Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2007
Это не путевые заметки, не аналитический очерк. Это попытка разобраться в своих ощущениях от того явления, поистине мирового класса, которое именуется “Шанхай”.
ПРЕДОЩУЩЕНИЕ ШАНХАЯ
Вообще “шанхаями” в России, точнее в СССР, называли всякого рода развалюшные самострои, хибары, бараки, где жизнь проходила на грани существования. Утверждают, что это определение занесли в СССР репатрианты, возвращавшиеся, на свою беду, на “милую родину” в послевоенные годы. Вполне возможно. Но тогда стоит учесть, что жили они в Шанхае по-эмигрантски скудно, почти безысходно, в шанхайских трущобах, которые ныне сносятся или уже почти снесены целыми кварталами. А между тем история Шанхая дает возможность относиться к нему по-другому. Тогда же, в 1920-е годы, когда русская эмиграция добралась до Шанхая, там же оказались сотни, тысячи пассионариев со всего света: из Америки, Европы, Австралии. Кое-кто из них сколачивал там целые состояния. Шанхай в ту пору стал азиатской меккой авантюристов и дельцов всех мастей. Воспоминание о тех годах — протяженный квартал на набережной реки Хуангпу, выстроенный в чисто американском духе, не отличающийся от районов Нью-Йорка или Чикаго. А совсем неподалеку — английский квартал или французский анклав, точь-в-точь повторяющие антураж городков Йоркшира или провинции Бордо. 1930-е годы Шанхая — первая эпоха его расцвета. Чарли Чаплин и Альберт Эйнштейн, Роберт Дьюи и Рабиндранат Тагор — все стремятся посетить этот город в предвкушении встречи с чем-то необычным, с желанием попробовать какой-то невиданный в мире коктейль культур.
В Шанхае начинаешь думать о том, что уже тогда в мире возникали центры, которым суждено было стать предтечами нынешней глобализации. Но вот когда узнаешь, что Шанхай — родина китайского джаза, то становится как-то не по себе. Кто его слышал, этот китайский джаз? И только оказавшись в центре Шанхая, увидев, как прямо на тротуаре, у стен крупного торгового центра играет маленький оркестрик и под его музыку танцуют румбы, фокстроты и танго самые древние из древнейших китайцев с лицами терракотовых воинов, понимаешь — да, этот джаз наверняка был. И он захватывал тысячи людей. Эти дедульки и бабульки пережили все: японскую оккупацию, правление первого коммунистического мэра — маршала Чэнь И, его опалу и хунвэйбиновщину периода “культурной революции”. Но их время, время их молодости вернулось — и они, выжившие, сморщенные, но дождавшиеся иных времен, могут теперь и потанцевать. Никто из прохожих их не гонит, не кричит: “Расплясались тут всякие!”, полиция их даже охраняет. И происходит это в Шанхае, на том месте, где по питерским меркам располагается “Пассаж”.
Шанхай стал одним из притягательных мест для мирового кино. Доходило до парадоксов. Великий Орсон Уэллс снял красавицу Риту Хейуорд, ту самую, чей портрет был в кабине бомбардировщика “Энола Гей”, сбросившего бомбу на Хиросиму, в мрачном фильме “Леди из Шанхая”, где дело проходило на Карибских островах. Само слово “Шанхай” являлось своего рода притягательным рекламным брендом.
Шанхай привык быть дружелюбным к странным, гонимым, бесприютным.
В годы Второй мировой войны в Шанхае нашли убежище свыше тридцати тысяч евреев-беженцев со всех стран “Европы”. Как их занесло туда? Кто знает. Главное — люди, целые семьи остались живы. И это все, или почти все, что я знал о Шанхае, пока не оказался в в аэропорту Пудан, который, как я тут же понял из рекламной афиши, вот-вот станет крупнейшим аэропортом мира, обслуживающим 60 миллионов пассажиров в год. Китайцев, конечно, много, сказал я себе, но ведь не все они авиапассажиры. К чему эта гигантомания? Только потом я понял, как заблуждался.
