Депортация вайнахов в марте 1944 года
Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2007
Накануне и в начале Великой отечественной войны пробным камнем взаимоотношения вайнахов (чеченцев и ингушей) и советской власти стала их мобилизация. До 1938 г. их в ряды РККА систематически не призывали (ежегодный призыв — не более 300—400 чел.). В 1938—1939 гг. призыв был значительно увеличен, а в 1940—1941 гг. проводился в полном соответствии с законом о всеобщей воинской обязанности. В результате начиная с осени 1939 г. дезертировало 797 чел., из которых было разыскано 140 чел., а остальные так и числились в бегах, как правило, вливаясь в ряды различных банд.
Но даже эти показатели выглядят сравнительно “прилично” на фоне фактического срыва (если верить НКВД) мобилизаций чеченцев и ингушей, проводившейся в сентябре 1941-го и в марте 1942 гг. Полагая и надеясь, что СССР войну проиграет, многие муллы и другие тейповые авторитеты агитировали за уклонение от военной службы или за дезертирство. В общей сложности, по данным НКВД, мобилизации подлежали 22,5 тыс. чел.: в 1941 г. из 8 тыс. еще по пути к месту отправки дезертировали 450 и уклонились от призыва 269, а в 1942 г. из 14577 чел., подлежащих призыву, было призвано и вовсе 4395. В связи с этим в апреле 1942 г. последовал приказ НКО СССР об отмене призыва вайнахов в армию, но в 1943 г. был разрешен призыв около 3000 добровольцев, — однако и из их числа дезертировало 1870. Все это, впрочем, не помешало 10 вайнахам удостоиться звания Героев Советского Союза.
Осенью 1941 г. в ряде горных районов были созданы чекистско-войсковые опергруппы, а кроме того, спецотряд из местных чеченцев, — вероятно, в связи с восстанием, поднятым Хасаном Исраиловым, и операциями по его ликвидации. Собственно говоря, в октябре 1941 г. вспыхнуло два отдельных восстания, которыми были охвачены Шатоевский, Чеберловский, Итум-Калинский, Веденский и Галанчжовский районы. В начале 1942 г. их лидеры — Хасан Исраилов (Герлоев) и Маирбек Шерипов — объединились, создав “Временное народно-революционное правительство Чечено-Ингушетии”.
Летом 1942 г. на Северный Кавказ прорвались немцы, но территория Чечено-Ингушской АССР практически под оккупацией не была1 и к Грозненским нефтепромыслам Гитлер, сколько ни рвался, не дотянулся. Как и у других советских народов, среди чеченцев и ингушей были и герои и предатели, но карачаевцы, калмыки и балкарцы хотя бы были под оккупацией. А вот обвинить весь народ, в глаза не видевший немцев, в прямом предательстве, было сложней. Поэтому поводом для депортации стало “активное и почти поголовное участие в террористическом движении, направленном против Советов и Красной Армии”.
В чем же, согласно официальной версии, оно проявлялось?
При приближении в 1942 г. линии фронта к границе Чечено-Ингушетии в республике активизировались антисоветские силы. В августе-сентябре 1942 г. практически во всех горных районах Чечни колхозы были фактически распущены и вспыхнуло (точнее, продолжилось) восстание Исраилова—Шерипова, к которому примкнули тысячи людей и десятки советских функционеров2. Третьим руководителем повстанцев, по крайней мере в 1942 г., был имам Джавотхан Муртазалиев. К восставшим примкнули и многие “кадровые политбанды”, действовавшие в Чечне и в предыдущие годы, — Бадаева, Магаданова, Хамзаева, Исмаилова, Сангириева, Дибзелигова, Махмудова, а также дагестанца Магомеда Гаджиева.
