Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 2006
На даче, где речка да поле,
Да куст у плеча моего,
Приезд президента де Голля
Не значит почти ничего.
Покуда в Москве «Марсельезу»
Играет военный оркестр,
Мы с облачком тянемся к лесу
И весело смотрим окрест.
Приезд ваш в Россию — страничка
Истории, Брежнев сказал.
Я встретил бы вас, но синичка
Поет, господин генерал.
Кустов бескорыстная служба,
Дремучего леса стена —
Как франко-советская дружба.
И даже прочней, чем она.
1966
* * *
На ученических балах,
В крикливом их задоре,
Гулять невесело впотьмах
Не в зале — в коридоре.
А в зал войти потанцевать
С разумной ученицей —
Как все равно потолковать
С лошадкой или птицей.
Какая грусть! Всю жизнь твердить
Склоненья и спряженья
И потому до смерти быть
Объектом уваженья.
1966
* * *
Встречаться с тобою в гостях,
Сидеть от тебя за три стула…
Во всех городских новостях
Нет прока для нас, кроме гула.
Салфетку в руках теребя,
Слабея в присутствии чудном,
Почти не смотреть на тебя
В рассеянье ежеминутном.
Пить все, что нальют. Говорить
О моде, о кинопрокате,
А сердцем, а сердцем в засаде
За каждым движеньем следить.
На свой, на рискованный лад
Твои истолковывать взгляды.
Все кажется: тока разряды
Весь вечер меж нас шелестят.
Весь вечер душой обмирать,
Ловить твое каждое слово,
Значенье тому придавать,
В чем умысла нет никакого.
И ночью, у шатких перил,
При выходе, встретясь глазами,
Поверить: тот умысел был!
И будет еще между нами!
1970
* * *
«Страданье занимает в нас
Не больше места, чем мы сами
Ему отводим каждый раз» —
Такими жесткими словами
Я утешался целый день,
И, слава богу, был он прожит.
Так пригодился мне Монтень.
И завтра кто-нибудь поможет.
1971
* * *
Как от этой отстать чепухи?
Ходасевич. Психея. Стихи.
Я-то здесь ни при чем, и квартира
Летней ночью тиха и светла,
И чужая тяжелая лира
Руку вывихнет: так тяжела.
Что же ищет, от счастья дрожа,
В зарифмованной жизни душа?
Почему ей тяжелые строки
Так легки, что к печали своей
Прибавляет чужие итоги,
И чем горше, тем радостней ей?
1972
* * *
Полузасохший кипарис
Стоит, как свернутое знамя,
Как будто ввинчиваясь ввысь
К стволу прижатыми ветвями.
Как сиротлив, как мрачен он,
Сплошные шорохи и всхлипы,
Как будто только с похорон
Вернулся Суллы иль Агриппы.
И ты, спеша в качалку лечь,
Ему понравиться не думай.
Он в нашу варварскую речь
Не хочет вслушаться, угрюмый.
И эти шишечки на нем
С многоугольными щитками
Шуршат не нашим словарем,
Живут не нашими стихами.
1972
* * *
В отсутствие наше звонит
Нам кто-то, с домашними он
Так вежлив: «Нет-нет, — говорит, —
Спасибо». Но свой телефон
Не хочет назвать. «Позвоню
Еще раз, попозже, потом».
И все это сквозь трескотню
И шорох, и слышно с трудом.
Как если бы из пустоты
Звонил он, с ночного угла,
Как если б шумели кусты,
А будка открыта была.
Ах, что ему нужно от нас?
Мы скорбных чуждаемся тем,
И музыки мы на заказ
Не пишем, ни од, ни поэм.
Как пыль, его голос прибит,
Расстроенный, как инструмент.
И наших домашних томит
Не то иностранный акцент,
Не то нерешительность фраз,
Их бедность и то, что ему
Застать не случается нас:
«Спасибо. Нет-нет. Ни к чему».
А мы в это время дела
Пытались поправить, вели
Рукой вдоль чужого стола
С изнанки — и палец в пыли,
Обещан нам был договор,
Наш день прозаичен, и слов
Был точен известный набор,
И нам не до странных звонков.
Должно быть, он в черном пальто
Дрожит у чугунных перил.
