Опубликовано в журнале Звезда, номер 10, 2005
Треножник мой, качаясь на болоте,
немыслимый на месте
посусветней,
застигнутый в неначатом полете
меж тиной и галактикой соседней,
треножник мой, колеблемый в осоке,
в печали камышовой,
тростниковой,
не замшевый, не, как они, высокий,
но, как они, тревожный, нетолковый,
треножник мой, с повадкой неземною,
как мыслящий, качаясь
над трясиной…
Не можешь ты расстаться не со мною:
с угрюмым светом, с песнею осенней.
РИФМА
Как женщина, негромкая с утра,
с пергаментными нежными тенями —
ты, рифма бедная,
любой
дороже и лихой, и небывалой.
Она стоит в халатике цветном
на кухне, освещенной первым снегом,
единственная —
и своей
не сознает, сжимая сердце, силы.
КРУГ
Так долго вместе прожили…
И.Бродский
Мы прожили почти… Но в круге
нас не было, мы были за
— в моей Твери, твоей Калуге
— в твоей Твери, моей Калуге,
в начале, то есть в эпилоге
в окне твердела бирюза.
Нас прочило друг другу столько
вещей, добытых не трудом…
Но эта шаткая постройка
уже постольку стала: дом.
Мы прожили… Прожили. То и
останется, что сможет — без.
И кто те слившиеся двое,
не поделившие небес?
ДВОЕ
Похоронили матерей,
на мартовском ветру стояли.
И смысл, и волю потеряли
и сделались себя старей.
Осталась я у них одна
на всем жестокосердном свете.
И ни оврага, ни холма —
лишь ровный голос на кассете
с небес не толще полотна.
Четыре нежные руки
меня отрывисто касались.
Ключицы скрипнули, раскрылись,
и сердце треснуло, как наст.
Пока неслась дневная мгла,
пока мело по снежной мели —
я б их оставить не могла.
Я им была как мать, не мене —
но, Господи, как я мала.
Греми же, мартовская жесть,
жестоковыйные морозы!
Больней любовь на свете есть
горящей на щеке угрозы —
слепая ласковая лесть.
Разлука выпорхнет — и во
все концы! — не оттого ли,
что смысла нет в добытой воле?
Но и в неволе нет его.
* * *
Г. Стариковскому
— Ибо любая вода,
в тысячу ватт закат —
Понт:
горизонт
тем и чреват.
Знак бесконечности: бант,
дельты атласных лент,
глин
голубых
кожа, ладонь
дна, где любой — Гераклит,
скороговорки рек:
грек
или рак —
оба рекли.
В ВОЛНАХ
Мне сегодня, дураку, дурново.
Поделом мне, дураку, говорю.
Пестрота какая тут, карнавал
парусов и больших кораблей.
Вон волна какая — словно волан,
с пенной сеточкой волна, с бахромой…
Как без нас уплывал караван
за палящею, за вязкой хурмой!
И любой теперь бархан будет — рок,
и горбы идут, горбы, как судьба.
Вот теперь тебе, дурак, и урок —
и урюка тебе фунт, голытьба.
(Усмехается тут кто? — я сама!
Я сам-друг и сам дурак без ветрил.)
— Не сходи ты, — говорил же, — с ума!
Я не помню уже, кто говорил.
У бортов огромных, как дурново! —
Поплыву меж досок и пенных риз.
Сверху — гипсовой волны арт-нуво —
вверх и вниз я поплыву, вверх и вниз.
Не с лепниной, крутолоб, потолок,
не тяжелой — узоры — стены:
я в глаза ей загляну, поплавок,
наклоненной не ко мне глубины.
Хорошо мне, дураку, без руля!
Потеряла я тебя, рулевой.
Как вода, меня качает земля,
нетяжелый поплавок полевой.