Тогда же, осенью 1942 г., появились в горах и немецкие агенты, сброшенные на парашютах. Чекисты приписали Исраилову и Шерипову создание профашистских партий: Исраилову — “Национал-социалистической партии Кавказских братьев”, а Шерипову — “Чечено-горской национал-социалистической подпольной организации” (уже сами названия наводили на мысль об их сфабрикованности). Впрочем, судя по меморандуму правительства повстанцев (отметим в нем и искренний антисемитизм), они действительно рассматривали Гитлера как союзника в борьбе со своим врагом Сталиным3. Вполне достоверными можно считать и контакты с немецкими парашютными десантами: с августа 1942-го по август 1943 г. немцами было выброшено 8 команд парашютистов, общей численностью 77 человек, большинство которых составляли чеченцы и ингуши, завербованные из числа военнопленных.
Тем не менее с утверждением о “почти поголовном участии” чеченцев и ингушей в антисоветских бандах расходится статистика их ликвидации на территории Чечено-Ингушетии (см. табл.):
1941 1942 1942 1943 1943 1941—1943
(2 п./г.) (1 п./г) (2 п./г.) (1 п./г.) (2 п./г.)
Учтено банд 28 111 199 201 Н. д. Н. д.
Из них ликвидировано 12 21 9 19 92 153
Учтено участников
банд и одиночек, чел. 173 360 1080 1195 Н. д. Н. д
Из них изъято 100 173 1164 4 518 725 2680
В т. ч. убито 22 36 259 196 467 559
Арестовано 78 109 491 264 1723 1114
Ранено или задержано 28 15 3 2 48
Легализовано5 399 55 505 959
Как видим, с каждым полугодием работы для ликвидаторов бандитизма все прибавлялось, но суммарное число бандитов за все военное время составило всего несколько тысяч человек, что несоизмеримо с сотнями тысяч высланных.
* * *
В октябре 1943 г. в республику для изучения ситуации ездил зам. наркома внутренних дел Б. Кобулов, а в ноябре того же года зам. наркома внутренних дел В. Чернышев, занимавшийся депортацей калмыков, провел совещание с начальниками управлений НКВД тех регионов, куда калмыков переселяли. Попутно он обсуждал и детали намечаемой операции “Чечевица” — депортации около 0,5 млн. чеченцев и ингушей. 200 тыс. чел. планировалось расселить в Новосибирской области, а еще по 35—40 тыс. чел. — в Алтайском и Красноярском краях и в Омской области. Но эти регионы, видимо, сумели как-то уклониться от подобной чести, и в плане, представленном Берией в середине декабря, дислокация была совершенно иной, напоминающей “карачаевскую”: горцев распределяли между областями Казахстана и Киргизии.
29 января 1944 г. Берия утвердил “Инструкцию о порядке проведения выселения чеченцев и ингушей”, а 31 января ГКО издал сразу два постановления, касавшихся чеченцей и ингушей, при этом не называя их по имени: первое — “О мероприятиях по размещению спецпереселенцев в пределах Казахской и Киргизской ССР”, второе — “О порядке принятия на Северном Кавказе скота и сельскохозяйственных продуктов”.
11 февраля вопрос о департации чеченцев и ингушей рассматривался на Политбюро ЦК ВКП(б). Разногласия возникли только по срокам: Молотов, Жданов, Вознесенский и Андреев выступили за немедленное осуществление операции, а Ворошилов, Каганович, Хрущев, Калинин и Берия предложили дождаться изгнания немцев из СССР. Решающим, надо полагать, стал голос генсека.
Уже 17 февраля 1944 г. Берия доложил Сталину, что подготовка операции заканчивается и что на учет поставлено 459486 чел., подлежащих переселению (включая вайнахов, проживающих во Владикавказе и в Дагестане). Территория проведения операции была разделена на 4 оперативных сектора, а сама операция, рассчитанная в целом на 7—8 дней, разбита на 2 этапа. В ходе так называемого этапа “первых эшелонов”, запланированного на 3—4 дня, должно было быть отправлено более 300 тыс. чел. из городов и равнинных районов. На депортацию остальных 150 тыс. чел., проживающих в горах, отводилось еще 4 дня. Оперативно-войсковые группы в составе одного оперработника и двух бойцов войск НКВД должны были обеспечить одновременное выселение четырех семей (зато “нагрузка” на группы, отвечающие за аресты бандитов и “фашистских пособников”, составляла всего 2 чел.).
