Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2006
2003: Борьба без правил
В подавляющем большинстве случаев важность ключевых событий пореформенной России воспринимается всеми слоями общества более-менее одинаково. Например, никто не сомневается в том, что главным событием 1985 г. было воцарение Горбачева, принципиальным моментом 1991 г. — августовский путч, а кризисной точкой 1998 г. — дефолт с девальвацией. Однако 2003 год внес в восприятие российской истории свои коррективы. Для тех, кто пристально следил за политической жизнью страны, арест Михаила Ходорковского и дело ЮКОСа встали в один ряд с апрелем 1985-го и августом 1991-го. Но для широких масс расправа с олигархом была чем-то мелким и несущественным, вроде прихлопывания надоевшего комара…
* * *
События 2003 г. не означали изменения характера политической системы. Система эта сложилась у нас в 1989—1993 гг. в результате развала СССР и трансформации однопартийной модели, сопровождавшейся двумя попытками государственного переворота. Авторитарная модель, закрепленная ельцинской конституцией, и по сей день сохраняется без существенных изменений.
Но вместе с тем события 2003 г. все же не были заурядной разборкой между власть имущими. Также они не были ни шагом к укреплению государственности (как полагают одни), ни рядовым примером конфликта власти и бизнеса (как считают другие). События эти означали принципиальный сбой в функционировании российского авторитаризма. “Созидательный авторитаризм” сменился разрушительным.
Конечно, нельзя сказать, что при Ельцине или при “раннем” Путине все делалось исключительно во благо. Равно как было бы несправедливо заявлять, что начиная с 2003 г. правящий режим больше не порождает ровным счетом ничего конструктивного. Тем не менее, отвлекаясь от частностей, можно выделить две главные тенденции. Вплоть до дела ЮКОСа авторитарная система функционировала в соответствии с требованиями времени, хотя и ужасала многих своей примитивностью. Когда же Кремль споткнулся о ЮКОС, дальнейшее движение стало определяться не столько четким видением направления, сколько “болью в поврежденной ноге”, которая теперь уже не дает покоя.
Вор у вора дубинку украл
Поздней осенью 2003 г. самый богатый человек России, глава нефтяного концерна ЮКОС Михаил Ходорковский был арестован по обвинению в финансовых злоупотреблениях, связанных с мошеннической приватизацией и уклонением от уплаты налогов. За несколько месяцев до этого аресту подвергся Платон Лебедев, в течение длительного времени являвшийся одним из наиболее доверенных подчиненных Ходорковского. Все ходатайства о выпуске под залог власти отклонили. Арестованным пришлось сидеть за решеткой вплоть до суда, состоявшегося весной 2005-го.
Не то чтобы этот арест грянул как гром среди ясного неба. Практически сразу после прихода в Кремль Путин стал активно бороться с Борисом Березовским и Владимиром Гусинским. Уже в 2000—2001 гг., казалось бы, можно было констатировать начавшееся “избиение” олигархов. Но тогда к выводам такого рода пришли лишь немногие аналитики. И действительно, несмотря на внешнюю схожесть, каждая из этих историй сильно отличалась по сути.
Наиболее прозрачными были причины и цели “охоты на Гуся” и его телекомпанию НТВ. К началу “охоты” Гусинский давно уже перестал отстаивать абстрактные принципы демократии и ввязался в жесткую борьбу за власть. Самое позднее, с 1997 г. в ней погрязла и телекомпания. Многие заметили это еще в период разгрома правительства младореформаторов. А когда в 1999 г. НТВ энергично вступило в сражение с Кремлем на стороне Лужкова и Примакова, политическая ангажированность “независимого телевидения” сделалась совершенно очевидной.
Неудивительно, что удар по Гусинскому, вынудивший его отправиться в эмиграцию, а также поглощение НТВ лояльным Кремлю “Газпромом” воспринимались как очередной и абсолютно естественный акт политической борьбы. Конечно, было жаль команду тележурналистов, обладавшую неплохим творческим потенциалом, но в то же время все понимали, что если бы победу одержали не Путин—Волошин—Березовский—ОРТ, а Примаков—Лужков—Гусинский—НТВ, то с Первым каналом победители поступили бы точно так же. Например, взяли бы его под контроль знаменитой московско-лужковской компании “Система”.
Осенью 2000 г. один высокопоставленный российский чиновник (причем, что характерно, не силовик) в приватной беседе сказал автору этих строк, поинтересовавшемуся ситуацией с НТВ: “Ну, они же там все отмороженные! С ними вообще разговаривать невозможно”. Не исключено, что в этих словах имелась доля преувеличения и договориться с поверженным “Гусем” на кремлевских условиях не составляло столь уж большого труда. Но следует признать: репутация НТВ, формировавшаяся на протяжении четырех лет, в тот момент уже вполне определилась. Широкая демократическая общественность еще могла сохранять некоторые иллюзии, но люди хорошо информированные таковых не питали.
Положение дел оценивалось примерно одинаково и в российских политических кругах, и в бизнесе, и за рубежом. Период разгрома империи Гусинского совпал с периодом быстрого роста инвестиций в Россию. Деловые люди верили в Путина и не считали происходящее нарушением принятых правил игры, хотя сами эти правила и вызывали у всякого порядочного человека отвращение.
С Березовским все обстояло уже сложнее. Но в целом эта история тоже интерпретировалась как политическая разборка. Борис Абрамович, внесший колоссальный вклад в электоральный успех Путина и в марте 2000 г. достигший своего звездного часа, в благодарность за услуги претендовал слишком уж на многое. Да к тому же он считался столь опытным и столь неуемным интриганом, что не отстранить его было бы просто опасно. По-видимому, дать Березовскому все то, чего он требовал, Путин не мог, а оставлять возле себя оскорбленного человека, уже имевшего опыт организации нескольких успешных политических кампаний (победа Ельцина в 1996 г., разгром младореформаторов в 1997 г., создание и проведение в Думу “Единства” в 1999 г.), кремлевские политтехнологи побаивались.
