Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2007
ї Павел Полян, 2007
Павел ПОЛЯН
КОСА И КАМЕНЬ: КОНФЛИКТНЫЙ ЭТНОС
В КРЕПЧАЮЩИХ ОБЪЯТИЯХ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ1
Не спи, казак: во тьме ночной
Чеченец ходит за рекой.
А. С. Пушкин
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю.
М. Ю. Лермонтов
В Чечне только то место наше, где стоит наш отряд; двинулся этот отряд, то и это место немедленно переходит в руки противника.
Корреспондент “Московских ведомостей”, 1840-е гг.2
Северный Кавказ — один из важнейших и сложнейших этнополитических узлов в конструкции российской государственности. Чечня — накидная петля, делающая этот узел почти неразвязуемым. Рубить его тоже рискованно — может обрушиться вся конструкция.
Главная причина — полиэтничность региона, мозаичность и переплетенность контуров его этнических ареалов, наложение и скрещение политических и экономических интересов разных групп. Отсюда — взрывчатость ситуации и конфликты, редко разрешаемые по-хорошему, переговорами, чаще (хотя и ненадолго) — силой. Нередко детонатором конфликтов выступало и территориально-административное устройство Кавказа.
Политикой царской России был административно-территориальный централизм: лишь Царство Польское, Великое княжество Финляндское и центральноазиатские эмираты имели административно выраженную этногосударственность в рамках России. Все прочие части страны — губернии, края и области. Надо признать, что определенное сдерживающее влияние этот принцип, безусловно, имел.
Когда о формальной независимости речи не было, то и формы были другими, например генерал-губернаторство в Средней Азии или наместничество на Кавказе. Их правители получали широчайшие полномочия и в своих действиях отвечали единственно перед царем. Как правило, их стиль управления сочетал в себе элементы централизма и регионализма одновременно, причем введение единообразного российского пространства, как правило, не форсировалось. При этом сама система управления постоянно, как бы на ходу, реформировалась и совершенствовалась.
Кадровой политикой царского правительства на Северном Кавказе была установка на подключение к управлению выходцев с Кавказа, но ни в коем случае не начальствование их над народом, к которому они сами принадлежали: так, начальником Терской области был армянин М. Т. Лорис-Меликов, а Ингушевского (а затем Кабардинского) округа — дагестанец Нурид. Даже наибов можно было назначать из числа казаков и офицеров.
Еще в 1860 году князь А. И. Барятинский, один из выдающихся кавказских наместников, определил основные принципы управления горскими народами, названные им “военно-народными” и предполагавшими сочетание военных управляющих институтов власти и гражданских (но гражданские институты, в его глазах, это полицейские силы). В составе административного аппарата наместника имелось горское управление, которое и решало в инструктивном порядке все вопросы, связанные с горскими народами, — ни о каком местном самоуправлении последних до 1917 года не было и речи.
1. Поиски врага: Белые, красные и горцы в горниле
Революции и Гражданской войны
Если принять деникинское уподобление Кавказа вулкану, то придется добавить, что спящим он почти никогда не был. Низложение монархии и две революции в России положили начало новому кровавому извержению исторической лавы. Пользуясь декларированными правами угнетенных царизмом народов на самоопределение, а главным образом — слабостью центральной власти, на поверхность немедленно всплыли антирусские и сепаратистские настроения. Реальную власть на местах подбирала под себя разнообразная национальная и религиозная элита — князья, уздени, беки, муллы, шейхи, имамы, высшие офицеры, а если имелись — то и промышленники. В то же время за основу большинства грядущих территориально-административных экспериментов было взято дореволюционное разграничение, случайность и произвольность которого ранее, в унитарном государстве, не имели принципиального значения.
Вслед за октябрьским переворотом 1917 года на территории уже бывшей Российской империи начался полустихийный процесс образования всяческих советских республик и несоветских автономий, главным образом на окраинах страны. Так, на территории современной России в 1918 году появились следующие советские республики — Ставропольская, Терская, Таврида, Донская, Кубано-Черноморская, а также несоветские автономии в Сибири, на Кубани, в Крыму, на Дальнем Востоке. В губерниях и областях с преобладающим нерусским населением в 1918—1920 гг. были провозглашены собственные советские и несоветские автономные или независимые национальные республики (на Украине, в Белоруссии, Закавказье, Средней Азии). Полностью отделились от страны Бессарабия, Финляндия, прибалтийские государства, Польша. В 1919—1922 гг. на Дальнем Востоке и в Сибири сосуществовали по крайней мере четыре государства.
На Северном Кавказе послереволюционный “парад суверенитетов” начался еще весной 1917 года, то есть до октябрьского переворота.
В апреле 1917 года в Грозном прошел Съезд чеченского народа (или, первоначально, Сход представителей чеченских сел и общин), охвативший весь спектр политической палитры — от капиталистов и мулл до большевиков. Уже одно то, что Съезд избрал председателем Чеченского национального Совета социал-демократа (но националистического толка) Ахмет-Хана Мутушева, свидетельствовало о высокой степени внутричеченского единства и согласия на данный исторический момент.
В мае 1917 года во Владикавказе состоялся 1-й Северо-Кавказский конгресс, образовавший Центральный комитет Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана — своего рода Учредительный комитет по созданию Северо-Кавказской республики.3 Поначалу этот ЦК не претендовал на властные функции и декларировал лояльность центральному Временному правительству, которому был близок и политически — как орган либерально-националистической буржуазии, стремящейся объединить всех горцев Северного Кавказа в единую автономию под российской эгидой. На первом этапе во главе ЦК стояли чеченский нефтепромышленник Абдул-Меджид (или Тапа) Чер-моев4, кумыкский князь Р. Х. Капланов, ингушский лидер Вассан-Гирей Джабагиев5, а также осетинские либеральные деятели Измаил Баев, Ахмед Дударов, Асланбек Бутаев и Елбуздыко Бритаев.
В сентябре 1917 года был сделан следующий шаг: 2-й Северо-Кавказский конгресс утвердил временную конституцию будущего государства. В ноябре, когда на берегах Невы уже прозвучал выстрел “Авроры”, час самоопределения пробил и на Кавказе: Горская республика была провозглашена. В декабре 1917 года на основе ее правительства было образовано Временное Терско-Дагестанское правительство в составе 12 главноуправляющих (министров) и под председательством сначала депутата Госдумы М. А. Караулова, а после его смерти в декабре 1917 года — Р. Х. Капланова (по совместительству и министра иностранных дел).6 Правительство издало конституционно-монархическую декларацию и отложило решение программных вопросов до созыва Краевого учредительного сейма, так и не состоявшегося. Реальной поддержки у горских масс, явно тяготевших к своим национальным Советам (или же к Советам рабочих и солдатских депутатов), оно не имело, и к январю 1918 года власть этого правительства, по выражению К. Бутаева, распространялась только на пару улиц во Владикавказе. К тому же чеченский и ингушский Советы, возглавляемые Ахмет-Ханом Мутушевым и Вассан-Гиреем Джабагиевым, распорядились разобрать железнодорожное полотно и сознательно изолировались от центра и от остальных. Номинально же Терско-Дагестанское правительство просуществовало до начала марта 1918 года, когда его ликвидировали большевики, а большинство министров бежало в Грузию.
С начала 1918 года свои первые эксперименты на территории Северного Кавказа начала ставить и советская государственность: типовой административной формой бытования советской власти стала советская республика в составе РСФСР. Первой на территории бывшей Ставропольской губернии на губернском народном собрании, состоявшемся 1 (14) января 1918 года, была организована Ставропольская советская республика со столицей в Ставрополе (председателем СНК был избран А. А. Пономарев). После двух эсеровских мятежей (в апреле и мае 1918 года) СНК был ликвидирован и власть передана президиуму ЦИК во главе с А. Дейнеко. Для подавления10-тысячного крестьянского восстания “ворончаков” в конце июня сил у республики уже не хватало, что заставило задуматься о дальнейшем объединении раздробленных большевистских сил на Северном Кавказе.
Второй — на территории бывшей Терской области и буквально на штыках революционных солдат — была провозглашена Терская советская республика: конституировавший ее 2-й Съезд народов Терека начался 3 марта в Пятигорске, а закончился 5 марта во Владикавказе, откуда только что изгнали Терско-Дагестанское правительство. Председателем Терского народного совета стал Е. С. Боданов, а председателем совнаркома — С. Г. Буачидзе (а после его гибели во Владикавказе 20 июня — Ю. Пашковский).
Неделей позже решением 3-го Съезда Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Черноморской губернии, состоявшегося 10—13 марта 1918 года в Туапсе, означенная губерния была преобразована в Черноморскую советскую республику (председатель ЦИКа А. А. Рубин). В апреле на территории Кубанской области была создана Кубанская советская республика: 2-й съезд Советов Кубанской области состоялся 1—16 апреля в Екатеринодаре в условиях боев с белогвардейцами буквально на подступах к городу. На 3-м съезде Советов Кубани и Черноморья, прошедшем 28—30 мая 1918 года в Екатеринодаре, обе республики объединились в Кубано-Черноморскую советскую республику с центром в Екатеринодаре и под председательством Рубина. В середине июня советская власть на Северном Кавказе, помимо сил внутренней контрреволюции, впервые столкнулась и с интервенцией: грузинские войска захватили Черноморское побережье от Гагр до Туапсе, а немецкие — высадились в Тамани.
В этой ситуации две из трех советских республик Северного Кавказа, а именно Ставропольская и Кубано-Черноморская, сочли за благо объединиться и объединить свои войска. На 1-м Северо-Кавказском съезде Советов, прошедшем с 5 по 7 июля 1918 года в Екатеринодаре, по предложению Г. К. Орджоникидзе и вопреки мнению левых эсеров, была образована Северо-Кавказская советская республика (Терская республика при этом оставалась самостоятельной и независимой). Председателем ЦИК новой республики стал А. И. Рубин, среди членов — Я. В. Полуян, В. И. Крайний и др. (после того как 21 октября Рубин и Крайний были расстреляны по приказу командующего Красной Армией Северного Кавказа И. Л. Сорокина, состоялись новые выборы, и во ВЦИК вошли М. С. Акулов, И. И. Подвойский, Я. В. Полуян и др.). Столицей республики до августа был Екатеринодар, а после его захвата Деникиным 17 августа — Пятигорск, павший в декабре. Полностью территория Северо-Кавказской республики была захвачена белогвардейцами только 11 января 1919 года.
Что касается чеченцев, то из попытки их консолидации так ничего и не вышло. Они раскололись на два лагеря, хотя поначалу казалось, что верх берут именно силы единения. В начале 1918 года в с. Урус-Мартан прошел 2-й съезд чеченского народа, выступивший одновременно против Горской республики (правительству Т. Чермоева он выразил недоверие) и против программы большевистской советизации. Был избран новый высший орган власти в Чечне — меджлис с местопребыванием в станице Старые Атаги. Председателем меджлиса некоторое время оставался А. Мутушев, ратовавший за светскую демократическую республику в Чечне, однако большинство во главе с Ибрагимом Чуриковым, Абдул-Вагапом-Хаджи Аксайским, Юсуп-Ходжи Кошкельдинским и шейхом Белу-Ходжи стояло за создание шариатского исламского государства. После ухода Мутушева в отставку руководство чеченским парламентом перешло к Чуликову, но сам меджлис раскололся.
Его левое крыло во главе с Т. Эльдархановым вышло из меджлиса и созвало новый съезд представителей аулов, провозгласивший Гойтинский революционный народный Совет во главе с Т. Эльдархановым и А. Шериповым — сторонниками коренных революционных преобразований и союза с социал-демократической Россией и представителями Чечни в Терском народном Совете. А. Шерипов возглавил чеченскую делегацию на 2-м съезде народов Терека в Пятигорске и Владикавказе — съезде, 4 марта 1918 года провозгласившем советскую власть на Тереке. А 29 марта, после многотысячного митинга в ауле Гойты, советская власть была провозглашена и в Чечне.
На 3-м съезде народов Терека в апреле—мае 1918 года в Грозном большевики и ведомые ими горские фракции и фракция инородцев (русских крестьян-бедняков) уже доминировали и диктовали условия. Декларации большевиков о свободе личности и вероисповедания, о равенстве, о переделе земли и частной собственности, о праве наций на самоопределение и т. д. звучали настолько привлекательно, что им очень хотелось верить.
Пробным камнем стал вопрос о казачьих землях, поднятый на этом съезде А. Шериповым. Одна станица Червленая, по его утверждению, имела земли больше, чем весь чеченский народ. Тем самым Шерипов запугивал большевиков последствиями восстания “армии безземельных горцев” в случае, если они не поддержат их законные притязания на отнятую у них когда-то землю.
В свою очередь, с большевиками заигрывали и казаки, предлагая им союз против горцев. Но свой стратегический (а на самом деле тактический) выбор большевики сделали в пользу горцев, а не казаков. Отсюда — та жестко-враждебная позиция, которую они заняли по отношению к казачеству, и отсюда же — та ненависть к советской власти у крепко обиженных ею казаков, аукнувшаяся и в Великую Отечественную войну.
3-й съезд декретировал передачу земель горскому беднячеству и национализацию земли, недр и полезных ископаемых. Кроме того, он санкционировал переселение казаков станиц Тарской, Сунженской, Аки-Юртовской и Фельдмаршальской в Пятигорский казачий отдел и передачу их земель ингушам и чеченцам-орстхоевцам (карабулакам). Мотивировалось это еще и интересами ликвидации чересполосицы на Сунженской линии. Это решение, по-видимому, придавало некоторую легитимность фактической депортации казаков этих станиц в августе 1918 года (о чем несколько ниже).
Кстати, все это бурное время внешним штабом большевистского влияния на Северном Кавказе был сталинский Наркомат национальностей. 12 июля 1918 года в нем был организован специальный Отдел по делам горцев Кавказа с представительствами от отдельных народов. Именно этот отдел в начале 1919 года предложил разрешить вывешивать у себя и в горских учреждениях на Кавказе портреты Шамиля, поскольку он боролся с царизмом.
