Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2006
Посвящается семье Беломлинских
ЖЕРНОВ И ПОИМКА
Автор цитируемых здесь стихов Б. Я. Виленчик не имеет ничего общего с героем рассказа
1
«Генеральная газета» напечатала сообщение о необычайном явлении, и все остальные средства массовой информации подтвердили его подлинность. Жернов не читал газет и ничего не знал о сообщении. Сам, лично, никогда не сталкивался с подобными фактами.
Налбандян, в зеленом свитере, с покатыми плечами, похожий на бутылку, отрубал время от времени ладонью часть воздуха и не смотрел в глаза. Жернов никогда не читал стихов, разве что слышал иногда их по радио. Раньше он думал, что все это по-другому.
Сижу в бирюзовом скафандре
С лицом, от полюций поблекшим.
И пятеро сыщиков в красном
По кругу меня обегают,
Двусмысленный нос опустив.
Жернов в своей жизни раньше не встречал поэтов. Всегда думал, что все это по-другому.
Ему понравилось слово «полюция». «Если имя, то красивое, — думал он, — тоже, наверное, иностранка». Думал спросить, но не хотел перебивать Налбандяна — пусть продолжает.
Когда Налбандян кончил читать, сходил в чулан, нашел там запасной стакан, старательно вымыл его в туалете над раковиной. Вернулся, налил портвейна в два.
— Это ты хорошо придумал стихотворение, — сказал он. — Которое про психбольницу.
— Я сам сумасшедший, — с гордостью ответил Налбандян.
Жернов на него с уважением посмотрел: раньше он думал, что сумасшедшие ведут себя как-нибудь иначе, может быть, все время смеются или плачут. Другие глупости говорят, а то, бывает, кусаются.
«Сумасшедший, а умнее какого нормального», — подумал Жернов. От этого стал еще больше его уважать.
— Ты выпей портвейна, — сказал Жернов. Уважал Налбандяна.
Налбандян от портвейна отказался.
Когда Жернов закрыл за ним дверь — не хотел сегодня пускать сюда Дину, — Налбандян спустился на нижнюю площадку, поставил на пол большой портфель и, наклонившись, быстро развязал на ботинке длинный шнурок. Ботинок был черный. Тогда поднялся по лестнице снова и позвонил. Жернов в белой, неглаженой, застегнутой до горла рубахе открыл дверь. Налбандян, не очень маленький, только на голову поменьше, отвернувшись, буркнул:
— Я там книги забыл. Две.
Пробежал мимо Жернова в прихожую и, шлепая длинным, развязанным шнурком, — до стула. Странный, в шапке с опущенными ушами, в длинном пальто, схватил в помещении со стула две книжки в красных коленкоровых переплетах, бросил их в пустой, черный портфель и снова промчался в прихожую мимо Жернова. Одна книжка называлась «Вероятностные модели языка».
«Интересно, заметил он, что у меня шнурок на ботинке развязан?» — подумал он, спускаясь по лестнице и тайно радуясь.
Когда по бесснежному тротуару шел домой, там, где перешел улицу, остановили. Двое — один сержант и другой, в штатском, — загородили дальнейшую дорогу. Жернов недоуменно посмотрел на сержанта — ведь не нарушал движения. Пожал плечами.
— Чего? — сказал Жернов. — Нормально, зеленый.
Штатского же игнорировал.
— Пройдемте в сторону, — предложил штатский, — нужно проверить документы.
— А чего? — спросил Жернов у сержанта.
— Документы, — настойчиво повторил штатский. — Ознакомимся и пойдете себе.
Жернов не стал спорить — презирал это. Особенно презирал сержантов. Штатских же презирал еще больше. Этот напоминал ему конторских.
«Небось газеты читает целый день», — думал он, переходя с ними улицу на красный свет.
За углом, в подворотне, куда завел его штатский, там снова повторили о документах. Оба напряженно следили, как Жернов лезет рукой под расстегнутое пальто. Подал сержанту паспорт — штатского демонстративно презирал. Оба по очереди старательно читали паспорт. Сначала сержант читал, потом штатский, видимо, чтобы показать, что он лучше понимает. Сличали, похож ли на носителя.
— Полное сходство отсутствует, — сказал штатский после всех вопросов, но не Жернову, а сержанту, а Жернову предложил открыть портфель.
Жернов посмотрел на сержанта:
— Открыть?
— Откройте, — сержант кивнул.
«Пусть смотрят, — подумал Жернов, хоть ему и было особенно противно, что штатский будет рыться в его портфеле. — Пусть смотрят. Буду я еще спорить с ними».
Открыл дерматиновый, потертый, вроде школьного, но побольше, портфель, показал его. Целлулоидная мыльница, аккуратно сложенное вафельное полотенце, темная бутылка с портвейном — вот и все, что там было.
— Алкоголь скрываете? — строго сказал штатский.
— Отвечать? — спросил Жернов сержанта. Он, конечно, понимал, что тот, якобы штатский, главнее, просто не хотел его признавать.
Сержант кивнул.
— А чего? — сказал Жернов. — Я в магазине покупал.
— Не все, что в магазине продают, рекомендуется приобретать, — сказал штатский, а сержант поддержал, кивнул.
— Ладно, — сказал Жернов. — Вы, наверное, не портвейн ищете. — Чего? Похож на кого или что?
— Полного сходства нет, — сказал штатский, но опять не Жернову, а сержанту.
— А чего?
— Из психиатрической больницы сбежал ненормальный гражданин, — объяснил сержант. — Разыскивается по принципу сходства.
— Такой, — сказал штатский и провел рукой возле своего лица, — со следами перенесенной оспы.
Лицо у штатского было неприятное, такое, как будто он только что съел сырую рыбу.
«Ну их, — подумал Жернов. Не боялся, что сообщат по месту, но было противно. — С оспенными следами… Уж сказал бы просто └рябой»».
Презирал их.
2
С утра праздничные конторские пришли и начали потеть. Были довольны: все переговаривались между собой о странном происшествии. Думали заинтересовать этим Жернова, чтобы им все сошло с рук. Жернов только усмехнулся: разгадал их игру.
«Пошумите у меня», — подумал он, и они притихли.
Задумался про Налбандяна. Ясно было, что Налбандян умнее конторских, не чета им.
— А ты чего? — спросил его вчера Жернов.
— Грузчиком работаю, — уклончиво ответил Налбандян.
«Для чего он вчера шнурок развязал?» — подумал сейчас Жернов. Задумался об этом факте так крепко, что не заметил, как конторские опять стали свободничать.
Вчера уборщица рассказала:
— Телевизор говорит, некоторых судили.
— Которых? — спросил Жернов. Ему было все равно.
— Которые бизнесами занимались, — сказала уборщица. — И все сходило. А потом, говорят, у одного бизнес не получился — он все и рассказал.
Жернов знал, что бизнес что-то вроде измены. Подумал, что за конторских нечего беспокоиться.
В гастрономе один уполномоченный пытался без очереди взять портвейн.
— Ты книжку покажи, что уполномоченный, — сказала приличная, пожилая женщина в очках и с новой полиэтиленовой иносумкой в руке.
— Книжка найдется, — сказал этот псевдоуполномоченный и стал искать по всем карманам. Вытаскивал всякие бумажки, талоны, даже, может быть, отдельные справки, но книжки не было.
— Ты бы уже по закону взял, — сказал Жернов, — пока свою книжку ищешь.
Жернов взял свои обычные две бутылки и вышел из торгового зала.
Когда шел из гастронома, подошел к пивному ларьку — увидеть, что там. Заметил небольшого, который, видимо, давно суетился вокруг. Фамилия этого была Землероев.
— Дай пену сдую, — попросил этот у мужика в галстуке, но тот ему ответил отказом.
Жернов не знал вышеупомянутого, вообще видел его в первый раз.
Когда уже подходил по улице к проходу между основными зданиями к флигелям, там, недалеко от угла увидел на щите «Горсправки» небольшого размера помещенный портрет. Никогда не подходил к такой печатной продукции, но после вчерашнего заинтересовался. Рядом с изображением было напечатано:
РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОСОБО ОПАСНЫЙ БОЛЬНОЙ
Психически ненормальный гражданин бежал из психиатрической больницы имени Неизвестного солдата. Просим оказать содействие в розыске пациента. Его приметы:
Рост 180-185 см, черты лица неправильные, имеются следы перенесенной оспы.
«С оспенными следами, — подумал Жернов. — Как бы кто из конторских не устроил какую-нибудь пакость. Напишут кляузу, потом иди доказывай, что не рябой».
Сидел, курил излишне пересохшую папиросу, смотрел на ежемесячный график на стене. Вспомнил, как в очереди заспорили. Некоторые говорили, что можно только на продукты, другие, особенно постарше, утверждали, что портвейн тоже можно. Кто-то сказал, что сейчас развелось уполномоченных, а когда надо, то где они были?
— По домам сидели, — сказала приличная женщина, по виду учительница. — У меня муж настоящий уполномоченный, а книжки не имеет. Стоит в очереди, как все.
Портвейн попался какой-то гадкий, с запахом дуста, но сердцебиение от второго стакана прошло. Вымыв руки, сидел спиной к открытому окну. Не видел, что там по двору двое пронесли мимо параллельного флигеля рычаг.
После обеда конторские угомонились, не шелестели, занялись наконец делом, хотя потели по-прежнему. Видимо, были разочарованы, потому что в сегодняшнем номере появились подробности и все уже не казалось таким заманчивым.
«Что, получили по носу? — злорадно думал Жернов. — то-то, не нужно дураками быть».
Он подумал, что Налбандян, пожалуй, не поверил бы, а если бы и поверил, то не стал бы об этом задумываться. Сказал бы, что это его не касается.
«А то лишь бы посвободничать, — подумал он. — По любому поводу готовы».
Он встал, подошел к окну, открыл его.
«Полюция!..» — мечтательно подумал Жернов.
Вчера уборщица рассказала, как приходил инженер-теплотехник извиняться за ее убитого сына.
— Дядька ему говорит, с тебя, говорит дядька, два литра. Тот принес. Тихий такой, все говорит, мама, мама… Я, говорит, на тарелке Сережу видел. Хорошо ему там, говорит, лучше, чем нам.
Жернов задумался. Чего-то он здесь недопонимал.
— А потом выпили, опять разодрались. Я, говорит дядька, тебя все равно за Сережу убивать буду. Сильно передрались.
«Я бы и пить с ним не стал», — с презрением подумал Жернов, но все-таки удивлялся, что за народ.
— Никому нельзя верить, — сказал он уборщице.
У Землероева была особая история. Когда-то он слышал выражение «пивное брюхо» и с тех пор каждый день пил пиво, чтобы и у него было такое. Он думал, что пивное брюхо создаст ему авторитет и уважение среди товарищей по работе, которые будут считать его завсегдатаем пивных ларьков и рубахой-парнем. Землероев пристрастился к пиву, но брюхо у него не росло.
По запаху конторских Жернов понял, что рабочее время приближается к концу. Посмотрел на часы. Подумал, не отпустить ли их сегодня на семь минут раньше, но подумал, что не стоит потакать, и решил дотерпеть до конца.
Проходя мимо печатного киоска, заметил змеевидную очередь к нему. Обратил внимание на то, что помимо обычных граждан довольно много было современной молодежи. Заинтересовался этим фактом. Подошел к молодой, приличного вида даме, может быть, инженеру или детскому врачу. Спросил, что там дают. Оказалось, порнографические журналы, два вида. Жернов постоял, подумал, что в армии как-то раз один показывал фотокарточки. Смутно уже помнил, что женщины там были в масках. Посмотрел на девушку, подумал.
— А зачем они? — спросил Жернов. Не понимал этого.
— Ну, как… — Девушка пожала плечами, не знала, как объяснить Жернову. — Ну, понимаете… Как сказать? Принято так. Вы же видите, все берут. Дома на журнальный столик положить. Для гостей. Ну, вообще для интерьера.
Жернов не стал занимать очередь, зашел спереди, заглянул через какое-то плечо. Действительно, было два вида: один исключительно женский — в поясах и чулках, на другом совместные снимки, как и что делают.
— Граждане, даю по одному экземпляру каждого вида, — крикнула оттуда киоскерша. — Только по одному экземпляру.
«Ну их, — подумал Жернов. — Еще журнальный столик под них покупать».
Уже отойдя шага четыре, еще раз услышал:
— Только по одному экземпляру.
3
Утром пришел как обычно. Только на этот раз догадался принести в портфеле полбутылки портвейна. Бутылку же заранее заткнул бумажной пробкой — свернул ее из обрывка «Генеральной газеты». В полумраке подошел к выключателю, повернул его. Заворчали трубки дневного освещения, как будто в углу некто укладывался спать, на самом же деле, наоборот, все осветилось: холодное, бледно-сиреневое, какое-то даже техническое с утра освещение, график на стене и пустые столы конторских. Сердце срывалось и падало вниз, но там тоже во что-то упиралось, и не хватало воздуха. А в голове со вчерашнего повторялся тонкий крик: «Даю по одному экземпляру каждого вида. Только по одному экземпляру».
Жернов знал, что до прихода конторских еще успеет выпить стакан, поэтому не беспокоился. Принюхался к запаху конторских. Уже сколько лет не мог понять. Подошел к окну, открыл. Стоял, задумавшись, в шапке и в кашне. Потом налил себе стакан портвейна и в несколько основных глотков выпил. Сидел у стола, поглядывая на развидняющееся небо за окном, курил. Мимо окон пролетели косяки.
Конторские сегодня пришли все в галстуках. Не удивлялся, привык к их сюрпризам, не исключал и возможности у них какого-нибудь профессионального праздника. Впрочем, иногда, в отдельных случаях, и сам надевал галстук, но предпочитал его к клетчатым сорочкам. Сегодня розовые лица конторских блестели от удовольствия.
Позвонили из управления. Настоятельно рекомендовали в свете сообщения в последней газете принять адекватные меры. Жернов принял к сведению.
«Генеральная газета» сообщала о случившемся и призывала граждан удвоить бдительность по отношению к подозрительным личностям, соответствующим указанным приметам.
Конторские пока сидели тихо и даже не шелестели, вообще на первый взгляд казалось, что не к чему было придраться, но Жернов по их запаху почувствовал, что что-то замышляют. Жернов усилил наблюдение, и они перестали.
Уборщицу не всегда можно было понять. Вчера, например, говорила уклончиво.
— Я вчера у блядей еврея видела, — сказала уборщица. — Того, что маленький и с портфелем. Он там стесняется. Они все ходят, подмигивают, а он стесняется, только смотрит от стены. Он им туда деньги носит, а? — Уборщица выжидательно смотрела на Жернова, что скажет.
Жернов догадался, что она говорит про Налбандяна, не верил.
— Придет и сидит. Или у стены стоит, — сказала уборщица. — Сидит, а потом встанет и выйдет, вроде бы насовсем. А потом развяжет шнурки, придет и тогда уже совсем убежит.
— А ты что там у них делала, у блядей? — спросил Жернов. Не совсем понимал.
— Да я по справке, — оправдывалась уборщица. — Ты же сам справку давал. Что, не помнишь?
Сейчас вспомнил: верно, однажды давал ей справку. Он тогда не знал, что к блядям.
Жернов посмотрел на конторских и увидел, что они ерзают на своих стульях. Понял, что им не терпится дождаться перерыва, чтобы куда-то сходить в своих галстуках.
В гастрономе подошел уполномоченный, предложил взять без очереди портвейн.
— А ты мне стакан нальешь, — сказал он.
Жернов ничего не ответил, только с презрением на него посмотрел. Не любил таких. Не видел в них никакого смысла.
Сегодня по пути из гастронома не стал подходить к пивному ларьку. Там Землероев, пользуясь обеденным перерывом, пытался завоевать авторитет у местных посетителей. Мимо ларька проходил мужик в галстуке. Он остановил мужика.
— Ну что, так и ходишь? — спросил его Землероев.
— Хожу, — ответил мужик в галстуке, кроме которого у него была еще и борода. — Хожу, чего мне?
Мужика в галстуке звали Ротштейн. Он шел к врачу на сеанс гипноза. Таким способом он лечился от алкоголизма.
Жернов не знал ни того, ни другого. Поворачивая мимо угла внутрь жилмассива, мельком взглянул на объявление, которое по-прежнему висело, и пошел дальше.
«Сумасшедшие тоже разные бывают», — отстраненно подумал он.
Сегодняшний день, в целом, складывался удачно: с утра удалось выпить полтора стакана портвейна, что позволяло поддерживать уравновешенное состояние и, соответственно, контролировать дисциплину на возглавляемом участке, теперь, после дополнительного стакана портвейна, Жернов мог не спешить. Когда пришли с обеда конторские, он не заметил какого-нибудь существенного изменения в выражении их лиц. В «Генеральной газете» обсуждалась тема расширения сети сатураторных. Статья называлась «Сатураторные. Путевка в жизнь». Жернов опасался провокаций со стороны конторских, но эта тема их, видимо, не заинтересовала, и пока они вели себя смирно. Жернова это устраивало. Он вспомнил про порнографические журналы и задумался.
«Ну их, — отряхнулся он от этих мыслей, — еще столик под них покупать. Хлопот не оберешься».
Еще вчера уборщица рассказала:
— Этот инженер-теплотехник говорит, что его в тайге гуманоиды подобрали. Там, на лесоповале. Он заблудился на тракторе, а они энергию остановили. Пургой занесло, так он трое суток дорогу не находил. Думал, помрет. А они его на тарелку подобрали, и так в самый лагерь доставили, и еще там что-то с часами сделали, так что охрана и не заметила, что не был трое суток.
Он говорит, эти добрые, гуманоиды. Некоторые с руками, у кого — по три. Зеленые, говорит, как елочки, а роста разнообразного.
Жернову все это показалось подозрительным.
Сейчас вспомнил свою жену. Жене было в другой стране плохо. Просилась приехать. «Может быть, она и лучше конторских, — подумал Жернов. — Нет,- сказал он, — придумала тоже — голой быть».
Внезапно заметил легкое движение среди конторских. Они, оглядываясь на него, показывали что-то друг другу глазами. Перед одним, замаскированная под технический документ, лежала «Генеральная газета». Жернов встал, обошел конторского, заглянул через его плечо. Увидел жирный, черный заголовок:
ОТЧЕТНАЯ ОБИХОДНАЯ
В статье говорилось, что по случаю праздника в парке культуры и отдыха им. Освоения космоса состоится общественное гуляние с развлечениями и аттракционами. Будет также проведена среди населения массовая игра в поимку гражданина с привлечением всех родов, включая и тяжелые. Сообщались и некоторые подробности.
