или Рождение трагедии из духа песенки. Стихи
Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2006
Блок
Ну конечно, вдохновенье.
Как же без него
будет «анье», будет «енье» —
наше ничего!
Все как было, все как было
при любом царе,
ничего не изменило
точку и тире.
Сколько строчек — столько точек,
всем один ответ;
отвечай урод-сыночек,
как по струнке, «нет».
Кордебалет:
Ну вот тебе на блюдце «нет»,
на, говори! А дальше?
Все кральше, кральше
кордебалет.
Все тоньше писк из уголков
и аппетитней корки,
глазей из норки,
на па котов.
Погибнет рыбка средь пруда,
в траве найдется тельце…
Такое дельце…
Ла-ди-ду-да!
Все изъявительней задор,
творительнее скука,
одна наука:
вливайся в хор!
Летят объедки со стола,
отгрызки и обрубки,
хрипят голубки:
урла-урла!
Хор (не мы):
Как в канатах корабельных —
нить от воровства,
так в накатах колыбельных
прячутся слова.
Ничего не видно, даже
тьмы-тьмы-тьмы-тьмы-тьмы,
в теплой, топлой, полой саже
спрятаны не мы.
Немы были, немы сплыли,
если бы не ты,
были нети, стали были,
пряжа темноты.
Темной ниткою на палец
ты нас насучи
и ходить по кругу пялец
ты нас, нас учи.
Бабка-нянька, пряха праха,
не смыкай же глаз,
чтобы выросла рубаха
поскорей из нас.
Нянька:
Клок шерсти, клок,
ждет тебя челнок.
Ветер дрожит,
парус лежит.
Парус не поднять,
нечем привязать.
Без тебя никак,
полезай в просак.
Нитку твою
с красной двою.
Пальцы болят,
не пущу назад.
Локти болят,
позову солдат.
Плечи болят,
суну пятки в ад.
И тогда твою
песенку спою:
Клок персти,
клок…
Песенка:
Спроси-ка, спроси у сна
с лодочки половить,
только ты, чур, блесна,
а я буду нить!
Будешь медная ли, золотая,
или вовсе оловянная простая
ложка — воздуха зачерпнуть
и по самое дно нырнуть?
Рыбка-царь, да не царь — самозванец,
пропляши-ка, душенька, танец:
то ли птичка набьет зобок,
то ли рыбка набьет роток!
А смотри, а смотри, и полегче
птички клюнет кто из певчих,
а смотри, а смотри, и половче
рыбки клюнет кто из пловчих!
Хор:
Пустой оркестр
в пустом саду
пустяк оттрескал
в пустую дуду.
Ты на эстраде
пустой — пуста,
как бога ради,
как пусто-то-та.
Короче вдохи-
выдохи дней,
нет караоке
твоего грустней.
Песенка:
Сказано тебе: сегодня
спи, а завтра — помирай,
медленная небосводня
вертит свой тартарарай.
Чуть подветрен планетарий
где-то с нашей стороны,
сквознячки вечерних арий
и слышны, и не слышны.
Не ложись на край, не надо:
я сама тебе спою…
Медленная серенада
вертится в тартараю.
Серый глобус чуть надышан
где-то с нашей стороны,
ветер виден и не слышен,
мы слышны и не видны.
Все спою тебе, что знаю,
только не смотри туда,
где, наморщенная с краю,
медлит мертвая вода.
Кордебалет:
Отошел, и где он?
Куда отошел?
За каким таким делом,
каким шишом?
Никакого дела
нет у него.
Что за дело без тела,
без своего?
Рубаха на теле,
плоть на кости,
хоть крути канители,
хоть не крути.
«Рифа» проще нету,
и «бочка» — пустяк,
может песенку эту
любой дурак.
Иов:
Отошел, и где он?
И куда ему?
Тени, и те вон,
могут во тьму.
Некуда, негде,
не к чему льнуть
в этой одежде
покроя «забудь».
Но только прежде
возьми, обними
в любой одежде
покроя «сними».
Песенка:
Не так ли ты лице,
Кумир Сандаловый,
во млеющей руце
подносишь малое,
что скрынку с тертой краской,
какой — не угадать,
за хвойною замазкой
под ноготок не взять.
Доличные палаты,
твари, небеса,
пчелиные взятки
за Видение Лица.
О мед и розы! Ближе…
Воочию… Скажи:
возьми, возьми, возьми же
и в сердце —
Кордебалет (порча):
Положь-ка цветочки!