Как известно, есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы. И вот Березовского не стало. Во всяком случае, в российском политическом пространстве. Заодно и контролируемое им телевидение перешло в непосредственное ведение Кремля, давая неплохой побочный продукт от “вырубки Березы”.
Березовского жалели еще меньше, чем Гусинского. Слишком уж явным был хищнический характер его деятельности. Даже те, кто не жаловал путинскую команду, отнеслись к свершившемуся согласно поговорке “вор у вора дубинку украл”.
У Ходорковского была совсем иная судьба, нежели у “Гуся” с “Березой”. К моменту ареста ему исполнилось сорок. Вплоть до 1987 г. жизнь его не представляла особого интереса. Можно отметить лишь то, что учился Михаил в химических спецшколах, а затем окончил Институт имени Менделеева. Впрочем, химия обращает на себя внимание не ввиду научных заслуг “юного химика” (каковые отсутствуют), а ввиду того, что сразу после окончания института ему страстно захотелось “похимичить” в иных сферах.
Биография Михаила Борисовича есть не что иное, как история пореформенного российского предпринимательства. Делится она на три примерно равных по протяженности этапа.
Первый можно назвать кооперативно-комсомольским. Начался он в 1987 г., когда у нас впервые появилась легальная возможность делать деньги. В то время не сформировалось больших капиталов, но зато выделились люди, которые чуть позднее, в отличие от рядовых граждан, уже могли играть по совершенно иным правилам.
Второй этап — банковско-олигархический — начался в 1992 г., когда реальные экономические реформы вывели бизнес из числа маргинальных сфер деятельности и позволили сконцентрировать в одних руках огромные финансовые ресурсы. В это время еще практически ничего не создавалось, но зато инфляция, приватизация и глупость обывателей помогли переложить из одних карманов в другие миллиарды долларов.
Третий этап — промышленно-управленческий — начался после кризиса 1998 г., когда, с одной стороны, лопнули последние структуры, ориентировавшиеся лишь на проникновение в чужие карманы, а с другой — девальвация позволила резко расширить объемы реального производства широкого круга товаров.
Немногие российские нувориши успели побывать и кооператорами, и банкирами, и менеджерами. Ходорковский успел. И на каждом этапе своей карьеры он удивительно тонко обходил все соблазны, сгубившие большинство его коллег.
Еще в институте став комсомольским активистом, Михаил Борисович в 1987 г. втянулся в бизнес, тогда процветавший под крышей ВЛКСМ. Он создал один из многочисленных “центров научно-технического творчества молодежи”. В разных источниках приводятся разные образцы этого “творчества”: торговля компьютерами и коньяком, производство ложек, матрешек и т. п.
Открытия он делал не столько в науке, сколько в сервисе. Например, открыл кафе. Что там варили, неизвестно, но некоторые уверяют, что помимо всего прочего научно-техническое творчество состояло в варке штанов. На джинсах-варенке Ходорковский немало себе наварил.
Что из этого было, чего не было, никто не знает, да и неважно, поскольку в те годы деньги с равным успехом делались на всем, что попадалось под руку. Важно другое. Ходорковский вовремя понял, что время мелочевки уходит. И создал банк. Таинственное слово “МЕНАТЕП”, звучащее как имя египетского фараона (ср. Аменхотеп), стало известно всем.
А позднее вложил все в поте лица наваренное на штанах и банковских кредитах в нефтяной бизнес. За пару лет с помощью ряда сложных финансовых операций сумел полностью поставить ЮКОС под свой контроль. С тех пор он уже не разменивался на мелочи и стал строить мощную промышленную империю, все больше ориентируясь на западные стандарты. Пока Березовский с Гусинским играли в азартные политические игры, Ходорковский работал.
Не искушай начальника своего…
Примерно в тот период, когда охотились на “Гуся” и рубили “Березу”, в Кремле сформулировали тезис о “равноудаленности” олигархов, который в целом был позитивно воспринят общественностью. Олигархический капитализм всем надоел. Все с завистью смотрели на Запад, где нет засилья полукриминальных бизнес-магнатов, и с тем большим возмущением реагировали на российские реалии.
Если в середине 1980-х гг. тайное преклонение перед Западом помогло отбросить обветшавшие коммунистические иллюзии, то потом оно сыграло с россиянами злую шутку. Мы подумали, что можем сразу построить постиндустриальное общество XXI века, не пройдя через капитализм XIX и XX столетий. Нам показалось, что всевластие Кремля — это нормально, тогда как олигархия — ненормально. Мы поддержали Путина, даже не догадываясь, что лишь помогаем трансформировать олигархический капитализм для новой олигархии — той, которая связана с государством куда теснее, чем бывшие владельцы перестроечных кооперативов.
На этом фоне и началась атака на ЮКОС. К 2003 г. общество дозрело до того состояния, когда расправа над бизнесом воспринимается нормально. Но еще важнее то, что и президент дозрел до санкционирования расправы.
Вопреки слухам, Владимир Владимирович вряд ли имел против Михаила Борисовича что-то личное. Как заметил один из главных идеологов путинского режима журналист Михаил Леонтьев, “самая характерная черта путинского пути к установлению порядка — принцип минимальной достаточности репрессии”. В течение нескольких лет представлялось, что минимально достаточны Гусинский с Березовским. Однако, как человек поддающийся внушению и реагирующий на внешние импульсы, к середине 2003 г. президент накопил в сознании критическую массу негатива. В результате было сочтено, что репрессии в отношении Ходорковского есть еще одно минимальное зло, предотвращающее зло большее.