— Разве шар и огненный кристалл одно и то же? — презрительно бросил Жернов и отошел от конторского.
Сходил в туалет, вымыл руки.
Вечером, когда пришла уборщица, надеялся, что расскажет о гуманоидах. Сомневался в них, на самом деле больше интересовался инженером-теплотехником, что и как. Подозревал, что путаница и, может быть, имеет отношение к тому портрету. Сам не стал спрашивать, чтобы не потакать в ее глупостях, но налил для ее собственной непринужденности стакан. Однако уборщица уже забыла эту тему, а стала рассказывать ему, как Дина купила вчера журналы. Журналы на данный момент Жернова не интересовали, слушал только из дипломатических соображений.
— Да нет, не такие, — оправдывалась уборщица, — другие, которые с открытками.
Жернов не понял про открытки.
— Ну, которые глухонемые продают, такие открытки.
Теперь Жернов догадался, про что она, хоть и не видел глухонемых.
— Ну и что, — спросил он, — купила…
— Брат приехал из деревни, — сказала уборщица. — Ну, мы стали смотреть — оборжались. Ой смешно.
Жернову не казалось, что смешно.
— Он говорит: уступи. А Дина, та не хочет. Чего там у вас, говорит, в деревне? Не поймут, говорит. А он: я тебе, говорит, переплачу. Бабам в деревне показать — визгу будет. Ну, уступила потом за свою цену.
Жернов пожал плечами.
— Не знаю, — сказал он.
Когда пришла Дина, уборщица не сразу ушла. Все топталась, вертелась тут, думая, чтобы Жернов вторично налил ей стакан. Он ничего не налил — обиделся на нее за рассказ. Уборщица еще немного помаялась и наконец решилась уйти.
— Ну, ты, Дина, приходи, — сказала перед уходом уборщица. — Недолго только, а то спать ляжем.
Вздохнула и ушла.
Дина потом задрала подол, показывала Жернову, что у нее там есть, — ничего под платьем не было. Дина краснела, хихикала:
— Ой, так неудобно!
Жернов пожал плечами: ничего не понимал в женской душе.
4
Кругом ничего не происходило. Жернов был этим доволен. Конторские не шушукались, не шелестели, вели себя смирно. Только вот Налбандян не приходил и не звонил. Жернова это немного беспокоило.
Однажды Налбандян рассказал ему про свою любовь. Он работал на дрожжевом заводе и к октябрю накопил полторы тысячи. Один Землероев познакомил его с Лизой. Землероев не раз знакомил Налбандяна с блядьми и обычно брал за это немного денег. Лиза была скромная девушка, и ей можно было давать денег меньше, чем другим. Она стала часто ходить к Налбандяну, он привык к ней, и между ними возникло какое-то чувство.
— Ты погоди, — сказал тогда Жернов. — А ты ей что, так и платил?
— Ну при чем здесь деньги? — возмутился Налбандян. — Любовь одно дело, а деньги совсем другое.
— Нет, ты погоди, — горячился Жернов. — Если она любит, то деньги не должна брать.
— Однажды она приходит ко мне, — рассказывал Налбандян, — развалилась в кресле и говорит: и все-таки я тебя уважаю. «Все-таки», — обиженно сказал Налбандян. — Да она должна передо мной преклоняться.
Жернов подумал, что, пожалуй, такая, как эта Лиза, не будет преклоняться перед Налбандяном, не поймет, но ничего не сказал об этом ему.
Однако Лизу Налбандян чуть не полюбил — мешали только сороковины. Налбандян не знал, что такое сороковины, но слово было незнакомым и враждебным. Потом у него кончились полторы тысячи, и Лиза перестала ходить.
Конторские сегодня приуныли: оказалось, что «Генеральная газета» поместила опровержение.
— Там двое вчера к блядям рычаг принесли, — сказала вчера уборщица. — Хороший рычаг, почти новый. Дорого заплатили.
Жернов как бы между прочим поинтересовался у нее про Налбандяна: не видела ли. Уборщица отрицала. Задумался, куда же он, и в самом деле, пропал.
На обратном пути из гастронома, на углу, недалеко от места общественного пользования, увидел сидящего за столиком на дюралюминиевых ножках уполномоченного. Этот размахивал маленьким квадратиком и хриплым голосом зазывал:
— Имеются, пожалуйста, зеленые! Пожалуйста, зеленые. Две недели и больше.
Квадратик, которым он размахивал, и в самом деле был зеленого цвета. Насчет срока Жернов и думать не стал. Этих уполномоченных развелось что-то уж слишком много последнее время. Они торчали на каждом углу, совали всем свои квадратики и всюду лезли без очереди.
«Пора уже насчет них закон принимать», — думал Жернов, морщась и проходя мимо.
Сегодня все-таки за стаканом спросил уборщицу:
— Его что, комиссовали, твоего теплотехника?
— По болезни выпустили, — сказала уборщица. — Чего-то он сильно разболелся. Все говорит, мама, мама. Сережа, говорит, там, на тарелке. Я, говорит, его видел.
— А какой он, этот теплотехник? — спросил Жернов. — Не с оспенными следами?
— Да, рябой, вроде как ты.
«Уж не тот ли, — подумал Жернов, но плюнул символически под стол и не стал заявлять. — Если б кто из конторских, — подумал он, — а то теплотехник».
Ночью во сне увидел полюцию. Сначала вошел среднего роста спокойный человек, приветливый, хорошо и аккуратно одетый, без жалости и грусти на лице. Потом женщина с другой стороны прошла по черной плоскости, вся в черном, строгом костюме, в черных чулках и туфлях, строгая и хлопотливая женщина, она разворачивала рулон. Когда проснулся, понял, что эта женщина и есть полюция, только это не имя, а что-то другое.
За окном, видимо, уже давно была ночь. Жернов определил это по свету луны в помещении и отбрасыванию собственной тени от нее на пол и определенную часть противоположной стены.
Надел на ноги свои черные и жесткие, но еще ни разу не подводившие ботинки, зашнуровал их. Выпрямился на стуле. Стоявшая перед ним на столе бутылка в свете луны поблескивала по-разному, и тень от нее на столе только сверху была светловато-прозрачной, внизу же была полноценной и визуально черной. Понял, что в бутылке еще не исчерпан портвейн. Налил в стакан и на некоторое время задумался над этим.
Сидел так, пока в бутылке не кончился портвейн.
Уже приближаясь к дому, увидел там, подальше, в свете сиреневых фонарей, натянутый через улицу на белом полотнище юридический транспарант. Там было написано:
НАКАЗАНИЕ — НЕОТВРАТИМО.
5
Отчетная Обиходная прошла удачно, и на гулянье в парке культуры и отдыха кого-то изловили. Многих наградили дипломами и значками «За участие». Жернов узнал об этом из газеты, которую кто-то из конторских тайно подложил ему на стол. Почувствовал в этом какой-то нехороший намек, но отмел эту мысль.
Иногда доходили разные слухи про Налбандяна, что он был там-то и там-то, но Жернов сомневался в подлинности, а если уборщица говорила про шнурки, то понимал, что это она в своих интересах.
Сегодня пораньше разогнал конторских, хоть и не хотел делать им приятное. Думал, что библиотеки закрываются, как и все другие учреждения. Раньше никогда не ходил в библиотеку и сейчас для храбрости выпил лишний стакан портвейна. В читальном зале сначала растерялся от своего роста над сидящими за столами людьми, но все же нашел, к кому в данном случае обратиться — никого не спрашивал. Попросил у девушки, которая была там за барьером, записать его и дать энциклопедию на букву П. Девушка строго посмотрела на Жернова, сказала:
— Приходите трезвый — запишем.
Жернов оробел. Никогда не думал, что где-нибудь оробеет, не бывал в таких местах. Девушка была строгая, как та, которую видел во сне. Не знал, как с такой разговаривать.
— Так, может, вы сами скажете? — попросил он. — Мне одно только слово надо. Может, вы знаете? Я и записываться не буду, — он тяжело выдохнул портвейн.
— Ну! — девушка нетерпеливо смотрела на Жернова.
«Красивая девушка, — подумал Жернов, — и интеллигентная. Лучше Дины».
— Я слушаю, — снова повторила девушка. — Какое слово?
— Полюция, — сказал Жернов. — Знаете, может быть?
Некоторое время длилось молчание. Лицо девушки застыло, и Жернов подумал, что она не знает, а может быть, такого слова нет, а просто Налбандян выдумал его для рифмы или чего-нибудь другого, а он, Жернов, теперь попал из-за него в глупое положение. Но тут лицо библиотекарши изменилось и стало гневным.
— Вам что, делать нечего? — тихо сказала девушка и прищурилась на него своими глазами. — А ну убирайтесь отсюда немедленно!
— Ну-ну, — слабо возразил Жернов, — не очень. Уж и не спроси.
Но библиотекарша уже что-то кричала про то, какие бывают извращенцы. Жернов сконфузился и между столами с любопытными читателями, не глядя на них, почти пробежал к двери и выскочил.
— Тьфу! — сказал он, прислонившись рядом с дверью к стене. — Строит из себя! Небось предложи ей стакан…
Но он и сам не верил в это.
Когда зажглись люминесцентные лампы, не раздеваясь, первым делом достал бутылку и налил портвейна до краев, так что он, натянувшись, даже пролился на стол. Выпил его залпом и поставил стакан. Только после этого разделся, открыл окно и стал понемногу отходить от волнения. В общем, не обижался на девушку, только стыдно было за то, что не знал слово, и вообще стыдно. «Вот подсунул, — с обидой подумал он про Налбандяна. — Зачем же такие слова в стихи вставлять? Если нельзя, так и не надо». Хотя понимал, что, может быть, Налбандян и не для девушек писал про полюцию.
Выпил второй стакан портвейна, сходил в туалет, вымыл руки. Тогда уселся за стол, придвинул к себе черный, тяжелый телефон и, справившись в записной книжке, стал набирать номер.
К телефону подошла какая-то, очевидно, старуха. На деликатный и даже осторожный вопрос Жернова о Налбандяне аж зашипела от злости.
— Сидит, — закричала она так, что Жернову пришлось отодвинуть трубку от уха. — В дурдоме сидит твой армяшка. Забрали дурака, достукался.
Жернов ничего не сказал, осторожно положил трубку на железный рычаг.
«Вот те на»,- подумал он с непонятными чувствами, но в целом скорей разочарованно.
Он встал, подошел к открытому окну и, обняв себя руками, стоял там, пока не продрог. Потом выпил еще стакан портвейна и снова подошел к окну.
Он вспомнил стихи, которые читал ему Налбандян.
Сестрой и матерью
Я брошен в желтый дом.
Январь. Барьер высокий и стеклянный
За ним завод морозный и морской.
И на огромном, белом небосклоне
Сломались краны,
Гигантские в космической тоске.
И там, в железно-синих переломах
Запуталось оранжевое солнце.
…И санитарка звякает ведром.
И в этот миг такая безысходность,
Такая сверхзакованность всего
Нетленно-металлического мира
В себе самом.
ЖЕРНОВ И БАОБАБЫ
1
Опять приближался праздник. Жернов не любил праздников, хотя и понимал, что праздники сами по себе, а жизнь идет своим чередом и все производится. Что-то убывало с течением времени. Еще на днях уборщица обратила его внимание на то, что за текущее десятилетие вкусовые качества значительно снизились. И сам предполагал такую возможность, соотнеся хотя бы с процентом сахаристости.
Стоял у окна, глядя на серый в зимний период небосклон. Где-то далеко, за крышами флигелей и еще дальше, над домами бледнел и расплывался тусклый, сиреневый, актуального содержания лозунг.
Вообще-то, ему было безразлично, какие продукты питания потреблять. Знал, правда, во всяком случае, про портвейн, что и десятилетие назад ему казалось то же самое, что и по прошествии, так что подумал, что положение о повышенном проценте существовало всегда, а может быть, всегда только так кажется, потому что если он и в самом деле неуклонно повышался, то даже невозможно себе представить, каким был за сто лет до настоящего момента. «Может быть, не всегда повышался?» — подумал Жернов, однако уборщицу резко тогда осек на тему, а уж с конторскими ни о чем, кроме дисциплины, и разговаривать бы не стал.
Стоял, курил, используя холодный воздух из окна. Знал, что старые слова заменялись новыми, а потом еще добавлялись дополнительные слова, и то же происходило с товарами потребления, так что, глядишь, за десять лет все полностью обновлялось — и терминология, и уровень жизни, и лично, вроде бы, становился другим.
«Вот и теперь, контакты, — с привычным неудовольствием отмечал про себя Жернов. — Сперва уполномоченные, потом участники, и вот — контакты. Это все — для конторских, — думал Жернов, — пусть они задумываются. Мы-то знаем, что к чему».
Правда, усиление было и раньше — оно было всегда. Так же было, как и повышение процента. Это отчасти успокаивало Жернова, и ввиду того, что такие медленные изменения, хоть они ничего положительного с собой не несли, — все же при этом были постепенными и создавали впечатление определенной стабильности или хотя бы перманентного развития по спирали, так что, в конце концов, всегда успеваешь привыкнуть.
Жернов бросил окурок в окно и только тогда услышал шаги двух, а может быть, и нескольких человек внизу. Все же надеялся, что никому из конторских не попал на голову. Хоть и не одобрял их, но таких шуток никогда себе не позволял, как и вообще не позволял никаких шуток. Закрыл окно, сел за стол и еще успел раскрыть папку до того, как двое конторских вошли. Конторские ничего не сказали, хотя это могло происходить и от чувства неуверенности. Жернов понадеялся, что все-таки не попал. Сидел, терпел присутствие конторских, которые пока еще не успели расшуметься.
Позвонили по телефону из управления. Жернов снял трубку, внимательно слушал, что говорили. Никак не комментировал. С неудовольствием подумал, что в свете развития контактов теперь придется проявлять повышенную бдительность и чувство такта. Вообще имел об иностранцах отрицательное мнение.
«Кормят вас всех, — думал он про них. — Если б не кормили всю эту ораву, вот так бы жили».
Два дня пил дома и, кажется, вчера по свободе и незанятости перебрал. Сейчас отрывисто вздохнул, взялся за сердце. Билось, и нехорошо билось. Однако постарался отвлечься от этого, и почти удалось. Без ненависти посмотрел на конторских, которые сегодня хоть вели себя тихо.
Сегодня получилось неудачно: совсем забыл про первый понедельник каждого месяца. Когда увидел табличку, даже плюнул с досады, чего обычно на улице не делал. Пришлось идти на угол, невзирая на то, что там собиралась большая очередь из людей, а сегодня ввиду санитарного положения в гастрономии — тем более. Все же из-за безвыходности обстановки пришлось отстоять очередь, и, когда вернулся, с сожалением подумал, что до прихода конторских не успеет подействовать и не придется в расслабленности покурить. Поколебался, но все-таки открыл окно, потому что даже с похмелья не хотелось портить запахом конторских вкус. Спешно выцедил стакан вина и порадовался, что хоть портвейн попался, а не вермут. Выпил второй стакан вина, уселся поудобнее за столом и тогда закурил. День получался так на так: не было сплошного невезения, но и удачи полной не было.
«А какая может быть полная удача? — в ответ себе подумал Жернов. — Жизнь как жизнь, и удачи такие, что назавтра не помнишь».
Подумал, что хорошо бы конторские все, скопом, минут на десять-тринадцать опоздали. Пожалуй, даже простил бы им это. Однако, как назло, не опоздали: ворвались возбужденные и сразу целой толпой. Прикрикнул на них исключительно для авторитета, так как в это самое время портвейн начинал доходить и не хотелось портить впечатление. Несмотря на замечание не сумели без шума рассесться за столы. Жернов заподозрил, что опять в газете что-нибудь нашли. Встал, закрыл окно. Сходил в туалет, вымыл руки.
Портвейн уже распространился в крови и привел в нужное состояние бодрости. Жернов только пожалел, что пришлось пить так быстро. В связи
с процентом сахаристости опять вспомнил о снижении вкусовых качеств.
«Ничего, — подумал Жернов, — правильно, что запретил ей говорить. А чего говорить? — спросил он себя. — Вон «Генеральная газета» только и делает, что говорит, а толку?.. Разве с конторскими добьешься роста?» Критически посмотрел на конторских. Про себя отметил, что, несмотря на их разгильдяйство, в целом все-таки возрастает. Не приписывал себе этой заслуги, просто не думал об этом.
Из управления опять позвонили. Ничего конкретного пока не сообщили. Сказали только, что официальное разъяснение о письменности поступит
завтра.
Конторские вдруг о чем-то зашептались, и Жернов услышал отдельно взятые слова. Он посмотрел и увидел, что некоторые из них, подняв голову, сидят с прикрытыми глазами, а губами шепчут, как будто запоминают.
— Эй, вы что там опять придумали? — крикнул им удивленный Жернов.
Конторские опомнились, будто очнулись, но ничего не ответили ему, впрочем, Жернова это и не интересовало. Приведя конторских в порядок, он перевернул страницу отчета и на некоторое время перестал думать.
Уже сидел за стаканом, когда пришла уборщица. Сначала ничего не говорила, только, убираясь, все иногда поглядывала на Жернова, как будто что-то знала или думала, что он знает. Жернов заметил эту странность, но не обращал внимания, пил. Когда убралась, все не хотела уходить, жалась и вела себя таинственно. Видно было, что неймется что-то рассказать, но празднует, хочет, чтоб Жернов спросил.
— Ну, чего там, говори, — сказал Жернов. Терпеть не мог этих ее ужимок.
Выяснилось, что «Генеральная газета» во всех подробностях напечатала про поимку опасно больного и про то, как он убил взрослого сына уборщицы и как ему камнем голову размозжил. Уборщица торжествовала.
— Родина признала! — Она всхлипывала, сморкалась.
Жернов задумался.
«Значит, взяли, — подумал он. — Ну что ж, теперь залечат — не выпустят». Он подумал, что его знакомого, может, скоро выпишут из сумасшедшего дома: ведь культурный человек, не какой-нибудь гуманоид… Сомневался в этом.
— Налил бы по случаю, — неожиданно спросила уборщица и уставилась на Жернова маленькими голубыми глазами.
Жернов отказал.
Уборщица нехотя взяла свою вещь со стола. Мялась в нерешительности, не уходила. Все надеялась, что Жернов, может быть, нальет.
