Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2005
И, проломив кристалл, я вышел в поле,
Наклонное. За ним бродил туман.
Две бабочки крутились на просторе,
Меняя карнавал на караван.
То деловой полет, а то кокетство
Изображали, пятнами маша,
Зигзаг, напоминавший в детстве бегство
Через кусты — в безумье шалаша.
На замутненном зеркале тумана
Кружились их легчайшие тела,
И облако пыльцы — святая манна —
Ложилось на меня из-под крыла.
И в сдвоенном тумане шаг за шагом
Я преодолевал тупой наклон,
Себя чужим дублируя зигзагом,
Стремился к шалашу как на поклон.
Он был невидим и, однако, рядом —
Лишь руки протяни и упади,
Но я пытался ненадежным взглядом
Его чертог нащупать впереди.
И путь мой без оглядки и без смысла
В беспамятстве не ощущал земли,
И что-то теплочерное нависло,
И старика две бабочки вели.
* * *
Квадрат распаханного поля,
Зеленый треугольник луга,
Была б на то Господня воля,
Я б сделался владельцем плуга.
Растил бы рожь, ячмень, пшеницу,
Хлеб выпекал, варил бы пиво,
Готовил по субботам пиццу
И пироги гостям на диво.
(Тугой мой зайчик подростковый
Скакал за белочкой рисковой,
Чтоб по веленью красоты
Швырнуть пушистую в кусты.)
Изба качалась над урезом,
Луна качалась над избою,
И что-то взвизгнуло над лесом
И вдруг ушло само собою.
Глаз осознал приход рассвета,
И огоньки в траве взбрыкнули,
Жуки проснулись и зевнули,
Ночь — уходила, прячась где-то.
* * *
Сойди с крыльца, сойди с тропы,
Сойди на нет,
Сойди с ума… Сойди за идиота.
Пусть будет утром влажно на душе.
И напиши — и вышвырни — сонет,
Листочек знаков — только и всего-то —
Твоей судьбы случайное клише.
Прикинь размер, размер стиха, размер греха,
Всю лживость слов,
Но, может быть, не лживость строк,
И растяни тальяночки меха,
Вот смысл жизни,
Смысл и урок.
* * *
В две тысячи втором году
Зима вломилась столь мгновенно,
Что осени ее замена
Шла в неестественном ряду.
Вот плюс пятнадцать и уже
Назавтра минус десять ровно,
А ведь хотелось так подробно
Все рассмотреть больной душе.
Увидеть, как урчит вода,
Тут же в сосульку превращаясь,
И как потом висит качаясь,
Чтоб рухнуть в нети навсегда.
* * *
Логичней было бы сойти с гнилой тропы,
Не заходя на скотный двор, нырнуть в овраг,
На дне его сорвать пучок сухой травы
И ею водку закусить в пустых дворах.
Резонней было бы упасть на мокрый наст
И час глядеть, как в небесах орел стоит,
А после, сплюнув и напялив пару ласт,
Улечься в море, неспокойное на вид.
Разумней было бы
Сто лет тому назад
Не забредать в промокший сад, прогнивший сад,
Тебя, продрогшую, в тепло не пеленать…
Не знать тебя. Не знать. Не знать. Не знать.
* * *
И трое на велосипедах
Проплыли под моим окном,
И как в ночных несложных бредах
Маджари, молодым вином,
Повеяло,
А в смежных средах
Сцепились бар и гастроном.
И всеми лапками вертя,
И чудом избежав обвала,
Он заскользил в раю овала,
Повизгивая, как дитя.
Велосипеды на него
Напали вдруг с пустой бутылкой,
С посталкогольною ухмылкой,
Угробить — только и всего.
Их невооруженный взор
Его не видел и не слышал,
Из-за ларька вдруг месяц вышел,
Меняя световой узор,
Проплыл «Фольксваген» за окном,
Мешаясь с молодым вином.
* * *
Я вышел из дому на небо поглядеть
Не под углом, но строго вертикально,
На звездочки глазеть, с цигаркою побдеть,
Поговорить о чем-либо локально,
О чем-нибудь локально погрустить
(С упругой девушкой, возможно, джину выпить),
Подзабалдеть, фигни нагородить,
За грудку взять ее, свести на речку Припять,
С большущими медведицами выпить,
На сеновал с ней — бряк, где сена до небес,
До неба, на которое гляжу я,
До Бога, на которого молюсь
И плачу. Ему вряд ли угожу я,
От неба — ухожу я и напьюсь.