Сейчас уже трудно сомневаться в том, что главным было стремление отнять собственность и передать ее государству, от лица которого некие совершенно конкретные лица смогут разруливать финансовые потоки. Но в тот момент, когда ситуация только начинала вырисовываться, возникали мнения, будто в ней доминирует фискальная, национальная или даже политическая составляющая.
Преследование за неуплату налогов представляло собой официальную версию, в которую легко поверили миллионы неинформированных граждан, но над которой посмеялись эксперты, прекрасно знающие, что ЮКОС был лишь одним из многих “злостных неплательщиков”, тогда как страдать ему пришлось в одиночестве. Мысль о преследовании со стороны антисемитов возникла было у тех, кто напуган еще со времен “дела врачей”, но быстро отошла в сторону, не получив подтверждения фактами. Что же касается “политической версии”, то она внезапно оказалась выгодна как “ходорофилам”, так и “ходорофобам”, поскольку первые обрели возможность говорить об очередном возвращении эпохи политических репрессий, а вторые стали маскировать этой благовидной версией свои чисто корыстные намерения урвать жирный кусок имущества. Однако, скорее всего, картина была несколько иной.
Определенную роль все вышеперечисленные моменты, бесспорно, играли. Но лишь определенную. С очень большой долей условности реконструируя события тех дней, можно изложить их в виде приблизительно такой истории.
Приходит к президенту крупный чиновник и говорит: “Этот жид Ходорковский нажился на русском народе. Пора взять его за шкирку, как это уже сделали с другими жидами — Березовским и Гусинским”. На это Путин, как человек порядочный, чиновника усовестил и посоветовал не заниматься разжиганием межнациональной розни.
Затем приходит к президенту еще более крупный чиновник и говорит: “Этот гад Ходорковский воспользовался лазейками в законодательстве, чтобы за бесценок приватизировать многомиллиардную собственность. Пора его взять за задницу вместе со всеми другими олигархами вне зависимости от национальности и вероисповедания”. Тогда Путин, как человек умный, чиновника приструнил, напомнив, что пересмотр итогов приватизации, правдами или неправдами она совершалась, может привести к ухудшению инвестиционного климата и бегству капитала за границу.
Не успел он это произнести, как из-за спины второго чиновника выскакивает третий со словами: “Кстати, о загранице. По сообщениям наших резидентов в Нефтингеме и Ойл-Франциско, американский империализм через свои крупные компании пытается установить контроль над российской нефтяной индустрией. И задница Ходорковского, за которую мы так стесняемся взяться, скоро вся будет за океаном”. Посмеялся Путин и, как человек опытный, заметил: “Да ладно тебе, сами были резидентами. Знаем, как донесения пишутся. Ты что, всей этой фигне веришь?”
Через некоторое время приходит к президенту четвертый чиновник и вежливо так говорит: “В свете данных вами, Владимир Владимирович, поручений мы увеличиваем собираемость налогов, чтобы выполнить принятые на себя социальные обязательства. Однако известный вам Михаил Борисович Ходорковский скупил на корню всю Государственную думу, и эти засранцы (тут вежливый чиновник не выдержал) теперь не желают утверждать разработанные под вашим, Владимир Владимирович, руководством нормативные акты”. Задумался Путин, но, как человек толерантный, предложил поискать компромисс с крупным бизнесом.
Наконец приходит к президенту самый крупный чиновник, раскладывает бумажки, объясняет кратко, часов за пять, от чего зависит удержание власти в период с 2004-го по 2016 год, а под конец, уже собрав бумажки и повернувшись к двери, вдруг добавляет: “Между прочим, по нашим данным, Ходорковский решил через пару лет бросить бизнес и вложить накопленные средства в политическую раскрутку… Но вы не беспокойтесь, Владимир Владимирович, успех в 2004 году я вам гарантирую. А вот относительно 2008-го или, тем более, 2016-го… Это уж как дела сложатся”. Еще крепче задумался Путин и ничего не сказал самому крупному чиновнику.
И вот появляется у президента тот чиновник, который даже крупнее самого крупного, поскольку ходил в разведку с Владимиром Владимировичем еще в те годы, когда с ним по его молодости никто никуда ходить не решался. Появляется чиновник и говорит: “Слушай, Володя, у нас тут проблемы с Ходорковским…”
На что Путин, со свойственной ему сдержанностью, взрывается: “Это не у нас тут проблемы с Ходорковским, это у вас там с ним проблемы!.. А проблемы надо решать… Потому что нерешительных бьют”. — “В самую точку, — согласился чиновник. — А заодно финансы под контроль поставим и вертикаль власти укрепим”.
В итоге действительно поставили и укрепили.
Могло ли все быть по-другому? Конечно, могло. Возможно, если бы Ходорковский не финансировал партии и культурные проекты, на него труднее было бы “навесить” якобы существующие президентские амбиции. Если бы не подкупал честнейших парламентариев, то не был бы сочтен беспредельщиком. Наконец, если бы не жадничал и заранее поделился с кем надо, то не вверг бы власть имущих в искушение отнять у него целую компанию. Но когда все сошлось одно к одному, судьба самого богатого человека России вдруг в одночасье решилась.
О том, насколько неожиданным было решение, свидетельствует поведение Александра Волошина, да и самого Ходорковского. Если бы первый догадывался о масштабах операции, его отставка не была бы столь скоропалительной. Если бы второй подозревал, что окажется в тюрьме, то наверняка не геройствовал бы, а тихо сидел себе в Англии с Березовским, или в Испании с Гусинским, или в Израиле с Невзлиным, или в Австрии со Смоленским.