Домой мы приходим: «Ну что,
Звонил человек?» — «Не звонил».
Растаял, исчез без следа,
Пропал, растворился, как дым.
Не думали мы, что беда
Случится не с нами, а с ним.
1975
* * *
Россия — что это, лирическая тема,
Всегда готовая к услугам, под рукой,
Как пухлый справочник иль «Жизнь животных» Брема?
Ведь нет ни в Англии, ни в Бельгии такой!
Или английские поэты не жалеют
Свою Британию, владычицу морей,
Когда моря ее пологие мелеют,
Беда с владычеством, все меньше кораблей?
Зачем от Гоголя до Пастернака — все мы,
И тот, проселками скакавший офицер,
Своей не чувствуем судьбы вне этой темы?
И каждый пробует и гнет на свой манер.
Своя, нательная, что, ближе всех рубаха?
Я б разорвал ее: рубаха? Чепуха!
Не тема — тьма моя. Быть может, чувство страха?
Не страха, может быть, но, может быть, стиха?
1976
СТАТУЯ
Этот римлянин с поднятой кверху рукой,
Этот мраморный парковый идол,
Как он жалок, мучительный жребий какой
Стыть на холоде, бедному, выпал!
Дует ветер, листочки срывая с осин,
Предвещая январскую муку.
Он и ночью, когда остается один,
Опустить не решается руку.
Все завидуют статуям: их красоте,
Равнодушию или покою.
Постояли бы так на последней черте
Перед варварской, белой толпою.
Обступая его, тьма глаза ему ест,
Предрассветная изморозь гложет.
И как некогда Рима не спас его жест,
Так и нас защитить он не сможет.
1978
* * *
У жаргона свой срок: не жалей,
Что сошел он, других не наглее,
Что о девушке, ставшей твоей,
Говорили в те годы: подклеил.
Где нам знать, что теперь говорят
И на чувствах каких экономят?
И тогда был смешон этот взгляд
На любовь, как на марку в альбоме.
И тогда выгорали дотла,
И сейчас, как от молнии в поле.
То не взгляд был, то фраза была,
То нужда поколенья в пароле.
1978
На даче, где речка да поле,
Да куст у плеча моего,
Приезд президента де Голля
Не значит почти ничего.
Покуда в Москве «Марсельезу»
Играет военный оркестр,
Мы с облачком тянемся к лесу
И весело смотрим окрест.
Приезд ваш в Россию — страничка
Истории, Брежнев сказал.
Я встретил бы вас, но синичка
Поет, господин генерал.
Кустов бескорыстная служба,
Дремучего леса стена —
Как франко-советская дружба.
И даже прочней, чем она.
1966
* * *
На ученических балах,
В крикливом их задоре,
Гулять невесело впотьмах
Не в зале — в коридоре.
А в зал войти потанцевать
С разумной ученицей —
Как все равно потолковать
С лошадкой или птицей.
Какая грусть! Всю жизнь твердить
Склоненья и спряженья
И потому до смерти быть
Объектом уваженья.
1966
* * *
Встречаться с тобою в гостях,
Сидеть от тебя за три стула…
Во всех городских новостях
Нет прока для нас, кроме гула.
Салфетку в руках теребя,
Слабея в присутствии чудном,
Почти не смотреть на тебя
В рассеянье ежеминутном.
Пить все, что нальют. Говорить
О моде, о кинопрокате,
А сердцем, а сердцем в засаде
За каждым движеньем следить.
На свой, на рискованный лад
Твои истолковывать взгляды.
Все кажется: тока разряды
Весь вечер меж нас шелестят.
Весь вечер душой обмирать,
Ловить твое каждое слово,
Значенье тому придавать,
В чем умысла нет никакого.
И ночью, у шатких перил,
При выходе, встретясь глазами,
Поверить: тот умысел был!
И будет еще между нами!
1970
* * *
«Страданье занимает в нас
Не больше места, чем мы сами
Ему отводим каждый раз» —
Такими жесткими словами
Я утешался целый день,
И, слава богу, был он прожит.
Так пригодился мне Монтень.
И завтра кто-нибудь поможет.
1971
* * *
Как от этой отстать чепухи?
Ходасевич. Психея. Стихи.