ЭТОГО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ, НО ЭТО ЕСТЬ
В старой телевизионной постановке легендарного Ленинградского телевидения “Большая кошачья сказка” по Карелу Чапеку Сергей Юрский, игравший главную роль, рассказывал о своих путешествиях так: “Китай, ребята, это большая и интересная страна”. Можно, конечно, и так, если обладаешь неповторимой “юрской” интонацией. Проблема в том, что коренной петербуржец эпохи дрязг вокруг “Охта-центра”, впервые оказавшись в Шанхае 2007 года, задает себе вопрос: где я? Никакие телевизионные картинки не в состоянии передать ощущение будто ты из тихого, уютного места перебрался в нечто совершенно футуристическое. Все стремится вверх, все утопает в огнях, все движется по пятиуровневым развязкам. А потом проезжаешь по самому длинному в мире тридцатишестикилометровому мосту через Восточно-Китайское море. И тоже не перстаешь дивиться.
Шанхай сегодня — первый город мира по темпам высотного строительства. Пятнадцать лет назад город был окружен массивами арбузных полей и рисовых чеков. Сегодня в радиусе четырехсот километров от Шанхая никакого сельскохозяйственного производства нет и в помине. Почти нет незанятых клочков земли. Везде дома, заводы, линии электропередач, стройки. Все движется, все работает. Платные дороги не хуже, чем в Германии. Бесплатные — такие же, как в России. Выбирай, если есть юани. Но главное — это небоскребы Шанхая. Как удалось узнать, “высотками” здесь считают все, что выше сорока этажей. Таких “домиков” за последние пятнадцать лет было построено около двух с половиной тысяч. Таких темпов строительства в мире еще не знал никто. До недавнего времени в Шанхае располагалось самое высокое здание в мире — башня “Джинг Мао”. Да-да, в честь Мао Цзедуна, ставшего в Китае хорошо работающим торговым брендом. Но потом шанхайцев обогнали тайваньцы, а затем и княжество Дубай. Но шанхайские вожди хитры и неторопливы, если им это надо. Сейчас по японскому проекту в Шанхае строится новый небоскреб, спроектированный так, что его можно нарастить на несколько десятков метров ввысь в любой момент. Так что первенство все равно будет за Шанхаем.
Самый крупный аэропорт, самый высокий небоскреб, единственная в мире трасса от аэропорта до города на магнитной подушке. Кажется, гигантомания совершенно бессмысленная, какая-то по-детски наивная. На самом деле — глубоко осмысленная. Чтобы что-то получать, надо предварительно во что-то вложиться. Демонстрация развития приносит в конечном итоге больше средств, дает больший успех, чем унылое распределение бюджетных средств, разнесение их по полочкам. Небоскребы, дороги, сверхбыстрый Интернет — все, во что вкладывались и вкладываются шанхайские руководители, ведет к приливу капиталов. Шанхай становится, да уже стал, второй финансовой столицей мира после Нью-Йорка. Лондон — третья.
Замечу, что по числу зарегистрированных частных брокеров Шанхайская биржа вообще беспрецедентна. Вот две цифры, характеризующие динамику роста. За весь 2006 год к уже имевшимся зарегистрировалось 3,5 миллиона человек, а за первый квартал 2007 года — уже 5 миллионов. И это при том что биржевая игра иностранцам в Китае запрещена. Рассказывают, что люди продают все: имущество, дома, закладывают драгоценности, — только чтобы почувствовать вкус игры на бирже. Вкус денег.