Но, увы, ныне они — там, а он — здесь. Потому что резкость и внезапность свершившегося поворота оказались беспрецедентными. Скорее всего, Путин сам в глубине души жалеет, что дело зашло так далеко, но даже самому себе президент в этом никогда не признается, боясь показаться слабым. Ведь он умен, но не гибок. На глупость его подбить трудно, но сделав ее раз, он уже не отступает, изо всех сил стараясь доказать себе и окружающим, что она и была единственным выходом из сложной ситуации.
Новейшие русские
Дело ЮКОСа продемонстрировало, насколько существенно изменилась расстановка сил по сравнению с 2000 г. Вместо “системы сдержек и противовесов”, при которой “семейные”, либералы и выходцы из спецслужб уравновешивали друг друга, произошло четкое выдвижение одной группы путинских соратников. Фактически именно она начала осуществлять то, что принято списывать на “питерских чекистов”. Однако в строгом смысле слова данную группировку нельзя назвать ни чекистской, ни даже питерской.
Лидером этой неформальной структуры стал многолетний помощник Путина Игорь Сечин. Поднимаясь вверх вместе со своим шефом, к сорока годам он дослужился до должности заместителя главы кремлевской администрации. Но даже в 2000 г. его вряд ли можно было назвать подчиненным Волошина. Игорь Иванович всегда был ближе к Владимиру Владимировичу, чем любой другой высокопоставленный чиновник. Все личные проблемы Путина на протяжении ряда лет утрясались именно Сечиным, а потому президент в наибольшей степени доверял именно ему.
Сечин действительно выходец из Питера, хотя его связь с чекистами несколько условна. Он окончил филологический факультет Ленгосуниверситета. В студенческие годы ничем особенным не выделялся. Но друзей любил. Душевный был парень. И сейчас, как рассказывают сокурсники, при встрече бросается на шею, несмотря на длительную разлуку. Кстати, почти все, кто общался с Сечиным, отмечают, что на монстра, плетущего интриги и безжалостно уничтожающего врагов, он совсем не похож. Вежлив, предупредителен, исполнителен, внимателен к людям. И в то же время незаметен. Возможно, этим в свое время и понравился Путину. Ведь Путин сумел понравиться Ельцину благодаря почти такому же набору качеств.
Официально Сечин никогда в КГБ не числился, хотя принято считать, что этот выпускник филфака был связан со спецслужбами еще с молодости, в годы которой ему довелось поработать в португалоязычных африканских странах. Ведь просто так питерские филологи в тех местах не околачивались.
Правда это или нет, сказать трудно. Но можно попутно заметить, что другой известный филолог-питерец — Сергей Иванов — быстро перековал словари на кинжалы, став профессиональным шпионом и дослужившись (прежде чем уйти в политику) до должности заместителя директора ФСБ. Извилисты пути российской филологии! Куда только не заводят они ищущую молодежь!
Впрочем, даже если Сечин действительно является гэбистом, надо признать, что другие ведущие фигуры сечинской группировки Госбезопасность не представляли и, более того, в Петербурге вообще не жили.
Вторая фигура — это Владислав Сурков, другой заместитель руководителя администрации президента. Он моложе Сечина, но, пожалуй, изощреннее своего старшего товарища. Если дело Сечина — “брать быка за рога”, то дело Суркова — поставить быка в такое положение, чтобы никакие рога помочь ему уже не могли.
В отличие от Глеба Олеговича Павловского, пиарящего себя так, что даже последний биндюжник в его родной Одессе догадается, насколько ГОП ни к чему не причастен и ни в чем не замешан, Сурков в молве народной слывет человеком дела. В Кремле сидит, интриги плетет, и сам Грызлов у него на посылках.
Делами темен, душой светел. По отцу чеченец, по матери еврей. Или наоборот. Точно не известно, поскольку детство Славы покрыто мраком. Вроде бы лет до пяти жил в Чечне и звался совсем не Славой и даже не Сурковым. Но, как бы то ни было, сегодня записан русским. Русским по профессии. А по национальности — правой рукой Путина. Так сказать, “ученым евреем при губернаторе”.
Легенда гласит, что учился Слава в Институте стали и сплавов. Но недоучился. Из металлургии запомнил лишь то, что качественный продукт получается под сильным давлением. С тех пор и давит на всех. Сильно. Другая легенда повествует, что учился Сурков еще и в московском Институте культуры, на театральном факультете. Тоже недоучился. Но понял, как глаголом жечь сердца людей. А поняв, взял свой “глагол” и поставил его на службу президенту.
Сурков начал управлять большей частью политических процессов еще в бытность Волошина главой кремлевской администрации. Когда же Александр Стальевич безвременно отправился в отставку, тоскуя о горькой судьбе Михаила Борисовича, Владислав Юрьевич фактически сосредоточил в своих руках и контроль за парламентом, и управление партиями, и руководство прокремлевскими СМИ. Не только дрессированные медведи, но даже самые матерые хищники послушно голосуют по его свистку.
По своему политическому происхождению Сурков не является человеком президента, но связь с Сечиным наряду с очевидными способностями в области политтехнологий позволили ему войти в узкий круг наиболее влиятельных людей России. Он нужен Путину и Сечину, так же, как те нужны ему.