Однако родина Шамиля Дагестан — с его более глубоким исламским прошлым и арабской ученостью — оказался подвержен большевистскому влиянию гораздо менее остальных. Не случайно именно здесь в мае 1918 года была провозглашена Республика Союза горских народов Кавказа7 с зеленым семизвездным знаменем в качестве государственного флага. 11 мая она объявила о своей полной независимости и о выходе из РСФСР, а уже 8 июня заключила дружественный союз с Турцией, которой, как, впрочем, и Германией, Австро-Венгрией, Азербайджаном и Грузией, она была официально признана.
Ее премьер-министром был уже знакомый нам чеченец Тапа Чермоев, вторым лицом (а впоследствии и первым) — кабардинец Пшемахо Коцев, а секретарем (фактически министром иностранных дел и доверенным Турции) — черкес Тарик Джарим-Схазар Кужбель, сторонник идеи возвращения на Кавказ черкесов, в XIX веке эмигрировавших в Турцию. В феврале 1919 года Владикавказ на короткое время, во взаимодействии с ингушами, был взят большевиками, и правительство Чермоева перебралось в Тифлис.
Ликвидаторами этой протурецкой автономии станут, однако, не красные, а белые. Генерал Деникин, Главнокомандующий Вооруженными силами на юге России, с самого начала выступал под лозунгом “За единую, неделимую Россию”. Опираясь на казачество, он и не думал мириться с горским сепаратизмом.
Но прежде чем растаять, этому “первому изданию” многонациональной Горской республики предстояло пройти определенный путь, на котором его эфемерная судьба пересеклась с еще одной эфемерной государственной и антибольшевистской судьбой.
Имеется в виду Казачье-крестьянский совет Терской области, председателем которого был инженер и меньшевик Георгий Федорович Бичерахов.8 В конце июня — начале июля 1918 года он открыто выступил против большевиков, положив тем самым начало самой настоящей гражданской войне в регионе. Забавно, что восставшие при этом признавали советскую власть (более того, сам Бичерахов поначалу являлся ее комиссаром), но требовали права на самооборону (события в Прохладной), а позднее — и созыва Учредительного собрания. Созванный им с 3 по 6 июля в Моздоке Казачье-крестьянский съезд объявил о создании Временного Терского народного правительства под председательством Г. Бичерахова.9
Именно с деятельностью этого правительства оказались связаны роковые для казачества события, происходившие во Владикавказе и на Сунже между 10 и 25 августа 1918 года. Сначала казаки полковника Соколова, формально подчинявшиеся правительству Г. Бичерахова, вместе с осетинами выбили из Владикавказа большевиков, причем и те и другие начали грабить ингушей в самом городе и в близлежащих хуторах. В военном отношении этот налет был чистой авантюрой. После восьмидневных боев город был вторично взят большевиками и союзными им ингушами: начались расстрелы казачьих офицеров и снова погромы — на сей раз осетинские.
Дорого пришлось заплатить за это поражение и рядовым казакам: еще до взятия Владикавказа ингуши под руководством Джабагиева уничтожили Тар-ский хутор и обложили станицы Сунженскую, Тарскую и Акки-Юртовскую (Воронцово-Дашковскую).10 Станицам был предъявлен ультиматум о сдаче оружия и о выселении в двухдневный срок за Терек: земли при этом оставлялись без компенсации, но обещана была компенсация за постройки, инвентарь, скот и урожай 1918 года — в размере 120 млн. руб.11 В обмен на гарантии личной и имущественной неприкосновенности станицы приняли этот ультиматум, и их выселение за Терек (в Моздок, а также в Архонскую, Ардонскую и некоторые другие станицы) стало свершившимся фактом: переселению подлежала 1781 семья, или 10 255 человек.
Показательно (хотя и поразительно), что соседние станицы (Карабулакская, Слепцовская) не пришли на помощь казакам из этих трех станиц. Это дало Григорию Абрамовичу Вертепову (члену Временного Терского народного правительства, а позднее его представителю на Кубани) право с горечью утверждать, что отныне “…казачество бессильно, что его, казачества, нет, а есть отдельные станицы”.
Кстати, из национальностей против казачьей ссылки возразили одни осетины: 5 декабря 1918 года их делегат на 5-м съезде народов Терека С. Такоев выступил решительно против предложения ингушей об “уничтожения чересполосицы”, то есть дальнейшего выселения казаков: “Разве для того, чтобы наградить их землей, необходимо лишить земли других трудовых хлеборобов?.. Чем же виновато трудовое казачье население, что его, хотя бы и в стратегических целях, поселили здесь?.. Тот, кто требует уничтожения чересполосицы, тот, несомненно, имеет какую-то заднюю мысль”.12 Но, изнемогая от грабежей и убийств, станичники Тарской обратились в начале декабря 1918 года к 5-му съезду народов Терека с просьбой переселить их на один из участков Пятигорского отдела.
В докладе, произнесенном 25 сентября на Чрезвычайном Казачье-крестьянском съезде в Моздоке, член Терского правительства Вертепов попытался эту “заднюю мысль” определить. Он обратил внимание на ту — историческую и даже геополитическую — логику и последовательность, которая просматривается в нападениях горцев (и прежде всего ингушей) на русских крестьян и казаков.
“Когда после злосчастной войны (имеется в виду Крымская война 1854—1855 гг. — П. П.) на мирной Конференции Россия была унижена, то в Терской области началось абречество… После японской войны, окончившейся нашим поражением, создалось не простое абречество, а появилась “зелимхановщина”, организовались крупные шайки и совершались нападения на казначейства, как, например, Нальчикское и Кизлярское, стали совершаться нападения на магазины в городах, нападения, совершаемые открыто среди белого дня”.
Но, в представлении Вертепова, не случайно не только время, но и место их выступлений. Те же ингуши, никогда и не слышавшие о геополитике, проявили невероятное, по-своему гениальное социальное и геополитическое чутье: “После революции, когда различные группы русского народа пошли вразброд, абречество вылилось в маленькую войну, направленную против русских крестьян, но не трогавшую казаков. Начался планомерный поход для выселения русских из Хасав-Юртовского округа и др. Сначала думали покончить с крестьянами, а потом приняться за казаков. И вот этот момент наступил. У них стала одна задача — с какой стороны взяться за это дело. Ингушетия, которая не имела своей государственности, но которая стоит у волшебного ключа, который отмыкает и замыкает двери Кавказа, обратила свое внимание на этот ключ. Ключ этот — город Владикавказ. И вот, “чтобы прочно овладеть им”, протянулась Владикавказская линия. Кто владеет Владикавказом, тот владеет Терской областью. <…> Подступы к этому ключу против ингушей ограждали казачьи станицы, и их нужно было убрать. Проведение закона о социализации земли нужно было ингушам для уничтожения чересполосицы не на аграрной почве, а на политической. Ингуши всегда учитывали важность обладания подступами к Владикавказу: когда была переселена Галашевская станица, ингуши немедленно арендовали у Войска эту землю и поселили там ряд хуторов. С другой стороны Владикавказа в Длинной долине ими был поселен хутор “Длинная долина”. С начала революции ингуши усиленно стали беспокоить Тарскую и Сунженскую станицы, чтобы не дать им мирной жизни, и таким образом принудить их уйти. Далее, учитывая важность этого, ингуши первые заняли осетинскую сторону Военно-Грузинской дороги. Когда Владикавказская операция показала, что казачество бессильно, что его, казачества, нет, а есть отдельные станицы, тогда ингуши решили, что настал момент открыть себе дорогу к волшебному ключу — Владикавказу. Вот причина выселения трех станиц. Так проводится план освобождения от влияния русской культуры, и, с падением Сунжи, уничтожилось влияние на Владикавказ”. Или, как заметил на том же съезде Г. Бичерахов: “Ингуши поддерживали большевиков, чтобы при их помощи выполнить свою национальную задачу уничтожения чересполосицы и на округленной территории усиления своей мощи”.
Это был уже далеко не первый ход горцев в упорной и кровавой геополитической борьбе, развернувшейся на пространстве от Сунжи до Сулака и составлявшей, в сущности, одну из главных пружин гражданской войны в Тер-ской области. Одним из первых таких “ходов”, по-видимому, стало уничтожение ингушами станицы Фельдмаршальской в ноябре 1917 года.13
Другие многочисленные “ходы” делались в основном чеченцами и несколько восточнее: еще в 1917 году они приступили к систематическим и разорительным набегам на немецкие колонии, русские экономии, хутора, села, слободы и даже железнодорожные станции Хасавюртовского и смежных с ним округов. В результате нападений 29 и 30 декабря 1917 года на станицы Кахановскую и Ильинскую14 последние были до основания разорены и сожжены. В январе 1918 года та же участь постигла и саму слободу Хасавюрт, а в сентябре 1919 года — станицу Александрийскую.
Ясно, что комфорта от совместного проживания с горцами ни у немецких колонистов, ни у русских крестьян, ни даже у привычных с ними биться казаков не возникало, а возникало мощное желание плюнуть на все и уехать. Культивирование этого желания и стало стратегией “дерусификации” края, которую — полуинстинктивно, полуосознанно — проводили горцы.
Вместе с тем между тактикой, с одной стороны, ингушей, а с другой — чеченцев, как и между ними самими, были и существенные различия. Вот что записал об этом в начале 1919 года генерал-майор деникинского генштаба Лазарев:
“ИНГУШЕТИЯ. Ингуши являются наиболее сплоченной народностью Северного Кавказа… <…> Хотя и наблюдались одно время трения между плоскостными ингушами и горными по вопросам земельным, но в настоящее время достигнута полная общность действий. Вся Ингушетия представляет собой вооруженный народ, собирающийся с чрезвычайной быстротой по тревоге. <…> Вообще большая часть ингушских сил способна сосредоточиться в любой пункт в течение нескольких часов, а 2-х часов достаточно, чтобы ввести в бой 2—3 тысячи ингушей.
Ингуши сильно склонны к грабежам, но, принятыми мерами и благодаря врожденному духу единства действия, таковые происходят относительно планомерно и, так сказать, в порядке (сравнительно с другими народностями), мало отражаясь отрицательно на развитии боевых операций; недоразумений при разделе ограбленного не бывает. Руководители ингушей стараются всемерно бороться с грабежами и абречеством, достигли уже некоторых результатов, но искоренить его не в силах собственными средствами, а только могут ограничить в определенных случаях.
<…> В настоящее время ингуши по политическим соображениям действуют в союзе с большевиками, но представителей во Владикавказское правительство дать отказались, не желая принять на себя ответственности; обладая большими реальными силами, ингуши в сущности являются хозяевами положения, и большевики их слушаются; ингуши сознают, что такой союз только временный, и ждут удобной обстановки для ликвидации большевистской власти во Владикавказе.
ЧЕЧНЯ. Чечня сильно разбита на партии и разрознена; в настоящее время она группируется в общем около двух советов — Атагинского и Гойтинского, первый объединяет Веденский, 2-й — Грозненский округ; во главе 1-го стоит Али Митаев (наиболее крупная личность в Чечне, благодаря которому достигнута некоторая элементарная ее организованность). Веденский округ тяготеет политически к Дагестану. Грозненский действует в контакте с большевиками; если добавить еще, что в каждом округе существует борьба партий и лиц, их возглавляющих, главным образом шейхов, то можно заключить, что разрозненность в Чечне чрезвычайная. В январе месяце в Чечне было около 70 шейхов, имевших каждый своих последователей и каждый интриговавший против остальных. Чеченские представители мне говорили, что сейчас шейхи в значительной степени потеряли свое влияние и объединение Чечни далеко не достигнуто.
Политически Чечня действует в контакте с Ингушетией, и насколько позволяет ее разрозненность, интересы и задачи в Чечне те же, но нет того умения достигать выгодных результатов.
Чеченцы еще более ингушей склонны к грабежам, но при этом совершенно расстраиваются и теряют все, даже самые зачаточные признаки организации, каждый тащит то, что может, так, например, план окружения и насильственного выселения станицы Петропавловской и Горячеводской потерпел неудачу, так как чеченцы увлеклись каким-то стадом. <…>
Хасавюртский округ стал ареной сильных чеченских грабежей, направленных главным образом против русского населения, которое поголовно разорено и бежало; последней пала слобода Хасав-Юрт, когда части 1 Дагестанского полка были оттянуты в Дагестан для борьбы с большевиками (в середине апреля)”.
Большевики солидаризировались с этой “горской геополитикой”, поскольку она сулила им преимущества и союзников, хотя бы и временных, в борьбе с врагами вечными и заклятыми — с Доброволией и казачеством. Противодействовать же этой “горской геополитике”, кроме ее непосредственного объекта — казаков, могла и хотела, в сущности, только одна сила — Деникин. Он постоянно выставлял горцам различные ультимативные требования по возвращению и компенсации награбленного (его карательные отряды и сами упражнялись в уничтожении горских аулов). Кое-что ему даже удалось: в 1919 году казаки смогли вернуться в отнятые у них станицы, но после поражения Деникина казаки были выселены вновь, и станицы опять стали ингушскими.15
Вместе с тем гражданская война полыхала на Тереке и до появления здесь Деникина. В течение 100 дней — с августа по ноябрь 1918 года — красноармейцы и грозненские рабочие под командованием Н. Гикало героически удерживали Грозный.16 Еще в августе по призыву Гойтинского Совета к ним на помощь пришли чеченские добровольцы, из которых была создана Чеченская Красная Армия под командованием А. Шерипова, фактически прикрывшая город с восточной стороны. Гойтинцы помогали и боеприпасами и продовольствием.
Осаждавшими были бичераховцы: отряды Георгия Бичерахова рвались с запада, а отряды Лазаря Бичерахова — с востока. Но большевикам удалось не только удержать, но и разложить казаков, отколов от них часть беднейшего казачества. В сентябре из них была сформирована Казачья Красная Армия под командованием большевика А. Дьякова: в тылу у белоказаков тем самым открылся второй фронт.
В конце ноября 1918 года во Владикавказе состоялся 5-й съезд Советов, на котором С. Орджоникидзе, как представитель ВЦИК, и другие говорили об опасности для советской власти как со стороны Деникина, так и со стороны Горского правительства. То, что два этих “естественных” врага большевиков так и не смогли договориться друг с другом, было одним из решающих факторов конечной победы именно большевиков.