Мнешь лепесточки!
Посмотри на квиточки,
потом прикинь.
Любой лепесточек,
тут — ноготочек,
что-то вроде заточек:
под сердце двинь.
Не трожь-ка голубку!
Мнешь ее шубку!
Заплати за покупку
потом — вперед.
У каждой голубки
в глотке по трубке,
они цедят сквозь зубки
осиный мед.
Отвянь от рыбешек!
Что им до крошек?
Накормить этих крошек
не сможешь ты.
У каждой рыбешки —
мордочка кошки,
и вгрызаются бошки
в свои хвосты.
Песенка (хождение по мукам):
Никаких тебе ключей
(это вредная привычка),
но скрипичная отмычка
отмыкает сто дверей.
Сто дверей, как сто зверей,
каждая скрипит как знает,
та рычит, а эта лает
по дороге меж теней.
Меж теней, как меж огней,
каждая встает навстречу,
ну чего я им отвечу,
ну чего я им — Орфей?
Им — Орфей, тебе — морфей
(морфий, вроде, как-то рано),
в общем, глючное сопрано,
лемурийский соловей.
Приставы (арест):
Ну-ка, соловей-соловка,
ну-ка, славный птах,
тараканяя наклевка
ждет тебя в кустах.
Далеко ходить не будем,
только от и до,
там с тобой мы все обсудим
в стиле у-хон-до.
Соловейке — тараканы,
человейке — лесть,
есть у нас и меломаны,
и гурманы есть.
Чтоv ты пропоешь всю ночку,
лучше бы не знать,
на печенку или почку
будет что менять.
Иов:
До конца его теснишь,
отступает он как мышь,
и не знает, в чести ли
его детки, или…
Кордебалет (суд):
Ах ты, дура, дура, дура,
дура лекс сэд лекс!
Дура, дура, процедура,
дуралексит рэкс!
Дура, дура, партитура,
не свернуть нам из C-dur’a!
Фьоритура! Фьоритура!
Вот и весь рефлекс!
Приставы и Песенка:
Когда за Бежиным лугом
Заговорит там-там.
— Сопрано эпохи,
дела твои плохи,
в переводе на «лохи» —
полк лохов.
— Короче эпоха
короткого вдоха…
Ну а если для чоха —
сто полков.
— Откроем картишки:
кафтан-то у Тришки
не длиннее манишки
тоже ведь.
— Так в этом вся фишка!
А ну, другой Тришка,
удивительный Тришка,
станет петь?
— Давно его «минусом»
торгуют на вынос там,
где там-та-там-та-там,
там-та-там-та-там!
— Там-там…
Песенка:
Со всеми бесами угоvльными,
Тупыми, острыми, продольными
(Какие бывают еще?) —
За это пятнышко горячее,
Невыводимое, незрячее
(Какие бывают еще?)…
Приставы (казнь):
Красная нитка,
thin red line,
пытка не пытка
в сердце тайн.
Нитка в убытке
быть должна,
главное в нитке
не длина.
Главное нитку
растянуть,
чикнуть навскидку
и не сморгнуть.
Нянька:
Нитку на нить
не наживить.
Для узелка
слишком тонка.
Новую спеть
мне не успеть.
Нитку твою
с красной не сдвою.
Красная была,
стала чуть бела.
Позову солдат,
пусть похоронят.
(Воры придут,
тебя украдут.
Черту продадут,
будешь черту шут.)
Хор (солдаты):
В пустом саду, увечные,
под листвой,
походные, беспечные,
держим строй.
В пустом саду, печальные,
под дождем,
встречальные, прощальные,
мы идем.
В пустом саду, бесцельные,
средь огней,
пустые, канительные,
все ровней.
В пустом саду, забытые,
в темноте,
забритые, убитые,
те, те, те.
В пустом саду, бесцветные,
легкий взмах,
уносим, безответные,
прах, прах, прах.
Пифагор:
Солнце звенит сквозь какие-то ветки:
«Жрите мои золотые котлетки!»
Свистнул Меркурий: «Спускайтесь во двор,
я покрывало у мамки упер!»
Крутит Венера бедром хула-хуп:
«Не упускайте из виду мой пуп!»
Тянет свое караоке Земля:
«Соль-соль-ля-си-си-ля-ля!»