Не вызывает сомнений и необходимость третьего человека, принадлежащего к данной группировке, — генерального прокурора (а ныне министра юстиции) Владимира Устинова. Именно Генеральная прокуратура, а отнюдь не ФСБ, стала основным инструментом, используемым для силовой расчистки поля, на котором играют Сурков и Сечин. Про Николая Патрушева у нас в СМИ могут не вспоминать месяцами, но про Устинова забыть никак нельзя. Только забудешь — сразу получишь годик-другой для уединенных размышлений и воспоминаний.
Конечно, Устинов — не вполне равноправный партнер. Он исполнитель, причем зачастую исполнитель довольно грязной работы. Но работа эта имела настолько большое значение для кремлевской политики 2003—2006 гг., что переоценить роль генерального прокурора просто невозможно. Многие эксперты сегодня отмечают, что с переводом Устинова в Минюст позиции Сечина несколько ослабли.
Вознесся Устинов из краснодарской глуши на самый верх буквально за один год — в то же самое время, кстати, когда вознеслись Путин и Касьянов. Скорее всего, подбирали их всех вместе, для одного и того же дела. Затем Устинов, в отличие от Касьянова, сделал правильный выбор и даже закрепил его династической унией с Сечиным, дочь которого вышла замуж за сына генерального прокурора. И совсем было бы у них все хорошо, если бы Устинов не переусердствовал и не вызвал недовольства некоторых достаточно влиятельных лиц…
Наконец, надо отметить, что к этой же группировке принадлежит и премьер-министр Михаил Фрадков. Но выход Фрадкова на политическую сцену — событие, относящееся уже к следующему году. К тому же, несмотря на высокий статус, в данной четверке он является наименее значительной фигурой.
Формально — если судить по занимаемым постам — четверка либералов, состоящая из Кудрина, Грефа, Игнатьева и Илларионова, могла бы быть не слабее четверки Сечина, Суркова, Устинова и Фрадкова. Но на практике либералы полностью проиграли борьбу за Россию. Проиграли, по-видимому, еще даже не успев осознать важности данного сражения. Либералы не смогли предложить президенту того, что он по-настоящему ценит, а потому с 2003 г. явно отступили на задний план российской политики. Илларионов в итоге был вынужден уйти, а влияние других сегодня не выходит за рамки макроэкономических вопросов.
* * *
Сам по себе отход либералов, конечно, значил не столь уж много для падения авторитета страны. И бизнес, и политические круги, и международная общественность в свое время спокойно пережили расставание с Гайдаром и Чубайсом. Но ни в 1992-м, ни в 1998 гг. еще не возникало столь однозначного представления об опасностях российской политической среды, как то, что возникло в 2003-м. Раньше в ней шла борьба по грубым, примитивным правилам. Теперь же воцарилась борьба без правил. Или, во всяком случае, борьба по правилам, меняющимся в ходе поединка.
Похоже, Кремль понял опасность такого рода игры. Во всяком случае, столь масштабных операций, как дело Ходорковского, с 2003 г. у нас пока что не было. Но все же, ведя бизнес в сегодняшней, столь привлекательной благодаря нефтяному изобилию России, всякий предприниматель помнит, что может оказаться неугоден власти в любой, самый неожиданный момент.
2004: Вся власть — Кремлю!
Примерно за полмесяца до очередных президентских выборов Владимир Путин неожиданно ошарашил всех. Вместо того чтобы спокойно дождаться исхода народного волеизъявления, а затем, как это принято в западных демократиях, назвать кандидатуру главы правительства, президент вдруг заторопился. Обрушив на политическую общественность фигуру нового премьера — Михаила Фрадкова, Путин заставил всех гадать: что за срочность такая была с этим назначением? Какое событие он пытался упредить?..
* * *
Официальную точку зрения быстро довели до сведения масс: необходимость срочно готовить очередной этап порядком застоявшихся реформ якобы вынудила президента обеспечить работоспособность правительства, не дожидаясь, пока завершится медленное прохождение всей процедуры (выборы — выдвижение — утверждение).
Данная трактовка, предложенная самим Путиным, сразу же вызвала скептические оценки комментаторов. Прошедшее с тех пор время подтвердило, что президент бросил общественности едва ли не первое соображение, пришедшее в голову лично ему или кому-то из его свиты. При благословенном правлении Михаила Ефимовича всяческие попытки реформирования были окончательно остановлены. Налоги снижать бросили, институциональные реформы отложили, приватизацию стали постепенно превращать в национализацию, а нелепо осуществленная монетизация льгот обернулась такими растратами, что все заговорили об опасности ускорения инфляции вместо запланированного снижения ее темпов.
Понятно, что реформатор из Фрадкова никакой. Ему, наверное, и в страшном сне не могло бы присниться, что правительство приватизирует “Газпром” или переводит на рыночные принципы социальную сферу. Новый премьер с самого начала производил впечатление человека, оставленного присматривать за лавкой, пока хозяин вышел. Тем удивительнее было спешное назначение.
В этой связи вряд ли заслуживает повышенного внимания и версия, сводящаяся к тому, что Путин хотел перед выборами повысить свой рейтинг за счет харизмы свеженазначенного премьера. Правда, мюллероподобная внешность Фрадкова не могла не вызвать разговоров о том, что “в президентах у нас — сам Штирлиц”, но маловероятно, что подобные аналогии принесли Путину хоть один дополнительный голос.
Наконец, предположение относительно намеренной демонстрации силы в преддверии президентских выборов (мол, настолько уверен в победе, что уже и премьера себе назначил) тоже не выглядит убедительно. Путин действительно был полностью уверен в победе и именно поэтому ни в каких демонстрациях не нуждался. Блеф — удел слабых, а президент к марту 2004 г. оказался достаточно силен.