Двумя месяцами ранее, 25—27 сентября 1918 года, в Моздоке состоялся Чрезвычайный съезд Казачье-крестьянского совета Терской области. Одной из забот собравшихся была армия — не такая уж и маленькая, около 12 тыс. штыков, но слишком уж нерегулярная и недисциплинированная. Очень скоро, уже к началу ноября, она разложилась и разбилась на куски, разлетевшиеся буквально во все стороны света: кабардинский отряд Серебрякова ушел на Кубань, отряд полковника Данильченко — в Грузию, а самый большой осколок — отряд во главе с Г. Бичераховым и генералом Колесниковым — ушел в Дагестан. Терское правительство было заменено Триумвиратом в составе самого Г. Бичерахова, генерал-майора Колесникова как главнокомандующего и бывшего председателя Казачье-крестьянского съезда есаула Бухановского.
Сам Г. Бичерахов формально встал во главе уж и вовсе мифического Временного Военного правительства казаков и крестьян Терского края, а по сути, примкнул к отряду своего брата Л. Бичерахова, полковника Терского Казачьего войска.
В конце ноября установились тесные контакты и полное согласие между Вертеповым, Киреевым, Сапроновым и Карауловым как представителями бывшего Терского правительства (теперь называющих себя представителями Временного Военного правительства казаков и крестьян Терского края) и представителями правительства Республики Союза горцев Кавказа, в том числе с его председателем Т. Чермоевым. 10 декабря 1918 года их уполномоченные представители — Константин Иванович Сапронов и Федор Иванович Киреев со стороны терцев, и А.-М. Чермоев и Пшемахо Коцев со стороны горцев — заключили договор о вхождении казаков и крестьян Терского края в Союз горских народов Кавказа в качестве равноправного члена Союза и об объединении военных усилий для борьбы с большевиками, причем главнокомандование передавалось бы представителю Антанты (имелись в виду англичане). Другой целью договора являлось пресечение “разбоев и грабежей, разорительных для населения и служащих причиной постоянных столкновений между отдельными группами населения”.17 14 января 1919 года полковник князь Н. Тарковский, бывший в правительстве Республики Союза горцев Кавказа военным министром, заключил аналогичный договор об объединении военной силы для борьбы против большевиков с командующим Терским казачьим отрядом генерал-майором Колесниковым, носивший скорее технический, нежели политический характер.
Благодаря поддержке, в том числе и финансовой, со стороны англичан Союз горских народов выглядел на переговорах с бичераховцами как безусловно старший партнер по антибольшевистской коалиции.
Но решающей антибольшевистской силой в регионе были не они, а неуклонно продвигавшаяся с Кубани на восток Добровольческая армия. Отношения с ней требовали переговоров и особого дипломатического искусства, поскольку уже случались многочисленные стычки с отдельными горскими отрядами, в частности с ингушами, которым в начале февраля даже был предъявлен ультиматум. Ситуация требовала переговоров. Они состоялись в Баку (30 января) — между председателем правительства П. Коцевым и генералом Эрдели, выявившие, по суждению Коцева, малую осведомленность деникинцев о существовании и о политическом лице Горской Республики, а также об ее взаимоотношениях с англичанами. “Мы не домогаемся признания нас Деникиным, — говорил П. Коцев. — Мы у себя дома хозяева, хотим жить мирно, спокойно, без грабежей и разбоев, мы никому не мешаем жить и ни с кем не будем воевать”. Для дальнейших переговоров с представителями Доброволии была сформирована полномочная делегация в составе председателя Союзного Совета Зубаира Темирханова, министра земледелия Асланбека Бутаева и членов Совета Темирбулата Абаева, Мусы Курумова и князя Тугана Алхазова. По прибытии в Екатеринодар делегация направилась к Деникину, но не была им принята, а от встречи с генерал-лейтенантом В. Ляховым оскорбленные таким пренебрежением горцы отказались сами. Изложив в письменном заявлении свою позицию, состоящую в том числе и в непризнании за Деникиным права назначать своих правителей в зонах проживания горских народов, делегация закончила его словами: “…предоставим событиям идти своим чередом. Причем делегация заявляет, что Правительство Союза Горских Народов снимает с себя всякую ответственность за осложнения, могущие возникнуть в будущем”.
Сильного впечатления на добровольцев этот демарш, впрочем, не произвел, тем более что Главноначальствующим и командующим войсками Терско-Дагестанского края был назначен именно Ляхов. Следующим представителям Гор-ского правительства — полковникам Хаджи Мурату и Джафарову, назначенным командующим войсками и губернатором Чечни и 1 февраля 1919 года прибывшим в Грозный, накануне захваченный белыми, — было прямо заявлено о непризнании Горского правительства и предложено подчиниться власти Главноначальствующего (что они на словах и сделали). Почуяв, за кем сила, в прямое подчинение Добрармии переметнулся и генерал-майор Колесников. 8 февраля П. Коцев послал телеграмму генералу Эрдели18 в Баку, предупреждая, что действия Добрармии по отношению к ингушам могут вызвать войну на национальной почве, тогда как Горское правительство, желающее контакта и сотрудничества с Добрармией в борьбе с общим врагом, может обеспечить лояльность ингушей.
За ингушами последовали чеченцы. Следующим шагом Добровольческой армии была попытка с помощью того же Горского правительства установить лояльные отношения и с ними. Но между так и не состоявшимися союзниками по нарастающей росло взаимное недоверие и раздражение. 16 февраля генерал Ляхов отдал приказ генералу Шатилову “наказать” несколько чеченских аулов, а П. Коцеву, явившемуся на переговоры с ним в Пятигорск, выставил ультиматум — сложить полномочия, переподчинить поставленную Горским правительством администрацию Доброволии и сказать горцам: “Покоритесь!”.
Коцев от этой чести-участи отказался, а Деникин, только-только вступивший в зону расселения чеченцев, уже очень скоро (к марту 1919 года) заполучил в их лице отличного врага. Трения и стычки переросли в упорную вооруженную борьбу, и Горское правительство, как это видели в штабе Деникина, встало по отношению к Белой армии в открыто враждебную позицию. Более того, по отдельным вопросам, прежде всего военным, горцы стали все больше сближаться с большевиками, отряды которых базировались в аулах Гойты и Шали. 10 марта в Шали собрался съезд чеченцев, на котором выступил и П. Коцев, призвавший их на войну с Деникиным.
Но еще важнее было то, что на войну с горцами отважился и сам Деникин. Решившись на новое покорение Кавказа и быстро подавив сопротивление в Кабарде и Северной Осетии, Деникин столкнулся с гораздо более ожесточенным отпором в Чечне и Ингушетии. Здесь (в частности, в середине марта) он был вынужден прибегнуть к испытанной ермоловской тактике — сожжению аулов (Экажево, Долаково, Алхан-Юрт, Чечен-Аул, Устар-Гардой, Гудермес, Герзель-Аул, Старый Юрт и др.). И то сказать: к концу весны 1919 года Белая армия контролировала практически весь Северный Кавказ — от моря до моря.
В марте 1919 года генерал-лейтенант Ляхов ультимативно потребовал у чеченцев подчиниться управлению Добровольческой армии, сдать всю артиллерию и пулеметы, выдать красноармейцев-главарей, большевиков и абреков, а также все награбленное ими, в том числе имущество нефтяных промыслов, а кроме того, поставить для Белой армии за определенную плату продовольствие. При этом он обещал им внутреннее самоуправление. Все эти требования выполнены не были, и 22 марта Ляхов доложил генералу от кавалерии Драгомирову19 об обострении политического положения в Чечне и Ингушетии в связи с неблагожелательным отношением и антиденикинской агитацией Горского правительства. 25 марта в Урус-Мартане состоялось собрание Чеченского национального Совета под председательством Ибрагима Чуликова, на котором в качестве Правителя Чечни был представлен генерал от артиллерии Эрис-хан Алиев. А 29 марта были собраны выборные представители чеченцев, перед которыми выступил сам Деникин. Дополнительно пообещав горцам почетное представительство и горский совет при штабе Добровольческой армии на Северном Кавказе, участие в доходах от нефтепромыслов, а также (о чем его особо попросили чеченцы) сохранение жизни двум муллам — Сугаиб-мулле и Ибрагиму-Хаджи — Деникин вопрошал:
“Если вам будет обеспечено внутреннее самоуправление — что же вам еще нужно? Можете ли вы не быть с единой Россией и жить своей самостоятельной жизнью? Если все народы Кавказа будут жить своей собственной жизнью и не считаться со своими соседями, кроме резни, ничего не выйдет. Я последний раз задаю вам вопрос — мир или война?
Если вас уверяют, что у Добровольческой армии недостаточно сил, чтобы справиться с вами и навести порядок, то это вас обманывают люди, которые сами стремятся к власти и которые не жалеют ни вашей крови, ни вашего имущества, ни ваших аулов. От всего сердца я предлагаю прочный мир. Но помните, что Россия никогда не забудет тех, кто в тяжкие дни борьбы с большевизмом будет бороться против нее”.
Не веря в прочность мира и желая ослабить чеченцев, Деникин потребовал от них сформировать Чеченскую дивизию для использования на других фронтах. Конечно же, чеченские представители на встрече заявили о своей полной покорности и о принятии всех предъявленных требований. Они охотно выслушали добрые напутствия и заверения от терского атамана генерала Вдовенко и немедленно утвердили Э.-Х. Алиева Правителем Чечни и своим представителем при Ляхове.
На деле же мало что изменилось, и пробным камнем стало формирование национальных соединений — чеченской дивизии и ингушской бригады, всемерно затягивавшееся и так и не состоявшееся. Не были выданы деникинцам и большевики — ни в Чечне, ни в Ингушетии. Не прекратились и отношения чеченцев с Горским правительством П. Коцева.
И все же казалось, что события развивались по наилучшему для белых сценарию. 5 мая в Темир-Хан-Шуре произошел фактический переворот: правительство Коцева ушло в отставку, и ее принял парламент. Власть в Дагестане перешла в руки Военного совета во главе с генералом М. Халиловым.20 После занятия белыми 10 мая Петровска21 тот же генерал Халилов, до этого воевавший против белых, перешел на их сторону и был назначен Деникиным Правителем Дагестана. Дагестан при этом обязывался мобилизовать в Добровольче-скую армию одну конную и одну пешую дивизии.
Но ни формальное выражение покорности (например, на съезде представителей Чечни в Грозном 18 мая), ни даже ничем не прикрытая угроза Деникина в отношении аулов прочного мира с горцами ему не принесли. Еще в апреле—мае 1919 года в политических сводках Освага по Северному Кавказу замелькали имена шейхов-бунтовщиков Узун-Хаджи и Али-Хаджи Мутушева. Так, в сводке за вторую половину мая сообщалось, что Узун-Хаджи объединился с Асланбеком Шериповым и вербует чеченцев для нападения на Грозный совместно с ингушами. В июне в лакском столичном ауле Кази-Кумух был создан большевистский Военный совет, развернувший борьбу с диктатурой Халилова. Численность войск этого совета (Армии Свободы) достигала 11 тыс. человек, и к концу октября 1919 года они временно очистили от белогвардейцев их опорные пункты в нагорном Дагестане, а также в Дербенте, Темир-Хан-Шуре и Грозном.
19 октября в селе Леваши был сформирован Дагестанский совет обороны, или Совет обороны Дагестана и Северного Кавказа, в состав которого вошли 10 членов Дагобкома РКП(б) во главе с председателем Д. Коркмасовым, а также Б. Шеболдаевым и Г. Далгатом, пять членов так называемого горского меджлиса и два представителя духовенства, в том числе шейх Али-Хаджи Акушинский. Именно по настоянию шейха командующим Армией Свободы был назначен бывший главнокомандующий турецкой армией Нури-Паша, действовавший, однако, в тесном взаимодействии с 11-й Красной Армией. В январе 1920 года председателем Совета был избран С. Казбеков, а сам Совет принял на себя функции санкционированного Лениным органа советской власти на Северном Кавказе. 6 марта сторонники Али-Хаджи подняли мятеж: отряд Казим-Бея арестовал Казбекова и отвез в Леваши, где по приказу Нури-Паши его расстреляли (после этого Совет вновь возглавил Коркмасов).
Практически одновременно — в июне 1919 года в Дагестане, а в августе в Чечне и Ингушетии — вспыхнуло вооруженное восстание, по обыкновению зародившееся в нагорной части и со временем перекинувшееся на плоскость. Карательные экспедиции добровольцев (например, полковника Лаврова) успеха не имели, и уже в начале осени возглавивший восстание шейх Узун-Хаджи контролировал всю горную часть Кабарды, Осетии, Ингушетии, Чечни и Дагестана22 (на плоскости ему противостоял союзный Доброволии двухтысячный отряд И. Чуликова, базировавшийся в Старых Атагах и Урус-Мартане). Самыми активными и ожесточенными участниками восстания стали ингуши из аулов, разрушенных деникинцами в июне.
В сентябре 1919 года Узун-Хаджи заново провозгласил независимость Северного Кавказа и основал в Ведено Северо-Кавказский эмират — теократическое шариатское государство, срисованное с имамата Шамиля23 . Политическая программа религиозного панисламизма не имела точек соприкосновения с коммунистической доктриной, но, несмотря на это и на тесные связи Узун-Хаджи с Турцией, Германией, Грузией и Азербайджаном, сработал тактический принцип: враг моего врага — друг мой. Северо-Кавказский эмират был тотчас же признан большевиками, оказавшими Узун-Хаджи как врагу Деникина немалую помощь, в том числе военную. Наряду с чеченскими, ингушскими и дагестанскими отрядами в войсках эмира была и так называемая 5-я Красная Армия под руководством видного большевика Николая Гикало!24 В декабре 1919 года, после многомесячной отсидки в горном ауле Шатой, отряд Гикало спустился на равнину в район села Воздвиженка. Именно ему принадлежит основная заслуга в разгроме регулярных белогвардейских войск и отрядов так называемого Комитета по очищению Чечни от банд большевизма и Узун-Хаджи под руководством И. Чуликова.