20 февраля 1944 г. вместе с высокопоставленными сотрудниками НКВД И. Серовым, Б. Кобуловым и С. Мамуловым, в Грозный приезжал сам Лаврентий Берия и лично руководил операцией, в которой были задействованы небывало крупные силы — до 19 тыс. оперативных работников НКВД, НКГБ и “СМЕРШ” и около 100 тыс. офицеров и бойцов войск НКВД, стянутых со всей страны для участия в “учениях в горной местности” (не в каждой фронтовой операции бывает столько бойцов!)6.
21 февраля — тут же, на месте, — Берия издал приказ по НКВД о депортации чеченцев и ингушей, а 22 февраля, когда вся подготовительная чекистская работа была завершена, он встретился с руководством республики и высшими духовными лидерами и предупредил их об операции, намеченной на завтра, на 2 часа утра. Вызванный первым председатель СНК Чечено-Ингушской АССР С. К. Моллаев был настолько потрясен, что заплакал. Не обращая внимания на слезы, ему, девяти другим руководящим работникам и трем шейхам (Б. Арсанову, А.-Г. Яндарову и А. Гайсумову) Берия предложил провести необходимую “работу” среди населения7. В равнинных селениях намечались сходы мужского населения, на которых решение о выселении должно было быть оглашено на чеченском языке, а собравшихся тут же на месте разоружали бы и брали под стражу (сбором вещей должны были заниматься женщины); в горах сходы и вовсе не планировались.
В отличие от предыдущих, про эту операцию уже не скажешь, что она прошла без эксцессов: цифры — 2016 арестованных и 20072 изъятых единиц огнестрельного оружия — говорят сами за себя.
Тем не менее уже за первый день (23 февраля) было выселено 333739 чел., из них 176950 погружено в вагоны. К незапланированным затруднениям можно отнести и погоду: снег, выпавший во всей республике во второй половине дня, впоследствии существенно осложнил выселение из горных районов.
29 февраля (високосный год!) Берия доложил Сталину об итогах операции: выселено 478479 чел., из них 387229 чеченцев и 91250 ингушей. Их погрузили в 177 эшелонов, из которых 159 уже находились в пути, в том числе эшелон с партийной номенклатурой и мусульманской элитой, способствовавшей выселению, отправленный в Алма-Ату.
Около 6 тыс. чеченцев из-за снега застряли в горах в Галанчожском районе: на их довыселение накинули еще два дня. Но оставаться не позволено было никому — ни старикам, ни больным; по недокументированной версии якобы существовала устная инструкция Берии: “остающихся на месте — уничтожать”. Имеются свидетельства того, что в ряде аулов войска НКВД мирное население фактически ликвидировали, в том числе и таким способом, как сожжение заживо. Сравнительно недавно широкую огласку получила такого рода операция в ауле Хайбах: не будучи в состоянии обеспечить транспортировку его жителей, внутренние войска под командой комиссара госбезопасности 3 ранга М. Гвишиани8 согнали около 200 чел. (по другим свидетельствам 600—700 чел.) в колхозную конюшню, заперли их и подожгли; тех, кто пытался вырваться, расстреливали из автоматов. Расстреляли и жителей близлежащего аула Дзумсой (он был хорошо памятен чекистам, ибо здесь находился один из центров восстания Исраилова—Шерипова в 1942 гг.) и некоторых окрестных хуторов. В литературу введено — правда без ссылки на источник — совершенно секретное письмо Гвишиани Берии: “Только для ваших глаз. Ввиду нетранспортабельности и в целях неукоснительного выполнения в срок операции “Горы”9 вынужден был ликвидировать более 700 жителей в местечке Хайбах. Гвишиани”10.