Таким образом, если попутно исключить и “эмоциональную” версию, согласно которой Владимир Владимирович так жаждал увидеть на премьерском посту милого его сердцу Михаила Ефимовича, что не в силах был выждать и пары недель, то остается только одно. С помощью быстрого и неожиданного шага Путин стремился поставить перед фактом тех, кого он считал нужным перед этим самым фактом поставить. Фрадков еще не назначенный вызвал бы в среде многочисленных потенциальных “премьеров” реакцию несогласия. Фрадков уже назначенный обрекал их на смирение, давая понять, что торг по поводу высшей правительственной должности, увы, неуместен.
Правительство, которое не правит
Никаких сомнений не вызывала, пожалуй, только отставка Михаила Касьянова. Она была предопределена с того момента, когда обстановка круто переменилась в связи с арестом Михаила Ходорковского. Нарушение политического равновесия и изъятие многомиллиардного имущества у частного собственника вынудили Кремль обеспечить себе тылы. Фрадков как раз и стал своего рода “заместителем по тылу”.
С чисто экономической точки зрения снимать Касьянова было совершенно незачем. Хотя экономический советник президента Андрей Илларионов неоднократно отмечал, что действия правительства лишь тормозят развитие страны, никто кроме самого Илларионова все равно не был готов к ускорению движения за счет всеобщей либерализации. В рамках парадигмы, доминировавшей у московского политического истеблишмента, Касьянов был вполне пригоден и мог бы сидеть на премьерском посту хоть по сей день. Однако как фигура слишком влиятельная, с одной стороны, а с другой — слишком свободная от обязательств по отношению к людям, “повязанным кровью ЮКОСа”, Михаил Михайлович этих людей устраивать не мог.
Президент ведь у нас деятелен и активен. На лыжах с гор спускается, на самолетах взлетает, в подводных лодках погружается. А ну как не всплывет?.. Не дай бог, конечно, но вдруг?.. Тогда по конституции исполнять обязанности станет Касьянов. Представим себе на минутку, что все позднейшие события, о которых мы еще не знали в феврале-марте 2004 г. (появление милейших ребят из “Байкал Финанс Групп” и драчка “Роснефти” с “Газпромом” за “Юганскнефтегаз”, басманное правосудие с мещанским приговором и т. д.), произошли бы при Касьянове. Он хоть и “Миша — два процента”, но, думается, некоторым товарищам быстро пришлось бы сменить кремлевские палаты на места не столь отдаленные.
Поэтому Касьянов был отстранен и путь расчищен. Сам факт определения на премьерский пост душки Фрадкова задним числом тоже становится вполне понятным. В свете грядущих операций было явно недостаточно ограничиться выдвижением человека, близкого лично к Путину. Ни опытный экономист Алексей Кудрин, ни личный друг президента Сергей Иванов, ни глава “правящей партии” Борис Грызлов на эту роль не подходили. Ведь премьер должен был не просто проводить пропутинскую политику. Он должен был проводить политику, разработанную одной из пропутинских группировок.
В этом смысле новый премьер был чрезвычайно удобен. Во-первых, политический неудачник, не сумевший удержаться ни на министерском посту, который он занимал при Ельцине, ни на должности главы налоговой полиции, которую получил уже при Путине. Во-вторых, не имеет непосредственных контактов с президентом, а потому фактически зависит от той группировки, которая извлекла его из Брюсселя со скромной должности представителя России при Евросоюзе. В-третьих, не обременен никакими личными политическими и экономическими воззрениями, рядовой чиновник, служака, стремящийся к высокому положению, но не к конкретным действиям. Словом, Михаил Ефимович сам по себе не обладал ни связями, ни идеями, ни перспективами, а потому представлял собой послушное орудие в руках того, кто его поставил.
Естественно, именно на Фрадкове свет клином не сошелся. Если бы Путина данная кандидатура не устроила, аналогичный типаж наверняка бы подобрали где-нибудь в бюрократическом отстойнике, в прокремлевском номенклатурном бизнесе или даже среди ныне подзабытых советских “крепких хозяйственников”. Десятки таких немолодых, потрепанных жизнью людей до сих пор перебиваются где-то с хлеба на квас и уже не ждут своего часа. Фрадков же внезапно этого часа дождался.
Собственно говоря, настоящим премьером он так и не стал. Среди всех политиков, возглавлявших российское правительство с гайдаровских времен, Михаил Ефимович оказался самой слабой фигурой. Кто-то из его предшественников реально проводил реформы, кто-то — рулил Кабинетом при фактически недееспособном президенте. Даже Сергей Кириенко хоть как-то и хоть чем-то руководил. Что же касается Фрадкова, он всего лишь взял под свой контроль определенную часть административной деятельности, оставив ключевые сферы в непосредственном ведении Путина.
Новое правительство с самого начала не было правительством, которое правит. Именно в 2004 г. структура российской власти потеряла свое историческое своеобразие и стала в максимальной степени напоминать старую латиноамериканскую модель, при которой авторитарный президент непосредственно возглавляет Кабинет, не обращая особенного внимания на парламент.
Итак, позиции Путина очевидным образом усилились. Усилились и позиции наиболее приближенной к нему группировки. Ради этого стоило провести странную операцию с “досрочным” назначением премьера. Трудно сказать точно, кого именно хотели поставить перед фактом с помощью данного маневра, но, во всяком случае, даже переговоры с “правящей партией” “Единая Россия” при новом раскладе сразу же потеряли всякий смысл.