Оттягивая на себя не менее трети военной силы Деникина, кавказские горцы и большевики всерьез поспособствовали его конечному разгрому большевиками. В феврале 1920 года под ударами 11-й Красной Армии Деникин вынужден был окончательно покинуть Терскую область и Дагестан. Уходя, он уже не был столь высокомерен и авторитарен, но заявления об отказе от диктаторства и о добровольном подчинении Южно-Русскому правительству, в свою очередь подотчетному Верховному Кругу Дона, Кубани и Терека, были уже пустой риторикой.
Вскоре после этого (в марте) большевики ликвидировали и Северо-Кавказский эмират, а самому Узун-Хаджи предложили почетный пост муфтия горцев Северного Кавказа. Но через три месяца Узун-Хаджи как-то удивительно своевременно умер, избавив большевиков от бывшего неприятного и непонятного союзника.
А 11 апреля 1920 года, основательно укрепившись на востоке Северного Кавказа, Дагестанский Совет обороны принял решение о самоликвидации. Вместо него был образован Дагестанский областной ревком (под председательством все того же Коркмасова), в свою очередь подготовивший образование в январе 1921 года двух автономных советских социалистических республик (АССР) — Дагестанской и Горской.
2. Бандитизм как профессия и повстанчество как призвание: чеченцы в первые годы советского безвластия
Перенесемся теперь назад, в 1920 год, когда красные на Северном Кавказе окончательно взяли верх — по крайней мере над белыми.
Над белыми, но не над горцами. Более того, красные как бы поменялись с белыми местами, и уже не они, а от них скрываются у чеченцев в горах или по аулам деникинцы, распуская различные провокационные слухи. Оказалось, что сформировать из чеченцев приданные и преданные себе отряды большевикам было ничуть не легче, чем белым.
Чеченцев, стоящих на советской платформе, было совсем немного, да и тех убежденными большевиками не назовешь, если только не считать “убеждениями” выжидательность и двурушничество. Теперь уже большевики ассоциируют чеченцев преимущественно с бандитизмом, различая при этом бандитизм, так сказать, бытовой, преследующий целью исключительно грабежи и разбой, и бандитизм политический, несравненно лучше организованный и преследующий далеко идущие антисоветские цели.
Не удивительно, что мир с большевиками продержался у горцев (да и у казаков) очень недолго. Летом 1920 года восстали сунженские казаки (после подавления восстания две ранее уже выселявшиеся станицы были выселены вновь), а в августе—сентябре 1920 года в Нагорном Дагестане (Андийский, Аварский и Гунибский округа) и в Нагорной Чечне восстали горцы, предводительствуемые имамом Нижмутдином Гоцинским25 , полковниками К. Алихановым и О. Пираловым, шейхом Абдул-Магомедом Хаджи и приехавшим из Константинополя внуком Шамиля и офицером французской службы Саид-Беком.26 Активное участие в подготовке последнего восстания приняло Грузинское меньшевистское правительство, а также члены бывшего Горского правительства и Комитета содействия горцам и терским казакам по их освобождению от большевизма, базировавшиеся в Тифлисе. Именно с территории Грузии (на Дидоевском направлении) вторгся 7 сентября в Дагестан основной (около 600 штыков) отряд Гоцинского и Алиханова, осадивший Хунзах, Гуниб и Ботлих и разоруживший их гарнизоны. Повстанцы Гоцинского преследовали цель ликвидации дагестанской автономии и установления шариатской монархии. Созданный ими орган светско-духовной власти именовался Совет шейхов и Саид-Бека, а боевые отряды — Шариатской армией горских народов (под началом старого знакомца — полковника М. Джафарова). К началу декабря они насчитывали около 3 тыс. человек: брошенные для их разгрома войска — 14-я стрелковая дивизия и Образцовый Революционной Дисциплины полк — насчитывали 8 тыс. пехоты и 1 тыс. кавалерии, 18 орудий и 40 пулеметов, что не спасло их от тяжелых поражений и тысячных потерь в людской силе (под Моксохом, Ходжал-Махи, Ората-Коло, в Ботлихе и др.).
К весне 1921 года у повстанцев было уже 10 тыс. штыков и сабель, поддерживаемых местными муллами и населением. Они контролировали районы Хунзаха и Гуниба, но главными районами повстанческого движения являлись пограничные с Азербайджаном и Чечней Хасавюртовский и Кюрийский округа.
Боевые действия носили ожесточенный и затяжной характер. Неся нешуточные потери, с советской стороны их вели регулярные части специальной Терско-Дагестанской группы войск приблизительно в 20 тыс. штыков под руководством командующего 9-й (Кубанской) армией М. К. Левандовского и председателя Кавказского бюро РКП(б) Г. К. Орджоникидзе. Повстанцы сочетали длительные осады крепостей с внезапными налетами, не чурались и вероломства: так, один из отрядов Гоцинского изъявил желание сдаться, но, войдя в крепость Ботлих, перебил весь гарнизон (с захваченными в плен красноармейцами расправлялись жестоко и глумливо, да и собственная участь мятежников, в случае попадания в плен, была не более завидной; тут следует не просто заметить, а подчеркнуть, что жестокость и беспощадность по отношению к мирному населению, садизм и глумление над пленными, несмотря на отдельные исключения, были характерными чертами кавказских войн в еще в XIX веке).
Операции против Гоцинского и Саид-Бека продолжались вплоть до начала лета 1921 года, потери красноармейцев убитыми и ранеными составили до 5 тыс. человек. Остатки банд рассеялись по недоступным горным ущельям и пещерам (датой окончательного подавления мятежа считается 21 мая 1921 года). После чего в горах в очередной раз была установлена советская власть, однако не прекращались ни грабежи, ни “классическое” сопротивление — убийства и нападения на советских работников, коммунистов и на сочувствующих.
Кстати, о грабежах.
Горцы Северного Кавказа оказались сравнительно мало восприимчивыми к экономическим и политическим мероприятиям большевиков. Классовый антагонизм играл в аулах минимальную роль, и власть фактически принадлежала старейшинам тейпа (рода) и духовным авторитетам. Именно их, как правило, и выбирали в местные советы, тем самым приводя административную форму в соответствие с реальным содержанием власти и авторитета в селениях.
Горец, рассорившийся с местными авторитетами, покидал аул, уходил в лес, то есть становился абреком — изгоем-одиночкой и мстителем, чуть ли не насильно обреченным заниматься бандитизмом. Такая же судьба — из-за боязни кровной мести — была уготована и человеку, совершившему убийство. Участие в бандах, грабежах не только не считалось чем-либо предосудительным, но, наоборот, свидетельствовало о доблести горца и поднимало его в глазах окружающих. Предосудительным считалось лишь то, что могло уронить воинское достоинство горца-мужчины, — трусость, бегство, малодушие.
Так что и после окончания гражданской войны в горной части Чечни, Игушетии и Дагестана продолжали существовать крупные и мелкие банды, которые не столько терроризировали местных советских и партийных работников, сколько совершали чисто грабительские налеты на колхозы, кооперативы, магазины, поезда и, конечно же, на частных лиц, угоняли их скот, отнимали имущество и т. п. Но большинство бандитов составляли не абреки-изгои, а совершенно нормальные жители горских аулов, отцы и сыновья добропорядочных (в горском смысле) семейств.
Иными словами, “экономический” бандитизм, если отвлечься от его моральных и правовых оценок, был определенной профессией и видом деятельности, некоей разновидностью отхожего промысла. Распределяя награбленное или выручку от его продажи между собой, бандиты обеспечивали экономиче-ское существование своих семей, причем во многих случаях речь шла чуть ли не о выживании. Немало инвестировали они и в “средства производства”: независимо от положения бандита на аульской социальной лестнице, его конь, сбруя и оружие были первосортными и каждым поддерживались в исключительном порядке. Запись в милицию для прикрытия или ее подкуп (из награбленных же средств) воспринимаются в этом контексте не коррупцией, а чем-то вроде разумных мер по технике безопасности.
Бандиты ощущали себя в положении хищников на охоте, и до того, как на этот террор реагирует ограбленное ими население и как это отзывается на экономическом благосостоянии жертв, не было им никакого дела: единственно, они старались никого без нужды не убивать, хотя перед убийствами не останавливались.
Понаблюдаем еще немного за хронологией конфликтных событий при советской власти. Весна 1922-го. Гражданская война позади. Уже два года, как прогнали Деникина, год, как повержены Саид-Бек и Гоцинский, и что же — воцарились мир и согласие?
Да нет же! Читая политические сводки и обзоры, подготовлявшиеся ОГПУ и чуть ли не ежедневно ложившиеся на стол Сталину, видишь, сколь укоренились, буквально вросли в жизнь и быт Северного Кавказа и населяющих его народов и экономический, и политический “бандитизм”. По-прежнему они воспринимаются как нечто естественное и нормальное, природное и неизбежное, наподобие погоды. В начале марта 1922 года, например, указывая на уменьшение бандитизма на Кавказе, аналитики ОГПУ отмечали, что произошло это “очевидно, по причине снежных заносов”. Фактически же между строк прочитывается: сойдут снега и по весне жди бандитов.
Весенняя (как, впрочем, и осенняя) активизация сопротивления в первую очередь была связана с кампанией по сбору продналога, для чего в горы выезжали вооруженные отряды советских мытарей. Многие из них, как, например, председатель выездной продналоговой сессии Богданов, обратно уже не возвращались.
Следует заметить, что в первой половине 1922 года “бандитизм” был отнюдь не кавказским, а поистине общероссийским явлением. ГПУ при этом различало, во-первых, заграничных “гастролеров”, действовавших, как правило, только в приграничных зонах, во-вторых, бандитов-уголовников, весьма и весьма летучих и не особенно затрудняющих себя политическими лозунгами, а также категорию “политических повстанцев”, каковые и представляли наибольшую опасность для власти Советов.
Оправдание этого “прогноза” не заставило себя ждать. Вот сведения по чеченцам на начало марта 1922 года: “В районе Горской республики в Шатоевском районе ведется усиленная подготовка населения к восстанию, в этой работе принимают участие главари прошлогодних восстаний шейх Аксалтинский и князь Дашинский. По имеющимся сведениям, 12 аулов уже готовы к восстанию. В Чечне белыми офицерами и турецкими агентами ведется усиленная антисоветская агитация”.
Но к середине лета политический бандитизм в Чечне и в целом на Северном Кавказе заметно ослабел, а вот к осени снова стал набирать обороты, что, повторимся, хорошо кореллирует с кампаниями по сбору продналога. Так, к концу сентября в Северо-Кавказском округе ГПУ насчитывало 28 банд в 1350 бойцов, правда, некоторые (главным образом казаки) уже прекратили сопротивление и сдались. А вот в Чечне, причем не только нагорной, но и плоскостной, бандитизм, напротив, рос и угрожал вновь перерасти в восстание, во главе которого прочили то Гирей-Хаджи из аула Шатой с отрядом из 600 человек, то вождя чеченских националистов Али-Митаева, игравшего на злоупотреблениях сборщиков продналога и агитировавшего чуть ли не за восстановление эмирата Узун-Хаджи!
На руку советской власти были только внутричеченские противоречия, резко усилившиеся именно в это время на почве стихийного передела земли: мгновенно вспыхнули противоречия между мало- и многоземельными, между соседними аулами, между плоскостными и горными чеченцами. В результате 1922 год в Чечне закончился примерно тем же, чем и начался: безвластием, абречеством и угрозой политического восстания.
Ничего нового не принес и 1923 год, разве что среди фигурантов повстанческой верхушки вновь всплыло громкое имя князя Гоцинского. “В Горской республике, — писали аналитики ОГПУ, — отмечается рост бандитизма, участились случаи ограбления поездов. Особенно развит бандитизм в Чечне, где нет власти и борьба с ним не ведется”. 18 января банда Ахмета Гербиева напала на старые нефтепромыслы, а другая банда ограбила поезд. Примечательно, что география чеченских грабежей была на удивление широка: от них тяжко страдали и жители Грузии, и жители Дагестана, и жители смежных русских областей — вплоть до Моздока и Георгиевска. Нападали на хозяйства, на крестьян и лесников, на колонистов и возчиков. Забирали скот, урожай, деньги, носильную и даже нательную одежду. При слабом сопротивлении убивали, при сильном — уходили.
Отношения горцев и советской власти по-прежнему оставались сдержанными и “недоверчивыми”, особенно у “кулаков”. Обсуждавшийся в 1922—1923 годы вопрос о выделении Чечни в самостоятельную область, как оказалось, “интересует исключительно кулаков, духовенство и сторонников организации в Чечне шариата. Повсеместно организуются шариатские отряды и суды под предлогом, что на местах отсутствует власть, необходимая для защиты населения от бандитов. Кулачеством и духовенством одновременно ведется агитация о неприемлемости Советской власти в Чечне вследствие слабости Советской власти и неспособности установить порядок. Но эта агитация сильного впечатления не оказывает на массу. Об этом свидетельствует то, что чеченцы стали лучше относиться к продналогу и последний стал поступать интенсивнее”.
Но спустя пару недель поступило маленькое уточнение: “Отношение чеченских горцев к продкампании крайне недоброжелательно. Отмечены случаи, когда они арестовывали продинспекторов, обвиняя их в бандитизме. Подлинных же бандитов горцы местами охотно укрывают”. Информаторы Лубянки признают, что Чечня находится фактически в состоянии анархии, то есть безвластия, но тут же себе противоречат: власть все же находится в чьих-то руках, а именно у националистов, руководимых шейхом Али-Митаевым. Повсюду организуются шариатские суды и отряды, усиленно проводятся в жизнь свои, а не советские порядки (для поддержания чего население обложено налогом — 2 пудами кукурузы). Националисты встречали поддержку почти повсеместно, кроме части горных районов. Советскую же власть население не признает, распоряжений ее не слушается, да и то сказать — муллы, кулаки и бандиты проникли и в исполкомы!
Позиции ислама в СССР в середине 1920-х годов были даже сильнее позиций православия, подвергшегося репрессиям в 1918—1922 годы. Аналогичной кампании против ислама до коллективизации не было: мусульманские школы, суды и благотворительные организации в это время все еще функционировали и нередко были не менее влиятельными, чем Советы. К слову, в аулах (особенно в чеченских) шел процесс проникновения мулл в Советы и фактического захвата ими инструментов светской власти.