Марс и Юпитер гудят в унисон:
«Тон-полутон, сон-полусон…»
Дышат Сатурна дорийские мехи:
«У-фа-фа, уф-фа». А дальше — помехи…
Послесловие
<…> Во-вторых, ты рассказываешь некую историйку, почти уголовную, криминальную, словом, детективную, правда? И сюжет в ней наверняка имеет место быть, только поди сыщи этот сюжет… Это — издевательство. Оно не всем придется по нраву. Могу сказать, что и мне оно не по нраву. (Из письма читателя.)
<…> Вот сюжет моей поэмки. Пряха, нянька, повитуха, Парка-Мойра-шмойра сучит из шерсти-сажи, чего-то теплого и бесформенного темную нитку человеческой жизни. Об этом ее просят… ну, назовем их «не-мы», нерожденные, грубо говоря. При этом они хотят, чтобы их темная нить была сплетена, сдвоена с красной нитью песенки (души, сознания, совести, чего хочешь), которую поет прядущая бабка-нянька. «Как в канатах корабельных» — это в канатах английского флота, в которые впрядали красную бечевку, чтобы при краже каната всегда можно было найти вора (см. в конце «тебя украдут»). Бечевку вплетали так, что вытащить ее можно было лишь распустив весь канат. Отсюда — «красная нить». Ну ладно. Дальше нянька говорит, что вот, мол, челнок жизни подан, парус готов, да не на чем этот парус поднять, а ты-то и будешь той нитью-канатом, на котором его поднимут. Так что полезай в просак (устройство, где плели бечевки, веревки и канаты). Я тебя довью, доплету, пусть у меня хоть руки отсохнут. Дальше жизнь начинается и человек плывет по ней, сплетенный с песенкой (как хочешь, так и понимай). Обязанности няньки переходят к песенке, она теперь растит, кормит, наставляет, оберегает и направляет, потому что она все знает, причем знает главное, что все будет плохо, знает про смерть, потому что к ней близка, и т. д. Песенка в мире одинока, никто ее не слушает, человек, взрослея, разучивается петь под ее караоке. Но это в будущем, а пока что: спи (а завтра помирай). Дальше человек и песенка неизбежно друг от друга отдаляются (искушения, порча и т. д., см. изуродованные «цветочки», «голубки», «рыбки», как ласково называют детей). Мир (кстати, C-dur, до-мажор — символ сугубо материального и красный цвет у Скрябина) признает песенку сперва бесполезной, потом вредной и опасной, потому как по мукам она, видите ли, ходит и хочет внимание человека на эти муки обратить, сама, правда, понимая, что впустую (но именно в силу этого она и т. д.). Песенку арестовывают, судят и казнят. И все это в атмосфере канканного безобразия, словесно-телесных судорог и прочей мерзости, а главное — цинизма. Приходит нянька, хочет, но не может воскресить песенку, так что человек теперь черту шут до конца, до «отошел, и где он». Это из Иова. Иов тут возник оттого, что он в своих ламентациях задается, в частности, животрепещущим вопросом: что будет с его детьми после его смерти, в какие руки они попадут, будут ли в чести или нет, будут хороши или плохи. Это, в общем, центральный вопрос. Какие-то солдаты-калеки (другие песенки) забирают свою убиенную коллегу и уносят ее куда-то вдаль, как и полагается солдатам. Пифагор, как держатель патента на музыку сфер, поет очистительную песнь, обращенную к детям. «Соль-соль-ля-си-си-ля-ля» — это (увы, не в той тональности) «Ода к радости», в которой и растворяется песенка. Более или менее необходимый комментарий: Эпиграф из «Да, так диктует вдохновенье». «Погибнет рыбка средь пруда, / В траве найдется тельце <птички>» — это Случевский, «Мой сад оградой обнесен» (Песни из «Уголка»). Караоке (оно же «минус») в переводе с японского — пустой оркестр. «Риф» и «бочка» — гитарно-ударные термины. «Глючное сопрано» — Орфей у Глюка для женского голоса; кроме того, тут где-то доносится «Орфей в аду» Оффенбаха. «Тараканяя наклевка» — соловьев подлавливают на тараканов. «Дура лекс, сэд лекс» — любимое крылатое выражение главнокомандующего. «Thin red line» — в одном из первых сражений Крымской войны (по-моему, при Балаклаве), англичане, построенные в две шеренги, выдержали атаку русской кавалерии, после чего «тонкая красная линия» значит сам знаешь что. «Покрывало мамки» — покров Майи. Дорийские мехи Сатурна — по Пифагору, Сатурн звучит в дорийском ладу, торжественно и важно. (Из письма к читателю.)