Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2005
В ЗАЩИТУ МУЗЫКИ Льву Лосеву Вем только, встарь говаривал Сократ, что ничего не вем. И был стократ он прав, Сократ: увы, мы не вельми горазды весть, рожденные людьми. Побольше б нам, собратья по перу, собравшись у Сократа на пиру, пить, да поменьше языком молоть. А чтобы веселей прошел обед, сыграй, сыграй, миляга Никомед, какую-никакую нам мелодь! Твой музыкальный с дырочкой снаряд не врет, и лаконический наряд рабыни привирает лишь слегка; и змей не врет - развилкой языка; и свет не врет, и смерть, и створки врат не врут, когда приходит в город враг; и ветер в поле не разносит врак; и эта уморительная плоть не врет - нога, рука, желудок - вплоть до самого последнего прыща, не врет и сердце, слева трепеща; сморкнется нос или глазок сморгнет - ни глаз, ни нос не врут. И только рот, как титьку бросит в годик или два, так и пошло: слова, слова, слова. СМЕРТЬ В НЬЮ-ДЖЕРСИ По радио передавали джаз. Синоптик звал на пляж. Предупреждали О пробках на шоссе. Шеренга книг, Как водопад, переливалась с полок На стол, и со стола на пол. Над ними Луч солнца нависал - широкий, пыльный, Как потолочный брус. Он все держал. Погода соблазняла и шептала... Зачем же дверь осталась заперта? Дух лета, залетев через окно И никого не обнаружив в спальне, Преследуемый духом любопытства, Проследовал я в кухню. На плите Дымился кофе; солнышко в два глаза Подмигивало со сковороды, И стол манил, как отдых на Бермудах: Там, на матрасике ржаного хлеба, Лежала загорелая сардинка, Бокал с ней рядом был слегка пригублен; Она ждала, она была прекрасна. Но если бы вам вздумалось пройти От двери к спальне, Вы б на повороте Споткнулись... ДУБ НАД ГУДЗОНОМ И. М. Мы c тобою сидели на ветке огромного дуба Над Гудзоном. Какая-то зеленая дума Шевелилась под нами, а вверху голубели Очи Цезаря, казалось, искавшие causa belli. Все сильней припекало. Нью-Джерси напротив Был похож на противень с горячим печеньем. Неизвестный индеец в пироге боролся с теченьем, И несло по реке разноцветную кучу лохмотьев. Мы сидели на ветке огромного дуба Со своим самоваром. Ты на блюдечко дула, Я на блюдечко дул, - и взаимная сила Ветерков остужающих пламень июльский гасила. И сидела там вещая птица по имени Сирин, Изучавшая русский язык у московских просвирен, И глядела на нас подозрительным девичьим оком: Это кто же такие сидят к ней не прямо, а боком? И на той же на ветке сидели, как цирк погорелый, Блок, Бердяев, чернявый Кузмин и взлохмаченный Белый; Самовар наш над бездной гудзонской пофыркивал гордо: Так вскипает вода в радиаторе черного "форда". Я теперь вспоминаю о том Лукоморье турецком, Как ямщик, замерзая на снежном ветру москворецком. И сквозь сон повторяю упрямо и глупо: Мы c тобою сидели на ветке огромного дуба... БЕРЕМЕННЫЙ АНГЕЛ Приятная эклога на небесах Первый ангел Мне кажется это уж месяца три, Что что-то во мне появилось внутри. Второй ангел Из чистого света мы все созданы, Сосисок не просим, не носим штаны. Первый ангел Мне зябко, мне страшно, всем телом дрожу, Мне кажется, ангел, я скоро рожу. Третий ангел Товарищ, товарищ, не надо родить, Уж лучше в капусте детей находить. Четвертый ангел Вот склянка с бальзамом, испей из нее, И все рассосется несчастье твое. Первый ангел Не надо мне склянки! Пойдите вы прочь! Я знаю: родится прекрасная дочь. Надеждой России ее назовут; Окончив родной областной институт, Догадлива сердцем, любезна, умна, Народной избранницей станет она. Из губок приятных приятная речь По праздникам будет из ящика течь. Изгладятся шрамы раздоров, обид, Русак и татарин, калмык и джигит - Посадят деревья, устроят завод, Почтят стариков, приголубят сирот. Всe станет по чести решать, по душе Посланница неба в земном шалаше. Второй, третий и четвертый ангел (вместе) Спокойся, мы верим: права ты во всем. Поспи! Мы компоту сейчас принесем. ЛЮБОВЬ О, девушка в метро с потёкшей тушью, ты, к двери отвернувшаяся тут же, - не плачь, твоя мечта осуществится о чистом, добром и прекрасном принце. Лишь запасись терпением верблюжьим, помайся с черствым и бездарным мужем, с крикливой дочкой и тяжелым зятем, стань ведьмою, привыкшею к проклятьям. И вот, когда и тень надежды минет и лик старухи глянет из колодца, тогда-то невозможное - начнется: он подойдет к тебе с охапкой желтых кленовых листьев и тебе протянет сокровище свое - и засмеется; и черный лед в душе твоей растает, и этого сам дьявол не отымет.