На 1 мая 1930 года в Чечне было зафиксировано 675 общественных и 2000 кубовых мечетей, 450 общественных и 800 кубовых мулл, 34 шейха, 250 потомков пророка Магомета и прочих религиозных авторитетов, 150 знахарей, 168 арабских школ разного уровня. Кроме того, в Чечне имелись 32 секты (главным образом в Шалинском, Надтеречном, Гудермесском, Урус-Мартанском и Веденском округах).
Советская власть была особенно слаба в горах: ей и ее нарсудам, долгое время существовавшим только на бумаге, совершенно нечего было противопоставить шариатским судам с их приговорами к розгам, отрезанию ушей и отсечению рук. Не срабатывали и социальные механизмы: бедняки в Чечне и политически, и экономически гораздо сильнее зависимы от “кулаков” и по линии родовой (тейповой) спайки традиционно сплоченнее с ними. Окружные ревкомы были без средств, и даже в военном отношении большевики были нередко бессильны: отсутствие резервов и обозов, разбившийся при посадке аэроплан или испорченный броневик были обычными явлениями при их власти или, точнее, безвластии.
Впрочем, недоверие было взаимным: в Красную Армию горцев брали только в порядке исключения, а весной 1923 года в Москве было принято решение отказаться и от практики набора милиционеров из числа местных жителей, хотя бы и просоветски настроенных (мотивировка: опасность участия вооруженной милиции как раз в том, с чем она должна была бы бороться, — в грабежах и налетах).
Но оружия у горцев и без того было достаточно. Настолько, что была осуществлена целая серия операций по разоружению аулов. Так, в декабре 1923 года 9-й стрелковый корпус провел серию таких операций на равнине (Ачхой-Мартан) и в горах. Итогом стали десятки арестованных и тысячи стволов оружия. Что, однако, не помешало и в следующем, 1924 году проявиться десяткам банд, открыто продающим награбленное на базарах в своих аулах.
Кроме силы в арсенале советской власти было и традиционное для этих мест вероломство: в конце июля 1924 года (во время торжеств по случаю 1-го съезда Советов Чечни27 ) только обманом и якобы для обсуждения государственных вопросов удалось заманить сначала в Урус-Мартан, а потом в Грозный и там арестовать престарелого шейха Али-Митаева, без устали повторявшего, что основой любой чеченской автономии должен являться шариат. Первое, что сделали делегаты, — обратились с просьбой освободить его из-под ареста, на что Микоян пояснил, что этот арест вызван “государственными соображениями ГПУ” и что следствие продлится не менее двух месяцев. В остальном съезд обсуждал, как выразился один из делегатов, “неисчезновение мнения о поголовном бандитском поведении чеченцев” и разбирал взаимные жалобы чеченцев и грузин, ингушей и дагестанцев в связи с непрекращающимися убийствами и грабежами в их пограничных районах.28
Особенностью 1924 года стало действительное пришествие в Чечню Гоцинского, но на этот раз ему не удалось сплотить вокруг себя большинство, и его отряды были разгромлены уже к августу.29
11 марта 1925 года заместитель начальника административного отдела Чеченского ЦИКа Беймурзаев бодро рапортовал в краевое административное управление: “Бандитских организаций в Чеченской Автономной области нет; бандитизм в области носит чисто случайный характер, и выявляется он не более двумя-тремя лицами для совершения намеченного преступления, по совершении которого распыляются”. Возможно, Гоцинский прочел этот шедевр — во всяком случае очень скоро он со товарищи появился вновь. В целях окончательного уничтожения его отрядов и для предотвращения новых выступлений в августе—сентябре 1925 года на всей территории ЧИАССР проводилась крупная войсковая операция по изъятию у местного населения оружия. Операция, начавшаяся 25 августа и завершенная 12 сентября, вошла в историю под названием “Первое разоружение Чечни” и затронула 242 горных аула. В ней приняли участие части Северо-Кавказского военного округа, войска и органы ОГПУ.30 Она завершилась исключительным успехом, в том числе и “изъятием” Нижмутдина Гоцинского и шейха Асалтинского (под угрозой репрессий их выдали аулы Шарой и Дай), которых вскорости расстреляли.
Тактика действий войсковых частей в ходе операции была достаточно простой, но эффективной (она и сегодня мало в чем изменилась и именуется “зачистками”): солдаты окружали аулы и предлагали населению сдать оружие, а также выдать проживавших в них руководителей и участников бандформирований. Если жители аулов отказывались выполнять требования властей, войска начинали артиллерийский обстрел населенных пунктов, который дополнялся авиационной бомбежкой. После прекращения сопротивления сотрудники ОГПУ проводили в окруженных аулах обыски с целью задержания бандитов и изъятия оружия.
Так, в ежегодных битвах, потихоньку и прошло на Кавказе начало двадцатых годов, некоторыми воспринимавшееся как вполне спокойное.
3. Советизация по-вайнахски: обычная конфликтность
и “Экажево-Сурхахинский метод”
Как известно, коллективизация сопровождалась ожесточенным сопротивлением крестьян, в том числе и рядом вооруженных крестьянских восстаний, на подавление которых были брошены регулярные части Красной Армии. Северный Кавказ — один из ключевых аграрных районов страны — не мог оставаться в стороне, и если среди всех краев Союза первым для этого неслыханного эксперимента был выбран Северный Кавказ, то первой на Северном Кавказе была выбрана для него именно Чечня.
Форсированные меры по сплошной коллективизации населения, предпринятые местными властями, вновь всколыхнули чуть ли не всю Чечню. Восстания прокатились здесь и в 1929, и в 1930 годах, причем власть была вынуждена признать, что это были не отдельные “бандитские контрреволюционные вылазки”, а прямые восстания целых районов, с чем уже несколько лет власти не сталкивались, восстания, спровоцированные “крупнейшими ошибками партийного руководства области” при проведении коллективизации, сопровождавшейся закрытием мечетей и лишением избирательных прав даже бедняков. Применение для подавления восстания бронетехники и даже боевой авиации стало к этому времени не исключением, а нормой (заметим, что в соседнем Дагестане, несмотря на недовольство населения коллективизацией, до вооруженных восстаний не доходило).
Так называемая (впрочем, тоже совершенно незаслуженно) “Первая операция в Чечне” проходила с 10 по 27 декабря 1929 года. ОГПУ подало заявку на полевые части 8 декабря, после того как 7 декабря в аулах Шали и Гойты при описании и изъятии у кулаков их имущества встретилось с организованным вооруженным отпором и захватом советских учреждений и чиновников. Восставшие требовали прекратить аресты и конфискации под прикрытием коллективизации, отозвать из районов уполномоченных НКВД и восстановить шариатские суды. Уже 11 и 12 декабря отряды под командованием Буриченко заняли оба аула, а между 20 и 27 декабря — и горные аулы Беной, Центорой и Зандак в Галанчжойском районе, где также вспыхнули волнения. Операция унесла более 100 жизней, в том числе 60 чеченских: около 450 человек было арестовано.
Восстание 1929 года было подавлено, но для устранения вызвавших его причин не было предпринято практически ничего. Часть руководителей (например, Истамулов) уцелели и в феврале 1930 года начали готовить новое выступление. Для его предупреждения ОГПУ предложило провести крупную войсковую операцию по разоружению практически тех же самых районов Чечни. По ходу ее проведения 15—19 марта с привлечением около 4 тыс. военнослужащих Северо-Кавказского округа было изъято 1500 винтовок и револьверов и убито как минимум 19 повстанцев.31 Командующий Северо-Кавказским военным округом командарм Белов32 указывал на большие проблемы во взаимодействии армейских частей и войск ОГПУ, а командир 28 горно-стрелковой дивизии Козицкий33 , осуществлявший оперативное руководство, в своем анализе боевых действий отмечал тенденцию ОГПУ преувеличивать то, что есть на самом деле: там, где ОГПУ докладывало о банде в 600 человек, их оказывалось 40, а там, где в 300, — и вовсе 10 человек.
Еще одно крупное восстание в Чечне вспыхнуло 23 марта 1932 года. В районах Ножай-Юрт, Датах и Беной, по данным ОГПУ, выступило около 2000 человек. Расчет делался на то, что к восставшим быстро присоединятся Дагестан, Ингушетия и соседние казачьи районы, чего, однако, не произошло. Наиболее видными деятелями у повстанцев были Муцу Шамилев (избран имамом), Макал Газгиреев (военный руководитель), Усман Ушхаев, Хусейн Истамулов и Дада Кебетов.
Сравнительно быстро — уже к 29 марта 1932 года — восстание было подавлено, не успев распространиться из Ножай-Юртовского в другие районы. Оперативное руководство осуществлял, как всегда, Козицкий, а общее руководство — новый командующий войсками Северо-Кавказского округа командарм 2-го ранга Каширин34 ; по линии ОГПУ членом соответствующей тройки стал его полномочный представитель в Северо-Кавказском крае Пиляр. Для успешного ее выполнения потребовалось стянуть крупные силы армии (кроме 28 дивизии — нацкавполки и автобронедивизион) и войск ОГПУ и штурмом, с применением авиации, брать укрепленные аулы Ведено и Шатой.
После операции 1932 года наверх ушли рапорта об искоренении бандитизма в Чечне и вообще на Северном Кавказе. Действительно, широкомасштабных восстаний в Чечне не было “целых” пять лет — до 1938 года. Но недовольство советской властью и ее действиями никуда не делось, сопротивление же видоизменилось: из массовых вооруженных выступлений оно переросло в спорадические и дисперсные партизанские действия с нападениями на колхозы, сельпо и органы власти, убийствами отдельных активистов и т. д. Так что и в последующие годы чекистам на Северном Кавказе было чем заняться: так, с бандой Макала Газгиреева удалось расправиться только в конце августа 1934 года.
В 1935—1937 годы открытых восстаний в Чечне, насколько можно судить, не было. Экономический же бандитизм успешно продолжался, иначе не легла бы в феврале 1938 года на стол Берии докладная записка из Грозного, начинавшаяся со слов: “Чечено-Ингушская Республика является единственным местом в СССР (выделено мной. — П. П.), где сохранился бандитизм, тем более в таких открытых, явно контрреволюционных формах. На территории Чечено-Ингушской АССР годами действовали крупные, хорошо вооруженные, кадровые политические банды, совершавшие дерзкие налеты, террористические акты и диверсии. Некоторые из этих банд (Магомедова, Бехоева, Тарамова) продолжают действовать и сейчас”. И далее — перечисление и подробное описание банд и их преступлений.
Банд этих, согласно докладной, не так уж и много, невелика и их “кадровая” численность, причем среди “кадровых” было много уголовников, беглых зэков и сосланных кулаков. Главная же особенность таких банд — в широких пособнических связях и легко пополняемом вооруженном “переменном составе”, привлекаемом разово, на отдельные акции. Этот переменный состав, как правило, жил на легальном положении, работал в колхозах и терроризировал население и актив, из-за чего само население о появлении банд почти никогда не сообщало. Иными словами, оперативный учет банд был неточен, их фактическая численность была гораздо выше, а их “прикрытость” серьезно затрудняла борьбу с ними.
В другом документе того же времени приводится несколько иная статистика: к октябрю 1938 года в Чечено-Ингушетии насчитывалось 80 кадровых политбанд и грабительских шаек численностью до 400 человек; еще около 1000 бандитов являлись одиночками и находились на нелегальном положении. В течение 1938 года только на чеченский зерносовхоз было совершенно 6 бандитских нападений. Не прекратились ограбления и в 1940 году, причем зоной действия чеченских бандитов был и Дагестан.
А в январе—феврале 1940 года в Хильдихарое свое первое восстание поднял Хасан Исраилов. Всего же за период с 1921 по 1941 год только на территории Чечено-Ингушской автономной республики произошло 12 крупных вооруженных восстаний и выступлений, в каждом из которых участвовало от 500 до 5 000 человек.
Впрочем, борьба с коллективизацией была эффективней всего вовсе не на полях сражений. Присмотримся к тому, что означала на самом деле “победа колхозного строя” применительно к обстоятельствам Чечни и Ингушетии?
Непосредственно во время коллективизации колхозы в Чечне создавались карликовые, по родовому признаку. В одних только Шалях было создано поначалу 87 колхозов, что, с точки зрения организаторов колхозного строительства, являлось в лучшем случае пародией на колхозы.
Так, в 1939 году в ЧИАССР насчитывалось 412 колхозов, в том числе 321 чеченский, 67 ингушских, 23 русских и 1 еврейский. Само собой разумеется, что “абсолютное большинство чеченских и ингушских колхозов производственные планы, государственные платежи и обязательные поставки не выполняли. Трудовая дисциплина находилась на весьма низком уровне, трудодень в колхозах в течение длительного времени был обесцененным, доходы колхозников от личного хозяйства преобладали над доходами от общественного труда”.
Не удивительно, что многие хозяйства пытались хоть как-то раскрутить тот “бараний рог”, в который их скручивало государство, и, не колеблясь, практиковали разного рода приписки, туфту и липу (так, в 1939 году около 10% всех площадей зерновых культур были обозначены как погибшие от градобития, сельхозвредителей и болезней, тогда как на самом деле причиной фактической потери земли были сорняки). Ничуть не удивительно и то, что колхозники больше заботились не о колхозном, а о личном скоте и что часть числившихся обобществленными лошадей фактически находилась по месту прежней “прописки” и использовалась для личных нужд прежних владельцев.
Но вот что все-таки вызывает удивление (смешанное чуть ли ни с восхищением), так это “Экажево-Сурхохинский метод”, разработанный в Ингушетии и получивший широкое распространение в скромных конторах горских колхозов. Гэпэушники, явно не способные оценить всей интеллектуальной и социально-экономической красоты этого изобретения, определяли его как “крупную кулацкую антиколхозную махинацию”. Еще в 1956 году с непреходящей обидой и растерянностью они доносили, что, согласно этому методу, колхоз “…сохраняет только свою внешнюю видимую оболочку, при этом часто подрисованную, но теряет все колхозное содержание. С помощью этого метода такие “опустошенные” колхозы иной раз значились даже в числе ведущих. В таких колхозах бухгалтерия из органа колхозного учета, на основе круговой поруки, превращалась в орган прикрытия кулацких методов работы. Такой колхоз выписывал для вида всем своим членам не заработанные трудодни, колхозники сеяли и убирали урожай в индивидуальном порядке на частнособственнических лошадях. Тут, как в старой деревне, есть хозяева лошадиные и безлошадные, тут узаконено экономическое неравенство. Гособязательство члены колхоза выполняли в складчину, таким же путем оплачивалась и администрация колхоза. Все участники этой пиратской корпорации были связанны между собой круговой порукой и священной клятвой на Коране”.
