Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2005
* * * Последняя бутылка пива. И утренние облака плывут, белея, от залива... - Ну все, пока. Пока!.. - Неприбранное лето вокруг; и улица - темна... Волну пленительного света сменяет мутная волна в сознании... Как зарисовки - дома и сквер - в карандаше простом... Испачканы кроссовки; светло в душе, светло в душе, невероятно. Водила щурится хитро на деньги... Все светлее пятна!.. - Там, возле парка, где метро... Очнешься в собственном подъезде с глубокой ссадиной на лбу, - башка цела, часы на месте, и только страшно, как в гробу. * * * С Лермонтовым - прогуляться, Фета - попросить читать, Тютчева - слегка стесняться, при Полонском - не смолчать; с Анненским - об одиноком, с Майковым - о том, о сем, о печальном в мире - с Блоком, с Маяковским - обо всем; о молчанье - с Каролиной, с Вагиновым - про альбом, с милой, нервною Мариной - о просторе голубом; с Кузминым - шутить, но в меру, с Пастернаком - о себе, офицеру-кавалеру - два вопроса о стрельбе; с Мандельштамом, с Мандельштамом - спорить жарко и до слез, с Заболоцким - не о главном, а с Введенским - не всерьез; с Кушнером - само собою - о прекрасной ерунде... И с одной, одной тобою - о деньгах и о еде! НЕОРОМАНТИЗМ Под Москвой убить себя на "волге", на кулак наматывать кишки, или, сидя в кухне без футболки, написать какие-то стишки - все равно. И ничего не значит, ничего не значит... Все равно. Мальчик умер. Девочка заплачет и положит книжку на окно, ну - поставит где-нибудь на полку (занималась красная заря...). Лучше уж про кухню и футболку - про себя, короче говоря. Так честнее. А признанья эти - тоже грубость, глупость и шантаж. Фонари погаснут на рассвете, и затихнет нежный карандаш. Так жилось, так пелось, так писалось, так ходилось-ездилось за край... В рифму тут - "осталось" и "усталость", ну и пусть, и ладно, и пускай. Ничего, что что-то там на что-то очень уж похоже, не грусти. Тает ночь. Закончена работа. Ну и - разумеется - прости. * * * В девятнадцатом веке, мне кажется, с ощущеньем особенных прав умирали, - придя покуражиться, перетрусить, но все же отважиться - уходили, во тьме просияв. Веневитинов, Лермонтов, прочие - хороши, хороши, хороши, молодые, почти что порочные и язвительные, и неточные, с половинкой усталой души, с декабристскою детской угрозою, с пистолетом в холодных руках уходили, с упрямством и позою, и с письмом уходили, и с розою - и прощались на двух языках. ...И грущу я, в автобус с пакетами вслед за тем, кто пришел налегке, забираясь, с небрежно одетыми, с некрасивыми, злыми, отпетыми, теплый чирик сжимая в руке... * * * Сорвется маленькая птица из-под заснеженной стрехи, звезда мигнет и раздвоится... - А что, нормальные стихи. Где ложь? По-моему, здесь нету. И птицы, правда, никакой... Бывало, гасишь сигарету, тетрадь нагрета под рукой, и - ничего. Сидишь в печали, сидишь один. Блестит звезда. Да я уж все сказал в начале... И никогда мы... никогда...