— Ладно, сходи, — сказал Жернов. Послал ее за вином.
2
С утра из управления поступило разъяснение о письменности. В разъяснении сообщалось о том, что письменность не возникла сама собой подобно растениям или языку, но была предложена иностранцами Кифой и Мокием, которые приходились друг другу отцом и сыном. В качестве источника называли иностранного писателя, из которого приводились большие выдержки. Жернов с особенным вниманием отнесся к тому месту, где доводилось до сведения о проявлении у Мокия Кифовича родственно-патриотических чувств по отношению к Кифе Мокиевичу, выразившихся в следующих вопросительных тезисах:
1. Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом?
2. Ведь это все, что ни написано здесь, это все наше, хорошо ли это?
3. А что скажут иностранцы?
4. Разве весело слышать дурное мнение о себе?
5. Думают, разве это не больно?
6. Думают, разве мы не патриоты?
«Может, и правда, понизится теперь процент сахаристости?» — подумал Жернов, но в целом пожал плечами.
Однажды пил старый портвейн какого-то года. Правда: процент был невысокий. Однако портвейн был дорогой.
«А чего? — подумал тогда Жернов. — Делай поменьше сахаристости и продавай за старый». Теперь подумал, что, может, так оно тогда и было.
Конторские вдруг что-то засуетились. Жернов хотел заметить им, чтоб перестали, но в это время зазвонил телефон. Из управления дополнительно рекомендовали читать передовицу в «Генеральной газете» и отнестись со всей серьезностью.
«Что еще там?» — подумал Жернов.
Подумал, не взять ли ему газету у конторских — ведь наверняка имеют, — но не стал по двум причинам: во-первых, чтобы не подрывать авторитет, а во-вторых, из-за дисциплины.
«Нечего потакать, — подумал он, — а то совсем разболтаются, решат, что все можно. В обед прочитаю».
Сходил, вымыл руки.
Дина вчера пришла в джинсах. Пошевеливая обтянутыми мясистыми ягодицами, ходила.
— Ну что, хорошо? — спрашивала она Жернова.
— Что ж хорошего, — строго отвечал Жернов. — По улице б так ходила, а сюда зачем?
Дина застеснялась, не хотела, чтобы Жернов при уборщице намекал.
— «Вранглер», — говорила она, — самая лучшая фирма. Дорого заплатила.
В обед давали «Любительский» портвейн. Жернов порадовался этому. Вынужден был признать, что все-таки от контактов есть какая-то польза.
«Может быть, вообще повысятся вкусовые качества, — подумал он, — в том числе и процент? Чтоб лицом в грязь не ударить. А то, и в самом деле, что скажут иностранцы?» Все же не очень в это верил.
На обратном пути в киоске купил «Генеральную газету». Предварительно осмотрелся, нет ли кого из конторских поблизости, и только тогда занял очередь лично за последним. Жернов удивился очереди: думал, «Генералку» никто кроме конторских не читает. Вернувшись, положил газету на стол и первым делом открыл окно. Сходил — вымыл руки. Однако, прежде чем читать, достал из портфеля бутылку «Любительского», вынул из ящика вымытый уборщицей стакан, налил до краев. Длинным, медленным глотком выпил и даже крякнул от удовольствия. Подумал, что «Любительский», может быть, и случайность, но сегодня хотелось верить во все лучшее.
Передовица занимала всю первую полосу. Это была обширная статья о баобабах. Жернов прочел, сложил газету и спрятал ее в стол, чтобы конторские не увидели. Обдумывал статью в свете усиления. В конце концов пришел к выводу, что от конторских в любом случае ничего хорошего ждать не приходится.
«Только лишний повод посвободничать», — подумал он. Сходил в туалет — вымыл руки.
После обеда конторские стали несносно потеть. Жернов строго посмотрел на них, и они перестали.
Вчера отчитал уборщицу за глупость. Вспомнил, как она, прибравшись, отнесла в чулан инструмент, потом положила свою вещь на стол и чуть не в самое ухо Жернова прошептала:
— Кто газету читал, говорят, скоро контакты будут. Что будем делать?
— Газету тоже с умом читать надо, — резко сказал Жернов, а про себя подумал: «Спохватилась тоже. Еще на той неделе ясно было, к чему идет».
Ей же сказал:
— Ты не рыпайся — без тебя решат.
Все же потом посочувствовал ей по поводу убитого когда-то сына.
Сейчас подумал, что в магазине сегодня какие-то посторонние конторские толкались среди посетителей и распускали слух, что в сигареты теперь будут добавлять наркотик по лицензии, а также марихуану. Очень радовались. Не особенно в это верил. Посмотрел на конторских, но те сидели тихо и делали вид, что занимаются делом.
Возвращаясь домой, застал на лестнице безобразную картину. Было бы еще ничего, если б только пили, но эти, иностранцы, расположились здесь как у себя дома. Сначала Жернов увидел одного, который сидел на подоконнике в конце первого марша. Рядом с тем стояла полупустая бутылка портвейна и нечистый стакан, а на мягкой развернутой бумажке были какие-то куски и огрызки. Трезвыми еще глазами иностранец смотрел вниз, на Жернова, как будто Жернов был пустым местом и никем больше. Жернов не придал бы этому большого значения, если бы, уже ступив на лестницу, не заметил справа, за перилами, второго, совсем цинично мочившегося в сторону подвала. Там растеклась уже большая лужа и сильно воняло. Жернов, повернув через каракулевый воротник направо рябое лицо, сквозь стиснутые зубы сказал:
— Что ж ты, скотина, делаешь? Здесь же люди живут…
Иностранец ничего не ответил, продолжал мочиться, как будто его не касалось. Жернов хотел тряхнуть его за грудки, но передумал, потому что так струя могла попасть на собственное пальто. Не стал этого делать. Взошел по лестнице до окна, где другой сидел. Ему сказал:
— Пить — пей: все пьют. Но зачем же вести себя как гуманоид?
Тот не ответил. Может быть, притворялся, что не понимает, но когда Жернов поднялся еще на пролет, сказал:
— Фу-ты, ну-ты!
А нижний снизу добавил:
— У нас в стране таких душат.
Но Жернов не понимал по-английски, а то б все-таки спустился и набил ему морду.
3
Французская «Генгазета» перепечатала полный текст статьи о баобабах. Сегодня она широко распространялась во всех киосках.
Жернов с осторожностью потянул носом воздух: пахло, но не очень сильно. Снял пальто, повесил на вбитый в стенку шкафа толстый гвоздь, повесил сверху кашне. Открыл окно, стоял, обняв себя руками и глядя на зимний неоновый лозунг вдалеке. Постепенно развиднялось.
Подошел к столу, выдвинул ящик, услышал стук покатившегося стакана, даже не заглянул туда. Вернулся к окну. Нехотя закурил папиросу. Так стоял, пока конторские ни начали приходить.
Когда уже сидел за столом, вспомнил вчерашних иностранцев и дополнительно помрачнел. И раньше не одобрял иностранцев за их образ жизни, хотя и ставил их, в общем-то, выше конторских, но после вчерашнего…
«Вас бы всех в армию, — подумал сейчас Жернов, — там бы вас научили».
Конторские что-то разошлись вовсю. Даже окрика хватало минут на десять, не больше. По рукам ходил словарь. Некоторые особо важные слова были отмечены. Конторские исподтишка зубрили, проверяли друг друга, сильно потели. Жернов, хмурый, подошел к конторским, взял из рук словарь.
— Письменность не для вас изобрели, — строго сказал Жернов. — Делом надо заниматься, а не свободничать.
Вернувшись за стол, стал смотреть на букву У. Его заинтересовало, что подчеркнуто слово «уборная». Вернул конторским словарь, сказал, чтоб больше не смотрели.
«Пронюхали», — подумал он. Вообще подумал, что завтра будет трудно контролировать контакты.
Опять вспомнил вчерашних иностранцев. Задумался об общественных процессах, которые иногда приводят к таким неожиданным результатам.
Сегодня портвейн опять был «Любительский». Несмотря на это, подумал, что все-таки не стоит переоценивать значение.
После обеда конторские уже не могли удержаться: с напряжением зубрили. Прикрикнул на них и занялся насущными проблемами.
Дина опять пришла вчера в джинсах, хоть накануне и выразил ей неудовольствие по этому поводу. Не стал при уборщице повторять, потому что, и правда, могла принять это за намек. Дал Дине денег и мелочь, послал за портвейном. Дина сбегала быстро, за пятнадцать минут обернулась.
— Ну, ты, Дина, прямо как метеорка! — восхищалась уборщица. — Вон какая у меня племянница! — гордилась она перед Жерновым.
Он ничего не сказал, угостил их «Любительским».
— Этот не такой сладкий, — вздыхала уборщица. Качала головой.
Уже потом, когда ушла и все было, Дина, натянув на мясистые ягодицы джинсы, сказала:
— Что естественно, то не безобразно.
Жернов против этого ничего не мог возразить.
Конторские, несмотря на предупреждение, теперь громко шептались о баобабах. Строго посмотрел на них, но они в увлечении не заметили. Хотел опять сделать им замечание, но передумал, потому что ему внезапно пришла в голову новая идея. На свой страх и риск принял решение: велел им завтра до обеда не приходить, а приходить после. По их обескураженным лицам понял, что точно, пронюхали.
«Что, съели?» — злорадно подумал он и чуть не усмехнулся.
Когда сидел при открытом окне — пил портвейн, пришла уборщица. Сказал ей, чтоб не мыла сегодня пол, потому что все равно завтра наляпают.
— А чего? — спросила уборщица.
— Американские маляры, — коротко ответил Жернов.
Оставшись один, постоял немного у окна. С удовольствием дышал, глядя на засветившийся в потемневшем небе далеко над крышами неоновый лозунг. Отсюда была видна не вся надпись. И так знал, что в целом там написано:
ДРУЖБА НАЦИЙ — ЧЕРЕЗ ИХ ПРАВИТЕЛЬСТВА.
Вспомнил про дополнительное разъяснение, в котором говорилось, что, несмотря на развитие контактов, усиление все же будет продолжаться и нужно трезво оценивать происходящие явления.
4
Утром пришли четыре американца белить помещение. Жернов, заранее имея договоренность с управлением о побелке, хоть и предупредил на свой страх и риск конторских, чтоб не приходили с утра, так как боялся, что натащат всякого барахла, все равно уже толпились у дверей, когда он пришел.
— Ну чего вам? — сдерживая ярость, сказал Жернов. — Ведь говорил же вам — после обеда. Ладно, — сказал он (понял, что бесполезно спорить), — все равно будете сидеть как школьники. Знаете ведь, что не дам свободничать.
Конторские жались, смущенно хихикали, ничего не говорили. Жадно смотрели на дверь (как Жернов открывает ее), как будто там их уже ждали американские маляры.
«И проветрить сегодня не успею, — подумал Жернов, — с самого утра навоняют».
Понадеялся, впрочем, что запах известки, может быть, заглушит немного тот, другой запах, от конторских, и немного отлегло, но сердце ухало с похмелья, и стало особо обидно, когда обнаружил в ящике полный «Любительского» стакан. Даже расплескал немного по дну пустого ящика, когда неосторожно выдвинул его. Еще больше разозлился на конторских за полноту стакана, который нельзя выпить, — при них же не станешь, а при американцах тем более. Подошел к окну, раскрыл его настежь.
«Не проветрю, так хоть померзнете у меня», — со злостью подумал он.
Американцы пришли очень деловые, с ведрами и кистями. Объяснил им через переводчика, которого они с собой, видимо, из Америки привезли, чтобы начинали с коридора — там конторские не смогут им помешать, — а конторским сказал после обеда накрыть газетами столы.
Вчера Дина рассказала ему, что была в коктейль-баре.
— В джинсах ходила, — похвасталась она. — Так, проходила себе мимо. Дай, думаю, выпью стакан коктейля.
Жернову стало противно. Он однажды пил коктейль. Ему не понравилось, что надо, как дураку, через соломинку сосать. Оглянулся тогда по сторонам, чтоб не осмеяли, вынул соломинку и тарарахнул весь коктейль в два глотка.
«Нет, не вкусно, — подумал тогда Жернов. — В «розлив» бы лучше зашел: два стакана за те же деньги». Но и в «розлив» уже давно не заходил — предпочитал пить дома или здесь, когда нет конторских, разумеется. Сейчас заранее строго посмотрел на них, чтоб не рыпались, — не хотелось их одергивать при американцах.
В связи с этим вспомнил про Кифу и Мокия.
«А то и правда, что скажут иностранцы?» — подумал он. Не зря же хотел вчера дать им льготу до обеда.
Американцы оперативно закончили коридор, чулан и туалет и теперь перекуривали в ожидании, когда можно будет белить помещение. Конторские зашелестели из всех сил, но тут Жернов ничего не мог сделать: в конце концов, сам велел им накрыть газетами столы. Если до обеда еще как-то удавалось с ними сладить, то теперь, в законный перерыв, не мог официально запретить им общаться. Вмиг облепили американцев, как мухи, хотели от них что-нибудь получить. Но американцы ничего не дали: были в своих белых от извести комбинезонах и при себе предметов не имели.
— Моя твоя не понимай, — отвечали они на все просьбы конторских чем-нибудь поделиться, а один, подняв вверх указательный палец одной из рук, с чужеродным акцентом сказал:
— Покой, весна, работа, удовольствие всех на свете.
Конторские ушли очень грустные, а Жернов порадовался, что американцы оказались умней. Через переводчика отправил их обедать, а сам сначала выпил имевшийся в наличии портвейн и только потом пошел в гастроном. Теперь был твердо уверен, что сегодня опять завоз «Любительского».
Уже возвращаясь, вспомнил, что американцев называют янками, но не знал почему. На всякий случай решил не называть их так.
После обеда маляры угостили Жернова американским портвейном. Портвейн был какой-то горьковатый, не похожий на настоящий портвейн, правда, нужно было с удовлетворением заметить, что имел невысокий процент. Все-таки запах был немного странным.
«Черт его знает, — думал Жернов, — что они туда подмешивают».
Слышал от покупателей в гастрономе, что там все сигареты с наркотиками, чтоб скорей привыкали и не курили других. Сам никогда таких не пробовал и не хотел. Но про портвейн не знал и не был уверен. Сейчас удивился, как американцы пьют — отпивали понемногу прямо из горлышка.
«Как какие-нибудь ханурики, — подумал Жернов, — вот только что по чуть-чуть…»
В порядке ответной любезности налил им стакан «Любительского». Вежливо пробовали — тоже по глоточку, — через переводчика очень хвалили портвейн.
«Может, не так переводит?» — сомневался Жернов, прислушиваясь к американской речи, чтобы разобрать знакомое ему слово «портвейн», но не услышал. Когда учился, проходили всякие науки, например теормех или научный атеизм, а насчет иностранного, то ему казалось, что у маляров какой-то другой язык, не тот, что проходили. Подумал, что, может быть, тот был какой-то специальный, вузовский язык, так же, как взять, например, атеизм. Допустил, что на их языке портвейн может называться и по-другому.
«Не врут ли? — подумал он. — Сейчас хвалят, а приедут домой, такого в своих газетах напечатают, чтоб все думали, будто мы дикари».
Знал такие случаи и не доверял иностранцам.
Вечером вместо уборщицы пришла Дина.
— А уборщица вчера заболела, — оправдывалась она (все не называла уборщицу теткой), — дома лежит по закону. К ней там родственники приехали: брат и сестры, и так. Сидят все, отдыхают, а я вот пришла.
— Чего ж она, болеет или так? — спросил Жернов. Понял теперь, почему стакан был не выпит.
— Нет, она по закону, — сказала Дина. — Да ты не думай — я и уберусь, и все.
Жернов пожал плечами, смотрел, как Дина, закатав джинсы, ловко моет залитый известкой пол. Когда вымыла, подозвал, налил ей стакан. Дина где-то научилась пить по-новому, может быть, по-иностранному или по-американски — Жернов не знал. Отпивала маленький глоточек и ставила стакан на стол. Жернов критически смотрел на эту ее новую манеру. Поторопил ее. Дина побегала глазами по помещению и спросила:
— Говорят, сегодня евромаляры приходили белить? — И стала смотреть на Жернова.
— Американцы, — поправил Жернов. — Ты пей — не задумывайся.
— Да нет, — сказала, поводя плечами, Дина, — я говорю, хорошо побелили. Сразу видно, не наша работа.
«Ну и девка, — осуждающе подумал Жернов, — вся в тетку».
Дина не захотела ложиться на влажный после уборки пол.
— Давай там, — показала она в сторону конторских столов.
— Не надо, — сказал Жернов, — уж лучше на моем личном.
«Еще наберешься чего-нибудь от них», — подумал он.
Сходил — вымыл руки, пока Дина снимала джинсы.
Когда возвращался домой, уже на подходе к своему переулку приостановился, чтобы прочесть новый натянутый через улицу на высоте третьего этажа на красном полотнище лозунг:
ТРАГИЧНА СУДЬБА ВЫДАЮЩЕГОСЯ НЕМЕЦКОГО ХУДОЖНИКА
ЭМИЛЯ НОЛЬДЕ
5
С утра, хоть Жернов и предполагал, что будут отговариваться, конторские ничего не возражали, просто держались вызывающе и нагло, как будто они и не прогуляли вчера вторые полдня. Когда стал им выговаривать — был, правда, доволен тем, что отсутствовали и поэтому не нарушалось правильное развитие контактов, — отмалчивались и только раза два сослались на утреннюю «Генералку».
— Дело вчера было, — сказал Жернов, — а «Генеральная газета» сегодня. Нечего вилять.
Однако задумался: что там?
«Может быть, в свете сегодняшней «Генгазеты», излишне обоюдно проходил контакт? — подумал он. — Может, и не стоило обмениваться портвейнами?»
Конторские стояли, перешептывались, не садились за столы, пока Жернов не пригрозил им. Только тогда сели, но уняться все не могли. Пользуясь видимой задумчивостью Жернова, продолжали шептаться о баобабах.
«Трагична судьба выдающегося немецкого художника Эмиля Нольде», — вспомнил Жернов, но разъяснения по этому поводу не поступало.
Ему показалось, что это не случайно и, может быть, связано с усилением или еще с чем-нибудь, а может быть, об этом есть что-нибудь в «Генеральной газете». «Может, как раз в сегодняшнем номере, — подумал Жернов, — потому что, похоже, конторские опять что-то придумали». Закурил, сидел, думал. Конторские притихли, больше не шептались.