Любителям восхвалять “китайский путь” стоит побывать на вечерней Нанкинлу, — как утверждают сами шанхайцы, самой большой торговой улице в Азии. Там можно найти все. Это так. Но нет в мире другого места со столь высокой концентрацией проституток, сводников и нищих, чем эта самая Нанкинлу. Проститутки по-восточному ласковы, сутенеры по-восточному назойливы, нищие же, столь же по-восточному, уродливы и омерзительны. Разорванные рты и ноздри, тщательно культивируемые струпья, фантастических размеров и оттенков бельма на глазах вполне уживаются с богатыми китайцами в костюмах от “Гуччи”, причем настоящих, а не контрафактных. Можно вздохнуть, мол, вот они — гримасы капитализма. Но создается впечатление, переходящее в убеждение, что все на своем месте — и тот, что в “Гуччи”, и тот, что
с бельмом. Все они — китайцы, все они — шанхайцы.
ВЛАСТЬ ШАНХАЙСКАЯ
Шанхайцы в Китае сегодня — что-то вроде “питерских” в нынешней России. Сплочены, активны, считают себя передовыми по сравнению с теми, кто отстает от времени. В том смысле, что они более чем кто-либо развернуты в сторону Запада. Шанхайцы раньше других поняли, что, не освоив западного опыта, выжить в современном мире нельзя. Курс шанхайцам на власть указал маленький ростом, но великий духом и умом Дэн Сяопин, развернув Шанхай не только на Запад, хотя прежде всего туда, но также по всем азимутам. За двадцать с небольшим лет Шанхай превратился в абсолютно вестернезированный мегаполис. Лет пять назад власти решили снести все городские трущобы. За несколько месяцев снесли ни много ни мало два миллиона квадратных метров жилой площади. В разговорах со мной представители городских властей утверждали, что недовольные были, но их было немного, что их не подавляли, а сумели уговорить. Они утверждали также, что всем было предоставлено новое современное жилье. Правда, по какой норме и где — выяснить не удалось.
Как бы то ни было, совершенно капиталистический по духу Шанхай управляется очень жестко. Начиная с самого низа. На каждый подъезд назначен свой старший, ответственный. Над ними — ответственный по дому, над ними — по кварталу. И так далее. Прямые выборы — только в местном самоуправлении.
А дальше — выдвиженцы, идущие по ступеням карьеры. Впрочем, управлять городом с населением 18 миллионов человек как-то иначе в сегодняшнем Китае вряд ли представляется возможным. Я не оправдываю, но пытаюсь понять: возможно ли по-другому?
С экономической точки зрения в Шанхае разрешено практически все. Знакомый российский бизнесмен, человек отнюдь не бедный, заработавший деньги на экспорте углеводородов, осел в Шанхае и за ужином в ресторане с упоением говорил, что нет лучше в мире города для ведения бизнеса. Налоги низкие, вход на рынок — самый легкий, а полиция защищает от рэкета и взяточников. Впрочем, уточнил он, речь идет о нас, об иностранцах, ведущих свой бизнес здесь. Насчет самих китайцев дело обстоит посложнее. И, когда я ему поверил, по настоятельной моей просьбе меня привезли в Шанхайское антикоррупционное бюро. Вопросы борьбы с коррупцией меня интересовали чрезвычайно хотя бы потому, что относительно недавно был смещен со своего поста первый секретарь шанхайского горкома КПК. Впрочем, меня предупредили, что на вопросы об этом деле отвечать не будут, ибо оно находится в юрисдикции вышестоящих инстанций. После долгих церемониальных бесед мне удалось уточнить кое-какие подробности. Самые коррумпированные сферы — распределение госзаказа, торговля и строительство. Антикоррупционное бюро не контролирует бизнесменов. Оно контролирует только чиновников. Мои собеседники подчеркивали, что они действуют строго по закону. Попытки уточнить, могут ли прослушивать, следить, организовывать “подставы”, разбивались об улыбчивый ответ — “строго по закону”. Ну, по закону так по закону, хоть и по китайскому. Но вот статистика, которую скрывать от меня не стали: за последние два года (значит, за 2005—2006) доведено до суда почти две тысячи дел чиновников различных уровней. Я начал считать. В Шанхае — 18 миллионов населения. В Петербурге — 4,5 миллиона. В четыре раза меньше. Если экстраполировать шанхайские темпы в нашу жизнь, то в моем городе должны были бы посадить за два года порядка пятисот чиновников. Или по 250 в год. Что-то такого не слышно. Или наши чиновники более чисты. Или они более осторожны. Или нет антикоррупционного бюро. В любом случае ясно — это осознанная политика. Осенью 2007 года на Семнадцатом съезде КПК Ху Цзиньтао прямо сказал, что от того, как власть будет бороться с коррупцией, зависит, уцелеет она или нет. Я полагаю, что бурное экономическое развитие при минимуме социальных гарантий и растущем общественном расслоении требует не борьбы с коррупцией как таковой, а периодического приношения жертв народу для выпускания паров недовольства. В общем, сурова власть китайская, но не глупа.