Большинство вайнахских переселенцев было направлено в Казахстан (239768 чеченцев и 78470 ингушей), меньшая часть — в Киргизию (70097 чеченцев и 2278 ингушей). Местами сосредоточения чеченцев в Казахстане стали Акмолинская, Павлодарская, Северо-Казахстанская, Карагандинская, Восточно-Казахстанская, Семипалатинская и Алма-Атинская области, а в Киргизии — Фрунзенская и Ошская11. Несколько сотен спецпоселенцев, ранее работавших в нефтяной промышленности, были направлены в Казахстан на месторождения в Гурьевской обл.
Со временем в места спецпоселения потянулись дополнительные контингенты вайнахов, в частности, осужденные (из Северо-Осетинской АССР их перебросили в Карагандинский лагерь), демобилизованные, проживавшие в городах Европейской части СССР, выявленные на Кавказе, “уклоняющиеся”, репатрианты из военнопленныхи др.
Число уклоняющихся, точнее, уклонившихся от депортации вайнахов, составило, по данным НКВД, 6544 чел., не считая 338 убитых участников 36 ликвидированных банд. Перед депортацией действующих банд насчитывалось всего семь — Хасана Исраилова, Идриса Магомедова, Кудуза Хамсаева, Висаита Анзорова, Баудина Бибиева и Маты Махмудова12. Уклонившиеся от выселения, как правило, прятались в лесах и были тесно связаны с “бандитами”. Войска НКВД вели на них настоящую охоту (особенно весной и летом 1944 г.). Но не только охоту: уже в июне 1944 г. из Казахстана были выписаны “испытанные” религиозные авторитеты Арсанов и Яндаров, прибывшие в Грозный 6 июня и оказавшие реальную помощь в склонении сотен уклонившихся к легализации и, стало быть, к выселению.
Успехи были достигнуты и в ликвидации банд, точнее, их главарей. В частности, 15 декабря 1944 г. на своей родине в ауле Терлой был смертельно ранен Хасан Исраилов: убийцами стали его же бывшие сообщники. 29 декабря члены его отряда, сохранившие ему верность, выдали труп Исраилова НКВД (после опознания его похоронили в ауле Урус-Мартан).
И все-таки: разве не удивительно — чеченцев давно выселили, а чеченский бандитизм все равно сохранился! Его ликвидация, даже в отсутствие питающей тейповой базы, растянулась не на несколько месяцев, а до 1953 г., то есть на десятилетие!
Что касается административного “оформления” депортации вайнахов, то официально Чечено-Ингушская АССР была ликвидирована 7 марта 1944 г. На ее месте был создан Грозненский округ в составе Ставропольского края. В него вошло, однако, менее 2/3 бывшей территории АССР; одновременно к нему добавили северо-восточные районы Ставропольского края, населенные ногайцами, даргинцами, кумыками (до 1937 г. эти земли были частью Дагестана) и рус-скими. 12 апреля 1944 г. Грозненский округ был преобразован в Грозненскую область (с включением в ее состав бывшего Кизлярского округа и Наурского района Ставропольского края), просуществовавшую до 1957 г.
Не включенная в Грозненский округ часть Чечено-Ингушетии — это ее бывшие западные и отчасти южные районы (то есть собственно Ингушетия), поделенные между Грузией и Северной Осетией, а также восточные и юго-восточные (в частности Веденский, Ножайюртовский, Саясановский, Чеберлоевский в существовавших границах и, частично, Курчалоевский, Шароевский и Гудермесский районы), присоединенные к Дагестану.