Позвонили из управления, сказали приехать после обеда для соответствующего разъяснения. Жернов подумал, что, как всегда, с этим опаздывают.
Выдвинул ящик и даже обрадовался, увидев чистый стакан, потому что опасался, что уборщица и правда заболела, но, видимо, просто поленилась вчера отмывать от извести пол или с родней праздновала и вместо себя прислала Дину.
«Эта хоть на контакты не напрашивается», — подумал Жернов.
Конторские исподтишка достали газету, стали передавать по рукам, перемигивались. Жернов хотел запретить им, но отложил. Мысленно плюнул под стол.
Трагична судьба выдающегося немецкого художника Эмиля Нольде.
После обеда, наказав конторским соблюдать трудовую дисциплину, поехал на трамвае в управление. Жалел, что из-за этого нельзя было выпить в обед портвейна. Лица пассажиров в трамвае были значительны и полны решимости.
В управлении провели закрытое разъяснение. Усиление продолжалось, но некоторые детали, в частности о письменности, предлагалось рассматривать в свете статьи о баобабах. Также обратили внимание на то, что за последнее время отдельные личности стали совершать действия и поступки, недостойные лица.
На обратном пути Жернов зашел в гастроном и наполнился желчью, увидев, что вместо «Любительского» дают красный вермут. Отстоял очередь, а когда уже подходил к своему флигелю, услышал глухо из-за закрытых окон помещения как бы хоровую песню.
«Что они там еще затеяли?» — озабоченно подумал Жернов. Уже понимал, что в «Генеральной газете», очевидно, было напечатано дополнение.
Поднявшись по лестнице, осторожно открыл ободранную дерматиновую дверь и по коридору, заглушаемый пением, прошел. Остановился у входа в помещение, пораженный, стоял. Конторские, потные и расстегнутые, сидели по одному, по двое за столами и, обратившись к какому-то центру, отчаянно пели:
О, баобабы! О, баобабы!
Ревет негритянский джаз.
О, баобабы! О, баобабы!
Нет, не забыть мне вас.
Раскрасневшиеся, потные лица были полны чувств. У некоторых на глазах стояли слезы.
Там, где расцветают баобабы…
«Баобабы», — высокими голосами отзывались другие.
Мирно живут негритянки.
Родина бедного Джима,
Тебя покорили всю янки.
С горечью и разочарованием все конторские подхватили:
Часто они веселятся
В кругу своих белых жен,
Негру нельзя и смеяться
Смехом, похожим на стон.
Никогда еще Жернов не видел их в такой наглой свободе и беспредельности. Он осторожно попятился в коридор под их остервенелый припев:
О, баобабы! О, баобабы!
Ревет негритянский джаз.
О, баобабы! О, баобабы!
Нет, не забыть мне вас.
Выйдя на площадку, даже не закрыв за собой дверь, потрясенный, сбежал по лестнице и быстрым шагом припустил мимо флигеля скорей отсюда.
«Генеральная газета» сообщала о благополучном завершении контактов и переходе в следующую фазу.
О, баобабы! О, баобабы!
ЖЕРНОВ И МАСОНЫ
1
Жернов, опираясь на трость, перешел по асфальту проезжую часть. Из-за этой трости пришлось на такси ехать на другой конец города в ортопедический центр, так как в больничном киоске были только костыли с локтевой поддержкой, может быть, физически и более удобные, но создававшие впечатление чрезмерной инвалидности. В ортопедическом центре среди также чисто дюралюминиевых образцов выбрал единственную деревянную с перпендикулярной ручкой палку. Теперь с палкой поднялся по лестнице. В размышлениях остановился перед дверью.
Дерматин вокруг замочной скважины был весь изодран. Сознавал, что это результат неуверенности рук от собственного похмелья. Теперь был отчасти удовлетворен тем, что в больнице пить было ограниченно. Не очень заботился о личном здоровье, но как бы немного отдохнул.
Вошел в помещение, и в лицо даже в утреннем мраке ударил острый запах конторских. Не думал о них в течение всего периода пребывания в больнице, но испытывал некоторую тоску по рабочему месту. Даже в похмельном утреннем сидении за столом оттуда, из больницы, чувствовалось какое-то свое преимущество. В данный момент не было особенного похмелья, но не было и преимущества.
Повесил трость за перпендикулярную ручку на спинку стула, снял пальто и кашне. После снятия верхней одежды и головного убора, обняв себя руками, стоял у открытого окна, глядя, чтобы не прошел незаметно один из конторских, хоть и знал, что, за исключением отдельно опоздавших, они предпочитают коллективное возвращение. Не заметив подозрительного с какой-либо из сторон движения, вернулся на рабочее место.
Подумал, проветривала ли уборщица в его отсутствие помещение от конторских, потому что их запах не убывал. Без привычного похмелья на своем рабочем месте было как-то не по себе.
«Генеральная газета» через статью призывала к позитивному строительству. В статье отмечалась храбрость будущих архитектурных проектов.
Сразу же отметил несомненную привилегию от ношения трости — определенная женщина в гастрономе предложила стоявшему за ней человеку уступить Жернову в очереди очередь. Ничего, конечно, не получилось, так как тот, запальчивой внешности мужчина, сказал, что этак сейчас все с палками набегут — всем уступать? Жернов не принимал участия в их противоречии — стоял, презирал. В текущий момент, находясь на рабочем месте, отметил, что до прихода конторских имеется еще некоторый резерв времени, и можно выпить стакан вина. В глубине души даже надеялся на их незначительное опоздание.
Позвонили из управления. Установив присутствие, сразу перешли к делу. Жернов ответил, что уже видел и принял к сведению. Не знал только, кто будет проводить в жизнь.
Сидел, прислушиваясь, как выпитое содержимое стакана распространяется внутри организма и сообщает тепло.
После выписки два дня провел дома и еще не видел уборщицы. Сейчас ему подсознательно показалось, что он, пожалуй, по ней соскучился. Одернул себя от этой мысли. Налил второй стакан вина. Подумал, что от этого может быть несоответствующее дыхание изо рта, но подумал, что оно и так уже есть. Сидел, курил, пытался сосредоточиться на главном.
Когда в больнице переодевался в личную одежду, подумал, что, может, целесообразно будет заменить повседневный костюм выходным с последующей заменой последнего вновь купленным, но не смог припомнить торжественного случая, по которому он бы тот последний костюм надевал. «Подожду, — подумал Жернов. — Неизвестно, как там без меня. Сначала осмотреться надо». Сейчас пришел к выводу, что, действительно, конторские могли бы усмотреть в обновлении одежды дополнительную к тросточке слабость.
За время болезни в магазинах все кассы заменили узлами расчета, и, хотя данное обстоятельство никак не отразилось на ритме отпуска товаров, сам факт Жернова не удовлетворял. «Факты — упрямая вещь, — сказал себе Жернов. — Возрази что-нибудь против них — достукаешься».
Первые конторские пришли с десятиминутным опозданием — видимо, за время отсутствия Жернова, а может быть, и в силу государственных изменений, разболтались. Сейчас, хоть и не сказал им на это ничего, заметил на их лицах как бы частичное разочарование. «Наверное, надеялись, что заменят, — злорадно подумал Жернов, — подождем еще». Недостающие конторские, придя, очень тихо и с виноватым видом пробирались за столы. Хоть ничего и не делали, но и не шумели. Сходил в туалет — вымыл руки.
Пришел Кал. Жернову показалось, что он, скорее, слишком высокий, наверное, на полголовы выше самого. Глядя снизу вверх, но отчасти и исподлобья, чтобы не выдыхать винный запах, в твердое лицо философа, Жернов вспомнил деревянную скамейку в зале ожидания пригородного вокзала, как она блестит. Кал был отечески заботлив: интересовался, в какой больнице Жернов лечил ногу.
— В имени Буденного, — сказал Жернов. Понимал, что Калу все равно, однако оценил его вежливость, после которой управленец перешел к вопросу позитивного строительства.
— Следует отметить что? — спрашивал Кал. — Правильно, не всякое строительство позитивно. Вольный каменщик, он строит что? Правильно, храм. Это нега… Что? — подсказывал Кал. — Правильно — негативно. Предра… что? — подсказывал дальше. — Правильно, предрассудок. А позитивное строительство, это что? Могу рекомендовать последнюю статью. В свете духовности.
Заметил, что конторские во все глаза смотрят на их с Калом обоюдный диалог, строго на них посмотрел — в присутствии последнего ничего больше не мог им противопоставить.
Когда Кал ушел, с удовлетворением отметил, что конторские ведут себя задумчиво и не шелестят.
Один Землероев, плюнув на все, направлялся к пивному ларьку. Он надеялся встретить там понимание.
Конторские сегодня были растеряны. Они не ожидали появления Жернова и не успели к нему подготовиться, однако были рады тому, что Жернов не проявлял сегодня обычной строгости. Приписали это действию перенесенных Жерновым страданий и были отчасти правы. Сейчас сидели тихо, в напряжении смотрели на Жернова, не потели — не знали, как в сложившихся обстоятельствах Жернов будет реагировать. Жернов поднял голову, прервал их занятие. Махнул им рукой, чтобы расходились. Бесшумно гуськом вышли из помещения.
Оставшись один, вылил в стакан остатки портвейна, но, прежде чем пить, подошел к окну, открыл его и так постоял, глядя на проявившийся в темноте, но далекий и нечитаемый отсюда лозунг.
В статье о позитивном строительстве «Генеральная газета» подробно сообщала о распространении средневековой идеологии так называемых вольных каменщиков и осуждала предрассудки.
2
Зафыркали, а потом заморгали газосветные трубки под потолком. Жернов снял пальто, повесил на гвоздь. Открыл окно и подошел к столу. Взял из нижнего ящика вафельное полотенце, сходил, вымыл холодной водой руки. Подошел к окну, курил, глядя на вдалеке мерцавший духовный лозунг.
Вчера уборщица выразила радостное удивление, застав Жернова на его рабочем месте. Жернов, в отличие от конторских, поверил в чувства уборщицы. И сам был доволен тем, что жизнь входит в нормальную колею.
— А я тогда до-о-олго ждала, — врала уборщица. — Куда, думаю, он заспешил? Но потом думаю: дай, думаю, выпью стакан, все равно уже не придет.
— Ничего, — сказал Жернов, хоть и понимал, что врет. — Я так и написал.
Послал ее за бутылкой.
Сейчас не стал проверять в столе наличие стакана, так как вчера вечером вместе, все втроем, допили бутылку до конца. Однако этим утром против обыкновения не очень мучило похмелье. «Наверное, еще не успел пропитаться», —
с некоторым даже сожалением подумал Жернов.
— А пока ты болел, Мориарти кончились, — рассказала уборщица, — теперь масоны.
Жернов припомнил, что он, кажется, что-то читал, не то когда-то проходили в школе. Может быть, вроде монахов или каких-нибудь других жрецов культа. Так и не смог вспомнить, а уборщицу спрашивать не стал — все равно все переврет. Сейчас, сидя при открытом окне, курил на трезвую голову папиросу, размышлял о текущих проблемах.
Пока все было нормально, конторские не успели вчера подсунуть ему никакой информации, видимо, Жернов застал их своим появлением врасплох, тем не менее знал, что «Генеральная газета» говорила о внедрении широких градостроительных программ.
Жернов пока не мог вникнуть, как это касается производства. Подумал, что, может быть, Кал сообщает ему об этих программах для общего развития. Никогда не понимал философии.
Конторские были чем-то озабочены. Пришли очень серьезные. Сразу, не мешкая, расселись по своим местам и сделали вид, что работают. Жернов был доволен таким положением. Правда, знал, что в любом случае большую часть работы придется переделывать самому. «Хорошо, хоть не очень потеют», — подумал он.
— В гастрономе двух телезрителей видела, — рассказывала вчера уборщица. — За яйцами стояли. Один говорит, наши яйца лучше. Инояйца, те что? Только что вымытые и крупнее. А так наши лучше. Один молодой стоял, другой стоял старый. Молодой, тот говорит. Я, говорит, отечественные люблю. Вкусовые, говорит, лучше. Тот, что старый, тоже сказал, что да. И скорлупа крепче, и вообще. Там, говорит, только и есть, что наклейки. Сало, говорит, небось отечественное едят.
Жернов на этот счет не имел никакого мнения. Промолчал. Не связывал это с узлами расчета, однако полностью и не отрицал такой возможности.
Землероеву сегодня удалось завладеть всеобщим вниманием у ларька.
— «Гой», это так евреи называли тех, кто не евреи, — объяснял Землероев посетителям. — «Гой еси» значит «ты не еврей». Это патриоты при встрече давали понять, что как бы узнали единомышленника.
Слушатели у ларька активно одобряли Землероева, гудели, повторяли друг другу сказанное. Землероев переживал свой звездный час.
C масонами разъяснилось. Вчера со слов уборщицы подумал, что это очередной по телевизору сериал. Что-нибудь из исторических времен. Теперь по возбуждению конторских понял, что не из исторических, а, наверное, в «Генеральной газете» была статья, из которой становилось ясно, что масоны сохранились вплоть до наших дней. Подумал, что, скорее всего, это просто очередной этап усиления. Махнул рукой.
Позвонили из управления. Сказали, что вчерашний инструктаж откладывается до соответствующего распоряжения. Положив трубку, увидел любопытные лица конторских, которые, видимо, ожидали каких-то событий, но он сказал им, что событий не предвидится и чтобы шли на обед.
Жернов испугался своего однажды пророчества, когда увидел, что в гастрономе одно только «Старое вино». Как-то уже думал, что такое в принципе возможно. В тот раз ему пришло в голову насчет процента сахаристости, что вот, мол, уменьшай процент и продавай за «Старое». А то куда же обычный портвейн подевался, подумал он тогда. Не могут же не делать. Сейчас взял «Старого».
В связи со звонком из управления возникала проблема. Ожидал прихода Кала с новыми разъяснениями и колебался в отношении вина, но отдавал себе отчет в том, что после его ухода останутся конторские. Сидел некоторое время в раздумье над бутылкой, пока с неудовольствием не обнаружил, что не открыл для проветривания окно. Тогда понял, что сделал это подсознательно и целесообразно, то есть в качестве выбора между отсутствием раздражающего запаха и действием портвейна. Ему не понравилось, что попадает в зависимость от конторских. Выпил стакан и из чувства протеста все-таки открыл окно. С улицы из-за флигелей доносился общий шум и отдельные неразборчивые выкрики.
Кал сегодня пришел раньше конторских. Некоторое время принюхивался, но Жернову показалось, что это не относится к выпитому им вину. Управленческий посмотрел на часы, аккуратно записал время в свой органайзер. Когда пришли конторские, отечески попенял им на опоздание.
Жернов задумался. Не знал, как все это соотнести с изменениями в гастрономе. На примере «узлов расчета» решил, что пробуксовка на данном этапе усиления, видимо, связана с неопределенностью в терминологии.
Дина вчера приходила вместе с уборщицей, поэтому с ней ничего не было. А может быть, ей нельзя было по естественным причинам — Жернов не знал, да и сам был морально не готов к более тесному общению. Вместо общения Дина пересказала Жернову содержание фильма, на который они от производства по билетам ходили. Жернов смутно вспоминал, что он и сам в детстве когда-то видел эту кинокартину.
— Так все под лед и провалились, — рассказывала Дина. — Рыцари в своих панцирях, в шлемофонах. Ну, просто мистика какая-то. Нелли говорит: ну их, на какие-то детские фильмы посылают. А мне понравилось. И вообще, в рабочее время, а то жаль. Нелли говорит.
— Кто такая? — спросил Жернов. Ему понравилось имя.
— Так, одна имяречка, — сказала Дина.
Жернов подумал, что она за то время, что не виделись, стала очень независима: не отвечает прямо на поставленный вопрос. Послал ее за портвейном. Сейчас почему-то вспомнил Налбандяна, подумал, как он там.
Конторские в данный момент невыносимо потели, шепотом обсуждали последнюю статью. Поставленная проблема сильно занимала их ум. «Генеральная газета» призывала перенимать у развивающихся стран опыт строительства трущоб, используя для этого самые современные технологии. Конторские втайне надеялись, что им дадут там квартиры.
Встал, открыл окно. Вспомнил соответствующий вчера разговор Кала, но с ним тоже не все было ясно. Вчера понял, что Кал и сам ожидал более подробных указаний. Пока же дополнительно к «Генеральной газете» сообщил, что некоторые серии будут строиться по инопроектам.
Когда шел домой, уже поперек своей улицы увидел висящий духовного содержания лозунг. Там было написано:
ГЕЙ — СЛАВЯНЕ!
3
Утро, как это часто случается в осенний период времени, было темное и сопровождалось умеренным выпадением осадков. Жернов краем кашне стер с волнообразных полей шляпы излишек влаги и положил убор сушиться на батарею. Осторожно выдвинул ящик стола. Колеблющееся вино в стакане в искусственном свете освещения выглядело чернильно-фиолетовым. Вчера специально при уборщице поставил полный стакан в ящик, как бы намекая ей, чтобы не трогала. Не был пьян и сегодня не чувствовал похмелья, но было моральное удовлетворение и чувство свободы. Подумал, что может выпить, а может и не пить — чувствовал себя хозяином положения. Выпил.
Открыл окно и ощутил проникшую в помещение сырость. Подумал, что конторские сегодня, наверное, сильно наследят. Это было объективно — ничего не мог им в погодных условиях противопоставить. Сел за стол и закурил папиросу. Нога все еще побаливала и давала о себе знать.
Пришли конторские и стали стряхивать с верхней одежды воду с небольшим количеством тающих снежинок. Пока, за исключением запаха, не было никаких нарушений.
«Генеральная газета» предлагала в качестве альтернативы так называемым вольным каменщикам создать союз невольных каменщиков, которые строили бы не Храм, а Учреждение. Предлагалось параллельно разработать необходимую символику.
— А как у вас с родинолюбием дело обстоит? — интересовался вчера Кал. — Не все еще охвачены?
Жернов уклонился от ответа.
— Значит, есть еще резервы? — настаивал Кал.
Жернов опять промолчал. Подумал, что конторские, конечно, обеспечили бы Калу нужный контингент: им только дай повод посвободничать. Ничего не сказал Калу. Понимал, что до утверждения соответствующей терминологии Кал непосредственно к ним обращаться не будет.
Сейчас конторские зашелестели, отдельные стали кашлять. Жернов посмотрел на часы и понял, что настало время обеденного перерыва. Удивился, что не чувствует обычного похмелья.
