнь в воображенье
прожил, придумывая сны,
вкусит не горечь пораженья,
а пену схлынувшей волны.
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
В. Т.
С утра до полудня тверезы,
клиентов куда здоровей,
кладбищенские камнетесы
в работе упорней червей.
Не для эпитафий умильных
берут за подрядом подряд —
уж эти на плитах могильных
оставят чего захотят!
Не однофамильцам, не тезкам
стараются сделать на ять —
неймется про всех камнетесам
последнее слово сказать.
Былинные рожки да ножки,
эпический бабушкин плач,
сдувая гранитную крошку,
навек с анекдотом сопрячь!
Им право писанья не в тягость,
и — если ощупаешь скол —
что по-древнегречески трагос,
по-ихнему просто козел.
ЭЛЕГИЯ
В том краю, где альпийская липа
наклонилась над лежбищем вод,
умер лебедь от птичьего гриппа
и по озеру в Базель плывет.
Понесет по равнине старинной,
мимо замков, уснувших на ней,
тушу лебедя тающей льдиной
серо-буро-коричневый Рейн.
И в пределах законных владений
братьев Гримм, потеряв интерес
к прежним сказкам, — китайские тени
бросит на воду Шварцвальдский лес.
И близь Кобленца в сланцевый берег,
где исчезла в волнах Лорелей,
и в русалок влюблялся Альберих,
клюв уткнется среди камышей.
Но покатит река без усилья
дальше мертвого лебедя ком,
а голландская мельница — крылья
с той же скоростью в небе пустом.
Там над Шельдой и Маасом с дамбы
часовые взирают на Рур,
чтоб не свесились курочки рябы
меж утрехтских ощипанных кур.
Роттердаму привидится через
переводчика бартерный сон,
будто, коршуну в шею прицелясь,
невзначай промахнулся Гвидон.
НОВАЯ ГЕРАЛЬДИКА
Глядишь на эту череду
из клеток выпущенных тварей,
как в ботаническом саду
на вдруг оживший бестиарий.
Вплетает время в гривы львов
колосья вегетарианства.
И стоит подлости рабов
вольноотпущенников хамство.