Фактически “Экажево-Сурхохинский метод” — это гениальное (и, к слову, провиденное Андреем Платоновым в “Чевенгуре”!) изобретение простого и не очень обременительного механизма по приспособлению колхозного строя к традиционной горской экономике (тоже не очень-то эффективной, но в силу других причин). Его безымянный создатель — бухгалтер ли Сурхахинского или председатель Экажинского колхозов, а всего вероятней, какой-нибудь образованный мулла — заслуживал не преследования, а Сталинской премии! Подумать только, и “овцы” целы (это почти буквально), и “волки” (из райкома и даже обкома партии) сыты!
Умение аккуратно все “нарисовать” и никому не проговориться — вот два условия, при которых этот метод был возможен и эффективен. Иными словами, он реализуем только в монолитных социумах, какими, бесспорно, до войны еще были горские аулы с их религиозной35 и родовой (тейповой) спайкой и какими, скажем, никогда не были раздираемые тысячами внешних и внутренних противоречий казачьи станицы. Думаю, отсюда и недоуменно-плаксивый тон составителей отчета: забыв о том, что экономически такая “пиратская корпорация”, такой “лжеколхоз” лучше справляется с плановыми заданиями, чем настоящий, они заходятся от возмущения: как это так, горцы не закладывают друг друга?! Что же это у них там в аулах — и бедноты нет, то есть нет и классов? Тогда как это понимать — что вся Марксова теория в горах не действует?
Между прочим, и впрямь не случайно то, что этот “метод” возник в горах, где первой колхозному строю сопротивляется сама природа. Суровость климата, скудость почв, ограниченность и изрезанность пахотных участков, изолированность и многоконтурность пастбищ и сенокосов осложняют применение какой-либо техники и предопределяют низкую товарность и ориентацию на местное потребление. Террасированные (что, впрочем, более характерно для более засушливых дагестанских гор) пашни или сады и затерянные в лесах сенокосы охотнее “поддаются” обработке мотыгой и серпом, чем трактором или косилкой, но привести их в движение может только инстинкт выживания и частнособственнический интерес, но никак не инструктор райкома партии. Вместе с тем искони в горном хозяйстве, прежде всего в отгонном овцеводстве, фактически сложились элементы разумной кооперации: ни летом в ауле, ни зимой на дальних (как правило, арендованных у плоскостных землевладельцев) пастбищах подымный выпас был совершенно неразумен, и все личное поголовье сливалось в большую и напоминающую “колхозную” аульскую отару, в которой, однако, каждая голова баранты была индивидуально помечена и как бы имела отчество, то есть владельца.
Так что, выходит, прав был не названный А. Авторхановым наблюдательный русский студент, писавший (по-видимому, даже о плоскостных аулах), что настоящих колхозов в Чечне так никогда и не было: “Хотя в аулах и были представители “Заготзерно” и “Заготскот” и даже колхозные председатели, но в действительности все выглядело так, как будто крестьяне являются самостоятельными”.
4. Колебания линии и поиски формы:
административно-территориальное деление
как зеркало национальной политики
Монументальность советской коллективизации как социального эксперимента обрела свое глубокое соответствие и в монументализации административно-государственного устройства Советской империи.
Лишь после окончания гражданской войны на Кавказе многие (но все же не все) проживавшие там народы ощутили вкус пускай и декоративной, но собственной государственности, пускай в условных, случайных, но все-таки — в каких-то границах. При этом советская власть, установившаяся на Северном Кавказе еще в феврале—марте 1920 года, очень долго не могла нащупать собственные организационные формы и приступить к своему государственному строительству.
Первой — 13 ноября 1920 года — на базе упраздненной Дагестанской области — была образована Дагестанская АССР со столицей в Темир-Хан-Шуре. Второй в декабре 1920 года — из ликвидированных Черноморской губернии и Кубанской области — была создана Кубано-Черноморская область с центром в Краснодаре. В январе 1921 года — из остатков Терской области с преобладающим казачьим населением — была образована Терская губерния с центром в Георгиевске. И, наконец, из горных и предгорных районов бывшей Терской области была конституирована Горская АССР со столицей во Владикавказе.
Последняя родилась на прошедшем 20 января 1921 года во Владикавказе Горском учредительном съезде. Главным гостем из Москвы был нарком по делам национальностей И. Сталин, сделавший доклад о принципах национальной политики советской власти. Он заявил, что центральное Советское правительство (Совнарком) признает полный внутренний суверенитет и независимость горцев, за которые они боролись веками, и рекомендовал учредить единую Горскую советскую республику с широкой автономией для осуществления вековой мечты горских народов о создании собственного независимого государства.
Но учредительный съезд выставил свои условия: 1) основным законом Горской республики будут признаны шариат и адат без вмешательства центрального правительства в горские дела и 2) все ранее отобранные у горцев земли будут возвращены обратно. Сталин оба эти условия принял, после чего делегаты формально признали советскую власть. В итоге 20 января 1921 года была провозглашена Горская АССР в составе следующих округов: Чеченский, Ингушский (Назрановский), Северо-Осетинский (Владикавказский), Кабардинский, Балкарский, Карачаевский и Сунженский с казачьим населением.
Что ни говори, своеобразная, если не сказать причудливая республика — с серпом и молотом на знамени и шариатской конституцией в жизни! Во всех правительственных учреждениях, школах и других публичных местах по приказу самих же большевиков вместо Ленина и членов Политбюро повесили портреты Шамиля и его наибов.
На поверку Горская АССР оказалась не очень-то жизнеспособным конгломератом, но ее совокупный век был не так уж и короток. Большевики подумали и перерешили: а не легче ли будет управлять горцами по отдельности, а не всеми сразу целиком? И начиная уже с сентября 1921 года от Горской АССР одна за другой начали отпочковываться национальные автономии. Первым получил самостоятельность Кабардинский национальный округ (в сентябре 1921 года), а в январе 1922 года за ним последовали Балкарский и Карачаевский национальные округа. 12 января 1922 года Карачаевский округ был преобразован в Карачаево-Черкесскую автономную область (АО), а 16 января Кабардинский национальный округ был включен в состав Кабардинской АО, вскоре переименованной в Кабардино-Балкарскую АО. 27 января 1922 года из частей Кубано-Черноморской области, заселенных адыгейцами, была образована Черкесская (Адыгейская) АО с центром в Краснодаре. И, наконец, 20 ноября 1922 года из Горской АССР был выделен Чеченский национальный округ, который 30 ноября был преобразован в Чеченскую АО.36 Последними по времени (7 июля 1924 года) отпочковались сразу две АО — Ингушская и Северо-Осетинская, а также Сунженский казачий округ. Поскольку от собственно Горской АССР практически уже ничего не оставалось, то тем же самым декретом ВЦИК от 7 июня 1924 года Горская АССР, а с нею и вся ее “шариатская начинка” были благополучно упразднены.
А вот вызванная образованием в конце 1922 года Чеченской АО инициатива Грознефти о выделении города Грозного и прилегающих сельхозугодий горожан вместе с Грозненским, Старо-Грозненским, Ново-Грозненским, Вознесенским и Истисинским нефтяными промыслами в отдельную административную единицу центрального подчинения имела лишь частичный успех.
Сделаем тут маленькое отступление: тем более что грозненская нефть и нефтяные промыслы, — быть может, и не бросающаяся по документам в глаза, но тем не менее первостепенно важная и поистине сквозная линия северо-кавказского и русско-чеченского сюжета. Их колоссальное сырьевое и стратегическое значение было неодолимым магнитом для всех фигурантов исторического процесса на Северном Кавказе в XX веке, не исключая и Гитлера.
Их эксплуатация началась еще в 1893 году, но они и поныне не потеряли еще ни экономического, ни политического своего значения. Сам Грозный стал постепенно своеобразным дублером Баку — центром формирования и концентрации русского пролетариата, а заодно и центром зимнего притяжения горцев-отходников. Нефтепромышленник Тапа Чермоев, чье имя уже не раз встречалось на этих страницах, был, вероятно, первым чеченцем-капиталистом.
К началу 1917 года здесь уже работало около 15 тыс. рабочих. В феврале 1918 года был введен так называемый рабочий контроль за промыслами. Решением Грозненского Совета национальным достоянием были объявлены запасы нефти, а национализация самих промыслов совершилась по декрету СНК от 20 июня 1918 года.
С этим решением, понятное дело, не согласились в штабе Деникина: там тоже имели немалые виды на нефтяные богатства Терского края. Интересно, что Деникин, пытаясь задобрить чеченцев, пообещал им долю в доходах от эксплуатации промыслов.
Но события гражданской войны тяжело отразились и на промыслах, и на их кадрах: к марту 1920 года добыча нефти по сравнению с дореволюционной сократилась в 5—6 раз. Первым советским управляющим Грознефти был поставлен не кто-нибудь, а такой серьезный большевик, как Иосиф Косиор37 . К концу 1920 года ценой неимоверных усилий уровень добычи удалось восстановить (35 млн. пудов нефти в год), а в начале 1922 года в Грознефти насчитывалось уже 18 тыс. рабочих.
В конце 1922—начале 1923 года в Москве, конечно, не хуже, чем в штабе Деникина, понимали, что такое для молодого и слабого государства грозненская нефть, но демонстративно лишать из-за этого чеченцев столицы и источника дохода тоже не желали. Однако назначенная ВЦИК комиссия, изучив вопрос на месте, все же поддержала Грознефть и рекомендовала ВЦИК существенно расширить городскую черту Грозного в интересах настоящего и будущего развития нефтедобычи.38 В итоге пришли к компромиссному решению: интересы нефтяников учесть, границы города, с учетом перспективы, расширить, но в отдельную ячейку центрального подчинения горсовет не выделять.
Менее успешной была инициатива сунженских казаков, обратившихся в Административную комиссию ВЦИК с просьбой ликвидировать чересполосицу казачьего расселения и объединить казачьи станицы Сунженского округа вокруг Грозного; для этого казаки предлагали “рокировку”: казачьи станицы Петропавловской волости переселить в заселенные чеченцами станицы, расположенные по р. Сунже до г. Грозного (Ермоловская, Закан-Юрт, Самашкинская и Михайловская), а на их место переселить чеченцев из этих станиц. В случае отказа в их просьбе казаки просили о полном их выселении в одну из центральных губерний РСФСР. Во всех просьбах казакам отказали, в том числе и в добровольном переселении.
Надо сказать, что большевики вели на Кавказе, может быть, стратегически и рискованную, но все же довольно эластичную и осторожную политику, лучшее чему свидетельство — образование шариатской Горской АССР как третьего (большевистского) издания некоей Конфедерации горских народов.
Советская власть карала пока что только своих бывших или настоящих врагов, но еще не мнимых, карала индивидуально и пофамильно, избегая огульности. Над народами в целом еще экспериментов не начинали, и в своих национальных ячейках они имели голос, с которым считалась и Москва. Все делалось для того, чтобы укрепить в горцах иллюзию того, что наконец-то и всерьез они получили ту заветную самостоятельность, за которую боролись веками.
Одновременно исподволь начинался процесс постепенного, но систематического перехода автономного суверенитета из кавказских в московские руки. Ликвидация Горской АССР — это, в сущности, только начало этого процесса.
Она даже еще не завершилась, как произошло (правда не на Северном Кавказе) укрупнение — еще более радикальная реформа и ломка административно-территориального устройства страны.
С 1923 года на территории РСФСР и всего СССР (образованного 30 декабря 1922 года путем объединения РСФСР, Украинской ССР, Белорусской ССР и Закавказской СФСР) стала реализовываться идея совершенно нового административного районирования страны, разработанная Госпланом. Ее суть состояла в полной замене старых небольших губерний огромными советскими областями, которые соответствовали бы выделенным Госпланом экономическим районам. При этом упразднялись как губернии, так и уезды с волостями, которые к тому времени продолжали еще существовать. Новые области вместо уездов разделялись на более крупные ячейки — округа, а последние делились вместо волостей на, соответственно, более крупные ячейки — районы. Низшим же, замыкающим звеном стали сельсоветы.
Первым полигоном этого нового подхода стал Урал. Уральская область была образована 3 ноября 1923 года с центром в Екатеринбурге (с 1924 года — Свердловск). В ее состав были включены упраздненные Екатеринбургская, Пермская, Тюменская и Челябинская губернии: вместо 22 прежних уездов возникли 15 округов. Общая площадь этого монстра составляла 1655,7 тыс. км.2
Аналогичную операцию проделали в феврале 1924 года на Северном Кавказе, где в одну большую Юго-Восточную область были объединены Донская и Кубано-Черноморская области (центр — Ростов-на-Дону). В августе 1924 года в ее состав были включены еще и Шахтинский и Таганрогский округа Донецкой губернии Украинской ССР. В октябре того же года были упразднены и остальные губернии Северного Кавказа — Ставропольская и Терская. Они, а также территория окончательно ликвидированной в июле 1924 году Горской АССР 17 октября 1924 года были объединены вместе с Юго-Восточной областью в один огромный Северо-Кавказский край, который охватывал всю территорию Северного Кавказа, за исключением Дагестанской АССР и Калмыцкой АО. Этот край стал прообразом будущих советских краев, которые состояли, как правило, из территории с преобладающим русским населением и национальных автономий (обычно АССР и АО) на территориях, где преобладало нерусское население. Территория Северо-Кавказского края также была разделена вместо уездов и волостей на округа и районы. Центром нового края стал Ростов-на-Дону. В апреле 1926 года Карачаево-Черкесская АО этого края была разделена на Карачаевскую АО и Черкесский округ (в апреле 1928 года преобразованный в Черкесскую АО). В начале 1929 года к Чеченской АО был присоединен Сунженский казачий округ (кстати, в 1926 году в Чечне и Северной Осетии были созданы так называемые русские национальные районы, по сути казацкие).