Город Малгобек с окрестностями и большинство районов, населенных ингушами, были включены в состав Северо-Осетинской АССР, за исключением Сунженского и Галашкинского районов (Ассинская долина), оставшихся в Грозненском округе, а также южной части Пригородного района (Джераховская долина), отошедшей к Грузии. “Освободившиеся” земли заселены в основном осетинами из Грузии (в Пригородном районе) и русскими (в Сунженском).
Соответственно были “репрессированы” и все ингушские топонимы, их заменили осетинскими или русскими. Так, Указом ПВС РСФСР от 29 апреля 1944 г. районы, отошедшие от Чечено-Ингушетии к Северной Осетии, были переименованы: Пседахский — в Аланский, Назрановский — в Коста-Хетагуровский, Ачалукский — в Нартовский. Другим Указом ПВС РСФСР (от 30 августа 1944 г.) были переименованы все районы и их центры в Грозненской области.
После возвращения вайнахов были восстановлены и их автономии, как правило, в преддепортационных границах, но не всегда и не везде, что и послужило миной замедленного действия для многих конфликтов, разразившихся уже в наши дни.
* * *
Обратимся к историографии работ, посвященных советскому периоду российско-чеченских отношений. Конечно, даже в работах советского периода можно отыскать немало ценных деталей и фактов, но их концептуально-эвристиче-ская ценность существенно урезана. Если поддаться навязчивому внушению и поверить энтузиазму советских авторов, описывающих дружбу народов, торжество ленинско-сталинской национальной и экономической политики, то тем труднее на крыльях братской любви друг к другу и к социалистическому строительству перенестись от всего этого умилительного вздора и мажора, скажем, к тотальной депортации любящих и любимых этносов.
В советский период использование реальных категорий социальной и религиозной жизни чеченцев и ингушей (адат, шариат, тейп и др.) допускалось только для пояснения эпизодов из дореволюционного времени или же в качестве иллюстрации живучести пережитков прошлого. О том, кто кого пережил на самом деле, сегодня уже говорить не приходится. Интересно, что такою же жизнестойкостью, как и ключевая триада “шариат — адат — тейп”, отличались и вытекающие из нее атомарность и децентрализованность чеченского общества, органически малоприспособленного к государственному строительству по вертикали и, стало быть, к мирной жизни (внеиерархическая конфедерация аулов, а точнее, тейпов, не очень жизнеспособна как государство и запрограммирована по завершении национально- освободительной — на гражданскую войну).
Как бы то ни было, для характеристики периода между Гражданской и Великой отечественной войнами особую ценность приобретают не заидеологизированные, а сугубо эмпирические исследования, например публикации Н. Елисеевой “Чечня: вооруженная борьба в 1920—1930-е годы” в журнале “Военно-исторический архив”13, вводящие в оборот ценнейшие материалы из РГВА о реальной борьбе чеченцев против советской власти.
Парадоксально, но на сегодняшний день наболее изученной темой совет-ского периода является именно та, которая до конца 1980-х гг. была самой закрытой и табуированной, — тема депортации.
До середины 1950-х гг., когда прозвучали первые половинчатые разоблачения, из общественного и государственного обихода СССР были исключены не только сведения о депортированных и депортациях, но и самые упоминания о них. Непо-священный мог догадаться о существовании в СССР, например, чеченцев и ингушей лишь посредством сличения аналогичных справочных источников (энциклопедических изданий, административных карт и т. п.), изданных до и после депортаций.
Да и частичная реабилитация не сняла запрет на “лишнюю” информацию. Помимо официозной версии допускались — и то лишь изредка — единичные глухие ссылки фактографического характера (как правило, в контексте мажорного анализа деятельности партийных и советских органов).