«Не может же такой период времени действовать стакан, — подумал он, — или оттого, что «Старое вино»?»
Сделал конторским жест, чтобы шли на обед.
Взял в руки высушенную на батарее центрального отопления шляпу, подумал, не вызовет ли она осуждения прохожих. Заметил, что последнее время в народе отношение к шляпам изменилось. «Ладно, — решил он, — как-нибудь перетерпят». Вышел вслед за конторскими и закрыл дверь.
Сегодня вместо портвейна опять давали «Старое вино». Пока не связывал это явление с родинолюбием. Колебался только, взять одну бутылку или две. В конце концов все-таки взял две.
Когда шел с портфелем назад, то на стене третьего от гастронома здания увидел новую, повешенную между двух существующих мемориальную доску. Там на черном гранитном камне торжественными золочеными буквами было высечено:
В этом доме жил и работал
выдающийся отечественный композитор
ЛЕОНИД БЛЮМБЕРГ
Пониже, уже нормальными буквами было добавлено:
Доска перенесена с улицы Феди Королькова, дом № 7.
Со «Старым вином» все было в порядке. Процент сахаристости был значительно снижен, но несоразмерная цена вызывала чувство протеста и даже отчасти нарушала получаемое удовольствие.
«Этак никакой зарплаты не хватит», — озабоченно подумал Жернов.
Задумался о сложности человеческого организма. Удивлялся своему самочувствию при всего одном выпитом стакане с утра. Подумал, что раз на раз не приходится, а может быть, «Старое вино» имеет дополнительные свойства. Тогда достал из пачки папиросу и закурил.
«Генеральная газета» сетовала на недостаточное изобилие патриотов в государстве. Конторские близко к сердцу приняли горькую статью, искренне соболезновали друг другу, выражали надежду, что сообща сумеют противостоять негативному факту. Очень надеялись на финансирование из управления.
— Фашисты тоже разные бывают, — сказала вчера Дина. — Все от человека зависит.
«Все говно, — подумал Жернов, — и разные, и одинаковые».
Сейчас задумался о несоответствии Дины указанным стандартам. В частности, о том, что в данном после больницы периоде позволяла себе излишнюю свободу и фамильярность. Ему казалось в этом какое-то чуждое влияние.
— От нашей организации в организацию записалось сто пять людей, — сказал вчера Кал о родинолюбии. — Не желаете вступить? Чтобы быть на острие, как говорится, борьбы. А то что? — спрашивал Кал.
— Болею, — сказал Жернов. — Здоровья нет.
Сейчас снова вспомнил вчерашнее поведение Дины и ее отдельные, удивившие его ласки. Ему показалось, что за этим что-то стоит. Отмахнулся от неприятных мыслей.
Ввиду уклончивости Жернова в отношении патриотизма Кал временно перешел ко второму вопросу. По-отечески предложил поставить радиоточку.
— Чтоб была возможность держать руку на пульсе, — объяснил Кал.
Жернов в принципе ничего не имел против, так как по радио не только пересказывали «Генеральную газету», но иногда также передавали музыку и погоду. Не очень верил метеорологам, но случалось, что совпадало.
— А когда поставят? — спросил Жернов.
— Это зависит от того, какое завтра будет число, — сказал Кал.
Жернов понял, что все это только разговоры.
Подумал о значении повешенной мемориальной доски. Уважал композиторов за их мужество. Слышал, что Бетховен был, например, глухонемой. Вообще, в отличие от газеты, музыка не вызывала у него возражения. Знал, что эту музыку нужно понимать, но отдавал себе отчет, что без спецподготовки не получится. Понимал только про шмеля — это было похоже. Сейчас не знал, относится ли доска к позитивному строительству или это просто совпадение. Не верил в совпадения, как и в любые другие предрассудки.
Вчера уборщица, убравшись и сложив инструмент в кладовку, присела через стол от Жернова и завела длинный профессиональный разговор о моющих средствах. Жернов слушал, не перебивал: ничего не понимал в хозяйственном мыле и доверял ей как специалисту.
— Мыло девятнадцать самое лучшее, — подытожила уборщица, — тоже отечественное.
Жернов выписал ей требование, однако в ее оценке ему показалось какое-то направление. Не стал над этим задумываться: все равно зарубежное мыло неоткуда было выписывать.
Больше был озабочен тем, что в связи с положением придется как-то решать очередную задачу. Вспомнил своего знакомого Налбандяна. Никак не мог соотнести его с опасениями конторских. Сейчас на всякий случай прикрикнул на них, чтобы соблюдали приличия.
Один Землероев с двумя единомышленниками стоял на углу проспекта и улицы, неподалеку от гастронома, и обсуждал с ними создавшуюся проблему.
Конторские посторонними звуками напомнили Жернову о себе. Жернов и сам почувствовал преждевременный упадок сил. Все-таки выдержал остававшиеся до конца рабочего дня двадцать пять минут.
Оставшись один, подошел к окну, открыл его. Постоял немного, получая определенное удовольствие от сыроватого воздуха и отсутствия конторских.
«Генеральная газета» опубликовала обращение трудового коллектива. Коллектив осуждал вредоносную деятельность евромасонов и предлагал населению критически относиться к непроверенным слухам, которые распространяют отдельные двуногие лица.
4
Жернов отошел от окна. До прихода конторских оставалось четырнадцать минут. Был настороже. Когда шел на работу, частично встретил и частично обогнал различных обеспокоенных людей. Некоторые несли под мышкой неопределенного назначения мягкий сверток. От этого тоже не ожидал ничего хорошего. В настоящий момент целенаправленно себя испытывал и медлил. Уговаривал себя, что ничего не окажется, и намеренно гасил последнюю надежду. На всякий случай осторожно выдвинул ящик и оказался прав: стакан, полный и нетронутый, стоял в ближнем углу, «Старое вино», всколыхнувшись, замерло, отблескивая в стакане.
«Нормально, — подумал Жернов. — Значит, не возвращалась вчера уборщица, а может быть, совесть пробудилась».
Так или иначе, почувствовал по отношению к уборщице благодарность. В общем-то не вполне уместную: ведь и так не должна свободничать с оставленным на похмелье стаканом. Осторожно выцедил содержавшийся в стакане напиток. По привычке выдохнул воздух, хоть и не было противно. Закурил.
Конторские сегодня были загадочны: что-то очевидно скрывали. Жернов опасался, что только до поры. Заметил, что у некоторых были свертки с чем-то мягким, вроде тех, что видел сегодня на улице у проходящих. Не любил неопределенности, но подумал, что не имеет права спрашивать конторских об их личных вещах.
Подумал о вчерашнем предложении Кала, как от него уклониться. Подумал, что идеологическая борьба у него всегда и раньше с конторскими происходила, так что он и без организации на острие.
Конторские, рассевшись, не сразу стали потеть, а пока шептались о каких-то своих планах. Из любознательности не стал их одергивать, прислушивался. Они говорили о соответствующей символике, о том, что, может быть, будет рукопожатие.
Жернов вчера поверхностно прочитал статью на уличном стенде, однако не смог уловить основного направления и как увязать это с мемориальной доской и туманными намеками уборщицы. Подумал тогда, что, может быть, пока еще не утвердили окончательной терминологии и кто-то нарушил правильное развитие, конторские же, по своему обыкновению, забежали вперед. Не мог отказать им в определенном политическом чутье.
Вчера Дина за стаканом «Старого вина» рассказала историю, которая, как казалось Жернову, что-то в современном направлении объясняла.
— Они для одного Соломона храм строили, — рассказывала Дина, — а из колодца — голос. А этот взял и другого циркулем по голове. Так с тех пор и живут.
— И сейчас живут? — спрашивал Жернов.
— Точно, — сказала Дина, — до последней современности.
Жернов сомневался. Правда, вспомнил про средневековую идеологию. Подумал, что Дина, конечно, не все понимает, но, с другой стороны, нет дыма без огня и что-то такое в этом направлении предпринимается.
— Один на собрании озвучивал, — сказала Дина. — Если б сама не слышала, не поверила б.
Сейчас Жернов подумал, что если соотнести это с «Генеральной газетой», то вырисовывается какая-то общая картина. Однако никак не мог увязать циркуль с патриотизмом.
На всякий случай все-таки прикрикнул на конторских, чтоб они не очень свободничали.
Сегодня давали обычный портвейн, но все-таки с невысоким процентом сахаристости. Жернов не знал, к чему это отнести. Когда возвращался, увидел в конце квартала приближающуюся манифестацию людей. Многие были
в сапогах, но лиц отсюда было не разглядеть: яростные они или счастливые.
В общем организованном гуле иногда раздавались и отдельные патриотические выкрики. У некоторых в зубах были свистки, и эти свистели. Над головами люди несли большие красные с белыми буквами лозунги. На первом было только одно слово:
ИСПОЛАТЬ!
Другие лозунги в ряду нельзя было прочесть, только на том, который высунулся из-за первого, мелькнуло заключительное как бы в рифму к первому лозунгу подобранное слово «мать», но Жернов не стал приглядываться. Свернул в проулок, чтобы манифестанты в своем движении не увлекли его за собой — всегда по возможности избегал демонстраций, хоть это и было нарушением.
Портвейн действительно оказался более или менее так себе. Уходя, Жернов не закрыл окно, чтобы как следует выветрился запах, и правда, вроде бы стало получше. Сходил в туалет — вымыл руки. Теперь последовательно выцедил один и другой стакан, аккуратно заткнул полиэтиленовой пробочкой бутылку и спрятал в портфель. Сидел, курил, размышляя о виденном шествии. Знал, что последнее время случаи участились.
— А что за собрание? — спросил Жернов Дину по поводу рассказанной истории про циркуль.
— Да нет, — оправдывалась Дина, — так, в клубе. Один Землероев познакомил. Пиво пьют и вообще…
Как правило, не употреблял пива, так как у ларька люди обычно требовали общения. Предпочитал в служебном помещении или у себя дома пить портвейн.
Конторские как ушли со своими мягкими свертками, так пока и не возвращались. У Жернова на эту тему были свои подозрения, но пока он, кроме коллективного опоздания, ничего конкретного не мог против них выдвинуть.
Пришел Кал, чтобы подтвердить правильность проведенного инструктажа. Жернов подумал, что, наверное, недопонял просмотренную вчера на уличном стенде статью. Пока не было конторских, поинтересовался у Кала значением незнакомого встреченного на лозунге слова.
Вспомнил, что из-за лозунга, где была «исполать», высовывался еще конец другого со словом «мать», но Жернов понадеялся, что это Родина-мать, и про это не спрашивал.
— А исполать? — спросил Жернов. — Это что означает?
— Это не отечественное слово, — сказал Кал. — То есть, я хочу сказать, зарубежного происхождения. Отчасти историческое. Что-то вроде «да здравствует».
Жернов подумал, что если так, то должно быть еще одно историческое слово, чтобы население знало, кто именно да здравствует, но не стал спорить.
Пришли конторские и несмотря на присутствие Кала опять распространили свой запах. Кал, хоть и записывал время еще минут пять назад, на этот раз не стал отечески пенять им на опоздание. Сразу приступил к открытому инструктажу. Жернов наливался желчью и еле сдерживался, чтобы не скрипеть коронками зубов. Представлял, как будут под предлогом движения свободничать конторские. Уже сейчас понимал, что не зря они сегодня пришли со своими свертками и шептались о рукопожатии.
«Для вас никакого инструктажа не надо, — думал Жернов. — Только дай в руки «Генгазету» — сами найдете». Жернов подумал, что там, в управлении, они все-таки оторваны от жизни.
Когда Кал, записав в свой органайзер время, ушел, Жернов опять напомнил конторским, что движение — движением, а работа — работой, но они, видимо, и так были удовлетворены и больше до конца дня не потели.
Оставшись один, Жернов открыл окно и долго смотрел на отдаленно мерцающий, но нечитаемый отсюда духовный лозунг. Пытался увязать его содержание с другим, виденным сегодня у манифестантов. Что-то пульсировало в голове наподобие того, на который в данный момент смотрел. Так и не понял к тому времени, когда пришла уборщица, а он уже открыл вторую бутылку.
— А Дина сегодня не придет, — сказала уборщица, убравшись. — Можем вместе посидеть вдвоем, если хочешь. Могу сбегать еще.
— Сбегаешь, — сказал Жернов, — на свои.
Подумал, что уборщица в силу его либерального к ней отношения временами обнаглевает и тогда возникает необходимость ее одергивать. Все же налил ей стакан. Ничего не стал спрашивать у уборщицы по поводу неявки Дины, чтобы та не вообразила себя и его личной теткой, однако Дина, когда уборщица (все-таки на его деньги) ходила в гастроном, вопреки прогнозу, пришла.
— Я родиноклуб посещала, — сказала Дина, — извини, что задержалась.
— А я и не ждал, — не подавая виду, сказал Жернов. — Ходи куда хочешь — я пива не пью.
Наверное, опять с этим, своим — не мог вспомнить фамилию.
— Да нет, — сказала Дина. — Это в прошлый раз пиво — сегодня выставка. Очень бесподобная выставка. Строительно-патриотическая. Там символику демонстрировали: подъемный кран и пожимание рук. А потом обсуждение: отечествоведы выступали и сам художник.
Жернову все это сильно не нравилось, тем более, что в ожидании прихода уборщицы отношения с Диной на неопределенное время откладывались. Сходил в туалет — вымыл руки.
5
Утром, проходя, увидел, что некий неизвестный несмываемой белой краской написал на мемориальной доске отечественного композитора недостойные знаки. Жернов отрицал такое отношение к памятникам, подумал, что так же могут испакостить и того, который сочинил про шмеля.
Ожидал на всякий случай самого худшего и оказался прав: оставленный на похмелье стакан с характерным стуком ребристой поверхности выкатился при открывании ящика, до блеска вымытый и пустой. Видимо, уборщица все-таки возвращалась вчера, а может быть, с утра заходила. Хотя вряд ли с утра. Задвинул ящик.
Подошел к окну, за которым уже начал бледнеть на фоне светлеющего неба пульсирующий неоновый лозунг. Открыл обе рамы, вернулся к столу. Почувствовал слабость в ногах и сердечную недостаточность. Опустился на сиденье, откинулся на жесткую спинку, закурил. От горькой папиросы только усилилась сухость во рту. Запах конторских медленно оседал под влиянием проникающего в помещение сыроватого наружного воздуха. Смял в черной пластмассовой пепельнице недокуренную папиросу, сидел, тяжело смотрел на входную из прихожей дверь.
«Генеральная газета» объявляла конкурс на лучший проект Отечественно-патриотической эмблемы для Движения. «Лучший проект принадлежит художнику из параллельного государства, который и получит первую премию».
Конторские принесли свежие известия. «Генеральная газета» сообщала, что, по сведениям, поступившим из неофициальных источников, невольные каменщики так же не будут работать, как и те, а организуются в качестве альтернативного движения. Конторские торжествовали.
Жернов на их ликование пожал плечами. Он подумал, что они и раньше не очень-то работали. Все же понимал, что конторские по привычке понимать все буквально очередной этап усиления принимают за льготу. Не связывал невольных каменщиков напрямую с узлами расчета, скорее воспринимал движение как параллельный процесс. «Просто патриотическое воспитание, — подумал он. — Всегда было». Сходил в туалет — вымыл руки.
Нехотя вспомнил Дину, свои вялые с ней отношения и рассказ о собрании родинолюбов.
— Слепой, что ли? — спросил вчера Жернов про художника, который нарисовал символику с двумя руками и кран. Вспомнил сообщение в «Генгазете», подумал, что, может быть, это Эмиль Нольде из параллельной страны.
— Почему слепой? — обиделась за художника Дина. — Наоборот, с глазами. А один говорит, я вам, говорит, отечественным языком говорю, этот Блюмберг в едином фронте, но его никто и слушать не стал. Гей, кричат, славяне.
Жернову все это казалось подозрительным.
Сейчас он подумал, что, может быть, это конторские от обиды написали письмо про евромасонов. Никогда раньше не воспринимал их как коллектив, но теперь ему пришло в голову, что, наверное, в газету можно только письменные заявления, так что там могли и не понять про конторских. Подумал также, что кто-нибудь из них мог написать и запрещенные знаки на Блюмберге. Из зависти, что не им доска.
На самом деле знаки написал один Землероев в знак протеста против фамилии Блюмберг.
Сегодня из управления вместо Кала пришли два специалиста устанавливать радиоточку. Жернов был даже рад поводу отвлечься от своего похмельного состояния и с готовностью указал им соответствующее место на стене, так, чтобы подальше от конторских.
«А то мало им газеты», — неприязненно подумал он.
Удивился, что Кал, несмотря на уклончивость своего вчерашнего ответа, все-таки выполнил обещание. А может, и не от него зависело, а было такое общее указание для всех.
Сердце ухало, и время от времени прошибал пот. С нетерпением ждал обеда. Даже пожалел, что сегодня не придет Кал, потому что можно было бы не отворачиваться для дыхания.
Конторские шепотом и про себя занимались родинолюбием. Передавали друг другу сведения о патриотах, в частности о Леониде Блюмберге, что был хорошим семьянином и любящим племянником. Жернов не слышал, о чем они шепчутся, и по-прежнему думал, что они могли бы испортить мемориальную доску. Вообще, в состоянии сердечного сегодня похмелья ему было не до них. Сидел, не мог ни на чем сосредоточиться.
При входе в гастроном встретился выходящий оттуда один Землероев. Увидев рябое лицо Жернова, он проникся к нему доверием и сказал:
— Исполать!
— Кто? — спросил Жернов, уже зная значение.
— Гой еси? — спросил Жернова Землероев.
— Всё не по-отечественному, — презрительно сказал Жернов и вошел в магазин.
Он не знал, что это Землероев, а то присмотрелся бы к нему повнимательней.
Вернувшись из магазина, попробовал сначала включить радиоточку, но оттуда сразу и во всю мощность раздался такой звук, как будто работала циркулярная пила. Открутил ручку назад. Достал из портфеля бутылку, перочинным ножиком надрезал полиэтиленовую пробку, открыл. С недоверием понюхал горлышко. По идее, опять должен был испортиться портвейн. Налил полный стакан. Нет, процент соответствовал этикетке. Выдохнул запах, закурил.
Не установив контакта, Землероев так и остался стоять у гастронома. То входил, то выходил из него, надеясь встретить единомышленника. Никто его не понимал.