К середине лета 1929 года на территории РСФСР и всего СССР реформа была завершена: в стране не осталось ни одной губернии, ни одного уезда. Вся территория делилась на округа и районы (вместо 766 старых уездов в СССР было образовано 176 округов).
Таким образом, в результате первой советской реформы административно-территориального деления на территории России осталось 40 единиц верхнего звена вместо 82 (за вычетом Туркестанской АССР) в 1923 году. Существовало два типа крупных единиц — 6 областей и 7 краев, которые соответствовали экономическим районам Госплана, а также национально-территориальные единицы (автономные ССР, автономные области, национальные округа), которые немного — и как бы для отвода глаз — нарушали принцип единообразного разделения на крупные однородные экономические районы. Небольшие по площади и населению национальные автономии, как правило, входили в состав краев или областей (всего их было 17). За их пределами находились всего лишь 10 АССР, в том числе Дагестанская. При такой “тектонике” голоса национальных автономий звучали все глуше, и к ним все меньше прислушивались в Москве.
В итоге страна получила самую монументальную в своей истории — и истинно имперскую — административную структуру. Она была чревата издержками и трудностями управления, но все это в глазах Сталина компенсировалось неслыханной монолитностью и централизованностью. На языке административно-территориального деления было недвусмысленно сказано, что время миндальничанья и административного либерализма прошло. Не случайно именно эти — гигантские — административные ячейки стали реальной организационной структурой коллективизации и кулацкой ссылки!
Таким образом, на рубеже 1930-х годов советская власть перешла от индивидуальных и персональных репрессий к контингентным, то бишь к огульности различного толка — сначала классовой, а потом и этнической. Сплошное раскулачивание открыло дорогу тотальным этническим депортациям и другим экспериментам над классами и народами.
И все-таки столь гигантские ячейки империи были настолько скверно управляемы, что практически сразу же после завершения первой, укрупнительной, реформы встал вопрос о реформе второй — разукрупнительной, на что ушли все предвоенные 1930-е годы. Одновременно было решено отказаться и от окружного звена.39
За этими преобразованиями первого порядка часто не видны метаморфозы внутри административных ячеек, а именно они иной раз могли иметь решающее политическое значение. И чем искусственнее был состав региона в целом, тем острее становилась проблема внутрирегионального размежевания.
Сложилась парадоксальная, сугубо советская ситуация. С одной стороны, все это были не настоящие, игрушечные границы, поскольку централизм нового государства превосходил все мыслимые ожидания и политически совершенно не зависел от реального размежевания. С другой стороны, в то же самое время экономический расклад выглядел совершенно иначе, поскольку во все времена сельскохозяйственные земли — как пахотопригодные, так и пастбищные угодья — были в регионе, особенно в горской его части, по-прежнему в отчаянном дефиците, и борьбою за них очень многое объяснялось в кровавой истории горских народов (с приходом сюда в свое время казачества регион приобрел, собственного, еще одного — юного, решительного и бесцеремонного — “игрока” в этом запутанном пасьянсе). Примерами тут могут послужить конфликты Кабарды и Карачая — из-за района Хасаут, Осетии и Кабарды — по поводу осетинских арендных земель в Кабарде, Осетии и Ингушетии — из-за земель в Дарьяльском ущелье и многие другие. Между осетинами и ингушами существовал и еще один специфический “спорный” вопрос — проблема Орджоникидзе (Владикавказа), в 1920-е годы служившего столицей автономных образований обоих народов.
В начале и середине 1930-х годов на Северном Кавказе прошел ряд вполне националистических кампаний, как, например, по “коренизации” партийной и советской номенклатуры и переводу делопроизводства в районах и сельсоветах на национальные языки, по созданию национальных письменностей и даже по латинизации национальных алфавитов. Отдельные литературные языки были созданы и для ингушей с чеченцами — в надежде, что и республики у них будут отдельные, хотя большей языковой близости трудно себе представить. Эти языки даже собирались использовать в делопроизводстве низовых административных ячеек.
Однако в середине 1930-х годов возобладал курс на языковую и культурную ассимиляцию, то есть на русификацию. Ему, кстати, неплохо соответствовал и новый курс на национально-административную консолидацию: 15 января 1934 года Чеченская и Ингушская АО — первыми в такого рода кампании — были объединены (см. ниже), к тому же с единым, как все-таки оказалось, литературным языком. Именно тогда, в 1936 году, Сталин впервые заговорил всего лишь о 60 народах СССР, что нашло отражение и в переписях 1937 и 1939 годов (тогда как в 1926-м было 200 народов, или, по уточненным данным 1927 года, — 172 народа).
Что же до процесса разукрупнения в РСФСР, то на Северном же Кавказе оно началось несколько парадоксально — с манифестации скорее противоположной тенденции: в ноябре 1931 года Дагестанская АССР была введена в состав Северо-Кавказского края, а 15 января 1934 года АО Ингушетия была объединена с Чеченской АО в единую Чечено-Ингушскую АО с центром в Грозном и в составе Северо-Кавказского края.
И только после этого немедленно началось раскассирование самого Северо-Кавказского края, просуществовавшего 10 лет.
Сначала он был разделен на две половины: западную — Азово-Черноморский край (центр — Ростов-на-Дону) и восточную — собственно Северо-Кавказский край (центром сначала был Пятигорск, а с января 1936 года — Орджоникидзе). В состав Азово-Черноморского края вошли территории нынешних Ростовской области и Краснодарского края, а также Адыгейская АО и Северная область (Миллерово). В составе Северо-Кавказского края остались территория нынешнего Ставропольского края, а также почти все автономные области Северного Кавказа: Кабардино-Балкарская, Карачаевская, Черкесская, Северно-Осетинская и Чечено-Ингушская.
С принятием 5 декабря 1936 года новой сталинской конституции территория РСФСР заметно сократилась, так как из ее состава были выведены Казахская и Киргизская АССР (они были преобразованы в Казахскую и Киргизскую ССР), а также Кара-Калпакская АССР, которая была включена в состав Узбекской ССР. Одновременно с таким сокращением территории РСФСР на юге было произведено повышение статуса ряда автономных областей до ранга АССР, в том числе Кабардино-Балкарской, Северо-Осетинской и Чечено-Ингушской. Последняя, в частности, была конституирована 20 июня 1936 года.40 При этом столицей Пригородного района Чечено-Ингушской области парадоксальным образом еще долгое время оставался Орджоникидзе (Владикавказе). Предусмотренный ВЦИК перенос райцентра в селение Базоркино в 1936 году так и не был осуществлен, так что 17 февраля 1940 года к этому вопросу пришлось возвращаться заново и объявить райцентром селение Шолохи.
Разукрупнение последних “больших” областей и края в конце сентября 1937 года стало самым концом старых крупных единиц АТД. Азово-Черноморский край на Северном Кавказе был разделен на Краснодарский край и Ростовскую область. В феврале 1938 года 5 северных районов Дагестанской АССР были переданы в виде Кизлярского округа в состав Орджоникидзевского края (так стал называться с марта 1937 года Северо-Кавказский край, под этим именем встретил он и войну). В 1943 году Орджоникидзевский край был переименован в Ставропольский.
Чечено-Ингушской АССР (ЧИАССР) как административно-территориальному образованию было всего два с половиной года, когда в январе 1939 года была проведена Всесоюзная перепись населения, призванная заменить “дефектную” перепись 1937 года, результаты которой не получили одобрения в ЦК ВКП(б)! В самой Чечено-Ингушетии, а точнее, в 9 ее высокогорных районах, доступ в которые в январе мог бы быть затруднен или невозможен, перепись поводилась даже раньше — в ноябре 1938 года. По итогам переписи 1939 года, в республике проживало 697 007 человек, или 0,4% населения СССР. Большинство составляли чеченцы (368 446 человек, или 52,9%), что соответствовало 90,3% всех чеченцев в стране (еще 26 419 чеченцев проживало в Дагестане, причем компактно, в пограничных с ЧИАССР районах). Ингуши — 83798 человек, или 12,0%, — были третьей по численности национальностью в республике, их уровень концентрации в своей “титульной” республике — 90,9% — был даже выше, чем у чеченцев (кроме ЧИАССР они проживали еще в соседней Северо-Осетинской АССР — 6106 человек, главным образом в Орджоникидзе и смежном Пригородном районе). Как чеченцы, так и ингуши были преимущественно сельскими жителями (92,6 и 97,8%), их общая доля в сельском населении (84,9%) на 22,0% превышала их долю в населении ЧИАССР в целом.
В противоположность им русские — второй по численности этнос ЧИАССР (201 010 человек, или 28,8%), — а также проживавшие в республике украинцы, армяне, евреи и татары тяготели к городам (на горожан из их числа приходилось, соответственно, 70,7, 59,1, 96,4, 91,6 и 80,0%). Доля русских в городском населении составляла 71,5 %, второй по численности городской нацией были чеченцы, но на них, даже вместе с ингушами, приходилось всего 14,6%.
В целом по ЧИАССР доля городского населения составляла 28,5% против 32,9% в СССР: из северо-кавказских автономий этот показатель был еще ниже только у Дагестана, Кабардино-Балкарии и Адыгеи. Урбанизированность чеченцев составляла всего 8%, а ингушей 9,5% (против 37,8% у русских и 20,5% у осетин).
По возрастной структуре ЧИАССР выделялась повышенной долей стариков (старше 60 лет) и детей (до 15 лет) — 8,6% и 41,1% против 6,6% и 36,0% по СССР. В то же время доля грамотных среди населения от 9 лет была здесь одной из самых низких в стране (57,9% против 81,2% по СССР), особенно на селе (46,6% против 76,7%), тогда как грамотность среди городского населения была почти “на уровне” (82,5% против 89,5%).
Все эти цифры многое проясняют в судьбе чеченцев, над которыми уже сгустились тучи.
28 августа 1941 года ликвидирована АССР немцев Поволжья, которая так и не была восстановлена (ее территория была разделена между Сталинградской и Саратовской областями). В конце 1943 — начале 1944 года после депортации большей части коренного населения — были “упразднены” и некоторые автономии на Северном Кавказе и в смежных районах. В декабре 1943 года была ликвидирована Калмыцкая АССР, а ее территория включена в состав Астраханской области, образованной из Астраханского округа и степных районов Калмыкии (часть земель последней вошла в состав соседних Сталинградской и Ростовской областей и Ставропольского края).
Вслед за депортированными немцами (которых, кстати, также немало было и на Северном Кавказе) и калмыками наступил черед собственно северо-кавказских “наказанных” народов — карачаевцев, чеченцев, ингушей и балкарцев. Почти весь Карачай (так называемый Клухорский район с городом Микоян-Шахар — ныне Карачаевском, который был переименован в Клухори) и высокогорная Балкария (Приэльбрусье) были присоединены к Грузии.
Депортация вайнахов, бесспорно, выделялась на фоне других тщательностью подготовки, массовостью задействованных войск и жестокостью осуществления.
5. Империя versus Ичкерия: Коса на камень,
или в тщетных поисках общего знаменателя
Какой же итог?
Нескончаемые конфликты сопровождают чеченцев на протяжении послед-них двух столетий — с того самого времени, когда они попали в сферу влияния и интересов российской государственности.
Российская коса, найдя на чеченский камень, повысекала множество искр, но так и не сумела разрыхлить каменистую почву. Подобно знаменитому чертополоху, с которым Лев Толстой сравнил Хаджи-Мурата (а с ним и весь чеченский народ), чеченцы яростно и свирепо сопротивлялись карающей и косящей руке, а когда бывали побеждены, — а так было чаще всего (уж больно неравны силы), — то словно замирали в каменистой земле, давая незримым корням набирать силу для новых и почти инстинктивных попыток проявить свою стойкость.
Чечня — горная и многослойная страна: над плоскостной и предгорной ее частями высится собственно горная (или, как ее еще называют, Нагорная), в некоторых уголках которой советской власти не было вплоть до второй половины 1920-х годов. Именно там зрели, рождались и погибали все восстания, лишь крайне редко — в особенно удачных случаях — выплескиваясь и на плоскость. Наоборот, плоскостные чеченцы, более плотно интегрированные в экономическую жизнь России и гораздо более ей подконтрольные и лояльные, чаще не поддерживали выступления горских тейпов, а иной раз и примыкали к стану их врагов.
Гораздо легче обретались союзники среди ближайших соседей и единоверцев — ингушей и дагестанцев, чьи нагорные зоны смыкались с чеченской. Чего не скажешь о православных соседях — грузинах и осетинах, и особенно о русских-казаках. Но какие только причудливые комбинации не выкидывал исторический пасьянс, особенно в смутное время революции и гражданской войны! То было время господства принципа “Враг моего врага — мой друг”, хуже всего усвоенного Деникиным.
Далеко не случайным являлось и время таких выступлений: так называемые “абречество” а-ля Зелимханов и “бандитизм” а-ля Гоцинский или Исраилов возникали и особенно мощно себя проявляли именно тогда, когда коса затуплена, — в периоды слабости центральной российской власти (в остальное время они как бы всего лишь напоминали о себе — для закалки и поддержания формы, так сказать).
Кроме географического укажем на роль факторов этнического и экономического. Главным нервом событий на Северном Кавказе являлись вектор и динамика “русификации” и “дерусификации”, противостояние аборигенного горского и новопришлого русского населения (русским, уже столетиями проживавшими в этих местах, тоже не откажешь в праве именоваться коренными). Какие бы классовые понятия для этого ни использовались (“ингушская беднота”, “казаки-кулаки” и т. д.), суть от этого не менялась. За межэтническим противостоянием прятался главный вопрос всякой колонизационной истории — вопрос о земле.
Так кого же — Империю или Ичкерию — тут считать победителем?
Судя по государственной принадлежности нынешней Чеченской республики, Империю. Чечня покорена и взнуздана, но вот, правда, еще не прониклась к завоевателю любовью. В лице советской власти чеченцы встретили, бесспорно, самого жесткого и самого жестокого своего врага — в том числе и в чисто военном отношении: в 20-е и 30-е годы 28-я горно-стрелковая дивизия ничем не уступала самим горцам ни в маневренности в горах, ни в решительности оперативных действий.
