Опубликовано в журнале Звезда, номер 10, 2007
ї Нико Гомелаури, 2007
ї Аннелиза Аллева, 2007
ї Инна Кулишова, 2007
ї Инна Кулишова (перевод), 2007
ї Алексей Пурин, 2007
ї Борис Херсонский, 2007
СТИХИ ИЗ ГРУЗИИ
Публикуем произведения некоторых “русскоязычных” (или отчасти “русскоязычных”) участников Первого международного русско-грузинского поэтического фестиваля, так или иначе связанные с этим событием: поэта, популярного телеведущего и актера Тбилисского государственного академического русского драматического театра Нико Гомелаури; итальянского поэта, эссеиста, филолога-слависта и переводчика Аннелизы Аллевы (Рим); поэта, филолога, журналиста и переводчика Инны Кулишовой (Тбилиси); стихотворца и эссеиста Алексея Пурина (Санкт-Петербург); поэта, эссеиста и переводчика Бориса Херсонского (Одесса).
НИКО ГОМЕЛАУРИ
* * *
????? ??????????? ??????? ????,
????? ??????????? ??????? ?????.
Все вокруг влюблены были в Вас,
Вы смотрели на всех сверху вниз.
???? ????? ?????????? ?????,
?????? ?????? ???????? ???.
Вас в себя заманить думал лес,
Воспевал глубину Ваших глаз.
?? ???????? ???????? ?????,
?????, ???????? ????????? ???…
И хожу я за Вами как тень,
И боюсь я, что все это сон.
// для грузинского текста см. приложенный файл «Гомелаури»
АННЕЛИЗА АЛЛЕВА
У ПАМЯТНИКА ПУШКИНА
Мальчики бросаются в грузинский танец — в объятья
движений, как маленькие воины — дерзки, точёны;
девочки — подмигивающими невестами в платьях
и головных уборах: красных, золотых, черных.
Шуршат перед памятником бархатные костюмы.
Лица торжественны. Каждая роза всерьез: у
поэта день рождения. Солнце засвечивает их думы.
Поэт Фридон Халваши тоже подносит красную розу;
он кладет ее к постаменту памятника и рукой
приветствует бюст коллеги: ратуй
за нас и радуй нас, Солнце, — и тот сверкает пред тем, кто с такой
нежностью поклоняется, как бронзовый бокал в царстве статуй.
Сейчас жара нарушает узор украшений:
матери с необъятными сумками подходят к детям,
окружают их, словно хотят оградить от лишений,
и строгая учительница всех собирает. И каждый в толпе заметен.
Девочка снимает с себя тяжелый головной убор
с косами, запотевшая ракушка шпильками искрится.
Мальчик разматывает кушак на талии, щурится — солнце бьет в упор —
и подает матери, бережно в сумку кладущей, будто полмира в ней хранится.
Они удаляются группами: разные братья и сестры,
танцоры. С тенями смешиваются объятья движений.
Отец с костылем идет рядом с сыном: взгляд острый,
повадки мужественны. Сын в полном своем снаряжении.
И Пушкин остается один, слегка освежен ветерком
и новыми украшениями в невидимом настоящем костюме:
веером веток акаций, истуканами за его черной спиной. Вот фон
и покров ему в зеленеющем парке Батуми.
Перевод с итальянского Инны Кулишовой
ИННА КУЛИШОВА
NIGHT WATCH
Ветер нынче такой в июле,
что не кажется сон совой.
Пролетаю над миром — Твой,
опираясь спиной на пули.
Нарастающий гул мостовой.
От колес разошлись круги
под глазами у ангелов спящих.
Город выгородит говорящих,
и влетит в него, не с Руки
ли, ночь-четки, ночь-черный ящик.
Вот чем улицы мощены!
Вот чем немощны эти лица.
Я хотела с дороги сбиться,
но кормиться с чужой мошны?
Букв лохмотья — моя крупица.
Ветер в руки пригнал журавлей,
перебитые серые перья,
словно дар, дал Свое недоверье.
Записать бы на слух, но сильней —
записаться зимой в деревья.
Ни креста тебе, ни звезды,
путеводная вязь алфавита.
Город — род — несусвет, я квита,
На столе тарелки пусты,
стены выдадут фаворита.
Вот иди соблюдай обряд,
что хаббадник в Твою субботу,
новомесячий гулкий ряд
на одно лицо, позолоту
отражений скинет парад
непригодных для жи планет.
Через И мне с Тобой шептаться —
на язык пал Сыновний след,
принимай за бред святотатства,
что не свет говорю, что нет.
Шум, как будто за мною филин
увязался и шлет козу,
и урчит, и молчит, бессилен,
амалфейский стоглазый Вильям.
Что за тексты горят внизу?
То дома, отвечает, то
люди смотрят сюда без веры.
Заручилась бы бегством до
того, как найдут браконьеры.
Филин сбит и храпит. Зато
всыпят мне по икс-икс число.
Что мне будет, июль, за ветер?
Чтобы звуки все разнесло,
как паромщик — волну, весло.
Пули в крыльях. И Сын заметил.
АЛЕКСЕЙ ПУРИН
ПИСАТЕЛЬСКИЙ ДОМ. ТБИЛИСИ
Здесь в полдень — полумрак, здесь в знойный час — прохлада
каприйских мертвых вилл. И в запустенье сада
пируют призраки тех, кто здесь прежде был:
того убил тиран, а этот сам убил
себя; и русский друг, брат мимолетной жизни,
не смеет рта раскрыть на вашей тайной тризне.
О, избранная кровь, ты — лучшее из вин,
и только от тебя хмелеет властелин-
ничтожество: теперь его лицо рябое
должно сиять везде как небо голубое,
все птицы лишь ему должны хваленья петь;
а тем, кому смешны такие песни, — смерть,
забвение навек. И город, лучший в мире,
спускающийся с гор, рождает зуд в вампире…
Котэ, Серго, Нико, Шота, Зураб, Звиад,
да минет нас — храни вас Муза — этот ад!
БОРИC ХЕРСОНСКИЙ
* * *
Этот город ставили прямо на склонах,
вырубая лес и застраивая площадки.
Красавицы молча сидели в проемах оконных,
расправляя черных одежд тяжелые складки.
Роняли мелкие, звонкие серебряные монетки,
монетки подпрыгивали, нищие их подбирали,
пробовали на зуб, оставляя по краю отметки,
складывали в мешочек, старились и умирали.
Молодая гора и та сгорбилась и ослепла,
а раньше взором долину охватывала до края.
Город часто горел, но камень под слоем пепла
выживал, возрождался и снова горел, не сгорая.
И поныне, бродя по улочкам кособоким,
чувствуешь: жар поднимается, как над кострищем.
И красавицы в черном молча глядят из окон,
улыбаются всадникам и бросают монетки нищим.