* * *
Здесь проходил Катулл, и девушка его,
И птенчик — этой девушки подружка,
Он здесь слюну сглотнул, поцеловал ее,
Он так любил ее сосок, живот и ушко.
Он написал стишок — про пальчик и про боль,
Потом — еще другой — про мышеловку,
Как пестик на вершок — стал мальчик голью голь
И вдруг сломал лозу — легко и ловко.
Валерий Гай — ушел, лишь амфору задев,
Свернул вдруг в термы — там играли в шашки,
И тыщи голых тел — полтыщи сладких дев
Его стихи читали по бумажке.
Рукой он ткнул бассейн, ступил в него ногой,
Вода была тугой и инородной,
Сенатор вдруг прошел — плешивый и нагой —
И вдруг исчез — походкой благородной.
* * *
…Здесь фавн в облаке сыром
Танцует, брякая ведром,
И слышит нимфы комплимент:
«О, сколь прекрасен инструмент,
Всего-то — ржавое ведро,
А вот звучит вполне хитро».
И, взявшись за руки, вдвоем
Они идут на водоем,
Где под поверхностью воды
Цветут кирпичные ряды
И сокол ясный бьет крылом,
А кочет красный бьет челом…
А лунные лошадки
Что день, что ночь играют в прядки.
И воздух, сделавшись густым,
Скользит слоями, словно дым.
* * *
Ночью на 9-е июля
Ныли облака над образами.
Ночью на 9-е июля
Я лежал с смеженными глазами.
Ночью на 9-е июля
Норовил губами твою руку.
Ночью на 9-е июля
Возопил благословить разлуку.
Плакал я взахлеб, жевал сигару,
Падал, и вставал, и ползал в луже,
Превратил в посмешище гитару,
Бил ее, и делалось мне хуже.
Не убил.
Но небо золотилось,
Снег закапал, разорались птицы,
Я глядел, как ты облокотилась
На меня. Жуя кусочек пиццы,
Выпила вина, дошла до стенки,
Сквозь нее скользнула — нож сквозь воду,
Я упал на тощие коленки,
А звезда под тучей скисла с ходу.
Ночью на 9-е июля
В небе наблюдалось трепетанье.
Ночью на 9-е июля
Мне заулыбалось мирозданье.
* * *
Они валяли дурака,
Последствий вовсе не боялись
И от валяния смеялись,
Во всяком случае — пока.
Они валялись на тахте,
Снимая трусики и платья,
Друг друга придушив в объятья,
И смеху рады, и балде…
И вдруг на выставку пошли,
Разглядывали картины,
Но водка, булка и сардины
Их как облупленных нашли.
Они валялись на полу,
Пока любви им было вволю,
И, подчиняясь алкоголю,
Гнездо устроили в углу.
Пока хватало им еды,
Они резвились как котята
И, страстью пламенно объяты,
Скользили в шаге от беды.
* * *
А мальчик был их всех милей
И ихних девочек прекрасней,
Он расточал собой елей,
Читал стихи — басню за басней,
Стучал зубами, гоготал,
Подпрыгивал на гибком стуле,
Чего-то будто ожидал
(Допустим, белый гриб в июле),
Пил морс, цеплял ножонкой грудь,
Икнул два раза, рассмеялся,
И кровь из глаз его кап-кап на грудь,
А он той крови не боялся,
Он зубки скалил в темноте
И вдруг рычал, подпрыгнув на тахте.
* * *
Сундук поставлен на попа,
А стол лежал ногами кверху,
Ты же с поспешностью раба
Бежал открыть буфета дверку,
И водки розовый флакон
Ты охлаждал между окон.
А та, которой все предназначалось,
На табуретке, глаз закрыв, качалась
И прошептала мне свое «прости»,
Прежде чем выпить и быстрей уйти.
Сундук и стол, сменив свои места,
Скользили вниз с небрежностью листа.
* * *
Я подошел тогда к реке,
Она текла невдалеке,
И там на каменном песке
Я разглядел Твой след.
Садилось солнце за горой,
Вдруг воздух сделался сырой,
Нырнул я в реку с головой
И отыскал Твой след.
Я вынырнул из-под воды
И головой проник в кусты,
И плыли райские цветы,
На них блестел Твой след.
Их всех накрыть хотела тьма,
И тут-же началась зима,
Но видел я Твой ясный след,
И я сошел с ума.