«Может, и неплохо, что пробуксовывает с каменщиками, — подумал Жернов, наливая второй стакан, — может быть, усиление временно будет помягче. Хорошо бы еще немножко побуксовало». По опыту знал, что всякая нерешительность задерживала отрицательные изменения в вине.
Теперь на примере радиоточки подумал, что качество все равно понижается, и специалисты последнее время стали не лучше конторских. Закурил.
«Генеральная газета» напечатала предложение коллектива: в целях борьбы с возможными проявлениями сионизма и антисемитизма в будущем именовать выдающегося зарубежного писателя Андре Жида Андрей Еврей.
Какой-то неясный гул и ропот во дворе привлек внимание Жернова. Он встал, неосторожно оставив недопитый стакан и бутылку на столе, подошел к окну, открыл его. Конторские сгруппировались под стеной противоположного флигеля и, разбившись по голосам на две примерно одинаковые кучки, безобразно громко, так, что можно было разобрать каждое отдельно взятое слово, скандировали:
Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? Кому?
А вторая группа низким хором отвечала:
Эй, не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим тюрьму.
Каменщик, каменщик с верной лопатой, — снова затеяла жалобная группа.
По опыту знал, что конторские склонны к хоровому общению, но понимал также, что сейчас они затеяли чтение исключительно из вредности: видимо, хотели продемонстрировать ему свою моральную победу. Сам прекрасно понимал, что факты — упрямая вещь, просто считал, что в интересах нормальной работы обязан противостоять их неосознанной необходимости. Пока же обе группы, синхронно раскачиваясь, — одна жалобными, а вторая низкими голосами, — продолжали декламировать:
Каменщик, каменщик, долгие ночи
Кто проведет в ней без сна?
А низкая группа строго и непреклонно отвечала:
Брат мой несчастный, такой же рабочий…
Но тут Жернов встал, закрыл окно и вернулся к своему портвейну, пока не повысился процент сахаристости. Было ясно, что охваченные массовым движением конторские сегодня уже не вернутся.
«Генеральная газета» оповещала население, что в целях борьбы с нежелательными толкованиями и обывательскими искажениями очевидных фактов в качестве временной меры вводится глушение отечественных передач.
ЖЕРНОВ И КУЛЬТ ВУДУ
1
В понедельник ступенек оказалось на одну больше, чем в обычные дни. Жернов привык, что раньше ступенек бывало тринадцать, и хотя четырнадцать, по логике вещей, было лучше, все-таки ему это не очень понравилось, потому что, с другой стороны, было нарушением порядка.
«Может быть, не с той ноги считал?» — подумал Жернов, доковыриваясь ключом до скважины сквозь изодранный дерматин. Нога все еще продолжала болеть, и поэтому он предпочитал начинать особо ответственные шаги с другой. Подъем по лестнице тоже был таким моментом. Вообще-то, обычно не считал, просто отмечал ногами, что тринадцать, но когда ступаешь на лестницу с новой ноги, можно и ошибиться. Чувствовал беспокойство, которое, правда, могло быть от утреннего похмелья.
«Интересно, оставила ли уборщица стакан?» — подумал он, зная, что не сможет ответить на этот вопрос, пока не увидит сам факт.
Последнее время уборщица по каким-то неизвестным ему причинам стала непредсказуема. Впрочем, догадывался, что это начало происходить после того, как однажды оставил на столе с приложенной запиской стакан. Сейчас, стараясь не вдыхать застоявшийся с конторскими воздух (хоть и отсутствовали параллельно с ним два дня), подошел к окну, открыл внутренние и наружные створки настежь и только после этого включил свет. Зафыркало, как всегда, и в комнате как будто посвежело. Открыл ящик. Стакан, прикрытый листком из отрывного календаря, сохранился на месте неприкосновенным. Появилось нечто вроде чувства благодарности к уборщице, подумал, что, если с ней по-человечески, она, в отличие от конторских, все-таки может что-то понять. Не спеша, в три полноценных глотка выпил вино. Выдохнул липко-сладкий воздух. Процент сахаристости, к сожалению, не соответствовал.
«Повышают, — подумал Жернов, — хоть и пишут, что └Старое вино»».
Пока, не снимая пальто, стоял у распахнутого окна, курил. Смотрел на ближний флигель, в котором еще не засветились таким же, как здесь, светом окна. Знал, что скоро этот холодный свет включится и там. Наслаждался сыроватым наружным воздухом и отсутствием суеты, пока конторские еще не появились.
«Генеральная газета» сообщала об избрании сына президента Республики Гаити на тот же пост. Газета одобряла стремление нового президента продолжать курс национальной независимости и его принципиальную позицию в отношении зарубежных государств. Жернов не читал «Генеральную газету», предпочитал ей радиоточку. Так ему легче было контролировать поведение конторских. Однако воспоминание о предложенной облегченной подписке беспокоило его.
Радиодиктор строгим мужским голосом сообщал, что в городе имени Джузеппе Гаррибальди при попустительстве местных властей неизвестные лица пытались воспрепятствовать гражданам в отправлении антирелигиозных обрядов. Произошли определенные беспорядки внутри церковной ограды.
Конторские, по одному, по двое открывая двери, устроили временный сквозняк. Жернов ради отсутствия запаха терпел, несмотря на то, что уже сидел без пальто и шапки, в одном только кашне. Пока не закрывал окно.
«Ладно, перед смертью не надышишься», — сказал он себе и встал. С высоты смотрел, как на линолеуме увеличивается количество грязных, весенних следов.
На прошлой неделе Дина рассказывала ему про Землероева и про слайды.
— Землероев говорил, как слайды смотрели, — сказала Дина.
— Кто такой? — строго спросил Жернов. Ему показалось, что он уже слышал эту фамилию.
— Из другой страны приехали. Землероев там был. Показывали слайды. Он рассказал. Интересно.
Жернов налил в стакан портвейна. Весь не выпил, а только частично.
«Хоть бы сама смотрела, — подумал он, — а то рассказывали».
Сейчас вспомнил об этом.
Посмотрел из-за своего стола на укрепленный недавно Калом на противоположной стене плакат:
ЗНАЙ СВОЕ РАБОЧЕЕ МЕСТО
Актуальные лозунги и раньше поступали из управления, но до появления Кала все как-то обходилось. Сейчас задумался, что радиодиктор имела в виду, протестуя против сексуальной закрепощенности женщины Востока. Не стал бы интересоваться, просто думал, какого усиления нужно ожидать в свете упомянутой информации.
Конторские пока вели себя тихо, и Жернов мог составить нужные в начале рабочей недели бумаги.
Из управления шел Кал собирать отчетность по кварталу. Когда Кал был юношей подросткового возраста, он записался в местное отделение. Ему тогда помогли получить образование, и впоследствии он смог преподавать. На углу, возле электрических часов остановился, достал органайзер, записал в нем время. Не забывал списывать показания с часов.
Однажды уборщица сказала:
— По телевизору карликов показывали. Не обычных, больших карликов. Совсем черные, как сапоги.
— Как это — большие карлики? — рассердился Жернов. — Не могут быть карлики большими. Потому и называются карликами, что уменьшенные.
— Это племя такое, — сказала уборщица. — Если б не видела, сама б не поверила. Такие черные, просто ужас!
Жернов подумал, что это, наверное, пигмеи. Они не казались ему большими.
— Они не карлики, — сказал Жернов. — Просто маленький народ.
— Людей едят, — с восторгом рассказывала уборщица.
— Сама видела? — спросил Жернов.
Не верил в эти сказки. Сейчас задумался о непростой жизни пигмеев. Не сразу вспомнил, что забыл выключить точку.
Радиодиктор сообщала о международном конкурсе военно-патриотической песни. «Уникальный успех ожидает исполнителя песен негритянских государств, который и получит первую премию», — сказала диктор.
Жернов встал и подошел к окну, чтобы свериться с прогнозом погоды. По двору, минуя флигель, шел Кал. Кал прижимал под мышкой дипломатический кейс, держался достойно. Жернов отвернулся от окна и пошел к громкоговорителю. Радиодиктор (уже мужской) сообщал об атмосферных явлениях и предсказывал последующее нарушение дисбаланса.
«Циклон — антициклон, — подумал Жернов. — Чего оправдывается? Сказал бы прямо, что погода испортится». Выключил точку.
Кал смотрел внимательно. Предложил Жернову актуально продумать вопрос.
— В свете усиления? — спросил Жернов.
— Нет, в свете укрупнения, — поправил Кал.
Жернов понимал, что в связи с укрупнением опять предъявят дополнительные требования, однако у Кала были и другие замечания. Со временем Кал стал замечать, что с наступлением весеннего периода дни становятся значительно длиннее. Ночи же одновременно укорачиваются. Сейчас Кал поделился своими наблюдениями с Жерновым, но Жернов не придал этому значения. Про себя Жернов подумал, что деятельность Кала не является необходимой в учреждении и, возможно, связана с чем-нибудь другим. Кал некоторое время колебался.
— Пойду, — сказал Кал. — Нужно график дежурств составить на так называемый апрель.
Конторские уважали Кала за его ум. О нем ходили легенды.
Конторские опять, видимо, что-то задумали. Жернов усилил наблюдение, и они перестали.
В обед погода была, против обыкновения, солнечной. Жернов посмотрел на электрические часы, с которых утром Кал списывал время. Знал, что тот подтасовывает, но это было вне его компетенции. Сосредоточился, пошел по улице в гастроном. Некоторое время колебался: взять «Рубиновый» портвейн или «Изумрудный». В начале усиления резко упал ассортимент. Теперь снова возрос, но появилось много непривычных наименований. «Старое вино» неуклонно повышало процент сахаристости и переставало отвечать современным требованиям. Возникала необходимость подыскивать новый портвейн. По выходе из гастронома подошел один Землероев, предложил быть тезками. Жернов отказал.
Вернувшись, открыл окно, чтобы выветрить накопившийся запах конторских. Сходил в туалет, вымыл руки. Тогда сел за стол и, предварительно открыв бутылку, налил стакан. Не торопясь, пробуя на вкус, выпил. Подумал, что процент соответствует этикетке. Налил второй стакан.
«Генеральная газета» наряду с другими подробностями писала о сексуальной закрепощенности женщин Востока.
РАСКРЕПОСТИТЬ ЖЕНЩИНУ ВОСТОКА
Конторские пришли излишне возбужденные. Сильно пахли. Жернову показалось, что они в обед где-то уже побывали. Решил в это не углубляться. Кивком головы указал им на их половину, и они, разместившись за своими столами, временно занялись делом.
Не стал выключать репродуктор. Громкоговоритель в ходе улучшения условий из управления прислал Кал. Жернов не имел возражений против радиоточки, хотя для него тогда это были лишние хлопоты. Сейчас подумал, что подсоединение к городской радиосети все-таки принесло свои результаты в сфере актуальной информации. В данный момент диктор сообщал о снижении оптовых цен на вина отечественного производства. Это снижение, говорил диктор, должно быть уравновешено соответствующим повышением розничных цен. Такое решение, очевидно, относилось к укрупнению со всеми вытекающими из него последствиями. В целом Жернов не критиковал политику укрупнения, однако факт розничного подорожания вызвал чувство вполне обоснованной тревоги.
После сообщения в ходе семейной передачи приятный женский голос стал делиться опытом укрупнения семьи. Жернов и сам хотел бы получить разъяснения, но, заметив повышенное любопытство, встал и выключил точку. Строго посмотрел на конторских. Сходил в туалет, вымыл руки.
Когда пришла Дина и преждевременно включила свет, вспомнил, что Кал поставил его в известность о перемещении времени. Сейчас игнорировал это сообщение, чтобы Дина могла с большей тщательностью наводить чистоту. Сидел, смотрел, как Дина убирается. Думал. Стабильность, о которой последние годы так много говорили, разрушалась. Жернова это беспокоило. Понимал, что конторские ждут перемен. Сходил в туалет, вымыл руки.
— Вчера в центре эротического воспитания были, — сказала Дина, независимо усевшись на стуле. — Интим по полной программе.
«Зачем ей? — недоумевал Жернов. — Что она в этом понимает?»
Подозревал, что Дина дает кому-нибудь еще, но понимал, что нельзя предъявлять повышенные требования. Пододвинул ей стакан. Дина отпила глоток, поставила стакан на стол. Манерничала.
— Он развивающийся, — сказала Дина. — Я с ним на вечере зарубежно-патриотической песни познакомилась.
— Негр, что ли?- спросил Жернов.
— Не совсем. Такой… коричневого цвета. Я бы даже сказала, бежевый. Но умный. На престидижитатора учится. В высшей школе, — сказала Дина. —
У нас бесплатно.
— Кто такие? — спросил Жернов. Ему показалось, что он уже где-то слышал это слово.
— Они так делают, что все исчезает, — сказала Дина. — Исчезнет, а потом снова появится. Кролики или там вино. Прямо в бокале. Он потом хочет поехать в турне по странам контингента.
Жернов задумался.
«Вот-вот, — подумал он.- Научатся у нас всему, а потом у нас же все и исчезнет».
— Ты пей, — сказал он, — не задумывайся.
Подумал, что Дина последнее время стала употреблять много неизвестных слов.
2
Однажды Кал рассказал свою биографию:
— Я в деревне родился. Был деревенский парень. Потом думаю: надо развиваться. Выучился на учителя военного дела. Гражданскую оборону преподавал. Потом высшую школу закончил. По вопросам философии. Сказали: справишься. Так стал философом.
— А к нам как?- поинтересовался Жернов.
— Это когда пошло сокращение сил, — сказал Кал. — Надо было как-то обеспечить. Ну, и с моим опытом направили. В основном по времени, но есть и другие обязанности.
Жернов не стал спрашивать про обязанности. И так понимал, что к чему, — встречал таких в армии, когда проходил службу.
«А то нарвешься на неприятности»,- подумал он.
Жернов открыл дверь, вздохнул. Трудно было бороться с этим запахом. Весной конторские воняли особенно сильно: после вечернего проветривания за ночь все равно восстанавливался их запах. Жернов ничего не мог с этим поделать. Подошел к окну, открыл внутреннюю и наружную рамы, и туман в виде сырости проник в помещение. Диктор в контексте прогноза погоды опять говорил о циклонах и антициклонах. «Местами ожидаются кратковременные катаклизмы. По счастью, без жертв».
Вчера Дина показала ему неприличного содержания зажигалку на анодированной цепочке.
— В «Гостехасе» купила, — сказала Дина. — Можно к джинсам приделать или так.
Жернов подумал, какие вещи теперь можно свободно купить в магазинах. В целом не был против изобилия товаров, но решил, что нет основного направления. Стоял, курил, обдумывал это в свете раскрепощенности: имеет ли отношение?
Воздух в помещении как будто стал более свежим. Жернов подумал, что не стоит включать освещение. Допускал, что, и правда, в связи с весенним периодом и предстоящим переходом на летнее время продолжительность дня заметно увеличилась. Подумал также, что в этой связи пора переходить на плащ, но приобретение актуальной в настоящее время кепки представлялось проблемой. Шляпа же последние годы вызывала подозрение окружающих и ненужные по этому поводу вопросы. Не хотелось зря вступать в пререкания, тем более, что иногда пахло портвейном.
В радиоточке мужским голосом критиковался нездоровый интерес зарубежной печати к манифестациям в Республике Гаити. Отмечался патологический антисадизм отдельных журналистов. Сходил в туалет, вымыл руки.
Пришли конторские и при закрытом окне мигом распространили свой запах. Пожалел, что вчера с Диной допили весь портвейн. После «Рубинового» не было особенного похмелья, но если бы, придя, выпил вина, ощущение притупило бы нюх. Все же заглянул в стол и, обнаружив чисто вымытый стакан, понял, что уборщица побывала здесь после его ухода. Почувствовал небольшую неловкость, как будто обязан был оставлять на утро стакан, тем более, что не всегда же выпивала. Подавил в себе это чувство.
Конторские производили какие-то скрытые жесты. Жернов усилил наблюдение и увидел, что они перемигиваются и показывают друг другу из-под столов обнаженные карточки. Жернов знал, что теперь эти карточки продаются в нагрузку к некоторым товарам и иногда в качестве упаковки. В свете укрупнения ничего не мог возразить. Он постучал костяшками чистых пальцев по столу, и конторские подняли головы.
— Не в рабочее время, — сказал Жернов, глядя конторским в глаза.
Конторские в ответ испуганно зашелестели.
Сейчас вспомнил один старый с Диной разговор.
— Негров лучше всего угнетать в Америке, — сказала в тот раз Дина.
— Это раньше было, — возразил тогда Жернов. Как раз читал перед этим в подсунутой «Генеральной газете» про Анджелу Дэвис. Объяснил ей, что в настоящее время они плохо угнетаются: «черные пантеры» там и всякое другое.
— У нас так от них просто не знаешь, куда деваться, — сказала Дина, — так и ходят по улицам. Наглые, черные, такие дикари, по отечественному еле-еле. Один Землероев говорит, всех бы их линчевал.
Жернов не знал Землероева. Линчевания он тоже не одобрял, считая его дикостью. В данный момент отметил, что Дина с тех пор сильно изменилась.
Пришел Кал. Интересовался подробностями. Жернов по возможности отмалчивался. Когда Кал преподавал, он обучился философским приемам и теперь во время беседы всегда спрашивал.
— Потому что что? — спрашивал Кал и сам себе отвечал: — Правильно: международный.
— С похмель… что? — спрашивал Кал. — Правильно: я, — с удовлетворением отвечал он.
Сейчас Кал объяснял Жернову основные направления в сфере укрупнения.
— Во-первых, — Кал начал загибать пальцы, — прежде всего, бескомпромиссность, во-вторых, прежде всего, последовательность и, в-третьих, прежде всего, важно найти консенсус.
Жернов не знал слова «консенсус», но внутреннее чувство подсказало ему, что это не вещь. Что касается усиления, то на этот счет сомнений у него и не возникало.
Когда Кал ушел, конторские снова зашевелились, и Жернову пришлось на них прикрикнуть.
В обед, проходя по улице до гастронома, обратил внимание на то, что температура наружного воздуха значительно повысилась. Снова подумал, что пора переходить на соответствующую верхнюю одежду. В отделе оставался только «Рубиновый» портвейн. Вчерашний опыт показал его удовлетворительные вкусовые качества, но сейчас подумал, что, судя по спросу, «Изумрудный» был крепче по градусам. Вернувшись, еще раз протестировал вино и убедился в правильности выбора. «В следующий завоз может и повыситься процент сахаристости»,- подумал он, но пока, с удовлетворением выдохнув сладковатый запах, ждал первичного действия. До прихода конторских еще было время выпить второй стакан.
