Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2007
Елена Васильевна Елагина — поэт, автор книг стихов “Между Питером и Ленинградом” (СПб., 1995) и “Нарушение симметрии” (СПб., 1999). Лауреат премии журнала “Звезда” за 1998 год. Живет в С.-Петербурге.
ї Елена Елагина, 2007
Два рождественских стихотворения
А. Машевскому
1
Только то, мой друг, что не может сбыться
Никогда-никогда и нигде, тревожит
Нас, как ангела легкого стук копытца
В тусклом свете облака. День ли прожит,
Или век — неважно! Любую дату
Сочиним — все, друг мой, одно и то же.
Так скользи смелей по любви канату,
Видишь, проступает несбывшееся, как тату —
Отголоском темным на светлой коже…
2
Только тот, кто может разделить радость
И понять, что чувствуешь, только тот, пожалуй,
На губах на чьих та же тлеет сладость,
И от тех же ос засыхают жала,
Только тот и нужен в этой тьме, поскольку
Никакими ваттами не спасешься, кроме
Искры божьей, ответной, заветной, стойкой,
Засиявшей на вифлеемской соломе.
* * *
Жизнь вечная со смертью вечной
Сойдутся в точке бесконечной,
Сольются вдруг — восторг и страх!
Слова, как мотыльки, кружатся,
На лампу скользкую садятся
И осыпаются во прах.
Их искушенье одиноко,
Сродни им избранность пророка
И сушь пустынная сродни,
И океана мощь живая,
Но остановит их, зевая,
Тот, Кто листает наши дни.
И скомкает, и в угол бросит,
Хотя цветет и медоносит
На радость нам весь этот луг.
Жизнь вечная со смертью вечной
Бредут вселенной бесконечной —
Бессмертья тягостный недуг.
* * *
Либо череп, обтянутый кожей,
Либо рыхлое рыло свиньи —
Выбирай свою старость, пригожий,
Не по письмам мадам Совиньи,
А по атласам анатомички,
По готовым к прощанью гробам,
Вьются в небе беспечные птички,
Обеспечен приют муравьям.
Похоронный оркестрик, сбиваясь,
Прорыдает шопеновский марш.
Поползут червяки, извиваясь,
Заготавливать наново фарш.
Жизнь не вылечишь смертью, иное
Там несчастье и подвиг иной.
Ну, а здесь крепкий дух перегноя
И тире — как итог — за спиной.
Череп твой оглядит археолог,
Восстановит портрет по зубам,
Колос колок да век наш недолог,
Что курган, что погост — бьет там-там
Или ружья торжественным залпом
Провожают от этих полей…
На помин выпей горькую залпом
И за здравие тотчас налей!
Молитва
О чем просить? О том, чтоб дал или избавил?
Еще одним ослом прибудет в этот час —
Не выбрать ни за что! И нет здесь твердых правил,
И не решит никто, о чем просить, за нас.
О, Господи, Ты Сам умеешь все устроить,
И даже иногда к добру все, может быть,
И что, скажи, Тебя напрасно беспокоить,
Когда Ты знаешь Сам, о чем Тебя просить?
Тост
Я пью за военные астры…
О. М.
Я пью за судьбу Иокасты,
За Гамлета вечный вопрос,
За крик попугая “Пиастры!”,
За то, чтоб Том Сойер не рос,
За все, что зовется культурой,
За книги и даже кино,
За живопись тонкой фактуры,
За терпкое это вино.
Я пью за колючие астры,
За свинства отпущенных дней,
За то, что одни педерасты
Поэты в отчизне моей,
За время, которому на фиг
Не нужен ни Бог, ни пиит,
За липкой иронии трафик,
Что в буковке каждой жужжит,
Я пью за чудачества Бога
И за молодое хамье,
За то, что осталось немного
Глядеть, как скудеет жнивье,
За то, что ни Надин, ни Зинин —
Что, критик, недаром притих? —
Рождается, чист и невинен,
Бессмертно-мерцающий стих.
А все, что помимо, — до срока:
Прольется и в землю уйдет.
Стоят — как всегда — одиноко
И этот, и этот, и тот.
И славы пускай не стяжали,
И нету читателей, но,
Оставив покуда скрижали,
Один есть, что крутит кино,
Где в первом ряду сладкопевцы
И гимнослагатели дна,
Где соли довольно и перца,
Где сладко сжимается сердце,
Где чистая радость одна…
* * *
Конденсат языка, выпадающий на языке
Не прозрачной росой, а венозными фиброузлами,
Что ни слово — уродец, в дырявом врученный мешке
Повитухою-ведьмой со злыми косыми глазами.
Не гармония, нет, грамматический хаос и хтонь,
Первобытный пра-пра… — где там греки с подругой-цевницей?
Оттолкнув своевольно дарящую Божью ладонь,
Вавилонов разлад ли, разврат, возвращенный сторицей?
Иссякает язык в новом варварстве, прежняя мощь
На глазах угасает под натиском хищных вандалов.
И растет сквозь словарь меловой лишь бессмысленный хвощ,
И ревет динозавр, пробираясь меж гиблых анналов.
* * *
Бинокль — полевой или морской? —
К которому прильнешь с былой тоской,
Но углядеть давно уже не в силах
Ни свет в конце туннеля, ни туннель,
Ни выгнутую шаром параллель,
Ни ангела, того, что в вечных силах.
Мир покачнулся, черепахи спят,
Слоны меланхолично вдаль глядят,
Киты уплыли, унеся с собою
Земную ось. И призрачный ковчег
Дрейфует в вечности, рывками для свой бег
Под шум межпланетарного прибоя.
* * *
То слезы на глазах, то в горле острый ком,
То на ладони лист лодкообразный,
Засохший не к добру, а к осени, притом
Прибившийся мотивчик неотвязный.
Что это? Всюду жизнь? И счастье? И судьба?
И грозный древний рок, сулящий гибель складно?
По капельке, давай, выдавливай раба —
Все Божией рабой останешься. И ладно.
* * *
Не птица Гамаюн,
А птица-говорун
Среди балтийских дюн
И скандинавских рун
То клювом бьет песок,
То падали кусок
Отыщет и клюет —
Нектар ей это, мед.
А как заговорит
На разных языках,
То будто Вавилон
Свой отрясает прах,
Пророчествует всласть,
Ничем, вишь, не унять.
Да лишь одна напасть —
Ни слова не понять.
Угомонится вдруг,
И воду пьет из рук.