Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2006
…И, блуждая далеким путем, возвратиться
В дом, милее которого нет.
Этот всплеск за окном! Но увидишь не птицу,
А встревоженный крыльями свет.
Уведенный во мрак рукотворного ада
Петроградской командой ЧК,
Гумилев, вспоминают, читал «Илиаду»
До того рокового щелчка.
Я гляжу, как незримым потоком струится,
Обнимая меня, тишина.
А ему не дано, не дано возвратиться,
И закрыть «Илиаду», и сесть у окна,
И следить, как сгущается в сумерки время,
И увидеть в положенный час:
Наугад и на ощупь уходят деревья,
Пропадая из глаз.
* * *
Я наклонился завязать шнурок,
Подумал: много пройдено дорог,
А значит, много сделано ошибок.
Крепись, душа. Я плачу как ребенок
О том, что стал не молод и не гибок,
Что долго прихожу в себя спросонок.
Я наклонился завязать шнурок.
И не спеша проделать это смог,
Пока глядел я влажными глазами
На тень свою, разорванную в клочья,
Нежданно набежавшими слезами.
Пока душа меняла оболочку.
* * *
А ведь Хлебников прав был, рукою маша,
прекращая читать, говоря «И так далее…».
Видно, всем этим переболела душа
и свободна была от любви и печали.
Холодна и свободна. Наверно, чиста,
но ведь что-то при этом она потеряла.
И томит, и гнетет, и болит пустота
с освоением, как бы сказать, материала.