Однако о принудительных миграциях в СССР заговорили на Западе на удивление рано. Так, уже в 1960 г. в США вышла книга Роберта Конквеста “Советские депортации народов”. Автор пользовался чрезвычайно скудными источниками, — например, показаниями австрийских военнопленных, репатриированных из Казахстана, где они сталкивались по крайней мере с чеченцами. Многое почерпнуто из “секретного” доклада Н. С. Хрущева ХХ съезду КПСС (в котором, кстати, остались так и не упомянутыми советские немцы и крымские татары)14. И все же Р. Конквест сумел дать первый — пусть приблизительный, но все же весьма реалистичный — набросок хронологии и статистики депортаций и даже — частичный и несколько более условный — набросок статистики смертности в ходе их осуществления.
Он же построил и первую (также не совсем точную) карту депортаций в СССР. В 1972 г. в США вышло первое издание “Атласа русской истории” Мартина Гильберта, где была представлена и схема направлений этнических депортаций в СССР (более точная, чем у Конквеста, но все еще весьма приблизительная).
Александр Солженицын рассказал о раскулачивании и об этнических депортациях в своем “Архипелаге ГУЛАГ”, увидевшем свет в 1973—1975 гг. О резонансе, который этот поистине эпический “Опыт художественного исследования” имел во всем мире, можно и не говорить: с учетом многочисленных переводов “Архипелага” на все литературные языки мира данные о сталинских репрессиях были обнародованы поистине в планетарном масштабе.
Напомним, что в главе “Ссылка народов” Солженицын написал буквально следующее:
“…Но была одна нация, которая совсем не поддалась психологии покорно-сти — не одиночки, не бунтари, а вся нация целиком. Это — чечены.
Я бы сказал, что из всех спецпереселенцев единственные чечены проявили себя зэками по духу. После того как их однажды предательски сдернули с места, они уже больше ни во что не верили. Они построили себе сакли — низкие, темные, жалкие, такие, что хоть пинком ноги их, кажется, разваливай. И такое же было все их ссыльное хозяйство — на один этот день, этот месяц, этот год, безо всякого скопа, запаса, дальнего умысла. <…> Никакие чечены нигде не пытались угодить или понравиться начальству, — но всегда горды перед ним и даже открыто враждебны. <…> Местных жителей и тех ссыльных, что так легко подчинились начальству, они расценивали почти как ту же породу. Они уважали только бунтарей”.
Однако особого упоминания в данном контексте заслуживает вышедшая в 1978—1979 гг. (сначала на русском, а затем и на английском языках) книга Александра Некрича “Наказанные народы”, написанная в первой половине 1970-х гг., когда автор еще жил в СССР. Впервые этнические депортации рассматривались здесь как целостная, малоизученная и, подчеркнем, научная проблема. Отдельные главы посвящены депортациям из Крыма, Калмыкии и Северного Кавказа, пребыванию “наказанных народов” в качестве “спецпоселенцев” и процессам их возвращения (или фактам невозвращения) на покинутые земли. Основой для книги послужили немногочисленные советские и зарубежные публикации по истории Второй мировой войны (напомним, что архивы в те годы были наглухо закрыты даже для большинства историков-партийцев); работы по истории партийного строительства на окраинах СССР в годы войны и в послевоенное время, подчас содержащие “крупицы” ценных сведений; а также устные свидетельства представителей самих репрессированных этносов. Среди “первопроходцев темы” А. Некрич называет А. Х. Дзукаева, В. И. Филькина и С. Н. Джугурьянца, писавших о высланных чеченцах и ингушах буквально между строк своих книг об успехах социализма на их землях.
Первые советские научные статьи по проблематике депортаций появились в конце 1980-х гг. Среди историков, этнографов и архивистов, активно разрабатывавших эту тему, специально о чеченцах и ингушах писало не так уж и много авторов, — в частности, С. У. Алиева, Н. Ф. Бугай, М. Вылцан, Х. М. Ибрагимбейли, О. Л. Милова, В. П. Сидоренко и другие.