А такие переговоры велись. В 2003 г. “ЕдРо” одержала триумфальную победу на выборах в Государственную думу. Борис Грызлов сменил портфель министра на должность спикера. Тем самым он формально занял одну из ключевых позиций российской государственной иерархии. Несмотря на всю марионеточность возглавляемой им партии, совсем не считаться с ней Кремль теперь уже не мог. С точки зрения парламентских стандартов единороссы могли претендовать на то, чтобы сформировать правительство, или, во всяком случае, предложить на некоторые стратегические посты свои собственные кадры. Не исключено, что и сам Грызлов мечтал не столько о парламентской, сколько о правительственной карьере.
Скоропостижное назначение Фрадкова оставило для переговорного процесса только посты второго ранга. В конечном счете “ЕдРо” все же вошла в правительство. Но вошла в него на условиях, полностью продиктованных Кремлем. Партия получила внешне довольно значимый пост единственного оставленного в Кабинете вице-премьера. Это был максимум почета.
Однако данный максимум не означал и минимума власти. Полномочия вице-премьера оказались крайне расплывчатыми даже по сравнению с весьма расплывчатыми полномочиями самого премьера. Да и сам человек, делегированный парламентом на эту должность, мог лишь с большой натяжкой считаться “верным партийцем”. Александр Жуков мало походил на стандартных бодрячков-единороссов, будто бы выращенных в одной пробирке.
Весь в белом
Жуков представлял и по сей день представляет собой весьма странную персону, с которой все время связаны большие ожидания, но которая никак этих ожиданий не оправдывает. Выходец из интеллигентной московской семьи, он получил приличное экономическое образование в Московском университете, а затем на Высших экономических курсах при Госплане. Дополнил все это гарвардский диплом.
В отличие от младореформаторов различных призывов, Жуков мало занимался наукой, отдав предпочтение службе по валютной части в Минфине, а позднее — бизнесу. Тем не менее, Александр Дмитриевич, по общему признанию, представляет собой одного из наиболее квалифицированных в экономическом отношении российских политиков. И, что немаловажно, ему обычно доверяли как правые, так и левые.
Политическую деятельность он начал в 1993 г., став депутатом Государственной думы. Поначалу примкнул к “Выбору России”, но затем сделал ставку на Бориса Федорова. Какое-то время даже играл заметную роль в не слишком удачливом федоровском движении “Вперед, Россия!” — более радикальном, чем гайдаровский блок. Потом, напротив, ушел к Лужкову в “Отечество — вся Россия”. Но при этом каждый раз проходил в Думу по одномандатному округу, тем самым сохраняя некоторую независимость от своих временных союзников.
Казалось бы, подобная тактика должна была снискать ему репутацию перебежчика. Однако, похоже, он как-то умудрился сохранить хорошие отношения со всеми политиками, от которых уходил.
С 1997 г. он возглавлял в Думе бюджетный комитет и таким образом де-факто являлся резервным министром финансов. Пару раз ему действительно предлагали войти в правительство, но Жуков отказывался, по всей видимости, не желая связывать свою судьбу с ненадежными проектами эпохи “позднего” Ельцина.
По-настоящему успешную карьеру Александр Дмитриевич сделал уже в “Единой России”, после выборов 2003 г. став первым вице-спикером Думы. Но это место он занимал лишь несколько месяцев. В правительство Фрадкова Жуков войти не отказался, вероятно, считая, что данный проект надежен. Похоже, даже очень надежен — в силу бесперспективности самого премьера, который в любой момент может уступить свое кресло кому-нибудь другому. Не исключено, что именно единственному заместителю.
Однако и в правительстве Жуков остался Жуковым. Любопытно, что, даже сделавшись вторым по значению человеком в Белом доме, он по-прежнему сумел остаться лицом почетным, но при этом незаметным. За бюджет и стабилизационный фонд отвечает Кудрин, за монетизацию шкуру спускают с Зурабова, символом “гнилого либерализма” остается Греф, а в целом деградация правительства как института связывается с именем Фрадкова. И только Жуков — весь в белом.
Постепенно вице-премьер начал дистанцироваться от “Единой России”, все более склонявшейся к популизму из-за монетизационных скандалов. Как ни странно, это, скорее, пошло ему на пользу. Он сохранил имидж серьезного специалиста, в то время как “ЕдРо”, не слишком разжившись авторитетом в массах, еще больше уронила свою репутацию среди интеллектуальной части истеблишмента.
В 2004 г. парламент, превратившийся в большую медвежью берлогу, перестал всерьез рассматриваться в качестве политического органа, отдельные признаки которого он сохранял ранее. Фактически в качестве такого органа перестало рассматриваться и правительство. Фрадков произносил банальности, Жуков помалкивал, Лавров не влезал во внутренние дела, Кудрин и Греф предпочитали не превышать своих экономических полномочий, Зурабов вяло отбивался от наседавших на него радетелей за сирых и убогих. Нургалиев, которому Грызлов оставил МВД, постоянно демонстрировал, что он — не более чем высокопоставленный милиционер. Шойгу на этом фоне вел себя сравнительно раскованно, однако исключительно в пределах вверенных его попечению чрезвычайных ситуаций.
И лишь один из облеченных верховной властью людей постоянно стремился напомнить, что серьезные политические заявления может делать не только глава государства. Это министр обороны Сергей Иванов — тот, кто сегодня наряду с Дмитрием Медведевым входит в число негласно признанных кандидатов в преемники президента Путина.
Сергей Борисович — профессиональный шпион, хотя и филолог по первому образованию. Ни филологией, ни политикой он на практике никогда не занимался. Всю жизнь его служба была “и опасна, и трудна”. Резидент Иванов сделал неплохую карьеру в Госбезопасности (а затем в Службе внешней разведки, из Госбезопасности выделившейся) и достиг звания генерал-лейтенанта. Впрочем, ни в погонях, ни в перестрелках генерал никогда не участвовал. “Бог меня миловал”, — сказал он на этот счет в одном из интервью.