Вместе с тем “нашла коса на камень” — провал социальных экспериментов, поставленных над чеченцами царскими наместниками и советской властью, очевиден. За двести лет, потраченных Россией на поиски ключей к взаимоприемлемому управлению Чечней, они так и не были найдены, и еще не известно, кто на кого больше повлиял (в том числе и в манере воевать на Кавказе) — “культурная” ли Россия на “дикую” Чечню или Чечня на Россию. Феномен “абречества” после 1917 года расплескался по всей России.
Занятно видеть, как представители казачества на различных съездах бичуют абреческую практику горцев и в то же время, говоря о финансировании войны, не стесняясь, рассказывают, как “на берегу Каспийского моря отобрано у группы лиц два миллиона рублей, принадлежащих одной железнодорожной организации, но казачье-крестьянский совет считал, что ему деньги нужны, и потому счел себя вправе задержать эти деньги”.41 Точно так же — задолго до революции — поступали и большевики, которым, вероятно, тоже были нужны деньги.
Взаимному одичанию способствовали взаимные вероломство и жестокость, практиковавшиеся обеими сторонами; однако, пожалуй, высшим их проявлением стали огненные казни в Хайбахе и Дзумсое по ходу депортации чеченцев в марте 1944 года.
Большой ошибкой было бы представлять чеченцев (и ингушей) как феноменально прямолинейную, воинственную и безнадежно конфликтную нацию, ежегодно берущуюся за оружие. Им же свойственны и качества, прямо противоположные конфликтности, — например поразительная горская адаптивность к навязываемым извне условиям существования (что помогло им и в изгнании). И лучшая тому иллюстрация в довоенной советский истории — долгие годы срабатывавший “Экажево-Суркахинский метод”, или перемалывание коллективизации в мельнице карликовых тейповых колхозов.
1 Сокращенная журнальная версия с ограниченным научно-справочным аппаратом.
2 Цит. по: Авторханов А. Мемуары. Франкфурт-на-Майне, 1983. С. 26.
3 В нем, насколько можно судить, гораздо слабее были представлены Карачай и Черкесия, но зато к нему примыкала Абхазия.
4 Чермоев Абдул-Меджид Орцуевич (1882—1936) — сын первого чеченского генерала на русской службе, видный нефтепромышленник и политический деятель. Выпускник Николаевского военного училища, ротмистр Терских сотен царского конвоя Николая II, во время Первой мировой войны служил офицером “Дикой” дивизии. Был не только одним из лидеров, но и одним из главных спонсоров Союза объединенных горцев и Терско-Дагестанского правительства. Именно он, по А. Авторханову, был переводчиком на русский язык знаменитого письма (или “прошения”) абрека Зелимхана Председателю Государственной думы.
5 Во время и после Второй мировой войны находился в Германии, входил в состав Северо-Кавказского национального комитета.
6 Существовал и парламент, председателем которого был В.-Г. Джабагиев.
7 В документах встречаются и другие ее наименования: например, Республика Союза Горских народов или Республика горцев Северного Кавказа и Дагестана. В совет-ской историографии наиболее часто встречающееся ее обозначение — Горская республика.
8 По политическим убеждениям меньшевик, большевистский комиссар, в 1918-м он фактически примкнул к белым. Собранная им армия насчитывала 12 тыс. штыков, но отличалась крайне слабой дисциплиной. Умер в 1945 г.
9 Состояло из 8 человек — трех казаков (Букановский, Г. И. Вертепов и Звягин), четырех представителей городов (Орлов, Семенов, Полюхин и Мерхалев) и одного осетина (Темирханов). Просуществовало до ноября 1918 г.
10 Под аналогичной угрозой находились также станицы Архонская и Ардонская.
11 При СНК Терской республики была создана специальная Комиссия по переселению станиц. Интересно, что аналогичная комиссия (только по выселению не станиц, а казаков) существовала у большевиков и в 1920 г.
12 Cм.: Съезды народов Терека. Т. 2. Орджоникидзе, 1978. С. 238—239.
13 В ноябре—декабре 1918 г. станичный круг обратился к Терскому народному съезду с просьбой переселить станицу и укоренить ее где-либо навсегда.
14 В частности, на казачьи хутора вокруг станицы Кахановской (Бирюлькин, Болгарский и Сухая Поляна), села Новогеоргиевское, Владимировское, Колюбакинское и слободы Веденская и Воздвиженская.
15 В сентябре 1920 г. на земли этих станиц переселилось чуть ли не 5/6 ингушей, проживающих в горах. В то же время чеченцы не смогли воспользоваться выселением (по-видимому, в начале 1921 г.) жителей станиц Михайловская, Ермоловская, Самашкинская и Закан-Юрт, депортированных из-за участия в восстании против советской власти в сентябре 1920 г. Массовое переселение на эти земли около 20 тыс. чеченцев началось только в сентябре 1921 г. и приостановилось из-за зимы. См. в докладе Н. Носова “К очередным задачам Горской республики”, датированном началом 1922 г. В то же время в составленной председателем представительства Горреспублики записке “О политическом и экономическом положении Автономной Горской Советской Социалистической Республики в начале 1922 г.” с возмущением говорится об обратном вселении выселенных в 1920 г. казаков и о необходимости ликвидировать “колонизаторские стремления, вновь и вновь возрождающиеся вокруг лозунга об образовании Грозненской губернии и о выселении из этой губернии чеченцев”. Вместе с тем раздавались голоса (подкрепленные расчетами, рисующими ужасающее малоземелье горцев) в пользу продолжения пришедшейся по душе практики замещения горцами все новых и новых казачьих станиц, в частности осетинами — станиц Александровской, Архонской, Ардонской, Николаевской, Змейской и хутора Ардонского, ингушами — станиц Нестеревской, Фельдмаршальской, Карабулакской и Троицкой, а чеченцам — всех остальных станиц Сунженской линии.
16 За эту оборону Грозный — чуть ли не впервые в истории городов — был награжден орденом Красного Знамени.
17 После победы над большевиками коалиционное правительство планировало немедленно приступить к разрешению земельного вопроса на основаниях социальной справедливости. Если же вопрос не поддавался полюбовному разрешению, то он передавался бы в международную арбитражную комиссию из представителей стран Антанты. 18—22. 12. 1918 (по новому стилю) в Темир-Хан-Шуре проходил съезд представителей Союза горских народов, наделивший всей полнотой власти кабардинца Пшемахо Коцева.
18 Иван Георгиевич Эрдели (1870—1939) — белогвардейский генерал; в ноябре 1917-го бежал на Дон, где участвовал в формировании Добровольческой армии. В 1919-м командовал войсками в Прикаспийском регионе (по другим сведениям, являлся Главноначальствующим Терско-Дагестанским краем). В 1920 г. эмигрировал во Францию.
19 Помощник Главнокомандующего и председатель Особого совещания при нем.
20 В состав совета вошли также Хаджи-Мурат, Мусулаев, Гасанов и Манычханов. Военный совет арестовал несколько десятков большевиков, освобождения которых потребовали шейхи Узун Хаджи, Нижмутдин Гойцинский и Али-Хаджи Мутушев.
21 Современная Махачкала.
22 Единственным исключением, по состоянию на середину сентября, являлся Аварский округ (Политическая сводка за период с 01—15. 09. 1919. ГАРФ. Ф. 446. Оп. 2. Д. 32. Л. 67).
23 Как эмир Узун Хаджи носил имя Узун Хайр Хаджи-хан. Председателем правительства и одновременно военным министром и министром иностранных дел эмирата был бывший ротмистр князь М. Дышнинский-Арсанукаев (с марта 1920 г. — на нелегальном положении).
24 Николай Федорович Гикало (1897—1938) — член РКП(б) с 1917 г. С марта 1918-го — председатель Грозненского комитета РКП(б) и исполкома Совета, с мая — командующий его вооруженными силами. В августе—ноябре 1918 г. на протяжении 100 дней возглавлял оборону Грозного от отрядов Г. Бичерахова. С 1919 г. — член Кавказского краевого комитета РКП(б) и Комитета обороны Терской советской республики, командующий Терской повстанческой армией, действовавшей против Деникина. С марта 1920-го военком терской области и Дагестана. С 1921 г. перешел на партийную работу. В 1938 г. расстрелян.
25 Нижмутдин Гоцинский (1859—1925) — до революции крупный землевладелец. Политической целью Гоцинского было создание Северо-Кавказского имамата под протекторатом Турции. В 1917 г. — член Дагестанского облисполкома; в ноябре 1917 г. был провозглашен имамом. Организатор и руководитель нескольких антибольшевистских восстаний 1918, 1920 и 1924—1925 гг. Летом 1925 г. был пленен и расстрелян.
26 После поражения восстания эмигрировал в Варшаву, где издавал журнал “Северный Кавказ”, в котором продолжал пропагандировать идею Кавказской федерации; в годы Второй мировой войны сотрудничал с немцами.
27 Проходил с 29 июля по 2 августа 1924 г. в Грозном.
28 Отчет о Первом съезде Советов Чеченской Автономной области (ГАРФ. Ф. 1235., Оп. 118, Д. 5. Л. 23—24). Ср. безрезультатные прения по вопросам безопасности дагестанских жителей из Анды в пограничных с Чечней районах, а также чеченских хуторян в Дагестане (см. протоколы заседания Президиума ЧечоблЦИКа и представителей Дагреспублики от 21—22. 06. 1925 и др. документы — ГАРФ. Ф. 393. Оп. 43а. Д. 1313. Л. 1—9).
29 Сам он вместе с Атаби Умаевым в начале августа скрывался в ауле Зумсой (Дзумсой) Шатоевского района и даже предложил сдаться на условиях личной неприкосновенности и вверения постов пограничной охраны.
30 По другим сведениям, в операции участвовало около 6 тыс. бойцов Красной Армии, применялись воздушные бомбардировки 16-ти и артиллерийские более 100 населенных пунктов, 119 домов “бандитского элемента” было сожжено. Было изъято 25 тыс. винтовок и более 4 тыс. револьверов.
31 В своем докладе Белов и Кожевников были вынуждены осудить как “неправильные” такие действия работников ГПУ, как “сожжение и обезглавление трупов отдельных бандитов. Такие факты осложняют ликвидацию выступления и озлобляют населения”.
32 Иван Панфилович Белов (1893—1938) — советский военачальник из казаков, командарм 1-го ранга. С 07.1927 — помощник, а с 12.1927 по 06.1930 — командующий войсками Северо-Кавказского военного округа, после чего был переведен командующим войсками Ленинградского, Московского и Белорусского военных округов. В 1938 г. расстрелян.
33 Александр Дмитриевич Козицкий (1891—1937) — подполковник Красной Армии, участник Первой мировой и гражданской войн. С 04.1925 по 12.1932 командовал 28-й горно-стрелковой дивизией, ежегодно привлекавшейся для подавления вспышек бандитизма и восстаний и ставшей самым боеспособным соединением Северо-Кавказского округа. С 12.1932 по 06.1937 — начальник Орджоникидзевской пехотной школы. В 1937 г. расстрелян.
34 Николай Дмитриевич Каширин (1888—1938) — советский военачальник из казаков, командарм 2-го ранга. С 06.1932 по 07.1937 — командующий войсками Северо-Кавказского военного округа, после чего был переведен в Москву возглавлять Управление боевой подготовки РККА. В 1938 г. расстрелян.
35 Недаром часть критических стрел составителей отчета целит в духовенство. Ср.: “В составе таких колхозов повсеместно имелась большая прослойка мусульманских сектантов, безотчетно преданных своим священнослужителям, являвшимися или кулаками, или крупными капиталистами, имевшими у себя сотни голов скота и владевшими ценностями, выражавшимися в миллионах рублей (шейх секты “Солса-Хаджи-Яндоров Абдул-Хамид, шейх секты “Дени-Арсанова”-Арсанов, Бадуин, шейх секты Сугаип-Муллы Гайсунов Абас). Подобные шайки мусульманских сект (их в Чечено-Ингушской АССР насчитывалось 38), возводимые фанатиками в ряд святых, в состоянии были через своих мюридов, насчитывавших свыше 20 тысяч, проникать на любые участки колхозного строительства. Эти враждебные элементы были связаны с зажиточной частью населения, которая только формально числилась в колхозах, но в них не работала. Эта часть “колхозников” существовала за счет непомерно больших неурезанных приусадебных хозяйств и скота, находящегося в личном пользовании” (Док. 2:21 — Краткая историческая справка об экономическом и политическом состоянии ЧИАССР за период с 1937—1944 гг., составленная 27.08.1956; ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 925. Л. 3—20).
36 По сравнению с Чеченским округом границы Чеченской АО были несколько расширены за счет присоединения чересполосных чеченских станиц Петропавловской, Горячевод-ской и Ильинской, а также хутора Сарахтинского.
37 В партии с 1908 г. В отличие от своего старшего брата Станислава Викторовича Косиора (1889—1939), комиссара Петроградского военно-революционного комитета в дни революции 1917 г. и многолетнего руководителя компартии Украины, Иосиф Викторович (1893—1937) сделал карьеру на хозяйственном фронте. В 1920-е гг. кроме “Грознефти” он руководил и другим супертрестом — “Югсталь”, а в 1927 г. стал заместителем председателя ВСНХ, заместителем Наркома тяжелой промышленности и членом ЦК ВКП(б). С 1933 г. — Уполномоченный СНК по Дальневосточному краю. Умер от сердечного приступа.
38 Тут особо примечательно, что фактическими объектами территориального спора выступали, с одной стороны, территориальный орган (Чеченский ревком), а с другой — хозяйственный (Грознефть).
39 23.07.1930 ЦИК и СНК СССР приняли постановление о ликвидации округов с 15.08.1930. Произошло это в целом весьма быстро — уже во второй половине 1930 г. (впрочем, несколько округов на окраинах страны просуществовали или даже возникали вновь вплоть до 1946 г.).
40 22 июня 1937 г. была утверждена ее конституция.
41 Цитата из речи Г. Бичерахова. Железной дороге вообще не везло: молодое грузинское государство, захватив Абхазию и Сочинский округ у Черноморской советской республики, забрало из кассы Общества Черноморской железной дороги 1 млн. руб. и похитило разных материалов на сумму еще около 3 млн.