Названия некоторых публикаций — например: “Удары в спину Красной Армии наносили в 1941—1942 гг. вооруженные чеченские националисты” — ясно говорят об их тенденции. Государственный тезис о “бандповстанческом” движении среди чеченцев и ингушей, выдвигавшийся НКВД, часто не встречал не только возражения, но и хотя бы критического разбора, а то, что наказание за действия отдельных лиц понесли целые народы, вызывало сожаление, но не осуждение.
Но главное все же не в этом: благодаря коллективным усилиям перечисленных коллег достоянием гласности стал колоссальный и неизвестный эмпирический материал — сотни документов и фрагментов устных и письменных воспоминаний.
На Западе проблематика принудительных миграций в 1990-е гг. пребывала в тени более широкой темы сталинских репрессий в целом. Лишь отдельные специалисты посвятили вопросам депортаций монографическое исследование или хотя бы серию статей. Сочетая анализ новодобытых в СССР эмпириче-
Первые советские научные статьи по проблематике депортаций появились в конце 1980-х гг. Среди историков, этнографов и архивистов, активно разрабатывавших эту тему, специально о чеченцах и ингушах писало не так уж и много авторов, в частности, С. У. Алиева, Н. Ф. Бугай, М. Вылцан, Х. М. Ибрагимбейли, О. Л. Милова, В. П. Сидоренко и другие.
Названия некоторых публикаций — например, “Удары в спину Красной Армии наносили в 1941—1942 гг. вооруженные чеченские националисты”, — ясно говорят об их тенденции. Государственный тезис о “бандповстанческом” движении среди чеченцев и ингушей, выдвигавшийся НКВД несмотря даже на то, что территория Чечено-Ингушетии фактически не была под оккупацией, часто не встречал не только возражения, но и хотя бы критического разбора, а то, что наказание за действия отдельных лиц понесли целые народы, вызывало сожаление, но не осуждение.
Но главное все же не в этом: благодаря коллективным усилиям перечисленных коллег достоянием гласности сделался колоссальный и неизвестный эмпирический материал — сотни документов и фрагментов устных и письменных воспоминаний.
На Западе проблематика принудительных миграций в 1990-е гг. пребывала в тени более широкой темы сталинских репрессий в целом. Лишь отдельные специалисты посвятили вопросам депортаций монографическое исследование или хотя бы серию статей. Сочетая анализ новодобытых в СССР эмпириче-
Первые советские научные статьи по проблематике депортаций появились в конце 1980-х гг. Среди историков, этнографов и архивистов, активно разрабатывавших эту тему, специально о чеченцах и ингушах писало не так уж и много авторов, в частности, С. У. Алиева, Н. Ф. Бугай, М. Вылцан, Х. М. Ибрагимбейли, О. Л. Милова, В. П. Сидоренко и другие.
Названия некоторых публикаций — например, “Удары в спину Красной Армии наносили в 1941—1942 гг. вооруженные чеченские националисты”, — ясно говорят об их тенденции. Государственный тезис о “бандповстанческом” движении среди чеченцев и ингушей, выдвигавшийся НКВД несмотря даже на то, что территория Чечено-Ингушетии фактически не была под оккупацией, часто не встречал не только возражения, но и хотя бы критического разбора, а то, что наказание за действия отдельных лиц понесли целые народы, вызывало сожаление, но не осуждение.
Но главное все же не в этом: благодаря коллективным усилиям перечисленных коллег достоянием гласности сделался колоссальный и неизвестный эмпирический материал — сотни документов и фрагментов устных и письменных воспоминаний.
На Западе проблематика принудительных миграций в 1990-е гг. пребывала в тени более широкой темы сталинских репрессий в целом. Лишь отдельные специалисты посвятили вопросам депортаций монографическое исследование или хотя бы серию статей. Сочетая анализ новодобытых в СССР эмпириче-ских эмпирических эмпрических эмпириче-ских эмпириче-ских-ских-ских данных с традиционной приверженностью к литературным источникам (главным образом мемуарного характера), он нередко ближе, нежели их коллеги из бывшего СССР, подходили к обобщающим оценкам и выводам.