— Они там у себя разного цвета, — сказала вчера Дина про своего нового знакомого. — Есть такие, как Толик, и другие, и непосредственно черные.
— Сам откуда, с Гаити? — поинтересовался Жернов. Последнее время много говорили о Гаити.
— Нет, он из другого места. Нижнее Табу называется. Есть еще Верхнее Табу, так он из Нижнего, — оправдывалась Дина. — Джунгли, бананы. Хорошее государство.
Жернов промолчал. Ничего не знал про эту страну.
— Отец у него вождь, — сказала Дина, — лидер по-нашему. Он весь в папу, ну прямо ксерокопия. Небольшой, правда, но образованный. Харизма так и прет, — восхищалась Дина.
— А ты откуда знаешь, что похож? — не верил Жернов. — Ты ж не видела.
— А харизма? — сказала Дина.
Жернов не знал, что такое харизма, промолчал. Сейчас подумал, что надо будет где-нибудь поискать про харизму. Правда, не собирался посещать библиотеку, имел негативный опыт.
Выпил второй стакан и закурил. Наслаждался последние минуты запахом дыма и отсутствием конторских. Когда пришли, посмотрел на них посторонним взглядом и занялся бумагами.
«Генеральная газета» опубликовала постановление об активности телезрителей в нерабочее время. В частности, говорилось о том, что особо активные телезрители смогут получить официальное разрешение на предусмотренную льготу. Конторские зашевелились. Жернов дополнительно помрачнел. Никогда не рассматривал конторских как телезрителей: не представлял, чем они занимаются в нерабочее время. Посмотрел на часы, подумал, что Кал сейчас, наверное, списывает с циферблата.
Оставшись один, не стал включать электричества, поскольку естественного освещения было достаточно. Сидел в помещении один, думал, что если укрупнение будут внедрять во все стороны общественной жизни, то не коснется ли это также и стеклотары. Он вспомнил вчерашнее предложение Землероева в гастрономе и подумал, что это может произойти, но, с другой стороны, такие предложения, случалось, исходили и от других неизвестных лиц, и Жернов решил, что все-таки укрупнение — это, вероятней всего, лишь один из аспектов усиления.
Все же напомнил вчера Дине тот происшедший разговор.
— Ты же раньше про негров плохо говорила, — напомнил ей Жернов.
— Он не негр. Афроафриканец. Те негры афроамериканцы. Можно сказать, ниггеры. Людей хоть и не едят, но очень неинтеллигентные.
— А эти едят? — спросил Жернов. Знал, правда, что все это сказки.
— Где как, — ответила Дина. — Толик говорит, у них, в Нижнем Табу, на какие-то корни перешли, а в Верхнем, те еще дикари.
Жернов не удивлялся переменчивости женского мнения.
«Генеральная газета» сообщала, что в целях дальнейшего развития культурно-политических и экономических связей правительственная делегация посетит отдельные страны туземного региона. Оттуда правительственный самолет отправится в Ватикан, эту своеобразную Мекку всех христиан.
Когда пришла уборщица, Жернов почувствовал нежелательное беспокойство, хоть и не хотелось себе в этом признаваться. Подумал, что Дина сегодня, вероятно, пошла к своему умеренному.
— Он эротический, — сказала вчера Дина.
— Это в каком смысле?- уточнял Жернов.
— Ну, вообще,- туманно сказала Дина и повела глазами в сторону и вверх.
— Понятно, — сказал Жернов. Ему было непонятно, но как-то и неловко. Все-таки спросил: — Что, вроде любовника?
— Да нет, что ты, — жеманилась Дина. — Мы так, заключили с ним джентльменовское соглашение.
Сейчас хотел спросить о Дине уборщицу, но решил, что она, пожалуй, еще что-нибудь подумает. Не стал спрашивать. Подумал, что для Дины это будет только лишний повод посвободничать. Смотрел, как уборщица заканчивает работу по влажной уборке помещения.
Она в ответ на предложенный стакан присела на краешек стула и озабоченно сказала:
— Телезрители говорили, сексуальное укрупнение будет.
— Ошибка, — сказал Жернов. — Это про женщину Востока. Тебе-то что?
— Да нет,- сказала уборщица, — я про укрупнение.
— Укрупнение — это совсем другое дело, — сказал Жернов. — Я скажу, когда будет. Ты лучше за портвейном сходи.
Дал ей деньги и мелочь. Объяснил, что надо брать «Рубиновый» портвейн.
С Диной сегодня ошибся. Она пришла, как будто караулила, когда уборщица уйдет. Ходила по помещению, все посматривала по сторонам. Жернов смотрел прямо.
— Садись, — сказал наконец Жернов, — сейчас придет твоя тетка.
— А я думала, она насовсем, — сказала Дина. — Дай, думаю, зайду.
Жернов понял, что хитрит. Ничего не стал ей по этому поводу говорить.
«Генеральная газета» разъясняла, что укрупнение следует понимать расширенно и активно внедрять во все стороны общественной жизни.
Уборщица с портвейном все не приходила. Жернов не думал, что она обманула, просто почувствовал напряжение: последнее время на улицах появилось много особо опасных подростков. Наконец, запыхавшись, появилась. С оправдательным видом поставила бутылку на стол.
— В гастрономе огурцы давали неправильной формы, — сказала она, —
я взяла. Большой ассортимент.
Жернов вспомнил, что сегодня вместо обеда съел только два овоща. Закусил портвейн огурцом. Пока Жернов закусывал, Дина с уборщицей тактично молчали. Жернов дожевал, посмотрел на них: не любил, когда заглядывают в рот.
— Телезрители говорили, теперь попустительство будет, — сказала уборщица. — Инограждане демонстрацию провели. В имени Джузеппе Гаррибальди тоже попустительство. Божественные на кого-то напали. На которых не верят. У тебя голубого экрана нет — ты не знаешь.
Жернов хотел ей возразить, что не доверяет телевизору, но подумал, что это тоже будет попустительство. Вспомнил, как Дина так же критиковала его вчера за отсталость.
— Ты какой-то несовременный стал, — сказала ему вчера Дина. — Тебе надо бы «Сони» приобрести, чтобы руку на пульсе держать и так далее.
— Не влияет на производство, — ответил Жернов.
Все же Дине в силу отношений позволял больше, чем уборщице. Сейчас подумал, что Дина воспримет замечание уборщицы как поддержку, а может быть, у них с теткой совместная интрига. Ничего не стал отвечать, промолчал.
Когда уборщица ушла, Дина поставила стакан на стол и сказала:
— Плоха та солдатка, что не мечтает стать генеральшей.
— Ты не мечтай, — сказал Жернов, — пей. Ты не женщина Востока.
— Кто знает, — загадочно сказала Дина, — может, буду.
Жернов не понял, что она хотела сказать, пожал плечами.
— Ты про студента, что ли? — потом спросил он.
«Все-таки живой организм, — подумал Жернов. — Что ей здесь, всю жизнь прибираться?»
— Замуж думаешь? — спросил он.
— Может быть, укрупнение будет, — уклончиво ответила Дина. — Ты пока не бери в голову.
— Я и не беру, — сказал Жернов. — Пока не узнала, что гадать?
«Все лучше, чем за нашего пьяницу»,- подумал Жернов, но он и не собирался жениться.
Глядя, как Дина расстегивает на двойной груди инокуртку, вспомнил услышанный недавно конторский разговор про негров. Что они будто бы в этом отношении просто звери.
«Ладно, разберемся»,- подумал Жернов.
Понимал, что живой организм.
3
В противовес зарубежной печати, огульно осуждавшей Республику Гаити, «Генеральная газета» поместила отечественную точку зрения, в частности,
с удовлетворением отмечала достижения негритянской народной медицины
в области реанимации трупов.
Жернов осмотрел помещение, принюхался. Пожал плечами. Не было особенного разочарования, потому что стакан все-таки оказался нетронутым.
В последних известиях сообщалось об определенных достижениях народа острова Гаити в области сельского хозяйства. Особое внимание уделялось прогрессивному использованию традиционной технологии в экзотическом садоводстве.
Жернов снял пальто, спрятал в стол стакан и закурил. После выпитого портвейна папироса принесла определенное удовлетворение. Сел за стол и стал ждать конторских.
Уборщица вчера сказала:
— Телезрители говорили, теперь безопасный секс будет. Одна девка, потом вторая, потом еще парень был, а эта говорит, так сама и предложу. Если, говорит, любит…
— Так девки и говорили? — не верил Жернов. — Без масок?
— Все правильно, говорит, я за безопасность.
Не одобрял такой свободы, хоть и понимал, что сейчас любую инфекцию можно подцепить.
Радиодиктор торжественным голосом сообщал, что, в частности, в результате низкой облачности в районе Порт-о-Пренса произошла авиакатастрофа. Диктор с удовлетворением отметил, что сведений о жертвах не поступало.
«Значит, правильный вчера прогноз погоды предсказывали, что о катаклизмах», — подумал Жернов. Однако насчет жертв оставались пока неясности. Курил.
Конторские, рассеявшись за своими столами, сразу начали шептаться. Одни конторские тянулись от своих столов к другим и задавали какие-то вопросы, а другие загадочно улыбались и не отвечали. Потом наоборот: те спрашивали, а другие не отвечали. Жернов не знал, что таким способом они пытаются выведать друг у друга ответы на викторину. Он хотел выговорить конторским, но передумал и ознакомил с актуальными задачами.
Пришел Кал, расстегнул свой органайзер, прокашлялся. Объяснял Жернову современные направления развития отношений с туземными странами.
— Вот, например, Римская империя? — спрашивал сейчас Кал. — Что она нам дала? — И терпеливо объяснял: — Римское… что? Правильно, право.
Немножко ждал.
— Потому что что? — спрашивал потом. Сам себе отвечал: — Правильно, хоть и рабовладельческая, а демократия.
Жернов молчал. Кал немного покашлял. Испытующе посмотрел на Жернова.
— А если Гаити, — спросил Кал, — тогда что?
Жернов промолчал.
— Правильно, медицина. С одной стороны, диктаторский режим, с другой стороны, — Кал загибал пальцы, — большие успехи в области реанимации. Плюс? — спросил Кал. — Правильно, фрукты.
Жернову было все равно, что фрукты, что римское право. Ему хотелось, чтобы Кал ушел и не смущал конторских. «Опять начнут свободничать, — думал Жернов, — им только дай тему».
И правда, когда Кал ушел, они снова возбудились: вчера они тоже прослушали передачу про Гаити и теперь интересовались оживлением трупов. Жернов хотел им сказать, что они сами как оживленные трупы, но уже наступило время обеда.
«Рубиновый» портвейн пока сохранялся на прилавках, и Жернов подумал, что, может быть, укрупнение обойдет его стороной, потому что на его памяти были отдельные случаи исключений, когда в спешке забывали об определенном явлении, и оно, в силу своей неучтенности, еще некоторое время продолжало существовать. Взял две бутылки, похоже, что все того же завоза. Выходя из гастронома, опять столкнулся с Землероевым, но тот на этот раз не пытался навязаться.
Вернувшись, первым делом открыл окно, а уже потом сел на свое рабочее место, за стол. С чувством глубокого удовлетворения выпил стакан. Закурил.
В последних известиях говорилось о предполагаемом увеличении импорта экзотических фруктов с острова Гаити. В качестве ответной меры правительство предлагало пересмотреть свои взгляды на отдельные положения культа Вуду.
— Все-таки заграница, — сказала вчера Дина в ответ на замечание Жернова, что чего ей здесь сидеть. — Можно дополнительно еще там окультуриться. Конечно, не Капри или, например, Сафари, но все-таки не наша дикость.
Понял, что у Дины это не вчера началось, но не поставил ей это в вину. Решил не уточнять о ее планах. Подумал, что для нее пока это дело не решенное, да и бежевый когда еще закончит свои курсы.
Теперь обдумывал это положение в свете развития.
Конторские успели навонять раньше, чем ввалились всей гурьбой. Были сильно возбуждены и явно что-то скрывали. Жернов понимал, что они не имели установки специально свободничать, просто, наверное, у них появилась какая-то новая, волнующая их тема. Они действительно были сильно захвачены достижениями негритянской медицины, хотя пока слабо представляли себе, как пользоваться ими в отечественных условиях. Сидели, боялись, делали страшные лица, пока Жернов не призвал их к порядку. Тогда зашелестели и сделали вид, что стараются.
«Генеральная газета» предупреждала, что следует отличать развивающийся народ Гаити от отсталого в культурном отношении племени пигмеев, самовольно обитающего в африканских джунглях.
Когда конторские по истечении рабочего времени освободили помещение, сидел при невключенном свете, не спеша пил «Рубиновый» портвейн. Радиоточка в рамках популярной передачи доверительным мужским тоном рассказывала об обычаях народа Республики Гаити, в частности о сотрудниках президентской безопасности тонтон-макутах, которые в целях конспирации днем и ночью ходят в солнцезащитных очках.
Раньше пришла уборщица. Прибираясь, то и дело оглядывалась на Жернова, вроде бы все хотела что-то сказать или чтобы Жернов спросил, а она скажет. Но Жернов не спрашивал — знал эти ее игры, да и не хотел преждевременно что-нибудь узнавать. Закончив, уборщица уселась, как всегда, боком к столу, повернула лицо и все глядела, глядела, Жернову показалось, что со страхом.
— Чего?- спросил Жернов. Понял, что дело идет не о стакане.
Уборщица сильно беспокоилась за Дину, как бы ее в другой стране не съели.
— А чего?- спросил Жернов. — Решила?
— Он уменьшенный, — сказала уборщица.
— Карлик, что ли?- спросил Жернов.
— Да нет, не карлик, так. Умеренно маленький. А спокойный, ничего не скажу.
— Так почему же съедят? — недоумевал Жернов.
— Да говорят, они такие. Не то чтоб совсем дикие, а по обычаю. Да я ж тебе говорила.
— Не бери в голову, — сказал Жернов. Понимал, конечно, что по телевизору зря говорить не станут, просто думал, что уборщица опять что-нибудь перепутала. — Это давно было, — сказал он, — теперь на корни перешли.
Все же для успокоения налил ей стакан.
Дина задержалась. Сказала, что ходила с одним человеком на музыку.
— Мертвый композитор, — хвасталась Дина. — Он симфонический. Не наш, зарубежный. Симфонию слушали. Он говорит, у них дорого и далеко ездить. А красиво: оркестр, наверное, человек сто и с престидижитатором.
«С дирижером, наверное»,- подумал Жернов. Он подумал, что Дина опять перепутала. Не ставил ей это в вину, но подумал, что еще недостаточно окультурилась.
Уборщица сильно боялась, как бы Жернов не передал Дине то, что она ему рассказала, но Дина и не думала ничего скрывать, сама стала хвастаться, как только тетка ушла.
— Пеньюар подарил непосредственно розовый, — хвасталась Дина. — И еще обещал, когда все будет тип-топ, купит сюрприз: набор пафосных ламп. Главный техник говорит: «Там у них, может быть, нет электричества. Можно освещаться».
Жернов подумал, что Дина, пожалуй, врет. Из рассказа уборщицы не выходило, что Дина обязательно имеет с карликом физические контакты. Может быть, этот бежевый только женихается пока? Жернов успокаивал себя, потому что не мог решить, надо ли продолжать свои с Диной отношения.
— Так что, выходишь? — спросил он. — Договорились уже?
Он подумал, что хотел бы еще немного неясности, а то, когда узнает, будет уже нельзя.
Дина вертелась на стуле, в глаза не смотрела, а все больше по сторонам.
— Да нет, — вертелась. — Вообще, можно укрупнение сделать. Женщины Востока, и те укрупняются. Это только мы отстаем.
Жернов подумал, что не все знает про укрупнение и надо как следует вникнуть. Сейчас убрал бутылку и стакан со стола. Глядел, как Дина бойко раздевается. Удивлялся такой ее раскованности и свободе. Подумал, что завтра надо поговорить с ней начистоту, а сейчас чего думать?
4
Конторские пришли сегодня какие-то странные. Жернов по запаху почувствовал, что они захвачены новой для них мыслью или, может быть, подробностью. Конторские загадочно улыбались, посматривали друг на друга орлами. Жернов подумал, что это как-то связано с вопросом женской раскрепощенности, и, хотя они пока не проявили чрезмерной свободы, решил не ослаблять бдительности. Через некоторое время заметил между ними отдельное перемигивание и странные жесты. Строго посмотрел на конторских, но в остальном они сидели тихо и не свободничали. Сходил в туалет — вымыл руки.
Вчера уборщица рассказала, что накануне, когда она пришла буквально домой, Дина была перед зеркалом вся голая, в одних только ожерельях.
— Бус много, — говорила уборщица, — и тут на шее, и на руках, и на коленках, разные, и золотые, и зеленые, а сама в тапочках с каблуками и вроде танцует. Ну прямо как людоедка. А?
— Ну, — сказал Жернов, — а ты?
— Я ей говорю: ты чего? А она ка-ак замолчит! Ну, я испугалась.
— Чего?- спросил Жернов. Не знал, как к этому отнестись.
— Как замолчит! — шепотом сказала уборщица. — И молчит.
«Может, этот эротический научил? Народные танцы»,- подумал Жернов.
В целом ему это не понравилось. Однако пожал плечами.
Международный комментатор подробно рассказывал о спровоцированной западными спецслужбами демонстрации протеста у посольства Республики Гаити в столице Франции городе Париже. Жернов подумал, что это сообщение совпадает с разъяснениями Кала, не знал только, как соотнести это с политикой укрупнения. Уклончивые ответы Дины, совмещенные с коричневой национальностью полукарлика, вызывали у него ряд вопросов.
Конторские были сильно обеспокоены безопасностью секса. Из-под столов показывали друг другу порнографические упаковки. Жернов запретил, но подумал, что если Дина дает эротическому, то употребляет ли он средства? «Конечно, не Америка или там Пиккадили», — подумал Жернов, но то, что Дина ему говорила про укрупнение, а особенно про окультуривание, настораживало. «А то привезут сюда какую-нибудь заразу, — подумал Жернов. — Даром что цивилизованные».
Он услышал какой-то хлопок и поднял глаза на конторских. Некоторое время смотрел на них. Конторские отложили все свои дела и надували резиновые шарики. Жернов привлек внимание.
— Вы что, в бардак пришли? — строго спросил Жернов.
Сходил в туалет — вымыл руки.