Бог миловал Сергея Борисовича не только тем, что уберег его голову от басурманской пули, но еще и тем, что молодой паренек, вместе с которым он совершенно случайно сразу после распределения пару лет проработал “в одном очень маленьком подразделении одной немаленькой организации” (как выразился сам Иванов), теперь оказался немаленьким человеком в одной немаленькой стране. Распорядился бы Бог судьбой немаленькой страны как-нибудь по-другому, трудился бы Сергей Борисович в центральном офисе СВР в Ясенево или возглавлял бы российскую резидентуру где-нибудь в Лондоне.
Словом, политиком его сделал лично Путин. Поначалу он послал шпиона Иванова секретарствовать в Совет безопасности. Послал бы в Минфин или в Минблин, пришлось бы пойти и туда. Шпионы — люди исполнительные.
Но, конечно, более важным оказалось последующее назначение министром обороны. Если в Совбезе должность высока, но занятия носят характер неопределенный, то в Минобороны задача у нового министра была вполне конкретной — превратить во что-то приличное российскую армию, проигрывающую войну даже чеченским сепаратистам. Если бы превратил, то, возможно, уже сейчас был бы вторым человеком в стране. Но, увы, на ниве военного реформаторства Иванова ждал полный конфуз.
И дело даже не столько в том, что во время учений ракеты летели туда, куда хотелось им самим, а не туда, куда хотелось Иванову. Важнее другое. Вместо создания профессиональной армии он занялся ликвидацией вузовских военных кафедр — чтобы нашлось, кого насильно ставить под ружье. И это при сохранении дедовщины, при сплошной коррупции и при обнаружившейся в Чечне полной небоеспособности укомплектованных вчерашними школьниками частей. Иначе говоря, не сумев сделать что-либо для приближения России к западным стандартам, Иванов законсервировал старую, сложившуюся еще во времена тоталитаризма армейскую систему.
Но несмотря ни на что он тоже по-прежнему — весь в белом. Патриотическая пропаганда не позволяет “очернять” армию, возглавляемую личным другом президента.
Не так прочен черт, как его малюют
Завершение укрепления властной вертикали произошло осенью 2004 г., после истории с захватом заложников в Беслане. Под предлогом наведения порядка Путин отменил губернаторские выборы, перейдя к системе назначения руководителей регионов. Таким образом, бесправный медвежий парламент (подчиненный кремлевской администрации), раздробленное правительство (главные фигуры в котором контролируются лично президентом) и резко ограниченные в правах региональные бароны влачат свое существование на фоне деморализованного делом ЮКОСа делового сообщества. Вместо недавнего консенсуса элит сформировалась абсолютная власть узкой группировки, находящейся на самом верху пирамиды.
Однако при всей кажущейся прочности данной конструкции в 2004—2005 гг. стали проявляться ее принципиальные слабости.
Жестко централизованная система власти отнюдь не застрахована от противоречий, хотя проявляются они не столь явно, как в системе демократической. Тем не менее, даже невооруженным глазом можно было, например, заметить острый конфликт между Фрадковым и Грефом. Впрочем, правительственные разборки — явление незначительное. Важнее то, что происходит в непосредственной близости к “сиятельному телу”.
Как-то раз сынок Иванова, лихачествуя на своей машине, сбил женщину. “Органы” не стали притормаживать информацию. И на следующий день вся страна уже знала, что не только ракеты, но и ближайшие родственники Сергея Борисовича ведут себя самым неподобающим образом.
Позднее военная прокуратура обнародовала данные о том, какой беспредел творится в сегодняшней армии. Министр обороны оборонялся как мог, но в целом не сумел парировать очередного удара со стороны Сечина—Суркова—Устинова.
Не менее серьезные столкновения возникали и на парламентском уровне. В конце 2003 г. всем казалось, что кремлевский проект “Родина” был реализован с невероятным успехом. Фракция Сергея Глазьева и Дмитрия Рогозина прошла в Думу, отобрав голоса как у коммунистов, так и у демократов. Но вскоре против диктата Кремля взбунтовался Глазьев, посмевший баллотироваться в президенты без соответствующих санкций. А через некоторое время и Рогозин, возглавивший фракцию в связи с усмирением Глазьева, начал проявлять все большую самостоятельность.
В результате существование “Родины” потеряло всякий смысл. Для решения тактических задач — проведения через парламент нужных властям нормативных документов — хватает и единороссов с ЛДПР. Что же касается опоры на “Родину” в стратегическом плане, абсурдность данной перспективы сделалась совершенно очевидной. Стало ясно, что, если президент ослабнет, “Родина” первая же его предаст и постарается перехватить власть. В итоге от руководства этой партией отстранили и Рогозина, после чего она была сдана в пользование спикеру Совета Федерации Сергею Миронову и возглавляемой им Российской партии жизни.
* * *
Завершался 2004 год событиями, ставшими основой главного конфликта следующего года. “Газпром” и “Роснефть” передрались из-за наследства ЮКОСа. Причем конфликт этот развивался на фоне первого серьезного антипутинского движения, связанного с монетизацией льгот. Но это уже другая история, заслуживающая отдельного рассмотрения.
А пока подведем итоги. Укрепили ли трансформации, предпринятые в 2004 г., систему государственной власти? В краткосрочном смысле — да. В долгосрочном — вряд ли, поскольку Кремль стал опираться не на общество и даже не на элиты, а лишь на PR, подкрепленный благоприятной конъюнктурой нефтяного рынка. Система власти, замкнутая лично на Владимира Путина, с большой вероятностью рассыплется, как только его харизма будет утрачена.