Рассмотрение депортации чеченцев, ингушей и крымских татар в самом общем и широком контексте этнических чисток в Европе в ХХ веке, как это сделали в своих последних публикациях Н. Наймарк и Т. Мартин (причем с привлечением значительного эмпирического материала из российских архивов) дало новую и интересную перспективу.
Сами по себе документы, относящиеся к истории довоенных российско-чеченскх взаимоотношений и депортаций вайнахов, имеются во многих российских федеральных, региональных и ведомственных архивах. Однако основные массы документов хранятся в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ). В частности, исключительную ценность представляют фонды Президиума Верховного Совета СССР, его комитетов и комиссий (ф. 7523), СНК-СМ СССР (ф. 5446), Отдела спецпереселений НКВД-МВД СССР (ф. 9479), различных “Особых папок” (ф. 9401, оп. 2) и др.
В Государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) — это прежде всего фонды ГКО (ф. 644), ЦК КПСС (ф. 17), в частности материалы “Комиссии Андреева” ЦК ВКП(б) (ф. 17, оп. 120) и др.
В Российском Государственном и военном архиве (РГВА) — ф. 320, ф. 366, ф. 25896, ф. 28108, ф. 33988, ф. 38650, ф. 38660.
Уже в начале 1990-х начался процесс освоения и региональных архивов, в которых нередко содержатся документы той степени подробности и детальности, какая не встречается в центральных архивах. В данном исследовании привлечены материалы Государственных архивов республики Дагестан и Ставропольского края.
Пишущий эти строки счтает своим приятным долгом поблагодарить Д. Н. Нохотович, Н. Елисееву, Н. Поболя (Москва), Ш. Мудуева (Махачкала), В. Белозерова и Е. Бельтрана (Ставрополь) за разнообразную помощь при подготовке этой книги.
1 За исключением района г. Малгобек на севере республики, освобожденного 3 января 1943 г.
2 В том числе 16 руководящих работников райкомов партии, 8 руководящих работников райисполкомов и 14 председателей колхозов.
3 Сам Гитлер этой точки зрения, кстати, не разделял.
4 По-видимому, опечатка. Так в источнике.
5 То есть явилось с повинной.
6 В каждом оперативном секторе на случай возможного сопротивления были созданы вооруженные войсковые резервы. Около 70% привлекавшихся войск НКВД уже имели опыт участия в подобных операциях.
7 В качестве компенсации за лояльность всем им были обещаны “льготы по выселению”, в частности некоторое увеличение нормы разрешенных к вывозу вещей (составлявшей 500 кг на семью).
8 Гвишиани М. М. (1906—1966) — комиссар госбезопасности 3 ранга; в годы войны начальник УНКВД-УНКГБ Приморского края. В 1945 г. получил звание генерал-лейтенанта. Приказом МВД СССР от 24 августа 1953 г. уволен в запас по служебному несоответствию.
9 По-видимому, название второго этапа операции по выселению вайнахов.
10 См. Айдаев Ю. Хайбах — аул, которого нет. Чеченцы: история и современность. М., 1996, с. 275. В то же время в официальном отчете об операции в Галанчожском районе Гвишиани сообщает лишь о нескольких десятках убитых или умерших в пути.
11 Число переселенных в другие среднеазиатские республики, в Восточную Сибирь и на Дальний Восток было незначительным.
12 Кроме того, учтено около 1300 так называемых “легализованных” бандитов (см. прим. 4). Всех или почти всех из них арестовали незадолго до выселения или по ходу его проведения.
13 1997, №2 и 2000, №8.
14 Информацией располагали и представители депортированных народов из числа советских “невозвращенцев”, избежавших послевоенной репатриации. В частности, по данным Р. Конквеста, особенно активной и организованной была калмыцкая диаспора, постоянно обращавшаяся в международные организации и взывавшая к общественному мнению как в странах Запада, так и на Востоке.