Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 2005
Лиловый булыжник после дождей,
Кривые дворы, дровяные сараи.
Грязный канал. И в черной воде
Бельма окон немытых. Дальше — Сенная…
Из тьмы Фонарного на Канал,
Визжа, выворачивают трамваи.
На миг достоевскую ночь отогнав,
Одноглазый вагон исчезает снова.
Над каналом решетка. Набережная. Ад,
Где багровые львы узкий мостик хранят.
Обыкновенный ад, года 46-го:
Мостовые небо держат в горсти
Через камни пробившейся жухлой травой, и
В подъезде прячутся вечные двое,
Ну куда беззащитность свою унести?
В семь утра работяге вольно выходить
Из какой-то «распивочной» дохлой тенью…
Так во сколько раз больше воображенья
Надо, чтобы невыдуманное воплотить?
Город тот растворился в десятилетьях.
И осталась даже не память — слова,
Но скоро время их тоже засветит:
Булыжник бледней, зеленей трава,
И вечные двое на фоне заката
Прекратились в открыточный силуэт.
…Достоевского города, который когда-то
Душил нашу молодость, — больше нет.
А не исчезни он — не было бы на свете
Даже начала этих стихов,
Потому что я выудил строчки эти
Из черной воды и булыжных дворов.
2. ОДА-БАЛЛАДА (О ТОМ, «КАК ДЕЛАТЬ СТИХИ»)
Не пишется. Не спится.
Бессонница — как страж…
На чем остановиться?
История? Пейзаж?
И где, какая птица
Рифмуется, кружится
И стих впадает в раж?
А рифмы — как из крана
(видны, стены, штаны),
Толпятся, как бараны:
(вруны, годны, полны),
Ну, выверну карманы —
Слоны, бледны… Блины!!!
У кромки океана —
Бретонские блины!
На вересковой круче,
Над морем, прямо тут,
В толпе ветров колючих,
Девчонки их пекут.
А ну-ка, глянь на солнце
И заслонись блином,
Сквозь блин предстанет солнце
Канатным плясуном!
Набег ассоциаций —
Размашистым пучком…
Не дай им разбегаться,
И оглядись кругом:
Вон, тучка, что так хмуро,
Так медленно прошла, —
Да, это тень Артура
У Круглого стола!
А стол стоит над сопкой
С прибрежной стороны,
На нем горячей стопкой
Возвысились блины!
Внизу же — ни травинки…
(Ах, в мире всё — песок!)
Глотни-ка по старинке
Поджаристый кусок!
Вдали — залива глотка
Скалиста и черна,
Закат — как сковородка
Для нового блина,
Нальют в нее тумана —
И вновь вознесены
Над пеной океана,
Белесой, как сметана,
У края океана —
Бретонские блины!
3
…И был дождей фальшивый лак,
И нетерпение такое —
Как мальчик тот, что просто так
Зачем-то джинна беспокоил;
Добро бы гнался за строкой,
Какой-нибудь там небывалой,
Добро б — трясущейся рукой
Ощупывал углы подвала, —
Так нет же: шарил наугад
Где попадя, без всякой цели,
И не было таких рулад,
Которые не надоели,
И не было таких картин,
Которых жизнь не отменила,
И не огонь, не дым, не джинн —
А было только то, что было:
И город, полный кутерьмы,
И пригородов сонных бредни,
И монотонность той зимы,
Что оказалась не последней,
И как обломки медных ламп,
Как новонайденная Мекка,
Был тот четырехстопный ямб,
Не устаревший за три века.
4. МЕА! I
Если время стреляет как птицу влет,
Если время стекает с морщин, как пот,
Как стекают остатки дождя на капот —
И ветер сметает их на скоростях,
Как приставшие к стеклам листья,
Как снежинки первые, как пустяк,
Не замеченный в рощах предместья, —
Торопись:
из фотографии с надписью «Время»
Вырезают ножницами одного за другим,
И дырки, в плотной бумаге зрея,
Пропускают не память — фигурный дым.
И несолнечный день, и туман, как сметана.
Сквозь него — только мутного солнца глазок…
Это — время пожухлой листвой платана
Улетает за ветреный горизонт,
Это время вертится возле вечных вещей
Вроде Сириуса, Любви и того же Рима,
Обтекая их, как скалу ручей,
И опять вырастает новый мир — тот, ничей —
Не из глины, бревен или кирпичей —
Из ничего сотворенный рифмой!
I Торопись! (лат.)