В обед, как всегда, пошел в гастроном. Как и предполагал накануне, «Рубинового» портвейна не оказалось в отделе. Несмотря на одинаковый процент сахаристости, все-таки не решился взять «Изумрудный». Поколебавшись, взял на пробу новый «Экзотический» портвейн совместного производства. Подумал, не мало ли будет, но решил, что в случае соответствия можно будет послать уборщицу или Дину, если придет. Взял дополнительно к портвейну бульонные кубики и двести граммов сыро-вареной колбасы.
Под часами, с которых Кал обычно списывал время, какой-то отличавшийся бородкой человек наклеивал на щит нового содержания афишу. На афише оранжевыми печатными буквами было написано:
Бетховен Людвиг Ван
И уже совсем крупно:
ТРЕТЬЯ ПАФОСНАЯ
Подумал, не на эту ли музыку ходила Дина со своим полукарликом. «А насчет пафосных ламп, конечно, могла и перепутать, — подумал Жернов. — Вот она, └Пафосная»». Еще подумал, что уважает Бетховена так же, как и Эмиля Нольде. Слышал, что этот композитор был глухой, подумал, что художник, может быть, был слепой.
Вернувшись, первым делом открыл окно, а уже потом налил для тестирования стакан. Портвейн практически ничем не отличался от «Рубинового», и Жернов отметил этот факт как положительный. Подумал, что, когда придет Дина, надо будет, чтобы сходила еще за бутылкой. Или двумя. Допил стакан. Снял плащ, шляпу, вернулся за стол и налил второй стакан. Подумал, что народ на улицах раньше был интеллигентнее: больше было шляп, и на него никто не оглядывался. Вздохнул. Кепка означала бы дополнительный расход средств. «Ладно, никто не снимет»,- подумал он про шляпу.
Конторские вернулись с обеда потные и возбужденные, как после какого-то зрелища, и хотя Жернов был доволен их опозданием и связанной с ним возможностью спокойно и в расслабленности покурить, все же строго постучал по циферблату своих круглых часов и пальцем указал им на повешенный Калом лозунг. Все-таки не хотелось нарушать наступившего равновесия в организме. Дождался, пока конторские рассядутся за своими столами, после этого сел сам.
Вчера уборщица опять все переврала.
— Там самолет упал, — рассказывала уборщица, — разбился на отдельные части. Пассажиры, которые были, все разбежались кто куда. Комиссия посещала, так никого и не поймали.
Не стал ее поправлять, хоть и слышал уже эту новость по репродуктору. Сейчас подумал, что, может быть, и с сообщением было что-нибудь не так. Последнее время стал иногда сомневаться в официальных источниках. Подумал: что будет, если и конторские перестанут верить? Все же надеялся, что у них не хватит на это ума.
Жернов почувствовал какое-то шевеление среди конторских. Он посмотрел и увидел, что все они сидят в солнечных очках, так что не понятно даже, куда кто смотрит. Секунду Жернов сидел в нерешительности. Не знал, имеет ли он право запретить им. Все-таки приказал снять.
— Не загорать пришли, — сказал Жернов.
Конторским хотелось выглядеть зловещими. Они вчера прочли информацию о тонтон-макутах и решили им подражать.
Радиодиктор приятным женским голосом сообщал, что в одобрении жителями мер по укрупнению пока еще есть резервы, но существует необходимость эти резервы активизировать. Жернов понял, что с укрупнением, наверное, что-то идет не так.
Вчера, после того как уже все было, из соответствующего разговора выяснилось, что у Дины с ее светло-коричневым вроде бы все выходит и уже назначен день бракосочетания на энную дату. Дина жаловалась, что с иностранцами оформляют только в спецзале в пересчете на иноденьги.
— Посвист молодецкий дорого стоит, — сказала Дина.
— Это что? — спросил Жернов. — Кто свистит?
— Нет, это машина такая, — ответила Дина. — Ручку крутят, а оттуда посвист.
Жернов не понимал, зачем это. Смутно помнил, что когда-то ему говорили, что если свистеть, то денег не будет. Сам в зрелом возрасте не свистел. Считал это неприличным.
— Зачем это? — сказал Жернов. — Деньги высвистывать.
— А правда, — обрадовалась Дина, — дорого стоит, — Дина вздохнула. — Ну что ж, новая традиция — там много чего. Камин вот еще дороже.
— Какой камин? — насторожился Жернов.
— Семейный очаг, — сказала Дина. — Его в ресторане включают, когда свадьба. Самая последняя традиция. Крик моды.
— Надо, чтобы все оформил по закону, — сказал Жернов. — А то закончит обучение и сбежит на свои Капри. Иди потом, получи с него алименты.
Допив остатки «Экзотического», сидел за столом, курил, испытывал удовольствие от вечернего времени. Что ни говори, а напряжение от противостояния конторским требовало последующей расслабленности. Радиоточка была отключена, и ничто не отвлекало от нужных мыслей. Думал, что в связи с сезонным удлинением дня нет необходимости в искусственном освещении и чтобы, когда придет уборщица, послать за дополнительным портвейном.
«Генеральная газета» напечатала обширный репортаж об уничтожении урожая экзотических фруктов на острове Гаити неизвестным науке паразитом.
Вместо предполагаемой уборщицы сегодня пришла Дина, хоть и не думал, что она появится после вчерашних сообщений. Все же оценил ее деликатность: могла бы, и не попрощавшись, уехать за рубеж. Послал за портвейном.
В другой статье «Генеральная газета» критиковала отдельные аспекты внутренней политики нового президента Республики Гаити, в частности бесчеловечную эксплуатацию реанимированных трупов.
Дина принесла «Рубиновый» портвейн нового завоза. Жернов, после дегустации одобрив портвейн, налил Дине стакан. Процент сахаристости оставался на прежнем уровне. «Неизвестно, как там еще повернется с укрупнением, — подумал Жернов. — Может быть, негласно дадут обратный ход». На его памяти бывали подобные случаи.
Дина, выпив портвейна, расслабилась, рассказала Жернову про новое эротическое лекарство «Либидол». Рассчитывала на его действие.
— Вся надежда на него, — говорила Дина, — а то какой брак?
Жернов не понимал, зачем это. Слышал от разных лиц, что негры в половом отношении самые пылкие. Смотрел, как Дина прикуривает от неприличной зажигалки зарубежную сигарету. Не одобрял женского курения, хоть и знал, что раскрепощение не сегодня изобрели. Все же не стал делать замечания чужой без пяти минут жене. Задумался о том, как странно все складывается в каждой личной жизни.
— Интим будем сегодня делать? — спросила Дина по прошествии времени.
— Ты что? — спросил Жернов. Не понял сразу.
— Я говорю: пересыпать будем сегодня?
Жернову не понравилась такая ее самостоятельность. Подумал, что уборщица, может быть, и права. «Съедят не съедят, — подумал он, — а покалечить могут». Сейчас ответил Дине, что это мужское дело.
— Почему? — с обидой возразила Дина. — Один, что ли, делаешь?
— Ты сегодня иди, — сказал Жернов.- Больше нельзя будет.
— А чего?
— Ну, ты ж замуж выходишь, — сказал Жернов. — Зачем же свободничать?
— За границей так принято, — сказала Дина.- Укрупнение. Что мы, дикари? Хуже их, что ли? Вот, все говорят: «Заграничное, заграничное!» — критически сказала Дина. — Тьфу, слушать противно!
— Нет, иди, — сказал Жернов. — Я не буду.
Налил ей на прощанье стакан.
Когда ушла, сходил в туалет, вымыл руки. Пожалел, что не сказал, чтоб прислала уборщицу.
5
Сегодня, в соответствии с прогнозом, при теплой температуре наружного воздуха была низкая облачность, и в течение суток ожидались кратковременные осадки. Нюхая ноздрями теплый сырой воздух, Жернов стоял у открытого окна. Недолюбливал весну, так как весной чаще простужался. Подошел к столу, где, как он надеялся, сохранялся в накрытом бумажкой стакане оставленный с вечера портвейн. Надеялся. Не был уверен в этом, потому что уборщица со времени его возвращения из больницы была непредсказуема. Медлил. Недовольный, протянул руку и открыл ящик. Стакан, твердый и блестящий, перекатился с грани на грань.
Жернов обеими руками оперся на стол. Чистый стакан не был для него полной неожиданностью, но все же от разочарования почувствовал слабость и приостановку сердца. Выпустил из себя весь воздух, сел. Дрожащими пальцами разминал папиросу. Знал, что курение сейчас не доставит никакого удовольствия, правда, приглушит еще не выветрившийся запах конторских.
Радиодиктор неприятным женским голосом предупреждала против вульгарного толкования укрупнения, в частности в отношении семьи. Семейное укрупнение, говорила радиодиктор, означает структурные изменения внутри развивающейся ячейки и не терпит вмешательства посторонних сил.
Жернов отчужденно подумал, что еще не ознакомился со всеми положениями по данному вопросу. То, что об этом говорила Дина, в счет не шло. Сейчас его не интересовало укрупнение, как и все остальное. Предстояло собрать все свои силы для предстоящего противостояния конторским.
Конторские пришли воодушевленные какой-то общей идеей и выглядели очень революционно. При не выпитом с утра портвейне это было особенно некстати. Но их решительный вид, кажется, сегодня не относился к Жернову, и он понял, что просто они вчера, видимо, прочли в «Генеральной газете» что-то новое и вдохновляющее. Сдержанно напомнил им, что сегодня еще рабочий день. Все равно был готов ко всяким сюрпризам.
Позвонили из управления. Советовали не торопиться с выводами относительно дальнейшего развития событий на определенном острове. Сказали, что
с более подробными разъяснениями по данному вопросу придет Кал. Не стал на этом особенно сосредоточиваться.
— А на каком языке вы там будете разговаривать? — спросил вчера Жернов Дину в ходе состоявшейся с ней беседы.
— На отечественном, — сказала Дина. — Он и отечественный язык знает, не только свой.
— Это понятно, — сказал Жернов. — А если в магазине? Или, например, на производстве?
— С населением? — сказала Дина. — Это по-негритянски. Я сейчас негритянский язык изучаю.
— Скажи что-нибудь? — спросил Жернов.
— «Ай вонт ту бай» — знаешь, что такое?- спросила Дина.
Жернов не знал.
— Сколько стоит.
— Что «сколько стоит»? — не понял Жернов.
— Нет, это значит: «Сколько стоит?», — пояснила Дина.- Я сказала.
Жернов сомневался.
— Ответ знаешь? — спросил он у нее.
Дина пока не знала.
— С престидижитацией пока не очень хорошо идет,- призналась Дина после некоторого молчания.
Сейчас радиодиктор комментировал народные беспорядки в столице Республики Гаити Порт-о-Пренсе, в частности сожжение импровизированного чучела президента. Жернову стала понятна причина воодушевления конторских. Он подошел к репродуктору и выключил точку, чтобы они не отвлекались. Подумал, что хватает и своих беспорядков.
Пришел Кал. Советовал не торопиться с выводами относительно дальнейшего развития событий на определенном острове, но Жернов это уже знал.
— Есть рекомендация не торопиться, — сказал Кал. — Вы понимаете мою мысль?
Жернов и так никогда не торопился с выводами, тем более, что не употреблял экзотических фруктов. Сейчас вспомнил надпись на «Экзотическом» портвейне, что он совместного производства. Подумал, что, возможно, вместе
с островом Гаити. Все же не стал особенно беспокоиться. «Что этот, что └Рубиновый»», — подумал он. Пожал плечами.
— Потому что при всем том есть что? — спрашивал Кал. — Правильно, принципы, — отвечал он. — Потому что, прежде всего… Вы помните, что я говорил?
Жернов не помнил, что именно.
— Во-первых, прежде всего, бескомпромиссность, — сказал Кал, — во-вторых, прежде всего, последовательность, и в-третьих, прежде всего, важно найти консенсус. Правильно? И потом, — продолжал Кал. — С одной стороны что? Правильно, национальные особенности: реанимация, маски, народные танцы. А с другой стороны что? Жучок. Что?
Но Жернов ничего не говорил. Он уже вчера предположил, что укрупнение сворачивается. Он только боялся, как бы конторские от всего этого не возбудились.
Так и получилось. Едва Кал ушел, конторские выскочили из-за столов и попытались дико плясать, но Жернов решительно закричал на них, и они, бормоча, снова отступили за свои столы. Впрочем, время уже подошло к обеду, и Жернов отпустил.
Сегодня в гастрономе вертевшийся там Землероев опять подошел со своим предложением. Жернов вторично отказал. Взял в отделе «Рубиновый» нового завоза, хотя параллельно с ним еще оставался «Экзотический». Жернов не очень верил в не открытого наукой паразита, думал, что это, скорей, какое-нибудь несогласие с внешней политикой. Подумал также, что, вероятно, в связи с этим «Экзотический» скоро исчезнет с отечественных прилавков, но при наличии «Рубинового» это было не очень страшно. Вернувшись, с чувством глубокого удовлетворения выпил первый стакан. Тогда закурил и, слушая отдаленные высказывания проходящих внизу лиц, ожидал восстановления баланса. Отвлеченно подумал, что этот, который сегодня оказался в гастрономе, уже не первый раз подходит к нему. Не знал, что это Землероев, который рассказывал Дине про слайды. Выпил второй стакан и почувствовал в себе силы сдерживать повышенную активность конторских.
Они пришли и опять навоняли. Каким-то особенно сладким и тухлым запахом, и Жернов понял, что сегодня от них можно ожидать усиленных проявлений. Думал, что известие о существующем паразите охладит конторских, но у них, вероятно, появилась какая-то новая мысль. Пока вели себя тихо, однако Жернов видел их насквозь. Помнил, как сегодня после ухода Кала пробовали подражать туземцам, но одновременно чувствовал, что реанимация трупов стала их не так занимать в связи с какой-то последней информацией.
Радиодиктор рассказывал о некоторых изуверских обычаях, связанных
с культом вуду. Принципиальным женским голосом радиодиктор подверг беспощадной критике Барона Субботу и других отрицательных персонажей, в том числе и полумертвых.
Жернов не понимал, чему радуются конторские, но подумал, что это не связано с данным сообщением, а, вероятно, они в обед узнали какую-нибудь, уже самую свежую новость. Все же на всякий случай встал и выключил громкоговоритель.
«Генеральная газета» сообщала, что в целях невмешательства во внутренние дела страны правительство отказало в политическом убежище сопровождающим лицам.
Отчет по выполнению за предыдущий месяц оказался непростым. Некоторые данные приходилось пересматривать в свете отложенного укрупнения. Жернов углубился в изучение документов, и посторонние мысли отошли на второй план. Спустя некоторый промежуток времени почувствовал какое-то, как бы исходящее от конторских напряжение. Жернов поднял лицо от документа и от неожиданности едва не опрокинулся со стулом. Вместо слабо отличимых друг от друга конторских лиц на него глядели какие-то размалеванные африканские маски в их жутком многообразии.
Секунду Жернов сидел в остолбенении, смотрел на этот маскарад. Потом понял, что конторские, видимо, уже проведали о победе прогрессивных сил. Не возражал против такого поворота на острове Гаити, но не собирался терпеть от конторских излишней свободы. Некоторое время наливался желчью, потом сдержался и велел им уходить.
«Хорошо еще, чучело не сделали»,- подумал Жернов.
«Генеральная газета» посвятила обширную публикацию манифестациям на острове Гаити. Толпы демонстрантов, сообщала газета, скандируют антиправительственные лозунги у президентского дворца. Отряды реанимированных тонтон-макутов пытаются оказывать сопротивление. По непроверенным слухам, президентская семья на специальном вертолете уже покинула дворец. С другой стороны, «Генеральная газета» выражала глубокую озабоченность попытками зарубежных спецслужб повлиять на естественный ход истории с целью усилить влияние стран альянса в туземном регионе. Статья заканчивалась словами:
РУКИ ПРОЧЬ ОТ ПРОИСХОДЯЩИХ СОБЫТИЙ.
Жернов не читал «Генеральную газету». Уже по импорту фруктов было понятно, что укрупнение пробуксовывает. Сидел, пил из стакана «Рубиновый» портвейн, ждал, когда придет уборщица. Не ждал сегодня Дину, но она неожиданно для него пришла. Ничего не стал ей говорить, налил стакан.
Дина все молчала, сидела, искоса иногда поглядывала на Жернова и как бы ободряюще. Жернов не нуждался в одобрении, не любил чрезмерной свободы. Сейчас подумал, что, может быть, он вчера недстаточно расставил все точки над буквой i.
— Ну, как твой студент? — спросил Жернов. — Когда едете? Или летите?
Дина бросила по сторонам несколько взглядов.
— Не едем, — сказала она.
Жернов подумал, что ведь на Гаити же беспорядки, а этот вроде из другого государства, из джунглей.
— Здесь останетесь? — спросил Жернов. Подумал, что у того может быть и другая причина.
— Нет, он уезжает, — сказала Дина, — я без него буду.
— Что так? — спросил Жернов. — Не делает предложения иллюзионист?
— Да нет,- сказала Дина,- я не хочу.
— А чего?- сказал Жернов.- Ты там как-никак иностранкой будешь. Престижное дело.
— Да нет,- вздохнула Дина, — не подходит. И роста уменьшенного, и вообще… Нет, не подходит. Он только физически может, — жаловалась Дина, — и то не всё, а интеллектуально хромает. Почти совсем не годится. Физически может, но не всё.
— А что может? — спросил Жернов.
— Ну, там, воду носить — у них там с водой плохо: соленая идет. Тоже мне Запад. — Дина презрительно поджала губы. — Дров нарубить. Как в деревне. А с престидижитацией плохо идет — интеллекта мало.
Дина мялась, еще что-то хотела сказать, но не говорила.
— Ты чего?- спросил Жернов.
— Да вот, я думала, кофейный, так он всё может. Нет, — сказала Дина, —
с сексом у него не в порядке.
Жернов слышал когда-то про негров, что на этот счет они просто звери. Подумал, что люди иногда обобщают.
— Стерпится-слюбится, — сказал он.
— Может, не все негры такие, — сказала Дина: — Правда, он говорит, что
у них в государстве — все. Он полумертвый. Он говорит: вера такая.
Дина все молчала, молчала.
«Значит, все-таки пробуксовывает укрупнение», — подумал Жернов.
Послал ее за портвейном.
«Генеральная газета» напечатала, что, по сообщению радиодиктора, самолет, разбившийся в районе Порт-о-Пренса, благополучно приземлился в аэропорту «Пулково-2».