Я-то здесь ни при чем, и квартира
Летней ночью тиха и светла,
И чужая тяжелая лира
Руку вывихнет: так тяжела.
Что же ищет, от счастья дрожа,
В зарифмованной жизни душа?
Почему ей тяжелые строки
Так легки, что к печали своей
Прибавляет чужие итоги,
И чем горше, тем радостней ей?
1972
* * *
Полузасохший кипарис
Стоит, как свернутое знамя,
Как будто ввинчиваясь ввысь
К стволу прижатыми ветвями.
Как сиротлив, как мрачен он,
Сплошные шорохи и всхлипы,
Как будто только с похорон
Вернулся Суллы иль Агриппы.
И ты, спеша в качалку лечь,
Ему понравиться не думай.
Он в нашу варварскую речь
Не хочет вслушаться, угрюмый.
И эти шишечки на нем
С многоугольными щитками
Шуршат не нашим словарем,
Живут не нашими стихами.
1972
* * *
В отсутствие наше звонит
Нам кто-то, с домашними он
Так вежлив: «Нет-нет, — говорит, —
Спасибо». Но свой телефон
Не хочет назвать. «Позвоню
Еще раз, попозже, потом».
И все это сквозь трескотню
И шорох, и слышно с трудом.
Как если бы из пустоты
Звонил он, с ночного угла,
Как если б шумели кусты,
А будка открыта была.
Ах, что ему нужно от нас?
Мы скорбных чуждаемся тем,
И музыки мы на заказ
Не пишем, ни од, ни поэм.
Как пыль, его голос прибит,
Расстроенный, как инструмент.
И наших домашних томит
Не то иностранный акцент,
Не то нерешительность фраз,
Их бедность и то, что ему
Застать не случается нас:
«Спасибо. Нет-нет. Ни к чему».
А мы в это время дела
Пытались поправить, вели
Рукой вдоль чужого стола
С изнанки — и палец в пыли,
Обещан нам был договор,
Наш день прозаичен, и слов
Был точен известный набор,
И нам не до странных звонков.
Должно быть, он в черном пальто
Дрожит у чугунных перил.
Домой мы приходим: «Ну что,
Звонил человек?» — «Не звонил».
Растаял, исчез без следа,
Пропал, растворился, как дым.
Не думали мы, что беда
Случится не с нами, а с ним.
1975
* * *
Россия — что это, лирическая тема,
Всегда готовая к услугам, под рукой,
Как пухлый справочник иль «Жизнь животных» Брема?
Ведь нет ни в Англии, ни в Бельгии такой!
Или английские поэты не жалеют
Свою Британию, владычицу морей,
Когда моря ее пологие мелеют,
Беда с владычеством, все меньше кораблей?
Зачем от Гоголя до Пастернака — все мы,
И тот, проселками скакавший офицер,
Своей не чувствуем судьбы вне этой темы?
И каждый пробует и гнет на свой манер.
Своя, нательная, что, ближе всех рубаха?
Я б разорвал ее: рубаха? Чепуха!
Не тема — тьма моя. Быть может, чувство страха?
Не страха, может быть, но, может быть, стиха?
1976
СТАТУЯ
Этот римлянин с поднятой кверху рукой,
Этот мраморный парковый идол,
Как он жалок, мучительный жребий какой
Стыть на холоде, бедному, выпал!
Дует ветер, листочки срывая с осин,
Предвещая январскую муку.
Он и ночью, когда остается один,
Опустить не решается руку.
Все завидуют статуям: их красоте,
Равнодушию или покою.
Постояли бы так на последней черте
Перед варварской, белой толпою.
Обступая его, тьма глаза ему ест,
Предрассветная изморозь гложет.
И как некогда Рима не спас его жест,
Так и нас защитить он не сможет.
1978
* * *
У жаргона свой срок: не жалей,
Что сошел он, других не наглее,
Что о девушке, ставшей твоей,
Говорили в те годы: подклеил.
Где нам знать, что теперь говорят
И на чувствах каких экономят?
И тогда был смешон этот взгляд
На любовь, как на марку в альбоме.
И тогда выгорали дотла,
И сейчас, как от молнии в поле.
То не взгляд был, то фраза была,
То нужда поколенья в пароле.
1978