В ПОИСКАХ ГАРМОНИИ
Года четыре назад Ху Цзиньтао сформулировал новую китайскую национальную идею: “построение гармоничного социалистического общества”. Мне доводилось в рабочее время общаться в основном с шанхайскими функционерами — от более чем крупных до рядовых. Слово “гармония” было самым популярным из всех произносимых ими слов. И они расцветали, когда слышали его из уст иностранца. Что это такое — внятно никто объяснить не смог. Но думаю, что это означает сочетание самого либерального, в духе Англии ХVIII века, капитализма с сохранением власти КПК, превращающейся из идеологического института в институт менеджерский, с реализацией задачи стать ведущей промышленно-торговой страной мира. Производить — или умереть. Об этом никто не говорил, но это подразумевалось постоянно. Производят всё, что можно сбыть. Российский знакомец рассказал, что качество китайских товаров может быть вполне приличным. Но если из России приедут люди и попросят произвести нечто, в мире оцениваемое в десять долларов, однако с себестоимостью в десять центов (и с соответствующим качеством, конечно), — примут заказ, не задумываясь. Привязать к себе потребителя во всех концах Земли — вот задача Китая. Стать лидером глобализации — вот подлинная гармония.
Я вглядывался прежде всего в лица пожилых функционеров. Один из них на мой вопрос, знает ли он о количестве проституток и нищих на вечерних улицах города, ответил: “Мы каждому предоставили свой шанс. И дело каждого, как он его использует”. О, великий Хайек! О, бесподобный Поппер! Вы бы лучше ответить не смогли бы. Свобода, порядок, развитие — вот, по-моему, настоящая гармония Шанхая. Да, все можно, за исключением одного: нельзя ни при каких условиях задевать Компартию. Но, как полагаю, китайцы заключили с властью своего рода общественный договор: мы не трогаем вас, а вы не мешаете нам жить.
Я постоянно пытался в разговорах с пожилыми функционерами расспросить их о годах “культурной революции”, узнать, кем они были тогда: гонителями или жертвами? И наталкивался с ходу на глухую стену. Отвечали общо и расплывчато, настаивая, что все случившееся — в прошлом. И поневоле закрадывались подозрения, что мои собеседники были-таки среди гонителей.
Но ведь тем и удивительней, что сегодня они стали вполне эффективными менеджерами, по крайней мере не мешающими экономическому либерализму самой чистой пробы. Гармония? В частных разговорах вечерами я выведывал у китайцев их сегодняшнее отношение к Чан Кайши. Да, Сунь Ятсен — по-прежнему национальный герой. Но о генералиссимусе Чане нет никаких упоминаний в путеводителях, в исторических справочниках. Китайцы уводили глаза, что вообще-то для них не характерно. И только один из них сказал: “Это был великий человек, но ему не повезло”. Вполне возможно, что неизбежное воссоединение Китая и Тайваня будет происходить при условии реабилитации Чан Кайши на континенте. Осторожной, неспешной, но необходимой. И еще, как мне показалось, сегодняшнее поколение руководителей, по крайней мере шанхайского уровня, не очень спешит с такой реабилитацией. Они опасаются, что эта реабилитация повлечет за собой взрыв великокитайского национализма. Ведь Чан, как, впрочем, и Мао, вне всякого сомнения, были националистами. А такой национализм уведет в сторону от гармонии. И в этой осторожности есть свой смысл. Или своя гармония?
А КАК С НАЦИОНАЛЬНЫМ ВОПРОСОМ?
Я уже замечал, что Шанхай интернационален по своему духу. Ибо интернационален бизнес, идущий туда, где легче делать деньги. За бизнесом подтягиваются политика и культура. Мало какой город мира имеет своего рода совет мудрецов при мэре, в который входят бывшие руководители крупнейших корпораций, банков, а во главе этого совета стоит не кто иной, как Генри Киссинджер. Тем интереснее было узнать об особенностях национальной политики в современном Китае. Да, ханьцы — основное население страны, хотя и они очень разные. Порой межрегиональные различия пекинцев и сычуаньцев, аньхойцев и харбинцев становятся равными межнациональным. Разные уклады, разные диалекты. Есть еще проблема отношений с хуацяо — китайской диаспорой за рубежом. В Шанхае есть специальный городской комитет, постоянно поддерживающий связи с шанхайцами во всех концах света. Подобный опыт был бы и нам полезен.
Но если выйти за пределы Шанхая, пронестись мысленно по всему Китаю, то мы увидим, что в его составе существуют национальные автономии. Насколько я понимаю, официальная доктрина современного Китая состоит в том, чтобы национальности, компактно проживающие в этих районах, были “сплочены”, чтобы там максимально нивелировались социальные противоречия, но при этом ни малейших признаков государственности для этих районов не допускается. Включая Тибет. Вообще, если обратиться к справочной литературе, можно выяснить, что в настоящее время в КНР 5 автономных районов (со статусом провинций), 30 автономных округов, 120 уездов и 1173 национальные волости. Управлять таким хозяйством непросто. Центральное правительство направляет инвестиции в инфраструктуру национальных районов. Они остаются дотационными, но большинство из них обладает собственными природными ресурсами. Китайцы ставят задачу освоения этих ресурсов. Я задавал вопрос: а не приведет ли это развитие к росту сепаратистских настроений, как это было в бывшем СССР? Но мне отвечали, что это трудно даже географически, ибо большинство национальных анклавов находится в окружении ханьских провинций.
А в Тибет в 2007-м была проложена самая высокогорная железнодорожная ветка в мире. Что дает, между прочим, не только возможность пассажирского сообщения, но и быстрой переброски войск. Усиленно развиваются коммуникации с Внутренней Монголией и Синьцзян-Уйгурским округом. Кстати, относительно Уйгурской проблемы. В Китае считают (или делают вид, что считают), что уйгурские сепаратисты (а такие есть) являются частью мирового террористического интернационала. Так ли это или нет — не берусь судить. Но вот в самом Шанхае я задавал вопрос о национальных меньшинствах и их представительстве в органах власти. Диаспоры представлены прежде всего в Политическом консультативном совете — некоем аналоге российской Общественной палаты, хотя и с более широкими полномочиями. В Совете представители ведущих внутрикитайских диаспор представлены в обязательном порядке, что дает им возможность не чувствовать себя выброшенными на задворки жизни.
Особая проблема для Шанхая — его вызов Сянгану (Гонконгу). Пока что он равняется на него, в чем-то завидует ему. Но готовится к нескольким рывкам. Впрочем, это уже из области конкуренции, а не из области национальных отношений.
Я не готов сейчас говорить о том, правильным ли путем идет Китай, какие угрозы и вызовы его ожидают. Но то, что на наших глазах Шанхай превратился в один из центров мировой экономики, — неоспоримо. И последний штрих: по репертуару концертных залов, опубликованному в местной англоязычной газете, удалось установить, что в рядовой апрельский день 2007 года в Шанхае одновременно в разных залах давали концерты 17 (семнадцать!) симфонических оркестров, прибывших на гастроли из-за рубежа. И это тоже настоящий культурный шок.
Шанхайский шок.